Текст книги "Женский хор"
Автор книги: Мартин Винклер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Иногда они все же шли к врачу говорили, что месячные не пришли, и просили сделать что-нибудь, чтобы они все же наступили. Врач смотрел на них сверху вниз и говорил: я ничего не могу для вас сделать. Другие врачи опускали глаза на рецепт, что-то писали каракулями и выталкивали их, и они выбрасывали рецепт, потому что знали, что он не поможет. А время от времени попадался врач, который говорил: «Можно кое-что попробовать, но я не могу обещать, что получится», – и было видно, что он делает все возможное, но он был как они, он не знал, он был не Господь Бог, он был всего лишь врач, и уже хорошо, что он их выслушал, что не вытаращил глаза, что отнесся к ним по-человечески.
Иногда они выходили на улицу, а проблема оставалась нерешенной или тестируемое лекарство не срабатывало, и они чувствовали, как подступает тошнота, грудь раздувается так, что невозможно спать, запахи резко ударяют в голову, и тогда, на грани срыва, они рассказывали об этом кузине, подруге, которой можно было довериться, ведь больше они ничего сделать не могли, и подруга говорила: «Я знаю одну женщину с которой это случилось и которая нашла кого-то, кто ей помог». И давала адрес.
Иногда этим «кем-то» оказывался врач, довольно солидный, который принимал их в своем кабинете. Они сообщали ему зачем пришли, и он отвечал, что может все устроить, но это обойдется в кругленькую сумму. И тогда – или у них было то, что он просил, или не было. И если было или если был кто-то, кто мог одолжить требуемую сумму, они думали: «Чтобы выплатить эти деньги, мне потребуется время, зато я дешево отделаюсь».
Порой этот «кто-то» оказывался куда менее солидным. Женщина, которая принимала их в своей квартире или комнате, и они обсуждали, где можно «это» провернуть.
А потом наступал тот день. Выбранное место могло оказаться и чистым, и грязным, все могло пройти и удачно, и неудачно. В любом случае, помимо этого они сталкивались с унижением, страхом, кровью, болью, стыдом.
Если это проходило неудачно, они истекали кровью и испытывали адскую боль, у них начиналась лихорадка или даже заражение крови, и я знал нескольких женщин, которые оказались в реанимации, желтые как лимон, и никто не хотел к ним подходить, от них отшатывались, как от чумных, потому что говорить с ними об этом было нельзя, у них нельзя было спросить, как они туда попали, – впрочем, врачи и не хотели ничего знать, медсестры не хотели ничего слышать, и часто лишь сиделки смотрели на них с сочувствием (со мной тоже такое бывало, это неприятный момент, его нужно преодолеть, но вы увидите, вы отсюда выйдете), даже если знали, что у них есть все шансы там остаться.
Даже если все проходило удачно, им было трудно в это поверить, и они все равно жили в страхе, что это повторится, в страхе забеременеть еще раз, и приходили в ужас, когда он к ним прикасался, потому что, как ни крути, это ведь его ошибка, или испытывали чувство вины за то, что не подпускали его к себе, ведь он такой хороший, и они ему даже ничего не сказали, чтобы его не разочаровывать, чтобы не беспокоить, чтобы он не тревожился, ведь все так хорошо.
И это происходило с ними, когда они уже были замужем, когда прежде уже были беременными и уже рожали желанных детей, когда уже прошли огонь и медные трубы.
Но когда вы всего лишь маленькая девочка…
*
Он замолчал, и на меня снова навалился груз – груз тишины и невозможности сказать что бы то ни было.
Наконец, не желая потонуть во всем этом, я сказала:
– К счастью, мир изменился.
Он посмотрел на меня поверх очков:
– Ну… в некотором роде, да. Но в остальном почти нет.
– И все же…
– Да, я знаю, сегодня гораздо проще об этом рассказать, во Франции женщины больше не умирают от подпольных абортов. И даже в большинстве европейских стран. Но в других местах… И потом, дело не только в абортах. Это лишь видимая часть айсберга, видимая верхушка несчастья в жизни женщины. Но есть и все остальное… – Я ждала продолжения, но он указал подбородком на мою тетрадь: – Все это есть там.
