Текст книги "Женский хор"

Автор книги: Мартин Винклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Я прочла удивление в его глазах, гнев и унижение на его лице. А через мгновение он повернулся ко мне спиной, надел куртку и хлопнул дверью.

В это минуту на лице мадам Р. я ожидала прочесть то же унижение, тот же гнев, ту же боль. Потому что в ее карте, в ее чертовой карте, которую я не заполнила, я не прочла ни слова. Я не знала, зачем она вчера приходила, не знала, зачем она снова пришла этим утром, – и вдруг поняла, что не знаю, какого черта я тут делаю.

И все по вине Кармы, черт бы его побрал!

Быть вчера там, внизу, мне было неприятно (я превосходно поняла его замысел: он отправил меня в отделение неотложной помощи, поскольку знал, что по окончании консультаций акушерская клиника станет направлять ко мне всех женщин, которые придут на прием. Я – интерн-гинеколог на дежурстве, и именно мне придется записывать все несчастья этих баб, и тем самым он хотел унизить меня, заставить работать по его правилам, этим чертовым правилам). Тогда я решила устроить забастовку, дура. И ничего не записала. Даже пальцем не пошевелила. Не сказала ни слова. Удовольствовалась тем, что сделала вид, будто слушаю их рассказы. Мычала, как он, и сказала им всем: «А если назавтра состояние не улучшится, приходите в семьдесят седьмое отделение, доктор Карма вас примет, и вы увидите, он очень, очень мил…»

Только эта мадам Р. – как и две другие женщины, приехавшие к 8:15 утра, – ничего не поняла, она пришла не для того, чтобы, как я надеялась, извести егосвоими глупостями, она пришла ко мне, ко мне!

А я, как дура, даже не знала, с чем она пришла!

Тогда я стала рыться в своем сундучке с фразами, которые начала заучивать сразу, как пришла в эту профессию. Я могла воспользоваться ими, чтобы она уцепилась за них и чтобы у нее создалось впечатление, будто я знаю, о чем говорю: «Лечение было эффективным?» (я не помнила, как я ее лечила!), «Ваши симптомы уменьшились?» (я забыла, чем она болеет), «Вижу, вам стало лучше» (ну и ну!), «Как вы себя чувствуете после вчерашнего?» (нет, так я буду выглядеть полной дурой), «Вы принесли результаты обследования?» (они бы были у нее в руках), «Что вы решили?» (об этом не может идти и речи, она пришла точно не для того, чтобы спросить у меня, следует ли ей идти на операцию, и какую операцию, прежде всего). Я вспоминала эти фразы, понимала, что они мне никак не помогут, чувствовала себя полной идиоткой, тем более что она увидела, что карта пуста, что я ничего не записала. Она смотрела на меня, и я боялась, что она догадается, поймет, что вчера мне было на нее наплевать, почувствует себя униженной и оскорбленной, расстреляет меня глазами. Она открыла рот, я приготовилась, что она уничтожит меня своими словами, – и услышала:

– Мне вчера было очень приятно вас увидеть.

Я нелепо кивнула.

– Вы ничего не записали.

Я нелепо покачала головой.

– Я вам очень благодарна…

За что?

– Я очень боялась, что вы меня обманете, а мне так важно было кому-то поверить.

Я вытаращила глаза.

– Я не жалею, что приехала вчера в больницу. Мне было страшно… Но мне повезло. Увидев вас, я сразу поняла, что могу вам об этом рассказать…

Я прикусила губу, чтобы убедиться в том, что не сплю.

– Понимаете, я очень боялась все это говорить. Боялась, что это читается на моем лице. Но нужно было что-то делать, я бы больше не выдержала.

Я мягко кивнула и, не раздумывая, сказала первое, что пришло в голову:

– У вас было тяжело на сердце.

Она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала:

– О, да, вы меня сразу поняли, вы поняли, что я больше не могу молчать. – Она опустила голову и пробормотала: – Никогда не думала, что можно так страдать…

У меня сжалось горло, и я промычала: «Ммм…»

Так, будто это «Ммм…»стало сигналом, она подняла ко мне лицо, и я увидела слезу, одну-единственную, которая стекла по ее щеке с безупречным макияжем – возможно, чересчур ярким. И за этой слезой, как потоп, на меня обрушилась ее история.

