Текст книги "Отвергнутая жена (СИ)"

Автор книги: Мартиша Риш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Девушка еще выше вздернула подбородок, отвернулась от мужа, взглянула на святого отца. Только бы не подвел, не испугался и не ошибся – повторяла она будто молитву. Только бы ее малыш был рядом с ней, когда закончится этот день и пролетят мимо пятьсот лет разлуки. Она возьмет Зенона на руки, тот обязательно присосется к груди, приложится пухлой щёчкой.

На губах ведьмы ярче разыгралась улыбка в предвкушении будущего счастья и мести. Она еще раз перевела взгляд на Розена, с удовольствием оценила глубокие тени, которые залегли на его щеках, красные глаза, сжатые зубы.

– Ты потерял все, любимый. И никогда не найдешь утешения, – весело произнесла она, – И женщины другой не познаешь. Я проклинаю тебя!

– Люция, – прохрипел барон.

Сейчас он готов был пойти на все, лишь бы избавить себя от кошмара этого дня. Или целой жизни? Вдруг он совершил ошибку? Вдруг жена не виновна?

В висках Розена застучало. Но ведь она его прокляла при всех, не побоялась даже священника! Порочная девка, колдунья, ведьма, любимая женщина... Такой и вправду никогда больше не посчастливится встретить. И потом, Люция всегда была остра на язык и никогда не боялась его. Она одна могла дразнить барона, словно кота. Играла с ним, бывало даже за усы дергала, а потом, когда он начинал злиться, становилась желанной добычей и они наслаждались друг другом в любовной игре. Так, может, и сейчас так же? Может, Люция шалит? Что, если жена потеряла рассудок от горя?

Ведьму грубо толкнули в спину и заперли в клетке. Розен рассвирепел, поднялся из-за стола. Ему бы ударить стражей, растолковать им, кого они посмели тронуть руками! Его собственную жену! Ладонь градоначальника опустилась на запястье барона.

– Не поддавайтесь ее чарам.

Розен к собственному удивлению подчинился. Люция расположилась в клетке, будто взошла на престол. И снова она смотрит на него. Любимая колдунья, бесовка, и глаза-то полыхают у нее ярко, будто два солнца или две луны сразу. Медовые, лукавые, невозможные. Если б только ее можно было обнять, повернуть назад все. Если б Розен знал, чем дело закончится, он бы никогда не стал обвинять Люцию.

– Начинайте! Я жду, – выгнула изящные брови женщина.

Она неотрывно смотрела на мужа. Силилась запомнить его на всю жизнь. В ее малыше течет кровь отца, кровь предателя, кровь барона. Зенон вырастет и непременно станет похож на Розена, пусть не душой, но характером и внешностью. Он вырастет большим, сильным, смелым. И никогда не увидит отца, от Розена через пятьсот лет ничего не останется – ни изображения, ни иллюзии. Зенону нечего будет показать, он не узнает от кого произошел. Обидно, пожалуй, но по-другому уже не будет. Может быть, останется от Розена хоть барельеф на стене. Пятьсот лет – это так много, а мальчику важно знать, кем был его отец. Предателей не прощают, и она не сможет простить мужа. Никогда, ни за что. Но сыну расскажет об отце только хорошее. Нельзя ему знать о том, какая кровь бьется в его жилах. Кровь убийцы, который покусился на самое дорогое, что только есть у мужчины – на мать своего ребенка, да еще первенца, сына!

Розен не мог выдержать тоскливого взгляда его вольной птички, которую заперли в клетку. Того и гляди слезы проступят на суровых щеках. Если бы только он мог все изменить! Пусть осудят, он убьёт каждого, кто восстанет против него, против его воли.

– Крепитесь, барон. С нами священник, он поможет развеять чары.

– Нет чар крепче любви, – оскалился Розен и снова почти встал со своего места. Но тут голос подал отец Паул и вновь в душе барона погасла надежда.

– Я призываю к ответу свидетеля преступлений колдуньи Люции. Пусть добропорядочный горожанин, в чьих словах не посмеет усомниться никто из нас, выступит первым. Мельник Рой, не бойтесь ответить честно. Я сдержу колдовство крестным знамением!

