Текст книги "Недооцененный Петр"

Автор книги: Мартин Хенгель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

5.2. Конфликт с Павлом в Антиохии

Церкви вне Иудеи все больше становились смешанными общинами, в которых постепенно увеличивалось число «языкохристиан», хотя руководство, как правило, еще долгое время оставалось «иудеохристианским». Антиохийская ссора между Петром (и Варнавой), с одной стороны, и Павлом, с другой (Гал 2:11–21), последствия которой часто недооценивают, продемонстрировала невозможность придерживаться соглашения о разделении сфер миссии в общинах за пределами населенной иудеями части Палестины (Гал 2:7–9). Слишком много проблем осталось неразрешенными на Апостольском соборе: совместные трапезы с «язычниками» и связанная с ними опасность вкушения идоложертвенного мяса, вина для возлияний языческим богам и прочего «нечистого». По меньшей мере, для той части палестинских иудеохристиан, которые сохранили верность закону, было трудно принять Иерусалимское соглашение без дальнейших уточнений.

Вызванный антиохийским конфликтом стойкий разрыв между двумя главными миссионерами произошел, по-видимому, спустя несколько лет после Апостольского собора между т. н. «вторым» и «третьим миссионерским путешествием», т. е. приблизительно в 52/53 гг. Лука сознательно рассказывает в Деян 18:22 сл. о пребывании Павла в Антиохии перед «третьим» путешествием так, как будто во время него ничего не произошло. Эта загадочная краткость связана с тем, что Лука не желает сообщать о споре в соответствии с общей тенденцией своего произведения. Во всяком случае, во второй части своего описания раннехристианской миссии он знает намного больше, чем сообщает, так как не рассказывает ничего неприятного для «достопочтенного Феофила». Как негативно могло повлиять на античных читателей описание ссоры между Петром и Павлом, показывают презрительные насмешки, которыми реагируют главные критики христианства на сообщение Павла в Гал 2:11 слл. Порфирий говорит о «мальчишеской ссоре», о которой Павел «хвастливо написал (…), воспылав завистью к успехам Петра», а языческий философ Макарий Магнет и Юлиан Отступник делали из этого конфликта вывод о сомнительных моральных качествах Петра ^{186}.

Уже расставание с Варнавой (Деян 15:39) указывает на некоторое напряжение между двумя миссионерами, которые прежде были спутниками, и может быть одним из объяснений того, почему и Варнава (по Гал 2:13) примкнул к Петру и другим антиохийским иудеохристианам. И то, что Павел в своем третьем миссионерском путешествии не брал себе более спутников из Иерусалима, а Лука и послания больше ничего не сообщают о контактах с Антиохией, подтверждает такую (позднюю) датировку конфликта.

Сложность с изображением конфликта в Гал 2:11 слл. в том, что здесь отражена только позиция Павла ― причем односторонне и преувеличенно, и именно протестантская экзегеза слишком легко осуждает не только богословски, но и морально именно Петра, а Петр, также определенно имевший основания для своего поведения, уже не может защититься от упреков. Не следовало бы приписывать ему простую «трусость», хотя глагольную форму  (Гал 2:12), «стал отходить», можно было бы полемически истолковать в смысле «трусливо отступать» ^{187}. Вполне понятно и то, почему Павел реагировал так резко и назвал поведение Петра «заслуживающим проклятия» (2:11: ). По мнению Павла, Петр своим поведением сам себя «осудил», ибо теперь приходилось опасаться, что еще не укрепившиеся в вере языкохристиане станут считать, ввиду требуемого посланцами Иакова разделения при праздновании евхаристии, выглядевшей как настоящий пир ^{188}, соблюдение предписаний иудейского закона (обрезания, заповедей чистоты и пищевых запретов) «спасительным» или по меньшей мере «полезным для спасения», что поставит под вопрос «оправдание одной верою во Христа» ^{189}. Резкое осуждение Павлом «лицемерия» Петра и антиохийских иудеохристиан ^{190}, включая Варнаву ^{191}, уступивших требованию посланцев из Иерусалима, основывается на том, что они были движимы страхом перед этими посланцами ^{192} и действовали против собственных убеждений. Этим они могли побудить языкохристиан, большинство которых принадлежало прежде к «боящимся Бога», все же признать за «делами закона» некоторое спасительное значение. С точки зрения Павла, речь шла о «принуждении», а значит, одновременно и о смущении совести антиохийских языкохристиан. Поэтому Павел бросает Петру гневный упрек в том, что тот, внезапно изменив свое отношение к совместным трапезам, «принуждает» языкохристиан «жить по-иудейски» ^{193}, более того, он разоблачает сам себя именно тем, что вновь возводит те стены, которые сам сломал, признавая себя преступившим (Гал 2:18: ) закон, и возникает опасность, что Христа сочтут «служителем греха» (2:17: ). В действительности же, говорит Павел, благодаря искупительной смерти Христа закон окончательно утратил свое значение как путь спасения: «Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу». Поэтому атаку Павла на Петра и других иудеохристиан ни в коем случае нельзя считать просто «укором», как это делает О. Кульман ^{194}. В спорном вопросе о спасительном значении закона Павел, по Гал 2:3–5, нимало не уступил еще на Апостольском соборе в Иерусалиме, а потому отказался от обрезания Тита. Уже двукратная «анафема» в первых стихах Послания к Галатам (1:8 сл.) показывает, что он и в будущем не думал отступать от своей позиции ни на шаг.