Я опустила глаза к своим недавним записям, и от мысли о том, чтобы снова туда окунуться, ощутила безмерную грусть и страшную усталость. Однако он сказал:
– Уже поздно. То, что вы записали, никуда не денется. Может, продолжим завтра?
*
Провожая меня к двери, он протянул мне два желтых ключа, нанизанных на простое колечко:
– С ними вы сможете забрать свои вещи. В это время входная дверь уже заперта.
– Спасибо. Я отдам вам их завтра?
– Никакой спешки. Нужно, чтобы вы могли свободно входить и выходить.
Он проводил меня до двери в холле и, когда я уже выходила из здания, устало махнул рукой.
СИМПАТИЯ
Я поднялась по лестнице приемного отделения и одним из ключей открыла стеклянную дверь. Другим ключом я отперла дверь кабинета. Шкаф был не заперт. Моя сумка по-прежнему лежала на месте, аккуратно задвинутая в самую глубь. Я повесила свой халат на плечики.
Собравшись уходить, перед тем как погасить свет, я заметила, что на «половине для осмотров» уборщица навела порядок. Она застелила кушетку чистой простыней, поверх нее положила бумажное полотенце, а на него поставила лесенку с двумя ступенями и табуретку на колесиках, чтобы они не мешали ей мыть пол. Она опорожнила пластиковые мусорные ведра и вымыла пластиковые лотки. Прибор для измерения давления и красный стетоскоп висели на ручке стенного шкафа.
И я подумала: где они?
Женщины, которые приходили сюда сегодня.
Что осталось от них, от их слов, их чувств?
Я сделала шаг к «половине для бесед», затем еще шаг, потом еще один и, наконец, скользнула за письменный стол и села в кресло на колесиках.
Я выдвинула ящики металлического стола. В первом царил неописуемый беспорядок, в котором я разглядела упаковки таблеток, спирали, книги, металлические инструменты, цветные анатомические иллюстрации. Во втором ящике лежали книги. Я его сразу закрыла.
Сиденье стула он установил слишком высоко. Наверняка для того, чтобы возвышаться над всеми. Вдруг мне вспомнился момент, когда он пришел в отделение этим утром, и поняла, что мы с ним одинакового роста. Только он, в отличие от меня, горбился.
Я повернула сиденье налево, поставила на стол локоть, посмотрела на притиснутый к перегородке стул в клетку и хриплым голосом сказала: У вас есть вопросы, доктор Этвуд?
Подъехала на кресле к клетчатому стулу и детским голоском ответила:
– Нет, уважаемый учитель, сэнсэй[19] , у меня вопросов нет. Все совершенно ясно. Прозрачно. Как вода из горного ручья. Продолжайте. Я многому учусь. Погрузите меня в свои знания!
Затем вернулась на кресле к столу, положила ладонь на воображаемую бородку и хриплым голосом ответила:
– Мммм…Я счастлив заметить, что ты увидела свет, Скарабей…
Я соединила ладони перед собой и почтительно поклонилась.
Тоненький голосок.Это благодаря вам, сэнсэй!
Сиплый голос. Мммм…Все хорошо, продолжай стараться.
Тоненький голосок.Я всего лишь жалкая студентка…
Сиплый голос. Мммм…Однажды, возможно, ты окажешься на высоте и сможешь занять мое место…
Тоненький голосок.Да, сэнсэй.И у меня появится высшая честь – возможность установить сиденье на нужной высоте.
Я расхохоталась.
Именно это мне и нужно было, чтобы понять, что по сути своей этот тип – великий манипулятор. Он пытается запутать меня всеми этими историями о бедных женщинах, безутешных и несчастных, но жизнь не такая, это неправда. Да и какое мне дело до женщин и их несчастий? Не мне этим заниматься. Я создана для того, чтобы надрезать, вскрывать, рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Я здесь для того, чтобы лечить болезни, настоящие, а не для того, чтобы держать кого-то за руку и выслушивать плаксивые сетования.
Вдруг мне стало гораздо лучше. Я почувствовала себя более сильной. Освободившейся от оцепенения, в которое Карма погрузил меня своей способностью убеждать, своей моралью и мелодраматическими историями.
Я встала, надела плащ, взяла сумку и направилась к двери.