Паул перекрестил клетку. Розен будто впервые увидел распятие. Как же так выходит? Ведь Люция молилась, он сам это видел! Она касалась распятия, она трогала католический крест, который он носил, не снимая. Колдунья просто не могла бы так поступать! Он ошибся и должен это признать. Вот только голос охрип, но ничего, он выступит позже, покается, заявит об ошибке.

Крупные пальцы в массивных перстнях сжали свиток, тот словно испуганно скорчился. Розен выбросил ненужный более предмет в сторону. К черту молитвы. Эта женщина – его жена. Остальное ничего не значит! Он ее засадил в клетку, он и вызволит. И каяться станет перед Люцией, прощение будет просить столько сколько потребуется. Только б ведьма смогла простить его!

Глава 10

Мельник был растерян, он не знал, что говорить. С одной стороны в него упирался взгляд зверя – яростное сверкание очей Розена. С другой – куда более милосердный и даже немного веселый взгляд ведьмы. Лукавая улыбка, как и всегда, сияла на ее лице ярче любого украшения. Черные волосы струились по белому одеянию. Ведьмы другие, он сам видел, как они кричат, как бранятся и сыплют проклятия на пути к костру – был в столице по делу однажды. Может, еще не время? А может статься, Люция вовсе никакая не ведьма. Не зря же барон отвалил целую пригоршню золотых, чтоб он, мельник, рассказал все как есть. Но и в клетке напрасно женщин не запирают. Чудные дела! Кто бы подсказал, что тут происходит!

– Колдовка, – мельник запнулся, начал он явно не с того, сам это понял и сразу замялся, – Баронесса, то есть Люция, никогда не... – голос мужчины потерялся в мертвенной тишине. Он сглотнул и едва смог продолжить, – Она не... превращалась в кошку. Вот было дело на той недельке, Люция заглянула ко мне за размолом чечевицы.

– И зачем же он ей понадобился, уж не для колдовского ли зелья? – свел вместе брови градоначальник.

– А? Не, – мельник досадливо отверг вопрос рукой, – Пряничного теста, говорит, замесить хочу. Муки чечевичной не нашлось на кухне.

– Вы хоть раз видели сами, чтоб высокородная дама пекла?

– Ну, кто ж меня на их кухню-то пустит. Сам не видал, но повара рассказывали. И пироги, и лепешки, и так еще всякого по мелочи – все сама печёт. Чтоб мужу угодить, значит. То одного помола спросит, то другого и все не по многу. Часто ко мне на мельницу заглядывала. Нет бы сразу мешок намолоть. Но вкус-то у свежей муки отличается, зерно самый запах дает.

– Выходит, Люция постоянно обращалась на мельницу с тем, чтоб приворожить мужа особенной выпечкой? – голос градоначальника набрал силу.

– Ну, да. То есть нет, – мельник совсем поник под тяжелым взглядом Розена.

– Что было дальше? Моя жена, – барон с нажимом произнес это слово, – пришла на мельницу с чечевицей.

– Ну, значит, пришла она, а там жирная крыса как мелькнёт! – мельник рукой показал движение крысы, – Прямо под ногами проскочила! Чуть не задавил ее сапогом, да где ж мне. В щель ускользнула, мерзавка. Жирная такая! Аж пузом по полу мела. Может крысюков в себе носит. Они ж везде расползутся. Третий месяц пошел, как я не могу извести! Умная, что тот монах. И дети, стало быть, такими же уродятся. Дите ж оно всегда идет умом в мать, что у людей, что у крыс. Тут иначе не бывает. Науку мать в голову вкладывает.

– Моя жена при чем?

– Баронесса только в сторону отступила, кошкой не обернулась. Такой соблазн. Крысища жирная была, я ж говорю. На пшенице откормлена. Могла бы колдовка обернуться – точно бы когти по полу засверкали. Это жаль, конечно, ну, что не обернулась. Так, что не виновна она, як дитя.

Мельник опасливо переступил с ноги на ногу. Вроде все сказал, что ж дальше его томить?

– Люция просила о том, чтоб вы смололи зерна, а ну, скажем, травы? – голос градоначальника наполнился ехидством.