ФРЕДЕРИКА (Ария)

Вчера она вошла, села, едва взглянув на меня, опустила глаза, помолчала несколько секунд, а потом решительно посмотрела и сказала:

«Мне немного неловко все это вам рассказывать, но вы приняли меня без записи, остальные пациентки ждут, и я уверена, что у них гораздо более веские причины приехать сюда сегодня вечером, чем у меня. Поэтому вначале я хотела бы вас поблагодарить за время, которое вы мне уделите, потому что мне плохо, очень плохо, но я не больна, поэтому не имею права жаловаться.

Понимаете, у меня для счастья есть все. Я замужем уже двадцать лет, и мой муж… чудесный человек. Работящий, нежный, он готов ради меня на все. Ради нас. У нас трое детей, два мальчика и девочка. У них все хорошо, они красивые, умные, здоровые. У мужа высокая должность, он работает в Банке Франции. Я тоже работаю, у меня частичная занятость. Я – консультант по семейным делам. Нет, не в больнице, а в ассоциации по поддержке беременных женщин, когда беременности угрожает опасность. Я отвечаю на звонки и принимаю женщин. Я делаю все, чтобы убедить их не прерывать беременность. По-моему, абортов сейчас слишком много. Все мои дети были желанными, и я не могу примириться с мыслью, что их… убивают, ведь именно так называется процесс лишения жизни. Но я не настолько наивна, я знаю, что к большинству этих женщин жизнь жестока. Я знаю, что жизнь трудна. Она трудна даже тогда, когда у тебя есть все, а когда у тебя нет ничего… Когда они звонят, я их успокаиваю, когда они приходят на прием, я их выслушиваю и стараюсь понять. Зачастую понять их очень непросто, потому что то, что они мне говорят, для меня абсолютно бессмысленно. Я не знаю, каково это – не иметь работы. Я не знаю, каково это – когда в доме нет мужчины. Я не знаю, каково это, когда твои родители дерутся или пьянствуют. Всего этого я не знала. Я не знаю, каково это – вступать в сексуальные отношения против своей воли. Я не знаю, каково это – забеременеть, когда ты этого не хочешь. Нет… Я знаю, что такое существует,я уже давно не верю в Санта Клауса, но представить себе,каково это, я не могу. Это выше моего понимания. Но я чувствую и вижу, что женщины, которые приходят ко мне поговорить о беременности, которой они не хотят, которой никогда не хотели… что они страдают. Я не всегда понимаю, от чегоони страдают: от того, что беременны и хотят сделать аборт, от того, что не могут вырастить этого ребенка, от того, что имели сексуальные отношения с мужчиной, которого не любили или который их принудил к этому, – но я вижу, что они страдают. Я это чувствую. Я делаю все, что в моих силах, чтобы облегчить их страдания, приободрить, чтобы они приняли решение, о котором впоследствии не пожалеют… И это непросто, потому что для них верного решения не существует. Они беременны, а не хотели этого, они не хотят быть беременными, не хотят этого ребенка. Некоторые думают – наконец-то, это будет наш первый малыш, а для некоторых этот ребенок уже лишний. Я… то есть мы,наша ассоциация, пытаемся убедить их сохранить беременность и родить ребенка, не принимать поспешного решения, необратимого, ведь уничтожить жизнь – это необратимо. Я знаю, что иногда выбора нет и иногда это лучший выбор, поскольку ребенка ждут страдания или он рискует родиться больным и заставить страдать всю семью. Но порой я думаю, что этого можно было бы избежать, что можно сделать так, чтобы женщины не страдали и не убивали ребенка в своем чреве, не убивали детей, которые могут стать хорошим людьми – врачами или адвокатами, архитекторами или музыкантами. Я знаю, что это нельзя знать наверняка… но если это нельзя знать наверняка, значит, это все же возможно. И вот, понимаете, я объясняю это женщинам, чтобы они поняли, что ребенок, которого они носят, ребенок, который еще не сформирован, еще не рожден, может стать лучшим, что случится с ними в жизни. Конечно, они думают, что это худшее, что с ними могло случиться, потому что они в настоящем, а не в гипотетическом будущем. Тогда я им говорю, что есть решения промежуточные – например, отдать ребенка в другую семью, людям, которые не могут иметь своих детей, их тоже немало, и это не менее гуманно, чем поехать в другую далекую страну и усыновить ребенка, который никому не нужен, который мог бы умереть от руки матери, которой он больше не нужен, от голода, от болезни, или выжить и побираться на грязной улочке, или торговать своим телом. Но я знаю, что женщине трудно отказаться от ребенка, которого она только что родила. Наверное, это менее трудно там, в далеких странах, где ничего нет, кроме детей, которые рождаются то и дело и которые могут умереть в любой момент от голода, потому что их мать сама до того тощая или больная, что ее груди больше не дают молока. Там возможность отдать своего ребенка тому, кто сможет его прокормить, вырастить и обучить, – там для некоторых женщин это благо. Но здесь отдать ребенка, которого ты не хочешь, паре, которая только об этом и мечтает… большинство женщин сочтут это за отказ от малыша, за дурной поступок. Парадокс, не правда ли?