Какой демагог! Чего я больше всего не выношу, так это его слащавой оскорбительной манеры наклоняться вперед, класть руки на стол, скрещивать ладони и говорить: Расскажите мне, что вас беспокоит.
– Ну, трудно сказать… Встаньте на мое место…
Я повернулась. Фраза не могла вылететь из ниоткуда, я знала, что она у меня в голове, но ктоее произнес?
Моя рука легла на ручку двери, но глаза опустились на кресло для пациенток, и я вдруг вспомнила.
*
Она сказала:
«Даже не знаю, с чего начать…»
И я вспомнила, что подумала в тот момент: С начала, милочка, – но Карма ничего не сказал, только улыбнулся еще шире, и она, увидев это – то есть даже не видя этого, так как, насколько я помню, она смотрела на свои ноги, – открыла рот и заговорила:
«Понимаете, у меня трое детей (мы знаем, ты нам сообщила, а также в мельчайших подробностях рассказала о твоем кесаревом сечении…),и вы знаете, как это бывает, когда решаешь завести детей, но даже не представляешь, какие это заботы, тревоги, страх. Вдруг с ними что-то случится, да еще муж, который упрекает вас в том, что вы уделяете ему мало внимания (смеется),ведь когда делаешь ребенка, не знаешь, что родятся двое, а вдобавок у тебя за спиной свекровь, которая лучше знает, как ухаживать за маленьким, тем более что она никак не может мне до конца доверить и своего старшего, так что… (Она остановилась, и я про себя подумала: Да, ну и что?Но она молчала, пока Карма не произнес Мммм,и тогда, как по мановению волшебной палочки, она продолжила.) Тогда я поняла, что для него один ребенок – сойдет, два – хорошо, но три – об этом не может быть и речи, и я за него на это не сержусь, у нас ведь мальчики, а с мальчиками ужасно тяжело. Если бы я была уверена, что будет девочка, тогда куда ни шло, но ведь неизвестно, это мог быть и третий мальчик, а поскольку я уже боялась за свою жизнь, когда забеременела после кесарева (к счастью, у меня случился выкидыш, потому что я бы ни за что на свете не сделала аборт, я против таких вещей, это умерщвление души), я пошла к своему врачу и попросила перевязать мне трубы, а он пришел в ярость, обругал меня, сказал, что в моем возрасте об этом не может быть и речи. Я с трудом объяснила ему, что больше детей не хочу, я так не поступлю с мужем, все люди разные, я никогда не брошу таблетки и не стану делать ребенка без его ведома, не поставлю его перед фактом, и добавила, что аборт не сделаю ни в коем случае, я уже настрадалась в последний раз. Но вы знаете, как это бывает: таблетки нужно принимать каждый вечер, а что, если я забуду? Случайно? А что, если я, несмотря ни на что, забеременею, но не от того, что забыла выпить таблетку?Я знаю, что это возможно, такое случилось с одной из подруг моей кузины. Врач ей так и не поверил, но ведь она не сумасшедшая, она прекрасно знает, забыла она выпить таблетку или нет… Вы понимаете, я очень беспокоюсь… и уже несколько недель чувствую себя неважно, у меня раздулся живот, как будто вот-вот начнутся месячные, хотя я еще не все таблетки выпила. Не думаю, что я беременная, я не чувствую себя беременной, я пила таблетки как положено, но меня мучает вопрос: могло ли такое со мной случиться, чтобы я забеременела, не пропустив при этом ни одной таблетки, или я просто не переношу эти таблетки, потому что очень давно их пью, или страх забеременеть так повлиял на мою систему? Мой вопрос наверняка покажется вам глупым, но это не страшно, потому что не задать его я не могу… Может ли у женщины, принимающей таблетки, наступить ложнаябеременность?
Она подняла голову, но посмотрела не на Карму, а на меня, прямо в глаза. И я помню, что подумала тогда: И что ты хочешь от меняус лышать?И потом, как случается тогда, когда человек приглушает звук телевизора, потому что больше не в силах слушать все эти глупости, я увидела, как она повернулась к нему, потому что я закрылась, я больше ничего не слышала, я больше ее не слушала, я думала: «Если бы ты знала, несчастная девочка, как же мне самой надоело их принимать, эту проклятые тупые таблетки!»