– Это завсегда. То гвоздику, то розмарин, бывало полынные шарики. Их молоть – чистое издевательство. Жернова потом густо пахнут пряным. Но разве ж откажешь ей? Да и платила она хорошо – бывало, что вдвое, а то и в цены три договаривались. Щедрая очень.

– За счет барона можно быть щедрой, – кивнул головой градоначальник. Его дело – свести на костер ведовку, помочь святой инквизиции, авось зачтется на небесах, – Колдунья молола непотребства для своих зелий на нашей мельнице, люди! Вся наша мука, что хранится в амбарах, пропиталась ядом колдовства!

Женщины из простых вскипели совсем как молоко, которое поставили на огонь, да забыли. Розен тяжело покачал головой. Градоначальник едва смог различить его тихий голос среди общего гомона.

– Моя жена невиновна. Это я виноват в том, что она очутилась здесь.

– Бог поможет раскаяться в своей ошибке, – утешил его Паул.

Пол будто дрожал под ногами священника, совсем как шкура взбешенной кошки. Того и гляди провалится. Ведьму объявят невинной, а он? Он останется без всех ее секретов. Хорошо, если успеет пригубить зелье почти вечной жизни. Зря он оставил его на столе, нужно было где-нибудь спрятать. А лучше зарыть?! Да, совершенно точно, бутыль было необходимо прикопать во дворе.

– Я приглашаю к ответу уважаемого горожанина, первейшего человека во всем поселении – нашего кузнеца.

Вперед вышел широкоплечий мужчина высокого роста. Кожаные штаны подтверждали его профессию. Вот только вместо привычного фартука была надета рубаха.

– Я это, того, хочу сообщить. Честная женщина эта ваша Люция. Как ни заглянет, так глаза сразу в сторону отведет. Мы люди простые, работаем только в штанах, рубах нет ни на ком. Она ж даже и не посмотрит! Ходит, знамо, часто – то ножи подточи, то ножницы выправь, бывает, какую штуку попросит сделать по своему рисунку. Уж сколько я всякого барахла перековал. Знать бы, для чего оно нужно. Но не ведьма, точно. Сомнения нет. Ведьмы все охочи до мужицкой ласки, уж я-то знаю. И парни у меня все на подбор – рослые, крепкие. Другим с горном не сладить, – хмыкнул кузнец, – Баронесса ни на одного не глянула. А платила, бывало, втрое от обычной цены.

– Ведьма использовала кузню для своих дел. Ей были нужны знаки дьявола! Или его инструмент! – выкрикнул в толпу градоначальник.

Люция искренне расхохоталась. До чего могут исказить ее обычные дела люди. Маникюрный набор, секатор для срезания веток, бритвенно острое лезвие, чтобы снимать кору. Что такого в этих инструментах? Или кузнецу так не понравились ее щипчики для бровей?

Зачем только она решила остаться в этом мире? Родила сына? Помогала всем, кому могла? Добрая была, глупая и влюбленная! Зачем она повстречала Розена? Тот похож на быка. Потупил взгляд, расставил в стороны руки – точно, бык и в голове так же пусто. Она просто не привыкла, что мужчины бывают такими. Сильными, смелыми, готовыми стоять за тебя до конца. Вот и влюбилась как идиотка. Зачем только все это было ей нужно? Зачем вышла замуж, зачем здесь осталась? Но только с Розеном она была счастлива как никогда, в его руках искала любовь и защиту.

В мире Люции мужчины совсем не такие. Они больше напоминают женщин – холеные, гладкие, робкие. Должно быть, в ней просто проснулось что-то сокровенное, женское, та самая суть, которая затребовала себе сильного мужчину. Что ж, теперь у нее хотя бы есть малыш на руках. Самое ценное она получила от своей любви – ее плод. Точнее, был малыш, да только его отобрали у матери по навету предателя! А что еще можно было ожидать от этого дикаря? Любви? Честности? Благородства? Какая же она была дура, если надеялась все это получить!

Люция повернулась к мужу спиной, ей было невыносимо смотреть на того, кого она любила так истово, так сильно, что темнело в глазах от ослепляющей страсти. В нем она видела своего сына. Зенон уже теперь так похож на отца. Только бы вырос из него хороший человек, не предатель.