Я вижу, что вы киваете и терпеливо меня слушаете, и наверняка думаете про себя: «Это все хорошо, но она не говорит главного. Она не рассказывает о себе». И вы правы, я всегда увлекаюсь, когда говорю о чем-то постороннем. Я не люблю говорить о себе. То есть не любила, пока…

Ох, не знаю, с чего начать, но не хочу отнимать у вас время. Раз уж я сюда приехала, нужно рассказать все до конца. Я не из тех женщин, что отступают перед трудностями, знаете, когда я была маленькой, мама говорила, что восхищается моей силой воли, и я не понимала, о чем она говорит, ведь я была совсем маленькой, но теперь я понимаю: я никогда ничего не делаю наполовину. В этом моя сила… и моя слабость. Когда я чему-то отдаюсь, то полностью, без остатка. Есть одно выражение, которое это очень хорошо характеризует. Как оно звучит?.. А… вот так: без оглядки.

Что это я говорю? Наверное, я вся красная. Я уверена, что в глубине души вы считаете меня сумасшедшей, раз я рассказываю невесть что. Я знаю, что все это непонятно, что я вам рассказываю слишком подробно – и все это для того, чтобы не говорить о самом главном. Чтобы не говорить правду. Не говорить, что привело меня сюда.

Еще чуть-чуть – и я бы не пришла вовсе. Я ходила к доктору Галло. Это мой гинеколог. Я хожу к нему нечасто, очень редко с тех пор, как родила детей. После того как родилась моя дочь, у меня не было нужды к нему ходить, не было контрацепции. Когда родилась дочь, он спросил, не нужна ли мне контрацепция, я никогда ничем таким не пользовалась, и сказала, что особой надобности в этом нет, я не понимала, для чего она нужна…

Но в последнее время я была в таком состоянии, что мне было необходимо кому-нибудь довериться. И конечно, я не знала, к кому обратиться. Понимаете, о том, чтобы обратиться к нашему семейному врачу, не могло быть и речи: я знала, что он никому не расскажет, но не понимала, как он потом сможет серьезно принимать моего мужа в случае надобности или лечить моих детей. Это было невозможно. Возможно, он никому об этом и не расскажет, но не сможет лечить их так же, как лечил до сих пор, а я не могла рисковать, понимаете? Дети, муж – это для меня почти все.

Тогда я вспомнила о докторе Галло. В конце концов, подумала я, он – врач. Он должен уметь выслушивать женские секреты, ведь, по сути, я занимаюсь тем же: слушаю, как женщины рассказывают свои истории, делятся секретами. Он сможет закрыть это в сердце и не отражать это в карте…