МАЛЬЧИШКИ
Они как девчонки, только покрепче,
Но красоты в них нисколько не меньше,
Они прелестны, когда детишки, —
Мальчишки.
Их в голубое всегда наряжают,
Волосы коротко им подстригают,
Их одевают в смешные штанишки —
Мальчишки.
Мамы вскармливают их с любовью,
Очень надеясь на то, что вскоре
Они вернут ее им, и с лишком, —
Мальчишки.
Припев
Мой кроха, мой милый малыш,
Мой сладкий любимый крепыш.
Я закутываю его в слова,
Я схожу по нему с ума.
Они повсюду сеют хаос,
Ломают все, что им попалось,
Когда бегут за мячом вприпрыжку, —
Мальчишки.
Им не сидится и не лежится,
С ними покой нам только снится,
Летают и прыгают, как зайчишки, —
Мальчишки.
С потом и кровью мы их растим,
Учим всему, выбиваясь из сил,
Но они ненавидят уроки и книжки —
Мальчишки.
Припев
Мой сладкий растущий малыш,
Мой милый любимый крепыш.
Однако школа ему не мила,
И это сводит меня с ума.
Отдав им всю свою любовь,
Обнять хотим мы их, – и вновь
Они нас оттолкнут, глупышки, —
Мальчишки.
Чего им хочется – нам не понять,
Почему они морщатся, злятся, грубят?
Порой они такие дурачишки, —
Мальчишки.
Спросим их: «Зачем ты это сделал?»
Потупив взор, они солгут умело,
Вопросов наших их злит излишек —
Мальчишек.
Припев
Мой сладкий огромный малыш.
Мой милый любимый крепыш.
Хорошая взбучка ему бы нужна,
Ребенок сводит меня с ума.
Поцеловать их не дотянуться,
Только их шеи мы можем коснуться.
Они становятся все выше —
Мальчишки.
Целыми днями они на диване,
Вокруг грязь и хаос, они же в нирване.
Прибить их хочется, и даже слишком, —
Мальчишки.
Они начинают гулять по ночам,
Пьют, жгут петарды и здесь, и там
Наши прыщавые шалунишки —
Мальчишки.
Припев
Он мне безумно нравится
Мой милый верзила красавец,
Но он бросает на ветер слова,
И это сводит меня с ума.
Байки и шлемы себе покупают,
Сутками где-то они пропадают,
В дом наш приводят странных людишек
Мальчишки.
Они сходят с ума от ягодиц,
Баб, телок,женщин, девиц,
А иногда от ягодиц парнишек —
Мальчишки.
А мы дрожим и надеемся только,
Что они не выбросят жизнь на помойку
Из-за какой-нибудь глупой бабищи —
Наши мальчишки.
Припев
Он совсем еще невинный —
Мой мальчик маленький любимый.
Вдруг его соблазнит какая-нибудь кума
И сведет его с ума?!
Если нам повезет, они замуж возьмут
Красавицу милую, добрую, ту,
Что полна иллюзий из книжек, —
Наши мальчишки.
Когда они решат переселиться,
Мы поймем, что перевернули страницу,
Мы потеряли их – и как жить дальше?
Мальчишек наших.
И вот прекрасный день настал:
«Мамулечка, я папой стал!»
И мы ответим: мир так устроен,
Мальчик мой.
Припев
Он стал настоящим мужчиной,
Мой милый огромный малыш.
Не зря растила его я Как сумасшедшая.
…А потом к нам придет она,
С кругами под глазами, с растрепанными волосами,
Смертельно уставшая, скажет тогда:
«Я не могу, он мне надоел,
Плачет все время, а тут заболел,
Он перепачкал все мои блузы,
Кто ж знал, что дети – такая обуза?
Я хотела у вас спросить:
Как своего вы умели растить?»
Мы ее впустим в дом,
Малыша сморит сном.
Мы ей скажем: «Дай соску ему,
Мальчугану твоему».
Они как девчонки, только покрепче,
Но красоты в них нисколько не меньше,
А когда маленькие, они большие милашки —
Мальчишки.
Ты будешь в синее их наряжать,
Будешь волосы им подстригать,
Будешь им покупать штанишки —
Мальчишкам.