Мыловар говорил за спиной девушки, сыпал обвинениями, рассказывал, какие травы она ему приносила. Кругом ему чудилось колдовство.

Люция тихонько дрожала. Никогда она больше не увидит Розена, не почувствует на себе его рук, не сможет вдохнуть пьянящего запаха его кожи, не вкусит его страсти. И таких сладких ночей, какие были у них, тоже больше не будет. Ни один мужчина еще не смог подарить ей такое наслаждение, как законный супруг. Должно быть, и через пятьсот лет она не обретет наслаждения подобного тому, что имела. Даже обнять на прощание Розена и то не получится. Этот мужчина умер для нее навсегда.

Люция обернулась и прямо посмотрела мужу в глаза. Печальные, полные боли и горя они рвали ее душу на клочки. Как он посмел ее обвинить, как засадил в клетку, как посмел оставить без воды и еды? И отнял от груди самое дорогое – их сына. Если б не Герберт, малыш бы плакал, не умолкая, а она сама умирала от жажды. И не было бы в груди ни капельки молока для ребенка. Выходит, красивый чужак, рискуя собой, всем, что имеет, сделал для нее больше, чем муж! Розену просто было дарить ей украшения, привозить дорогие ткани. Хлеб, полученный из рук Герберта, стоил куда дороже.

Оборвался голос градоначальника на полуслове. Поднялся со своего места высокий и статный барон, жестом приказал всем закрыть рты. Томительная тишина повисла в зале.

– Моя жена невиновна. Баронесса не творила колдовства, была верна мне. Не сделала она ничего дурного. Я приказываю открыть клетку, освободить ее, мою любимую! – никто из стражей не осмелился даже пошевелиться, – Никто не смеет ослушаться меня, своего господина!

Люция прищелкнула языком, любовь будто подтаяла в ее сердце. Розен вот-вот потеряет все. Она же? Она просто уснет, а затем откроется ненадолго портал. Она проснется, несомненно успеет проскочить через врата портала, прогуляется уже в своём мире по роще из кипарисов вдоль моря. На руках у нее будет улыбаться так похожий на отца малыш Зенон.

Паул обернулся к Лючие, приподнял вопросительно бровь. Он ждал указания от той, которой согласился служить. Их договор не может просто так оборваться! Бывший священник мечтал раскрыть все секреты мира, помогать людям. Превратить почти бесплодные земли в подобие Эдема.

Грозно свел вместе кустистые брови градоначальник. Он истово служил вере, не мог позволить себе ошибиться. Правила должны быть соблюдены, а закон исполнен! Такова воля бога! Не так уж и важно, что написано в книге. Святая инквизиция велит избавлять землю от нечестивых. Не зря пылают ее костры, вознося к небу души колдовок. Не зря Люция очутилась здесь, на суде. Ведьма силится обелить своё имя, избежать наказания, оттого и колдует. Оттого и спасовал грозный барон под ее взглядом. Уж кто-кто, а градоначальник видел, как ведовка глазела на сиятельного Розена. Ведьму сжечь нужно! На то воля всех!

Пауль закашлялся, лишь бы привлечь внимание Люции. Как она повелит, так и будет. Сейчас вся власть в его руках. Точнее, во власти ведьмы. Люция только теперь отвела взгляд от растерянного супруга, ухмыльнулась.

– Розен, ты и вправду ошибся, я – ведьма! И никогда тебя не прощу. Ты останешься один. Не познаешь больше счастья.

– Люция!

– Я никогда тебя не прощу за то, что ты сделал со мной, с нашим сыном!

– Люция! – грозный крик барона ошеломил, казалось, будто дрогнул сам свод потолка, – Гордячка, смирись. Я ошибся! Ты будешь свободна, ты вновь возьмешь нашего сына на руки. На то моя воля.

– Нет надо мной твоей воли! Ты смирись с тем, что я ведьма! Мне гореть на костре. А тебе предстоит в этом каяться!

– Нет! Освободите гордячку, я сам ее выпорю за дерзость. В нашей спальне.

– Ноги моей там не будет. И ты счастья не обретешь ни с одной женщиной, кроме меня!