Я вижу, вы не пишете. Вы только написали мое имя на карте. Могу я вас кое о чем спросить… о чем-то очень важном… очень важном для меня? Я знаю, что с профессиональной точки зрения неправильно ничего не писать в карте, и я, конечно, не знаю, что вы будете делать, когда я отсюда выйду – или когда вы вежливо закончите консультацию, сказав, что у вас много работы, но при этом думая, что я чудовищна, – и, честно говоря, я не хочу этого знать, но мне бы хотелось, чтобы вы поразмышляли… и, если это покажется вам возможным, если это не заставит вас изменить своим убеждениям, нарушить клятву… Я бы хотела, чтобы вы подумали, можно ли ничего не писать о том, что я вам рассказала… что расскажу, о том, что я все это время пытаюсь вам сказать… Понимаете? Я не настаиваю, не хочу, чтобы у вас появилось чувство, будто я вас шантажирую или пытаюсь вами манипулировать, это совсем не так.

Я пытаюсь…

Я пытаюсь найти силы, чтобы сказать вам это.

Конечно, понять это трудно, но сказать это должно быть очень просто. И услышать. Я знаю, что можно слушать, не понимая, потому что сама занимаюсь этим два раза в неделю, в ассоциации. По средам, по телефону, и по пятницам после обеда, когда принимаю женщин. Я слушаю женщин, и они рассказывают мне вещи, которые я не понимаю, а иногда не хочу понимать, но я их слушаю. Я вижу, что, когда я их слушаю – не пытаясь понять или оттолкнуть, понимаете? – им становится легче. В результате они не всегда принимают решение, которое я приняла бы на их месте, но, по крайней мере, им больше не больно. Это их больше не угнетает. Я никогда не хотела никого угнетать, а сегодня мне хотелось бы этого меньше всего. Тогда я подумала: я пойду к доктору Галло, он принимал у меня роды, я одна из его пациенток, он не знает меня лично, моего мужа знает только внешне, он никогда не лечил моих детей и не знаком с моими подругами, которые все, в отличие от меня, рожали в клинике Сент-Анж. Следовательно, мой рассказ его не смутит, и это никак не отразится на его консультациях с другими людьми. Он – компетентный врач, он меня выслушает, он меня услышит. И когда я ему все это расскажу, мне станет лучше. Это не решит мою проблему, ее ничто не решит, но мне полегчает, я это вижу по женщинам, которые рассказывают мне свои истории. Если это помогает им, а у них зачастую нет ничего, это поможет и мне, ведь у меня для счастья есть все.

С этими мыслями я записалась к нему на прием. Прием состоялся сегодня. В половине седьмого вечера. Сегодня я была его последней пациенткой. Я подумала, что ему хватит времени, чтобы меня выслушать. Я не хотела, чтобы меня торопили. Я не хотела задерживать пациентку, которая ждала бы своей очереди после меня, поэтому я попросила секретаря записать меня последней и после меня никого не записывать, даже если доктор Галло ее об этом попросит. Хорошие секретарши умеют выкручиваться и всегда заставляют шефа поступать так, как нужно им. Сильви я знала, потому что часто звонила ей по поводу женщин, которых принимала в ассоциации.

Я приехала вовремя. Я знала, что он может задержаться, но не хотела рисковать, чтобы вдруг ему не пришлось меня ждать. У меня было полно времени. Я приготовила ужин мужу и детям, предупредила их, что вернусь поздно, за них я не беспокоилась, мне это было необходимо, чтобы полностью сосредоточиться на том, что я собиралась сказать… на том, что лежало у меня на сердце. Я долго размышляла, часами прокручивала это в голове – ив конце концов решила начать вот так, просто, без обиняков, не придумывая никаких предлогов, никакой, не знаю… женской болезни. Я заметила это во время работы с женщинами, вы это наверняка тоже замечали – люди такой профессии, как ваша, всегда все замечают: пациентам, которые приходят к консультанту, или врачу, всегда необходим предлог, мотив. Порой никакого предлога нет, и тогда они его выдумывают. Когда у моих подруг есть секрет, которым они хотят поделиться, они придумывают предлог, чтобы пойти к гинекологу, или психологу, или астрологу, или не знаю к кому еще. Проверив человека своим предлогом, они рассказывают об истинной причине своего прихода на консультацию, и чаще всего эта причина в том, что они скучают, или им хочется рассказать о своей жизни так, как будто они болтают со школьной подружкой, будучи уверены, что эта подружка – которой они платят за то, чтобы она их выслушала, – не пойдет и не расскажет об этом другим подругам, они совсем не хотят, чтобы те были в курсе.