Но действительно ли Петр, Варнава и другие иудеохристиане собирались вновь вводить в какой-либо форме обрезание и соблюдение всего обрядового закона у языкохристиан? Для иудеохристианской части общины во главе с Петром ситуация выглядела явно по-иному. Они также имели со своей позиции серьезные основания для того, чтобы вести себя так, как они это делали. На Апостольском соборе «миссионерские территории» «иудеев» и «язычников» были четко разделены, и можно предположить, что введение раздельных трапез было для этих людей данью уважения к тому пониманию ритуальной чистоты, какое имели гости из Иерусалима, а тем самым и к становившейся все более тяжелой ситуации иудеохристиан в святом городе и во всей Иудее. То есть они видели в таком своем поведении акт братской любви к первоцеркви и ее бедственному положению, которое сам Павел незадолго до того выразительно описал в дошедшем до нас Первом Послании к Фессалоникийцам (2:14 сл.) ^{195}. Как ни парадоксально, разделение трапез служило, с их точки зрения, сохранению церковного общения между Иерусалимом и Антиохией, которое находилось под угрозой ввиду гонения в Иерусалиме, а тем самым, вообще между палестинскими иудеохристианами и антиохийскими языкохристианами. Они не хотели требовать от иудеохристианских гостей из святого города, чтобы те отказывались от своей еврейской идентичности в языческой Антиохии. Даже Павел несколько лет спустя скажет о своем миссионерском служении: «Для иудеев я стал как иудей, чтобы приобрести иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона ― как чуждый закона, ― не будучи чужд закона пред Богом (…), чтобы приобрести чуждых закона (…) Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» ^{196}. К тому же в начале т. н. «второго путешествия», непосредственно после Апостольского собора, но еще до конфликта в Антиохии, он сам обрезал в Листре Тимофея, рожденного от смешанного брака (мать-еврейка и отец-язычник), чтобы не закрывать себе пути для проповеди в синагогах ^{197}.

С другой стороны, Петр и Варнава вовсе не сделались в результате этого инцидента «проповедниками обрезания» (ср. Гал 5:11). Мы не знаем, был ли обрезан в продолжение конфликта в Антиохии хотя бы один из тамошних языкохристиан. Павел говорит в 2:11 слл. только об отказе от  и о принуждении к  в общем. Обрезания он здесь не упоминает. Те, кто сеял смуту в провинции Галатия, определенно были связаны с Петром и Варнавой не так уж тесно. Можно предположить, что это была группа радикальных иудеохристиан, которые, когда Павел отправился ввиду конфликта в третье путешествие на север, через Гаврские горы (Деян 18:23), отправились в скором времени вслед за ним и, будучи иерусалимлянами, стали воздействовать на христиан Южной Галатии своими требованиями, приводя их тем в смущение ^{198}. У Петра, Варнавы и антиохийцев дело обстояло явно совершенно иначе: в компромиссном «Апостольском постановлении», принятом по соглашению с Иаковом, вполне вероятно, слово «обрезание» не встречается уже вовсе ^{199}, тем более нет здесь приказа соблюдать все заповеди Торы, а требуется только избегать осквернения идоложертвенным мясом, тяжких сексуальных прегрешений (), вкушения крови ^{200} и, что почти тождественно предыдущему пункту, вкушения «удавленины», т. е. мяса, не освобожденного от крови. Речь идет, очевидно, об уважении к иудейской идентичности при совместных трапезах иудео– и языкохристиан, отказ от которых стал камнем преткновения в Антиохии. По-видимому, именно такое общение и восстанавливалось апостольским постановлением ^{201}. Понятно, что сам Павел ни словом не упоминает об этом, ведь для него это постановление обязательной силы не имело. Однако его возмущение из ряда вон выходящим случаем  и его наставления относительно идоложертвенного мяса в Первом Послании к Коринфянам ^{202} показывают, что проблемы, о которых шла речь в постановлении, были ему знакомы. Можно предполагать, что Кифа-Петр или его посланцы поставили об этом в известность коринфян. Обращает на себя внимание то, что Павел в двух посланиях кряду категорически запрещает коринфянам общение с совершившими тяжелые прегрешения, что включает в себя и совместную евхаристическую трапезу () ^{203}.