Люция притопнула ногой, истово перекрестился градоначальник, стражи принялись искать ключи, улыбнулся под густыми усами мельник – ясное дело, барон решил проучить жёнушку! Вот и устроил из семейной сцены судилище. Лучше б сразу дал тумака своей милой.

– Я требую суда святой инквизиции. Барон оморочен! – выдохнул Паул и опасливо посмотрел на ведовку. Так? Верно ли он поступил? Девушка устало кивнула.

– Проводите меня в темницу, раз уж дело откладывается. Видеть его не могу, – кивнула она на Розена, – Трусливый муж, слабый, никогда тебя не станут уважать!

***

Темным вечером градоначальник направился в келью священника. Он хотел поговорить о судьбе Люции. А нашел на столе бутыль со странным напитком. Вино? Ну не яд же хранит отец Пауль у себя на столе. Конечно же, это вино для причастий. Можно выпить немного, чтобы приблизиться к истине. Барон плох, он околдован супругой.

Глава 11

Темной улицей страж пробирался в корчму, чтоб прикупить для Люции немного сластей. Рука парня привычно лежала на рукояти поясного ножа, разбойников нынче много. Да только идти все равно нужно, женщины уж очень охочи до медовых коврижек и творожных крендельков. Можно потратить чуточку медяков, их не особо жалко, по ту сторону границы все одно – ничего стоить не будут, а женщине будет чуть легче. Да и вызнать что происходило на суде будет не лишним.

Герберту было известно только то, что сегодня суд не смог свершиться. Якобы градоначальник с бароном что-то не поделили. Простого люда на суде было много, кто-нибудь что-то да слышал и непременно расскажет. Вон, как гудят от голосов стены корчмы. Парень чуть не ухнул в дорожную яму, было бы дело, если б он в ней ногу сломал. Жаль, в их городке никто не развешивает факелов на стенах богатых домов, чтоб было хоть что-нибудь видно.

Говорят, так принято делать в Риге, в Париже и в некоторых других городах. Сам Герберт этого, конечно, не видел, но истово мечтал о том, чтоб поздним вечером было светлей. Ну или чтобы барон приказал починить дорогу. Хотя бы настелить тротуар. В Тропорах давно такой сделан прямо от палат князя и до самой реки, ходить стало очень удобно. С другой стороны, он все равно не сегодня, так завтра уедет, и не один, а с Люцией и ее малышом, так какое ему дело до этого города? Сюда путь будет закрыт. Сапог провалился в лужу, грязная вода подмочила ногу, теперь он непременно ее натрет. Мать всю жизнь над ним посмеивалась за эту особенность – вырос крепким мужиком, а кожа белая и нежная точно у молодой женщины. Герберт не обижался, лишь бы матери было весело. Все равно он ее первенец, особая гордость.

Сегодня парень успел выкупить козу у крестьян, надо же, последняя рогатая тварь в окрестностях. Теперь о судьбе Зенона больше можно не волноваться, малыш всегда будет сыт, даже если у его матери совсем пропадёт молоко в груди. Вот только как прикрутить рогатую к седлу было не совсем ясно. Ну, в крайнем случае усадит перед собой. Возят же в седлах охотничьих собак? Размер у козы точно такой же, подумаешь, у нее вымя. Ну и рога, конечно, будут мешать. Да и ладно, главное, что у малыша молоко всегда будет, и что козу пока удалось устроить в конюшне. Конюх, подлец и гад, взял чуть не пригоршню медяков, чтоб ее "не заметить", а потом еще и ржал от души, глядя на то, как Герберт доит упрямицу.

– Смотрю, ты решил осесть здесь? Нормальные люди сначала дом строят, землю в вечное пользование выкупают, а ты?

– На что денег хватило, то и купил. Погоди, до своего дома дело еще дойдет, – белые струи молока пенились в глиняной крынке.

– Неужто, и невесту себе присмотрел?

– Присмотрел! – отрезал Герберт, лишь бы конюх ничего не заподозрил. Пусть думает, что страж взаправду решил осесть в этом городе.

– И кого?

– Вышивальщицу Аннушку!

Конюх мигом помрачнел, будто опустошил весь запас своих глупых шуток.

– Неужто ты не знаешь, беда с ней.