Ты будешь закармливать их любовью
И кетчупом, зная, что вскоре
Они тебе это вернут, и с лишком, —
Твои мальчишки.
Припев
А это маленькое чудо твое
В объятиях задушим мы вдвоем
Как сумасшедшие, как сумасшедшие,
Как сумасшедшие.
СРЕДА (Адажио) [20]
РАЗРЕШЕНИЕ
Всегда обращай внимание
на то, что они говорят,
входя в кабинет.
Карма протянул руку пациентке и бархатным голосом, наблюдая за мной краем глаза, спросил:
– Здравствуйте, мадам! Вы не против, если наш интерн, доктор Этвуд, будет присутствовать на консультации?
Она посмотрела на него, потом на меня, потом снова на него:
– Почему бы и нет?
Она опустила глаза и, избегая наших взглядов, пожала плечами:
– Мне все равно.
Она улыбнулась:
– Конечно, никаких проблем.
Она равнодушно покачала головой:
– Как хотите. Я к этому уже привыкла.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
– Девушке ведь нужно учиться.
Она посмотрела на Карму, поколебалась и, наконец, сказала:
– Да, но не во время осмотра.
Она долго молчала, затем вздохнула и сказала:
– То есть…
– Вы не обязаны, вы же знаете.
– Правда?
– Конечно. Поэтому я вас и спрашиваю. Ваше согласие необходимо. Если вы не хотите, доктор Этвуд подождет в коридоре.
– Тогда я бы предпочла, чтобы на консультации присутствовали только вы.
*
Я это ненавижу.
Ненавижу, что он их постоянно об этом спрашивает, ненавижу тон, которым он задает этот вопрос. Ненавижу то, как они отвечают или не отвечают. А больше всего я ненавижу долю секунды, когда он останавливается на пороге двери, чтобы задать этот проклятый вопрос, и когда мне приходится ждать, пока она примет решение, внимательно на меня посмотрев или не посмотрев вовсе, подумав некоторое время или же ответив машинально. Я ненавижу это мгновение, когда стою в ожидании своей участи – обрадуются ли мне, примут ли, смирятся ли со мной или от меня откажутся?
*
– Тогда я бы предпочла, чтобы на консультации присутствовали только вы.
Вскользь взглянув на меня и как-то странно улыбнувшись, она добавила: «Сожалею», а Карма сказал: «Никаких проблем», впустил ее в кабинет и закрыл за собой дверь.
Дверь захлопнулась перед самым моим носом, и я почувствовала себя обманутой и униженной.
Неужели этой бабе есть что от меня скрывать? Что настолько уж важного и интимного она может сказать этому типу, чтобы это могло оправдать мое изгнание? Неужели она думает, что мне есть дело до ее ягодиц и прочих прелестей?
Неужели она думает, что я неспособна забытьвсе, что она будет рассказывать и до чего мне нет ну никакого дела? Все, что меня интересует – да и это еще не факт, – так это ее симптоматика, история болезни, зуд или жжение, или у-меня-болит-здесь, или у-меня-болит-там, месячные идут как-то странно, почему они в этом месяце приходили два раза, симптомы, которые она подсунет ему под нос, и решение, которое он ей даст: Это не страшно, это пройдет…или для ее микоза-вагинита-болей-кровотечений все же требуется лечение… Все эти вопросы, в которых нет ничего интересного, но которые так их занимают и на которые необходимо дать простые ответы, чтобы они нас этим не допекали, чтобы наконец можно было перейти к серьезным вещам.
Я знаю, я должна поблагодарить ее за то, что она отказалась от моего присутствия, у меня и без того ощущение, что я зря теряю время, что задыхаюсь на этом дефиле жалоб, стонов, сетований и причитаний, что небольшая передышка даже пойдет мне на пользу, пока он обволакивает ее своими медовыми речами и осуществляет наложение рук.
Если только не…
Что означала эта улыбка? Она смеялась надо мной? Или же эта улыбка предназначалась ему? Может быть, ее смущение и нерешительность, ее удивленный взгляд были всего лишь маскарадом, цель которого – ввести меня в заблуждение? А он, это его «Вы не обязаны», может быть, было частью сайнеты [21] , постановки, призванной заставить меня поверить, что он соблюдает протокол и уважает пациентку, в то время как на самом деле все было предусмотрено, ее улыбка «Сожалею» – это игра, уловка, они в заговоре, они подготовились, а я, как дура, растерялась, но я знаю, что происходит, понимаю, что они затеяли, чем хотят заняться за дверью наедине.