Мы не можем себе представить всей глубины того разрыва, который возник вследствие драматичной публичной ссоры между Петром и Павлом. Павел перед лицом всей Антиохийской общины обвинил Петра и тех, кто следовал ему, в трусливом лицемерии и измене «евангельской истине» ^{204} и тем самым в глазах иудеохристианской части этой церкви подверг себя самого изоляции как своенравный и агрессивный нарушитель мира. Языкохристианская часть церкви не располагала еще достаточной силой, чтобы играть самостоятельную роль. Павел ничего не сообщает о том, встали ли языкохристиане на его сторону и защищали ли они его. Мы не знаем также, как объясняли им свою позицию Петр и Варнава (который был одновременно признанным иерусалимским авторитетом и человеком, успешно осуществлявшим миссию к язычникам). Но главное то, что Павел ни слова не говорит о том, чтобы эти двое и аитиохийские иудеохристиане каким-то образом признали свою неправоту и пошли на уступки. Павел лишь сообщает в жестких, определенных выражениях о скандале, то есть о том, что рана не зажила. Последствия проявятся в самой Антиохии, в Галатии, в других формах ― также и в апостольском постановлении и, наконец, даже в Коринфе.

Произошедший разрыв Павла с Антиохийской церковью, с которой он был связан, очевидно, более десяти лет, хотя и не все время находился в самой Антиохии, проявляется в том, что в посланиях, написанных после конфликта (за исключением 1 Фес ^{205}) он только однажды упоминает Антиохию, причем именно в сообщении о той ссоре (2:11), более же нигде ^{206}, в то время как Иерусалим в его подлинных посланиях назван десять раз ^{207}. Мосты между ним и Антиохией были, очевидно, сожжены, но от контактов с Иерусалимом он отказаться не мог и не хотел ^{208}. Это был город сотериологических пророческих предсказаний, которые теперь исполнялись, там был распят и воскрешен из мертвых Иисус, там ожидалось и Его возвращение, оттуда распространялось по миру Евангелие (Рим 15:19). Кроме того, апостол собирал для Иерусалима пожертвования ^{209}. Связь с иудеохристианской первоцерковью в Святом городе гарантировала, по меньшей мере, внешнее единство церкви ― вплоть до начала Иудейской войны в 66 г. Р.X.

Как я уже говорил, Петру тоже, очевидно, важно было сохранить единство между общинами вне земли Израиля и Иерусалимской церковью, которое находилось под угрозой, поэтому он и пошел на компромисс, уступив посланцам Иакова. Он должен был принять во внимание рост с 40-х гг. зелотских, националистических тенденций в палестинском иудействе ^{210}, ввиду чего усиливалась угроза для иерусалимских иудеохристиан, уже неоднократно подвергавшихся гонениям. Усугубление этой ситуации приведет спустя десять лет к побитию камнями Иакова и других иудеохристианских лидеров как «нарушителей закона» () ^{211}. Петр не хотел допустить, чтобы антиохийские иудеохристиане по причине своих совместных трапез с необрезанными предстали в глазах иерусалимлян заведомо «нечистыми» противниками Торы, или, тем более, «отступниками». Поэтому для того, чтобы совместные трапезы могли возобновиться, пришлось в конце концов пойти на принятие апостольского постановления, которое требовало соблюдения языкохристианами немногочисленных «необходимых» базовых правил ^{212}.