– Что случилось? – Герберт поднялся на ноги и стал прикидывать, как бы получше прикрутить козу в лошадином стойле, чтоб и не отвязалась за ночь, но и не удушилась веревкой. Уж больно шустрая оказалась коза, у них на родине совсем не такие. Конюха он почти не слушал.

– Бык твою Аннушку затоптал. Лежит сейчас в доме при смерти. Мать еще на что-то надеется, а я думаю, успели б отца Паула позвать. Исповедовать надо.

– В загон что ли к быку полезла? – Герберт совсем упустил из виду, что спрашивает о своей "невесте". Сейчас его больше волновало молоко, как бы не опрокинуть крынку, да и от пыли процедить было б не лишним. Сумеют это сделать служанки? Где еще найти такую ткань, чтоб молоко через нее проскочило, а былинки и цветочки из сена остались на ней как на решете. У матери рогожка была, здесь такой ткани, наверное, не сыщешь.

– Герберт, я ведь не шучу. Твою любимую и вправду бык затоптал. Он с цепи сорвался, загон перемахнул и как давай безобразничать! Только Аннушке и досталось, потом отец ее пришел – смог усмирить. Ты бы сходил простится к ней, что ли.

– Схожу. Не знал я, видишь, как оно вышло.

Конечно, к дому Анны парень не сунулся – людское горе не терпит любопытства, да и молоко хотел отнести служанкам поскорей. Жаль, конечно, девицу. Красавица, скромная вся, а косы точно золотые. Только и успела, что заневеститься – пятнадцатый год пошел. Отец женихов выбирать начал, а она все отнекивалась, боялась выходить замуж. Среди девиц многие боятся, наверное, и не зря. Сколько гибнет их в родах. Здесь бывает и благородные в монастыри уходят, чтоб замуж не выдали. Но на эту девицу весь город любовался, в монастырь ей бы никто не дал убежать.

Двери корчмы по летнему времени были настежь распахнуты. Несколько стеклянных бутылок с отбитыми горлышками украшало перила, с дверной притолоки свисал пучок горькой пижмы, мелом был намалеван крест прямо над головой входящего, чтоб уж точно ни ведьма, ни нечисть не пробрались в таверну.

– Здравы будем! – громко объявил свое появление Герберт. Но его будто и не заметили. Народ обсуждал, как прошел суд над колдуньей.

– Барон-то наш чуть в ноги жене не кинулся. Говорит, освободите! Мол, ошибся я. Хотел проучить как следует! И что с того вышло? – кричал мельник. Ему вторил другой голос.

– Оморочила она всех вас! Только градоначальник устоял в крепости своей веры! Его одного не удалось одурачить!

– Отец Паул молодец, святую инквизицию пригласить хочет. Сколько ж с барона сдерут золота за это. Могли бы и сами сжечь. Деревьев в лесу много, а уж хвороста!

– Барон и сам колдун. Где это видано, чтоб в здравом уме подобрать себе в жены девицу посреди леса? – Грохнула по столу кружка старосты. Разом все смолкли.

– Тогда зачем он жену свою объявил колдуньей? – спросил кто-то еще.

– Может, хотел от себя подозрение перевести. Пожалел потом, да теперь уже поздно.

– Вся надежда теперь на отца Паула и градоначальника нашего. Вот уж кого, а его не удалось заморочить. Как есть говорил, сразу понял, кто перед ним!

– И нам растолковал, что не просто так ведьма на нашу мельницу приходила. Верно я говорю?

– Должно быть, барон ее посылал травы молоть, – встрепенулся мельник, – Она так всегда и говорила, что мол мужу угодить хочу. То чечевицы попросит смолоть, то корень рогоза. Какая с них мука – так, баловство одно.

– А ты и рад был жернова опоганить! Не зря говорят, мельники завсегда водятся с бесами!

– Ну уж ты загнул! Еще обвини меня в родстве с чертом. Что спросят молоть, то в жернова и кладу.