Она положит сумку на кресло, затем повернется к нему и станет развязывать пояс плаща, а он подойдет вплотную, засунет руки под плащ, обнимет ее за талию, а она положит руки на него, как будто чтобы оттолкнуть, закроет глаза, поднимет лицо к нему, приоткроет губы, чтобы что-то сказать, но в этот момент он прикоснется к ним, ущипнет их и проглотит, а затем запустит свой язык, обшарит ее рот и едва не задушит ее, а она, несмотря на внезапность его действий, положит руки на затылок этого мерзавца, и ее язык вытолкнет его и скользнет в его рот, их языки станут биться друг о друга, как на дуэли, как Андре и Ноэль на балконе театра в «Скарамуше»,и, все еще крепко держа его голову, она почувствует, что он роется у нее под плащом, тянет за блузу, скользит горячими руками по ее спине, бедрам, ягодицам и снова по спине, потом его руки поднимутся к застежке бюстгальтера, расстегнут ее и освободят моигруди, он перенесет руку вперед, сожмет в ладони ее левую грудь, как всегда это делал, и сожмет другой рукой моюправую ягодицу, моярука опустится вниз и расстегнет его пояс, другая рука отпустит его затылок, а наши языки все еще будут бороться, и пока нельзя…
Я очнулась.
Во рту пересохло.
Я лежала на животе.
Левая рука была зажата подо мной, ладонь лежала на левой груди.
Правая рука застряла между бедрами и была очень влажная.
Черт побери!
Я вытянула руку. В постели рядом со мной было пусто.
Конечно, пусто. Он ушел.
Тогда почему я продолжала его искать?
И откуда взялся этот абсурдный сон, в котором этот дурак Карма…
Я посмотрела на будильник. Четверть шестого.
Чертчертчерт.Нужно заснуть нужно заснуть нужно заснуть. Нельзя лежать без сна.
Я перевернулась на спину и смотрела на потолок до тех пор, пока он не превратился в операционные поля [22] . Четыре поля, такие синие, такие чистые, окружали бритый лобок.Я не шевелила головой, только глазами, и справа от поля увидела лоток, на котором в безукоризненном порядке были разложены инструменты. Я взяла скальпель, вытянула указательный палец, чтобы твердо положить его на спинку лезвия, другой рукой раздвинула кожу больших половых губ и положила скальпель в щель, которая начала сочиться обожемойчертпобериобожемойчертпобери…
Я открыла глаза. На потолке играл свет. Настал день.
Чертчертчерт!Мой радиобудильник не прозвенел. Если я не потороплюсь, то опоздаю. А я не хочу доставить ему такого удовольствия!Я спрыгнула с кровати, налила в чашку вчерашний кофе и сунула ее в микроволновку, быстро приняла душ, натянула джинсы, тонкий свитер с горлышком и нанесла минимум макияжа, я совсем не хотела выглядеть так, как выглядят некоторые женщины, которых я увидела накануне в зале ожидания. Но пока я чистила зубы, я поняла, что вчера забыла выпить таблетку.Черт, черт, черт! Проклятие, как же мне все это надоело, надоело, надоело!!!
ЖАЛОБА
Большого желания возвращаться к Синей Бороде у меня не было. Но и уходить от него не хотелось. Он дал мне неделю. Я хотела победить в его собственной игре. Мне было интересно узнать, до чего он готов дойти. Я не хотела уходить побежденной.
Слишком часто меня унижали и недооценивали, потому что я – баба.
Слишком часто от меня требовали, чтобы я выполняла свою работу не хуже мужчин. И даже лучше.
Мне этого не говорили. Слова были не нужны. Они просто были рядом и смотрели на меня, и я все понимала. Я выбрала хирургию, и их недоверчивых и презрительных взглядов было не избежать. Женщина-хирург, выполняющая мастерскую, мужскую работу? Никогда в жизни.