5.3. Петр в Коринфе

В особенности в двух посланиях к Коринфянам, написанных в 55–56 гг. отчетливо видны следы Петровой миссии, конкурировавшей с Павловой и распространявшейся теперь на иудеев и язычников без различия. Возникновение в Коринфе «партии Кифы» и связанные с этим «споры» и «разделения» (1 Кор 1:11 сл. ^{213}), точные сведения у тамошней церкви об иных миссионерских методах иерусалимских апостолов и братьев Иисуса (1 Кор 9:4 слл.), причем вновь подчеркивается имя Кифы, а также многочисленные упреки в адрес Павла, особенно отрицание его апостольства (1 Кор 9:1–7) ― все это указывает на то, что «человек-скала» ^{214} побывал и в Коринфе, столице Ахайи. Он побывал там после Аполлоса ^{215} (с которым Павел легче находил общий язык), в то время, когда Павел жил примерно в течение трех лет в Эфесе ^{216}. Этот визит ^{217} вел к существенным трудностям для апостола язычников, что становится еще более очевидным при чтении Второго Послания к Коринфянам. Бросающееся в глаза подчеркивание Павлом своего апостольского достоинства ^{218} и заверения ^{219} в том, что он сам, бывший прежде гонителем, «недостоин называться апостолом», но силою благодати Божьей «более всех их потрудился», направлено против непризнания его претензии на апостольство иерусалимскими апостолами, «бывшими до него» (Гал 1:17), из которых выделялся как главный миссионер апостол Петр. Сторонники Кифы, очевидно, «хвалили» его особые значение и авторитет ^{220}. Важную роль играло при этом то, что Павел, как правило, сам заботился о своем содержании, а не жил за счет созданных им общин, и это толковалось как недостаток у него апостольской власти ^{221}. Изготовитель палаток или кожевенник мог, будучи миссионером, одновременно зарабатывать своим ремеслом, а для бывших галилейских рыбаков и крестьян это было невозможно, особенно, если их сопровождали еще и их жены ^{222}. Заметное здесь напряжение, усиленное катастрофой в Антиохии, и связанные с ней личные обиды с обеих сторон, ослабляются, главным заключительным положением 1 Кор 15:11 является: «Итак, я ли, они ли ^{223}, мы (можно было бы добавить: все) так проповедуем, и вы так уверовали». То есть, единое Евангелие об искупительной смерти Христа и Его воскресении, на коем была основана Коринфская церковь, объединяет нас всех, невзирая на существенные различия между нами, и остается объективной основой общей веры ^{224}. Несмотря на все трения, Павел сохраняет приверженность единству церкви, основанной Христом. Церковь, по его мнению, необходима для спасения: без нее он бы «напрасно подвизался» (Гал 2:2).