Герберт расплатился, завернул коврижки в платок, наполнил флягу взваром из ягод. Подумал немного, да взял два куска жареного окорока. В дорогу всяко потребуются силы и ей, и ему. Парень улыбался, сыпал шутками, а в душе у него закипала ярость. Выходило, что врагов у него двое. Если святого отца Люция просила не убивать, то о градоначальнике она не сказала ни слова. Ухитрился тот все вывернуть наизнанку, каждое ее слово и не только слово. Подумаешь, Люция носила на мельницу зерно? А для чего еще нужна мельница? Только чтоб молоть муку. Обидно то, что красавица так стремилась угодить мужу. Ревность подлила маслица в костёр из ярости и злобы.

Другой был мужем Люции, его она любила! Может, и все еще любит? Но парень слишком хорошо помнил объятия этой женщины, почти невесомое прикосновение ее пальцев к своему телу. Нет, такая, как баронесса, лгать не будет. Обняла, выходит, благодарна ему, может, любит, ну хоть немного. И власти барона над сердцем Люции нет больше, говорят, что его на суде она и вовсе прокляла. Герберту правда ничего не сказала о своих чувствах, ну так и не могла. Какая приличная замужняя женщина посмеет болтать о таком?

Красивая, хозяйственная, рожать может, титул имеет, воспитанная, в травах толк знает. Ему бы домой привезти Люцию женой, матери бы показать. Уж та бы обрадовалась, обошла бы всех своих кумушек и соседок. Еще бы, сын уехал на заработки и вернулся с таким прибытком. И Зенона он бы объявил своим сыном без колебаний. Крепкий малыш, ладный – ничего, что не родной. Не говорить ему об этом, так и не узнает никогда. Быстро ж Розен забыл заботу своей жены, глядишь, и ее саму быстро забудет. Бросился спасать, да теперь уже поздно! Барон сам признал, что виноват, что ошибся, что облыжно обвинил женщину. Радует то, что Люция не приняла его покаяние. Гордая, обиделась сильно.

Парень хмыкнул, представив, как взъерепенится барон, когда окажется, что страж увел у него из-под носа Люцию и сына. Нет уж, Герберт своего ни за что не упустит, да и не ясно пока, чем кончится суд. Точней, как раз-таки ясно. Инквизиторы не умеют миловать, только сжигать и пытать у них хорошо получается.

*** Паул провел немало времени в кабинете барона. Тот искренне скорбел о жене, сожалел о том, что наделал. Что тут скажешь? Ведь он не ошибся, Люция и вправду ведунья. Таких женщин казнят, чтоб не наделали зла, так велит церковь. Да только Паул в душе отрекся от своего сана.

Ему было жаль Розена, но помочь ему он не мог. Люция никогда не простит мужа, это ясно. Инквизиция тоже своего не упустит. Сюда непременно явится дознаватель, уж он точно сможет выпытать признание у любой женщины. Что уж говорить о Люцие? Ведьма сама во всем созналась, ее и пытать не нужно для этого.

Хуже другое, ни один инквизитор не даст священнику приблизиться к ведьме. Не будет у отца Паула возможности Люцию убить острием ножа. Даже если и убьет он ее ножом, тело спящей колдуньи все равно сжечь могут.

Как бы уладить все до суда? И тело Люции нужно спрятать надежно, чтоб никто не нашел. Не похоронить, а именно спрятать. Но так, чтоб его не нашли ни люди, ни звери. Паул прикинул, где бы ему раздобыть лопату поострей. Лес большой, места всем хватит. Но там свежая могила будет заметна, да и волки могут ее раскопать. Вряд ли ведьме понравится проснуться немного не целой. Нет, так действовать нельзя. Тогда как поступить?

Может, стоит прикопать Люцию в канаве? Как раз вырыли ее для стока воды вдоль новой дороги. Прикрыть бы каменной плитой, но где ее взять? Может, засунуть тело в иссохший колодец? И зверье не найдет, и люди не сунутся. Останется только присыпать немного землей. Но как она выберется наружу? Через пятьсот лет многое может случиться. Канава как-то надежней, она хотя бы неглубокая. Из размышлений Паула выдернул голос Розена, тот снова вернулся в свой кабинет.

– Герцог Улисский узнал, что произошло!

– Это неудивительно, суд над женой не каждому дано учинить. Уверен, герцог проникся к вам уважением.