Но я пришла не болтать. Я пришла, чтобы рассказать о том, что раздирает меня на части. Я решила войти в кабинет доктора Галло, сесть и, когда он спросит, что меня к нему привело, просто сказать: „Я пришла поговорить с вами, потому что у меня тяжело на сердце“.

Так я и сделала. Я очень гордилась собой, тем, что смогла это сделать, и ожидала, что он ответит мне так, как я ответила бы на его месте, как я пытаюсь отвечать, когда женщина садится передо мной или просит поговорить с ней по телефону. Я ожидала, что он поднимет глаза и скажет: „Я вас слушаю“ или „Рассказывайте, что произошло“.

Но он этого не сказал.

Он посмотрел на меня непонимающим взглядом, взглянул на часы, наклонился ко мне, соединил руки перед собой на столе, как будто собирался сделать мне признание, и с улыбкой, которая показалась мне отвратительной и насмешливой, сказал: „Но, милая моя, я ведь не кардиолог…“

Мгновение я сидела молча, удивленная, шокированная… униженная. Затем поднялась, взяла сумку и плащ и вышла, не обернувшись. Оказавшись в коридоре, я бежала до самого входа в отделение, знаете, до той двери, что выходит во внутренний дворик, где паркуются машины «Скорой помощи» и грузовики. Я прислонилась к стене и буквально стала кусать пальцы, потому что повела себя так глупо, а еще – чтобы не заплакать… Я искусала их до крови, вот, смотрите…

Не знаю, сколько времени я там простояла, не двигаясь, боясь, что закричу. В какой-то момент я поняла, что нужно идти, не могу ведь я простоять там весь вечер. Меня ждали дома.

Я оставила машину на улице, и мне нужно было пройти через отделение консультаций. Я просунула голову в дверь отделения и осмотрела коридоры, чтобы не натолкнуться на доктора Галло. Мне было стыдно, я была в ярости. Я увидела, что дверь его кабинета открыта и оттуда выходит санитарка с половой щеткой. Тогда я пересекла холл и услышала, как звонит телефон. Медсестра сняла трубку и ответила, что в это время нужно обращаться в отделение неотложной помощи УГЦ-Север, что там гинеколог дежурит круглые сутки.

Не раздумывая, я пришла сюда, назвала свое имя, села в зале ожидания и стала ждать. Увидев вас, когда вы провожали предыдущую пациентку, я почувствовала, что смогу вам все рассказать, открыть вам свое сердце и признаться, что сегодня вечером, после консультации, я пойду к Патрику и что в первый раз в жизни, в сорок один год, я займусь любовью. Я никогда не занималась любовью с мужем. У меня были… сексуальные отношения… на протяжении нескольких недель… три раза за двадцать лет, чтобы родить детей. Я очень привязана к мужу, я благодарна ему за все, что он для меня сделал, для нас, но я никогда не была в него влюблена. Полгода назад в ассоциации я познакомилась с Патриком. Он воспитатель. Мы с ним ровесники. Он шел с совсем юной женщиной, которую приютили в общежитии, где он работает. Я увидела его – и сразу в него влюбилась. А он в меня. С той первой встречи мы созваниваемся каждый день, трижды за день, и уже полгода, как я хочу его, как никогда не хотела ни одного мужчину, потому что до него ни одного мужчину не хотела. В тот вечер я приготовила ужин мужу и детям – я знала, что поеду к Патрику, в его студию, за общежитием, в котором он работает, и займусь с ним любовью. Но это… это только предлог, только начало того, что я хочу вам рассказать. То, что терзает меня больше всего, что тяжелее всего давит на мое сердце, – это не то, что я влюблена (это хорошо!), не желание, которое я к нему испытываю (оно такое сильное!). Меня терзает уверенность – вы надо мной посмеетесь, да я и сама знаю, что никогда ни в чем нельзя быть уверенной, – но я уверена,что мне понравится заниматься с ним любовью, что мне захочется заниматься с ним любовью еще и еще, потому что каждый раз это будет лучше, острее, пронзительнее, а поскольку я не пользуюсь контрацепцией, я забеременею. Нет. Нет, я не хочу контрацепцию. Я не хочу предохраняться. Я хочу заниматься любовью ради любви, и я знаю, что, если не буду предохраняться, могу забеременеть. Но если я забеременею сейчас, в сорок один год, это будет первая беременность по любви, понимаете? Я обожаю своих детей, но… как вам это сказать? Я так боюсь показаться вам чудовищем… Каждый раз, глядя на них, я чувствую, что мне чего-то не хватает. Я не знаю, сколько это продлится – у нас с Патриком, – я не хочу этого знать, просто пока это есть, я хочу пережить это на полную катушку, и если забеременею, я знаю, это будет ужасно, но за последние полгода я думала об этом сотни раз, и я готова. Если я забеременею, и речи не может идти о том, чтобы убить ребенка, тем более речи не может идти о том, чтобы потребовать от мужа вырастить этого ребенка как своего. Я ему обо всем расскажу, мы разведемся, я возьму всю ответственность на себя. Мой муж – хороший человек, я знаю, что он не помешает мне видеться с нашими детьми и сможет вырастить их так, как следует. А я справлюсь, найду работу и воспитаю ребенка одна, если потребуется, зато смогу сказать себе, а позже и ему, что забеременела по любви… впервые в жизни. Понимаете?»