Мне представляется, что эти споры, главная тема которых, равен ли статус Павла статусу других апостолов, продолжаются и во Втором Послании к Коринфянам ― на сей раз Павел ведет дискуссию с миссионерами, посланными Петром или антиохийцами, с которыми Павел порвал и которые теперь были в тесном союзе с Петром. Ситуация в Коринфе при этом существенно отличалась от ситуации в провинции Галатия, куда радикальные иудеохристиане из Иерусалима отправились, видимо, спустя некоторое время после того, как они создали повод для конфликта в Антиохии ^{225}, и требовали там обрезания и покорности закону в такой форме, которая противоречила соглашению, принятому на Апостольском соборе (Гал 2:1-10). Сам Петр, может быть, имел мало общего с идеями этих людей, хотя он и сделал им в Антиохии чрезмерные ― по мнению Павла ― уступки ради церковного единства с иудеохристианами, подвергающимися гонениям в Палестине. Это сделало позицию Павла в Галатии более очевидной, нежели в 1 Кор и 2 Кор. Примечательно, что именно в той части 2 Кор, где проявляется самая горькая обида, даже, отчаяние Павла ― в главах 10 и 11, остается совершенно неясным, кто же такие его противники и каково их учение. Это не «еретики» с какими-то определенными ложными учениями, это не «законники», как то было в Послании к Галатам, где говорилось об их требовании обрезания языкохристиан (понятия  и  вовсе не встречаются в 2 Кор ^{226}), это и не «гностики» или «докеты» (таковых в то время еще не существовало), не эллинистические  и, тем более, не либертинисты. Противники Павла ― иудеохристиане из Палестины или Сирии и ― как и сам Павел ― «Христовы служители» ^{227}, т. е. миссионеры, хотя их образ у апостола весьма искажен ^{228}; однажды он называет их  и дважды ― «сверхапостолами» ( ), не говоря ясно, кого он имеет в виду ^{229}. Из 2 Кор 3:1–3 видно, что эти люди имели с собой «рекомендательные письма», очевидно, обращенные к коринфянам и явно написанные какими-то авторитетными лицами, известными в Коринфе. Павел подобных документов предъявить не мог ^{230}. Это миссионеры, которые могут похвалиться особыми харизматическими способностями и визионерским опытом, отличавшиеся ораторским пылом и физической силой и здоровьем, которых недоставало Павлу, хотя он превосходил их в литературной риторике своих посланий ^{231}. Павел сознательно не называет имен и не дает никаких ясных указаний на то, от кого пришли эти миссионеры, которых он считал соблазнителями. Коринфянам это и без того прекрасно известно. Ясно только их географическое происхождение: они иудеохристиане, которые, будучи , еще связаны, как и сам Павел (Флп 3:5), с Палестиной. Атака Павла достигает самого апогея, когда он упрекает коринфян в том, что те позволяют проповедовать себе «иного Иисуса», принимают «иного духа» и соглашаются с «иным благовестием» ^{232}. В чем состоит это «иное», остается неясным (в отличие от Гал 1:6) ^{233}. Можно было задать вопрос, не была ли то более «синоптическая» форма нового учения, ставившая в центр в большей степени учение и чудеса Иисуса. В 2 Кор 10–13 нет ни характерных для Павла высказываний относительно оправдания, ни (кроме 13:4) ссылок на крест Христов. Ясно лишь то, что противники упрекают Павла в том, что ему явно недостает харизматических даров и правдоподобия, подобно тому, как уже в 1 Кор 9:1 слл. подвергалось сомнению его апостольское достоинство и, кроме того, ему делаются серьезные упреки личного характера ^{234}, что вполне понятно при его страстном темпераменте (которого нам не следует отрицать), заставлявшем его порой вести острейшую полемику ^{235}. В противовес упрекам он может лишь ― с гневной иронией ― ссылаться на свои «апостольские» страдания на службе Христовой и на то, что сила Господа проявляется в нем как раз в его ущербности и слабости ^{236}. В этих спорах, сотрясавших юную церковь, основанную Павлом, мы слышим глубоко возмущенный, но в то же время производящий сильное впечатление своей богословской рефлексией голос одной стороны; другая сторона лишена возможности дать ответ, поэтому столь многое остается для нас загадкой.

Отзвук этих споров слышен в богословском завещании Павла, написанном несколько позже (зима 56/57 г.) в Коринфе, в Послании к Римлянам, где апостол говорит (3:8) об упреках, которые бросают ему некоторые (): Павел учит-де, будто нужно «делать зло, чтобы вышло добро» ^{237}. Осуждение (Богом) таких людей на Страшном суде совершенно оправданно ^{238}. Возможно, этому соответствует приговор, который выносит Павел в 2 Кор 11:15 «дьявольским служителям правды»: «конец их будет по делам их». В том же Послании к Римлянам обращает на себя внимание то обстоятельство, что Павел в собственно эпистолярной части этого послания ни единым словом не упоминает Петра, других апостолов или прежних своих спутников, например, Варнаву. Здесь они для него как бы не существуют ^{239}.

Он говорит лишь о собственном апостольстве и об успехах собственной миссии, которая здесь (как это ни странно) изображена исходящей из Иерусалима ^{240}, хотя в написанных незадолго до того Посланиях к Коринфянам очень ясно указывалось на деятельность других миссионеров. Не упоминает Павел и об обстоятельствах основания церкви в Риме, а лишь подчеркивает, что неоднократно желал посетить ее, но до сих пор встречал в этом препятствия; данное сообщение является свидетельством относительно раннего возникновения этой церкви ^{241}. То, что для Павла важно единство всей церкви, показывает планируемое им рискованное путешествие в Иерусалим с целью доставить туда собранные пожертвования: он знает, что его жизнь там будет под угрозой, и в то же время неизвестно, примет ли вообще его дар любви тамошняя община. Павел не хочет ― и это типично для него ― нарушить данное обещание, невзирая на напряженные отношения со «святыми» в иудейской столице ^{242}. Заметное здесь двойственное положение Павла в период его дальнейшей миссионерской деятельности привлекает к себе слишком мало внимания, потому что сам Павел (кроме Гал 2, где он вынужден отвечать на очень личные, биографические упреки Галатов, корректируя их взгляды) не может открыто, называя имена, писать о трудностях, возникавших у него в общинах, и о виновниках этих трудностей, а Лука об этом писать не хочет.