– Да что ты понимаешь? Он пришлет сюда своего священника! Завтра же! Тот поможет осуществиться правде! Люцию казнят! Она гордая, опять объявит себя ведьмой! Этого не должно случиться. Моя жена не должна сгореть на костре!

– Думайте о ее душе, молитесь. Все в руках божьих, на все его воля.

– Пошел вон!

– Если вы помилуете ведьму, горожане поднимут восстание. Замок потонет в огне.

– Мне все равно, – Розен взъярился, – Я должен уговорить Люцию вести себя как всегда – скромно и тихо. Не объявлять себя больше ведьмой, не сыпать проклятиями. Что она себе позволяет? Как решилась вести себя так? Неужели не понимает, что сожгут не только ее, но и Зенона! Что мне делать, старик?

– Молитесь. Только это может помочь отличить правду от лжи. Жена ваша колдунья, теперь я в этом уверен.

– Уйди!

Пауль не стал ждать, находиться сейчас рядом с бароном было опасно. Тот будто потерял разум от горя, мог ненароком и убить. Весь мир померк для этого мужчины. Не осталось для него больше ни света луны, ни света солнца, один только мрак.

Старик неспешно дошел до своей часовни, спустился по ступеням вниз. Колени болели. Где б найти лопату поострей, чтобы не слишком долго возиться с телом ведьмы? Кто бы еще помог ее похоронить. Барона он уговорит сделать могилу подальше, в этом сомнения нет. Но как управиться со всем остальным?

Паул ступил на порог своей кельи и тут обомлел. Градоначальник устроился за его столом, перед мужчиной стоял кубок, полный напитка. И флакон с зельем чуточку опустел.

– Чудное у вас вино, святой отец. Не пойму, скисло оно, что ли? Для причастия такое не пойдет. Я пришлю вам бочонок хорошего, дорогого вина. Это лучше вылить, – мужчина крепко ухватил бутыль за горло и собрался уже опрокинуть ее на пол.

– Всякому дару нужно быть благодарным. И этому тоже. Оставьте мое вино на столе.

– Вы не поняли, я принесу вам целый бочонок. В знак благодарности. Вы сохранили верность святому престолу, не стали потакать барону. Бедолага, он оморочен.

– То будет завтра. Грядущей ночью вино мне понадобится. Вышивальщица совсем плоха, не ровен час меня призовут к несчастной. Говорят, бык ударил ее копытом аккурат в голову, – Паул осторожно забрал бутыль зелья из рук незваного гостя, – Что же мы будем делать без Анны? Только ее рука была настолько легкой, что могла вышить лучшие полотна.

– Вы думаете обо всей своей пастве. Я счастлив быть с вами на одной стороне, – голос градоначальника дрогнул, – Вы не думаете, что наш барон и сам того? Колдун, то есть.

– Ведьма оморочила душу несчастного. Будем добры к нему.

– Вы правы. Барон в момент просветления отправил все драгоценности Люции и даже рубины на сохранение к мм-м, – градоначальник немного замялся, понял, что чуть не сболтнул лишнего, – На сохранение к другу.

– И зачем же он это сделал?

– Чтоб ослабить власть колдовства над собой. Всякому известно, что драгоценные камни хранят чары веками.

– Но и это не помогло несчастному. Простите, но эту ночь я собирался провести в молитве. Да и отец вышивальщицы, не ровен час, призовет меня.

– Я понял вас. Станем молится. Только я для начала немного вздремну.

Градоначальник поспешил выйти из кельи. Паул вздохнул. Зелье Люции нужно как можно скорей спрятать. А еще лучше разделить на несколько флаконов поменьше. Потерять часть не так жаль, как потерять сразу все. Старик крутанул в руке полную чашу. Ну, хотя бы не яд. Не обманула Люция. Сам того не ведая, градоначальник выполнил роль подопытного. Жив, болтает то, в чем ничего не смыслит, сыплет обещаниями, которые не исполнит. Всё, как всегда.

Нехорошая мысль пришла в голову старика. Бедная Анна, умелая вышивальщица, добрая девушка. Может, испытать на ней действие зелья? Если оно способно вернуть жизнь после того, как человеку перережут горло, то вдруг и здесь поможет? Заодно дарует мастерице долгую жизнь. Вот только детей у девушки никогда не будет.