Они думали, что я сдамся, что не пойду до конца, что стану плакать из-за их унижений, придирок, издевательств. По отношению к мужчинам это работает. Я видела многих мужчин, которые поддавались и, сломленные, уходили в другую больницу. И каждый раз, когда я видела, что интерн напился потому, что его унизил руководитель, каждый раз, когда один из них на следующее утро не выходил на работу, я чувствовала себя более сильной. Более самоуверенной. Я чувствовала, что я лучше их.
Неужели этот Карма, с его напускным добродушием, от которого меня тошнит, неужели он действительно думает, что сумеет меня обхитрить?
Думая об этом и стараясь совладать с охватившей меня яростью, я свернула на улицу Мэзон-Вьей и проехала вдоль педиатрических корпусов, после чего оказалась на территории акушерской клиники. Разумеется, все места были заняты. Я сделала круг по двору, выехала и добрых пять минут потратила на поиск свободного и бесплатного места, которое нашла в трехстах метрах от клиники, напротив школы.
*
Поднимаясь по лестнице, я увидела в коридоре два силуэта. Одним из них была чернокожая тучная женщина, одетая в бубу. Она склонилась над стойкой Алины, небрежно положила одну руку на пластиковый паспорт, а другой качала коляску, в которой ревел и брыкался крупный мальчик на вид примерно полутора лет. Второй силуэт принадлежал женщине лет сорока, стройной блондинке, с тонкими чертами лица, в безукоризненно сидящем костюме. Она держалась в стороне. Когда я открыла дверь, женщины повернули головы в мою сторону. Тучная пациентка скользнула по мне взглядом, затем продолжила вяло отвечать на вопрос, который ей задала Алина. Другая женщина осмотрела меня с ног до головы.
– Здравствуйте. Привет, Алина.
– Здравствуйте, мисс…простите, докторЭтвуд, – ответила Алина.
Раздраженная до предела, я укрылась в кабинете. Положила сумку на стул, сняла пальто, достала вчерашний халат, заметила, что моего бейджа на нем нет, и едва не взвыла. В выдвижных ящиках шкафов, среди наборов для анализов, пластиковых гистероскопов, одноразовых зеркал, шприцов и иголок, я увидела моток белого лейкопластыря. Я отрезала от него два кусочка, наклеила их друг на друга и написала: «Доктор Этвуд, интерн». Этот самодельный бейдж я прикрепила к карману халата на груди.
Затем, сгорая от гнева, села в кабинете, на место Кармы.
В этот момент я заметила ноутбук.
Плоский параллелепипед со скругленными краями, по размеру не больше стандартной страницы.
Не раздумывая, я его открыла. Экран засветился и показал мне покрытую текстом страницу.
И, по-прежнему не раздумывая, я прочитала текст.
Жизнь женщины
Когда я была мала,
Жизнь была весела.
Папочка и мамочка
Ласкали меня всегда.
Они меня целовали,
Ножки мои щекотали,
Ласково называли,
Песенки пели, играли.
О, боже мой,
Это прекрасно—
Маленькой женщиной быть.
О, боже мой, это прекрасно,
Когда тебя любят вот так
Всегда.
(еще раз)
Когда я девочкой была,
В снегу играть любила,
Папочка и мамочка
На качели меня водили.
Ходить я в школу стала,
Картинки рисовала,
Хотелось лучшей быть,
Чтобы пятерку получить.
Ах, мамочка,
Это было прекрасно—
Быть маленькой красивой женщиной.
Ах, мамочка,
Это было прекрасно—
Веселиться вот так Все время.
(еще раз)
Но годы пролетели,
И вот я повзрослела.
Мое тело совсем внезапно
Стало изменяться.
Когда мне было двенадцать,
Пошла я в туалет – и вот
Вдруг в унитазе
Увидела кровь.
О, боже мой,
Как же страшно, мама,
В женщину превращаться.
О, боже мой,
Как же страшно, мама,
Когда кровь течет, не прекращаясь,
Все время.
Я расхохоталась. Представить, как он сочиняет стихи, я не могла. На этом песенка заканчивалась, и вторая часть документа была совершенно иной.
– В первую очередь целитель верен своим пациентам и лишь потом своим коллегам.
– Реальность богаче всего, что рождается в твоем воображении. Однако то, что рождается в твоем воображении, более тревожно.
– Жертвой твоей лени и невнимательности становится пациент.