Таким образом, можно обоснованно предполагать, что Петр в годы напряженных отношений между ним и Павлом после антиохийского инцидента был, как миссионер, прямым контрагентом Павла. Так называемое апостольское постановление ^{243}, которое, согласно Луке, тождественно решению, принятому в конце Апостольского собора, может, как мы уже говорили, передавать смысл решения, принятого несколько лет спустя антиохийцами и Петром по согласованию с Иаковом и Иерусалимом. Речь шла там об элементарных требованиях чистоты, которые позволили бы восстановить евхаристическое общение между иудео– и языкохристианами в Антиохии (и других смешанных общинах Сирии и некоторых частях Малой Азии), нарушенное вмешательством иерусалимских иудеохристиан. Павел упоминает в Гал 2:10 только поручение иерусалимских авторитетов поддерживать «бедных» в Иерусалиме; согласно 2:6, он не получал от них никаких предписаний, которые касались бы специально заповедей закона. Итак, постановление было принято лишь намного позже собора, приблизительно в 52/53 г. P.X. вследствие конфликта в Антиохии и без участия Павла. Сам же Павел предлагает коринфским, а потом и римским христианам совершенно иное решение проблемы, не предполагающее строгого соблюдения пищевых запретов: близкие к самому Павлу «сильные» должны, несмотря на свою «свободу», ради братской любви с уважением относиться к «законническим предрассудкам» «немощных» и к их «совести», предпочитая вообще отказаться от вкушения мяса и вина, нежели поставить под угрозу эту «совесть» ^{244}. Фраза Рим 14:17: «Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе» звучит как подведение итога антиохийскому спору о , который произошел примерно за четыре года до того и о котором, по-видимому, стало известно и римским христианам.

Если Павел изображал себя преуспевшим «апостолом язычников», жертвующим собой в своей миссии к народам, то Петр мог выступать как главный из учеников Иисуса и первый руководитель Иерусалимской церкви, намного превосходящий Павла в обладании всей полнотой своей традиции об Иисусе. Очевидно, и как миссионер Петр видел свою задачу не в последнюю очередь в том, чтобы донести до своих иудейских, а также и языческих слушателей «слова и дела» Мессии и Сына Божьего Иисуса, свидетелем которых был он лично. Быть может, странная сдержанность апостола язычников в эксплицитном использовании традиции об Иисусе связана с этим недостатком бывшего гонителя. Ведь он, будучи некогда врагом Иисуса ^{245}, знал (а поистине, не знал) Его только «по плоти», личного опыта общения с Ним до распятия у него не было, а у Петра такой опыт имелся в изобилии. Конечно, и Павел не мог обойтись при основании церквей без изложения «основополагающей» традиции об Иисусе, ведь он должен был рассказать о том, Кто был и есть этот распятый Иисус. Это видно из таких текстов, как 1 Кор 15:3 слл., учредительных слов к трапезе Господней в 1 Кор 11:23 слл., где упоминается «ночь, в которую предан был Господь Иисус», а также Гал 3:1; 4:4; 1 Кор 2:2; 2 Кор 8:9; Рим 1:3 сл.; 9:5 и 15:8 ^{246}. Однако Павел в своей паренезе, например, в Рим 12 и 13, за исключением единичных случаев не упоминает прямо о словах Господних ^{247}. По-видимому, он не хотел «возить сов в Афины», когда обращался к церкви, основанной немногим позже Антиохийской и, как можно предполагать, непосредственно иерусалимлянами ^{248}. Он должен был чувствовать, что уступает в этом пункте апостолам в Иерусалиме, «предшествовавшим ему» (Гал 1:17), хотя, конечно, этого не говорит. И наоборот, в этом состояла не просто сильная, а уникальная сторона «человека-скалы», а наряду с этим он обладал еще и зримой харизмой апостольских чудес («сил»), о которых рассказывает Лука в Деяниях, причем аналогичные им дела творит там только Иисус ^{249}. По-видимому, эти чудеса были важнейшим средством укрепления авторитета для противников Павла в 2 Кор. Не случайно и то, что там, где Павел сталкивается с миссией Петра или его посланцев, например, в Рим 15:19 или 2 Кор 12:11 слл., подчеркивается, что он являл «признаки апостола» «знамениями, чудесами и силами», так что (хотя он и «ничто») все же нет «у него ни в чем недостатка против высших апостолов», точно так же как и у коринфян ― «перед прочими церквами» ^{250}. Это относится, очевидно, ко всем церквам, а не ограничивается лишь теми, которые основал сам Павел. Почему нельзя предположить, что после рокового конфликта в Антиохии под  ^{251} в первую очередь имеются в виду Петр, его антиохийские и иерусалимские сторонники и посланцы? Вполне вероятно, что к посланцам Петра принадлежали и другие ученики из круга Двенадцати, например, его брат Андрей. Ведь Лука делает Апостольский собор концом апостольской эпохи в Иерусалиме ^{252}. Не случайно Деяния, где апостольский титул сохраняется за Петром и Двенадцатью, а Павел (за одним исключением ^{253}) апостолом не называется (он здесь лишь «тринадцатый свидетель» ^{254}), изображают двух контрагентов величайшими чудотворцами эпохи после воскресения Иисуса.