*

Вчера, выслушав ее рассказ, я не могла пошевелиться, не могла вздохнуть, не могла ничего сказать. Я просто тупо кивнула и сказала: «Понимаю».

Она пустила слезу одну-единственную, поднялась и сказала: «Спасибо, доктор» – и ушла, оставив меня в полном замешательстве.

А сегодня она опять сидит передо мной. Она попросила назначить ей консультацию. Она села, и я забыла все, я выбросила ее историю из своей жизни и из своей памяти, и все же я сказала первое, что пришло мне в голову:

– У вас тяжело на сердце.

Это были ееслова.

Тогда она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала: «О, да, вы меня сразу поняли, вы поняли, что я больше не могу молчать…»

Она опустила голову и пробормотала:

– Никогда не думала, что можно так страдать…

Мое горло сжалось, и я промычала: « Ммм…»

Сегодня, как и вчера, по ее щеке скатилась слеза, но на этот раз это не была слеза боли. И сегодня утром ее лицо светилось.

Она сказала:

– Вчера, уходя от вас, я взяла одну из брошюр, что вы оставили в зале ожидания.

– Каких брошюр?

Она достала из сумки один из проспектов, которые мне передала Алина перед тем, как отправить меня в отделение неотложной помощи: «Выбираем контрацепцию».

– Все, что я вам вчера сказала, пошло мне на пользу, освободило меня. Я поехала к Патрику и… провела самую чудесную ночь в своей жизни. Мы не предохранялись. Я хотела все чувствовать, и я не жалею. Но… – она протянула ко мне руку, – внимание, с которым вы меня слушали, заставило меня еще раз подумать о моей истории, и я поняла, что нельзя все смешивать. Я влюблена, сегодня утром я уверена в этом еще больше, чем вчера, и я уверена, что хочу забеременеть по любви. Но не сегодня и не через две недели. Это было бы неправильно. Ни для меня, ни для Патрика, ни для моего мужа, ни для моих детей – тех, что есть у меня сейчас, а также для того или тех, что у меня еще, возможно, будут. Тогда я решила прийти к вам. По пути зашла в аптеку. Я могла бы купить «таблетку на следующий день», но здесь я прочитала, – она указала на брошюру, – что существует другой метод экстренной контрацепции, еще более эффективный… – она покраснела, – который прослужит мне больше одного раза. Сегодня я хочу свободно заниматься любовью с мужчиной, которого люблю, и беременеть не тороплюсь. Больше всего я хочу просто жить…

Она открыла сумку, достала пластиковый пакет, извлекла из него картонную коробку и, широко улыбаясь, протянула ее мне:

– Не могли бы вы установить мне спираль?