– Никогда не стесняйся обращаться к своим учителям. Их незнание серьезнее твоего, поскольку они, в отличие от тебя, уже не могут оправдать его неопытностью.
– Лечение людей не имеет никакого отношения к власти.
– Врачи чаще других смертных употребляют наркотики и кончают жизнь самоубийством, это не значит, что они страдают больше, чем простые смертные. И это не дает им права мстить.
– Ты лечишь не результаты анализов – ты лечишь людей.
– То, что женщина чувствует, гораздо важнее того, что ты знаешь. То, о чем она молчит, гораздо важнее того, что ты думаешь.
Я несколько раз нажала на значок «следующая страница». Эти афоризмы занимали полдюжины страниц. Вдруг экран погас. Я стала жать на все кнопки подряд, но он не реагировал. В коридоре раздался мужской голос. Карма. Я поспешно поднялась и побежала к коридору.
– Ах, вы уже здесь? – сказал он, появившись на пороге. – Хорошо спали?
– Нормально…
Я шагнула вперед, он шагнул назад. Я понимала, что он хочет войти, и прижалась к стене, а он прошел мимо, положил сумку на письменный стол, повесил пальто в шкаф, поискал что-то глазами, затем поднял голову и, широко улыбаясь, покачал головой:
– Ах да, сегодня консультаций нет.
– Нет?
– Нет, этим утром я попрошу вас сделать обход моего маленького отделения.
Он прошел передо мной, застегивая халат.
– Идемте?
– Я не знала, что у вас есть койки…
– Я об этом не…
– Но все же…
– …к тому же там нет больных.
– Простите?
– …впрочем, никто их не лечит, – сказал он, криво ухмыльнувшись.
Что он такое говорит?
Он вышел за стеклянную дверь и пошел по длинному коридору акушерской клиники, но тотчас же свернул к лестнице в подвал. Спустившись по ней, он толкнул другую дверь и придержал ее, пропуская меня.
Это был очень светлый зал. Справа я увидела три или четыре двери и темный коридор. Карма свернул налево, в проход между двумя стенами, покрытыми афишами фильмов и образовательными плакатами, и просунул голову в дверь крошечной кухоньки, в которой санитарка лет двадцати с завитыми волосами и веснушчатым лицом готовила подносы.
– Доброе утро, Элоиза!
Она повернулась, и ее глаза засверкали так, как будто перед ней возник мессия.
– Доброе утро, Франц.
«Франц»? Она тоже обращается к нему по его чертову имени?
– Познакомьтесь с докторомЭтвуд.
– Здравствуйте, доктор Этвуд, – сказала Элоиза.
Карма усмехнулся и повернулся к открытой двери кабинета слева:
– Доброе утро, Каролина.
Секретарь, сорокалетняя женщина с шиньоном и в больших очках, ответила ему той же улыбкой, что и санитарка:
– Доброе утро, Франц. Ты в порядке?
– В полном. Позволь представить тебе доктораЭтвуд.
– Здравствуйте, доктор! – сказала секретарь, нахмурившись.
– Здрасьте, – процедила я сквозь зубы и последовала за ним к последней двери, в глубине коридора.
– Привет, Анжела, – сказал Карма, входя в кабинет.
Женщина шестидесяти лет со светлыми выцветшими волосами положила шприц с белой жидкостью на голубой столик рядом с раковиной, повернулась, улыбнулась ему еще более влюбленной улыбкой и пробормотала:
– Доброе утро, мойФранц.
Она повернула к нему голову, дотронулась ладонью до его щеки, и я подумала, что она вот-вот… но нет, как ни странно, они так далеко не зашли. Однако, зная, что он собой представляет, я была почти уверена, что она его поцелует.
Он поднял палец и указал на меня:
– Доктор Этвуд.
Анжела вытаращила глаза:
– «Доктор»Этвуд?
Я сглотнула:
– Можете называть меня Джинн.
– Очень приятно, Джинн.
Она протянула мне руку, я поколебалась, взяла ее руку и, не знаю почему, почувствовала, будто мне в лицо подул теплый ветерок.
– Что у нас сегодня? – спросил Карма.
– Три ДПБ, три консультации. Ты сначала хочешь сделать обход твоего отделения?