Эта перманентная тенденция Луки к гармонизации и примирению объясняет и одну из величайших проблем Деяний: резкое нарративное разграничение деятельности Петра и деятельности Павла. Автор делает здесь строгое различие. Он прощается с Петром, вкладывая в его уста подчеркнуто «пропавлову» речь Деян 15:7-11, после чего более не упоминает о нем. Но главное предложение, ведущее к разрешению драматично изображенного конфликта ^{255}, делает у него Иаков ^{256}. Его слово последнее, что соответствует и упоминанию его у Павла в Гал 2:9 первым из трех «столпов». Очевидно, в 48/49 г. первым лицом в Иерусалимской церкви был он. Лука здесь (как это часто бывает) ближе к исторической истине, чем многие готовы признать. С Петром исчезает и круг апостолов, т. е. группа, которую он возглавлял, согласно Луке. В главе 15 они упоминаются еще пять раз вместе со «старейшинами»; те и другие вместе изображаются отправителями послания об апостольском постановлении «братьям в Антиохии, Сирии и Киликии» ^{257}. В отличие от них «старейшины», окружающие Иакова, вновь появляются во время посещения Павлом Иерусалима на Пятидесятницу 57 г. по Р.Х. ^{258} В двенадцати главах, следующих за «собором» (Деян 16 ― 28), всецело господствует Павел. Петр и апостолы исчезают. Лука делает таким путем Павла своего рода преемником Петра, хотя, как показывает наличие «партии Кифы» в Коринфе и дальнейшее развитие авторитета Петра, его роль не ослабевает за пределами земли Израиля, а скорее растет. То есть у Луки (на сей раз вопреки исторической реальности) Павел вытесняет Петра. По меньшей мере, в Антиохии дело обстояло как раз наоборот, а можно предполагать, что и не только там. В Риме Павел уже находит христиан, но Лука не сообщает нам, как они там появились ^{259}. Петру он «позволяет» основать общину в доме Корнилия в Кесарии, на границе языческой территории ^{260}, но о (миссионерских) путешествиях и посещениях общин за пределами Палестины полностью умалчивается ^{261}. Лука знал явно намного больше, чем он написал. Он таким образом ясно разграничивает деятельность Петра географически и хронологически. В итоге ему удается скрыть от его Феофила острый конфликт в Антиохии и многолетние трения, сопровождавшие после этого миссию Павла и отраженные в его посланиях (1 Кор, Гал, 2 Кор, а также отдельных замечаниях в Рим и Флп). Эти трения были ведь связаны не в последнюю очередь с вторжением «человека-скалы» на преимущественно языкохристианскую территорию Павловой миссии. Это строгое разделение и связанное с ним молчание Луки, столь поражающие нас, призваны способствовать примирению двух величайших миссионеров, а тем самым и миру в церкви в тяжелые годы после 70 г. по P.X., т. е. в такое время, когда церковь вновь успешно расширяется ^{262}, но в то же время подвергается активным нападкам и испытывает угрозы с разных сторон ^{263}.