ФОРМАТ

Выйдя из кабинета консультаций, чтобы проводить «свою» третью пациентку, я увидела, что Карма сидит на одном из стульев в коридоре, погруженный в чтение книги.

Он отложил книгу, подождал, пока пациентка уйдет, и спросил:

– Все прошло хорошо?

– Неплохо, спасибо.

– Это хорошо, что пациентки спрашивают именно вас.

Я скрестила руки на груди:

– Вы так считаете? Вы не боитесь доверять их мне?

Не меняя позы, он наклонил голову:

– Но это вовсе не я вам их доверяю! Это же очевидно!

Я вздохнула и, не раздумывая, села в соседнее кресло:

– Нет, дело не в этом. Я не совсем понимаю, что здесь происходит. Я даже не понимаю, что со мной происходит. Эти пациентки, для которых я вчера не сделала ну ничегошеньки,пришли ко мне сегодня и заявили, что я спасла им жизнь… или что-то в этом духе. Я ничего не понимаю. А понять бы хотелось.

– Понимать не всегда обязательно…

– … Что?

Он по-дружески хлопнул меня по бедру:

– Идемте поболтаем.

– Больше консультаций не будет?

– Будут, но первая пациентка заскучала и ушла, вторая не пришла, а следующая будет не раньше чем через двадцать минут. Давайте этим воспользуемся.

Он встал, но пошел не в свой кабинет, а толкнул дверь в кабинет консультанта по семейным делам и вошел в небольшую нишу, которая находилась сразу за дверью. В ней располагались аптекарский шкаф, полки с разными принадлежностями (рулонами бумаги, одноразовыми инструментами) и… новая красивая кофемашина.

–  Эспрессоили капучино?

–  Эспрессо…

– Выбирайте чашку.

Он высунул голову в дверь и спросил у Алины, что хочет она.

– Как всегда!

Карма повернулся ко мне:

– Вы подумали над тем, о чем я вас вчера спросил?

– По поводу чего?

– Исследование, в котором вы участвуете для «WOPharma».

Это невыносимо!

– Вы одержимы…

– А вы разве нет?

– Я не хочу об этом говорить, я обещала соблюдать конфиденциальность.

– А если вы ее не будете соблюдать, что случится?

– Мою работу не оплатят и не опубликуют.

– Понимаю. Вам хорошо платят?

– Очень хорошо.

– Сколько?

На секунду я задумалась. А, плевать!

– Столько, сколько я как интерн заработаю за полгода.

Он звонко присвистнул:

–  Хорошо,понимаю. Надеюсь, это исследование не принуждает вас к какой-нибудь моральной дилемме?

На что он намекает?

– Комиссия по этике не нашла в протоколе ничего предосудительного, – сказала я.

Он прыснул:

– Этика комиссий часто не имеет ничего общего с защитой пациентов!

Он смотрел на меня, я ждала продолжения, но тут завибрировал мой мобильный.

Это был Галло. Что ему нужно?

– Этвуд? Здравствуйте, я звоню вам от Матильды Матис, «WOPharma». Она бы хотела, чтобы вы сообщили мне ваши заключения.

Я посмотрела на Карму. Они что, сговорились?

– Я ничего не могу сообщить прежде, чем мы соберемся на презентации. Только самой Матильде или ее уполномоченным. Меня к этому обязывает договор.

– Ну же, – пропел он сладким голосом, – вы не нарушите никаких обязательств, ведь вас просит сама Матильда…

– Она ни о чем таком меня не просила.

– Я только что разговаривал с ней лично, – настаивал Галло.

– Понимаю, но будет лучше, если она обратится ко мне сама.

– Мой дорогой друг, вы ведь не сомневаетесь в моих словах, – спросил хирург. В его голосе чувствовалось нескрываемое удивление.

Если ты думаешь, что уговоришь меня или заставишь почувствовать себя виноватой, дурачок, то ты ох как ошибаешься!

– Ну что вы, мой дорогой друг! (Плевать я на тебя хотела.)Нет, все гораздо более… тривиально. Я не хочу, чтобы из-за ошибки в протоколе достоверность результатов оказалась в опасности. Вы знаете, какая паника начинается на этих крупных предприятиях, стоит им почувствовать, что конфиденциальность соблюдается недостаточно строго. В случае утечки информации «WOPharma» в судебном порядке заставит меня разорвать контракт, что сделает и со всеми, кому я доверила свои заключения. Но если Матильда попросит меня об этом официально, в письменной форме, я незамедлительно передам вам все свои дела, и даже с большим удовольствием.

Последовало длительное молчание. А потом раздался смущенный смех.

– Хорошо. Очень хорошо. Матильда будет счастлива узнать, что «WOPharma» может вам полностью доверять. Я ей уже говорил, что вы человек очень порядочный, но она была в этом не до конца убеждена. Поздравляю вас, Этвуд.

– Вы слишком добры. (Плевать я на тебя хотела one more time[33] .)

– До вечера вторника! Встретимся на презентации?

– Во вторник?

– Да, презентацию перенесли на неделю раньше. Вы не знали? Матильда сказала мне, что вас уже предупредила.

По спине пробежал холодок.

– Точно. Я совсем запуталась в числах. До вторника!

Черт! Черт! Черт!Я не звонила Матильде и не проверяла свою почту уже три дня, и все из-за…

– Проблемы? – спросил Карма, протягивая мне чашку кофе.

Я думала, что его это позабавит, но нет. Он выглядел серьезным, даже озабоченным.

– Нет, не совсем. Ненавижу, когда меня считают дурой только потому, что я женщина.

Какой же он идиот и дискриминатор!

–  Мммм…Это вопрос пола, вы уверены? Или вопрос власти?

Не знаю, что Карма понял, или подумал, что понял, услышав мой разговор с Галло. Мне не хотелось обсуждать эту тему, поэтому я взяла из его рук чашку и молча сделала глоток. Разумеется, я обожглась. На глаза навернулись слезы, губы резанула боль, но я это всячески старалась скрыть.

– О… о чем вы только что хотели со мной поговорить? – спросила я.

– Я хотел спросить, готовы ли вы подежурить на моем форуме несколько часов в эти выходные.

– Каком форуме?

Он указал на стол консультанта:

– Я покажу.

Он пододвинул стул к столу, и, пока я садилась, он устроился перед компьютером. На экране была открыта главная страница «НАДИЖ» (Национальное альтернативное движение по информированию женщин).Рядом со статьей на главной странице располагалось меню, а в нем многочисленные рубрики: «Законодательство и право», «Образование», «Теории феминизма», «Культура» и другие, прочесть которые мне не хватило времени: Карма уже нажал на слово «Здоровье».

На экране появилась новая страничка с заголовком: «Женское тело».Так я и знала!

– Одни выходные в месяц я и несколько медсестер, – сказал он, – работаем на форуме в режиме реального времени, то есть отвечаем на вопросы пользователей Интернета.

– Вы ведете консультации по Интернету?

Он пожал плечами:

– Вас, однако, сильно форматировали…

– Форматировали?

– Чтобы заставить думать как большая шишка… – Он указал на экран: – Цель вовсе не в том, чтобы «вести консультации» по Интернету, а в том, чтобы делиться знаниями. К несчастью, большая часть времени уходит на то, чтобы справиться с женскими страхами… и порой даже с мужскими. Неоправданными страхами, так часто внушаемыми врачами!

– Разве это не рискованно – ставить диагноз или успокаивать пациента, ничего о нем не зная?

– Разве вы хорошо знаете пациентов, которые приходят к вам на прием?

– Нет, но в Интернете вы их не видите, они могут рассказать бог весть что… и манипулировать человеком, который им будет отвечать.

Он положил ладони на стол и покачал головой, а потом повернулся ко мне:

– Вы не маленькая девочка, и отвечать педофилам вам не придется. – Заметив, что его слова меня возмутили, он положил ладонь мне на руку: – Простите. Я не хотел быть грубым. Просто я хотел сказать, что, если вы будете лечить, вам придется смириться с мыслью, что вами манипулируют. В любых отношениях есть доля манипуляции. Вопрос в том, чтобы знать, до какой степенивы позволяете собой манипулировать и кому. Манипуляции можно избежать, если перейти в режим сотрудничества, взаимопомощи…