Текст книги "Первая мировая война"
Автор книги: Мартин Гилберт
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]
Вскоре после этой встречи Поль Маз приехал в замок, над которым развевался флаг Красного Креста. «Французские военные врачи в залитых кровью фартуках курили, с видимым удовлетворением глядя на пленных. Сотрудники германского Красного Креста переносили на телеги раненых, лежавших на носилках на каждой ступени широкой мраморной лестницы. Перевязочного пункта здесь не было – любая медицинская помощь оказывалась на скорую руку. Конвой из частных автомобилей с английскими ранеными проследовал по дороге в замок Ротшильда в Шантийи, превращенный в госпиталь».
8 сентября на мёзском участке фронта началась осада форта Труайон в 16 километрах на юг от Вердена. Пять дней подряд немцы подвергали его интенсивному артиллерийскому обстрелу. Дважды они «именем кайзера» призывали форт сдаться. Когда защитники ответили «ни за что», немцы за полчаса выпустили по ним 236 артиллерийских снарядов: в общей сложности они израсходовали 10 000 снарядов. Двадцать два человека были засыпаны обломками и погибли, когда снаряд попал в перекрытие узкого подземного хода, по которому они пытались достичь основных сил защитников. Единственный отряд пехоты численностью 472 человека под командованием капитана Туссена с дюжиной артиллерийских орудий и двумя пулеметами пять дней удерживал форт, но в конце концов потерпел поражение. Французское Верховное командование приняло решение организованно вывести войска из Вердена, но командующий местной армией генерал Саррайль проигнорировал приказ и продолжал защищать город и его укрепления.
Триумфальный захват Парижа, на который рассчитывала Германия, так и не состоялся, и в последующие четыре года немцы сражались на Западном фронте, в августе 1918 г. так же надеясь на победу, как и в августе 1914 г. Но надежды, которые они лелеяли в прошедший месяц – одним мощным ударом разгромить Францию, чтобы затем развернуть всю свою военную мощь против России, рухнули раз и навсегда. Война быстрых побед обратилась стратегией прошлого и мечтой о будущем. Германия осознала, что ей придется сражаться на два фронта, на Западе и на Востоке, в постоянной опасности. Франции предстояло сражаться на своей земле, России – отвоевывать свои территории на западе, а Австрии – на востоке. До Рождества оставалось еще три с половиной месяца, но каждое государство, принимавшее участие в войне, должно было искать новые стратегии и даже новых союзников.
Глава 5
Зарываясь в землю: начало траншейной войны
Сентябрь – октябрь 1914 г.
Пока немцы отступали от Марны, распростившись с надеждами на быструю победу на Западе, австрийцы пытались устоять под натиском русских, стремившихся отбросить их за границы Галиции. 10 сентября 1914 г., когда Жоффр со словами «Пехота несет победу на своих ногах» отдал приказ о преследовании немцев на север от Марны, под Красником, у самой границы русской Польши, русские одержали победу над значительными австрийскими силами, вторгшимися на их территорию. На юге, в австрийской Галиции, победа русских вынудила Конрада отдать приказ об отступлении. «Сегодня рано утром мы оставили корабль со всем, что на нем было, – писал 13 сентября Людвиг Витгенштейн в своем дневнике. – Русские наступают нам на пятки. Пережил ужасные события. Не спал уже тридцать часов, очень ослабел и не вижу никакой надежды на помощь извне».
Пора быстрых побед миновала, и каждая воюющая сторона стремилась разжечь недовольство на территории противника. Надеясь нанести вред Великобритании, немецкий военный атташе в Вашингтоне, Франц фон Папен (в 1932 г. он стал канцлером Германии, а в 1933 г. – первым вице-канцлером Гитлера), 13 сентября переговорил с бывшим британским дипломатом, сэром Роджером Кейсментом, рассчитывавшим на помощь Германии в борьбе за независимость Ирландии. Кейсмент предложил немцам создать Ирландскую бригаду, которая сражалась бы на стороне Германии. «Они хотят этого сильнее, чем когда-либо, – на следующий день писал он другу, – потому что понимают, какое моральное значение это может для них иметь». Германия сражалась бы за ирландский народ, как Британия сражалась за Бельгию.
Чтобы приблизиться к осуществлению этой цели и заручиться немецкой поддержкой национального восстания в самой Ирландии, Кейсмент под чужим именем отправился из Нью-Йорка в Германию. Через три недели после прибытия он убедил правительство Германии сделать официальное заявление, что, «если в ходе этой великой войны, к которой Германия не стремилась, судьба однажды приведет немецкие войска к берегам Ирландии, они высадятся там не как армия захватчиков, чтобы грабить и разрушать, но как силы государства, руководствующегося доброй волей по отношению к стране и народу, которому желают исключительно национального процветания и свободы».
Если ирландские солдаты никогда не собирались воевать на стороне немцев как своих защитников или освободителей, то поляки с самого начала войны сражались бок о бок с австрийцами в надежде, что победа над Россией приведет к восстановлению польской нации. Австрийцы убеждали бойцов Польского легиона под командованием Пилсудского, что они могут стать предшественниками польской национальной армии. В свою очередь, русские, чтобы помешать Австрии привлечь поляков на свою сторону, внушали тем из них, кто являлся российским подданным, что польские национальные устремления останутся в выигрыше от победы России. Из поляков, сражавшихся в составе польских частей русской армии, был создан добровольческий Пулавский легион. За этим последовало создание Польской пехотной бригады. Еврей сражался с евреем (как в случае Витгенштейна в составе австрийской армии и еврейских солдат в российских войсках, теснивших его к западу), а поляк с поляком.
Позднее немцы создали польское подразделение для защиты польской территории, отвоеванной у России. С другой стороны, польские солдаты, воевавшие в рядах немецкой армии и взятые в плен на Западном фронте, составили костяк польской армии, сражавшейся бок о бок с союзниками. Канада также способствовала вступлению поляков в специально созданные польские подразделения своей армии, позднее то же самое делали американцы. Около двух миллионов поляков сражались в этой войне, 450 000 погибло. Трагедию польского народа воспел в сентябре 1914 г. поэт Эдуард Слонский:
Слонский был, однако, уверен, что, несмотря на трагедию братоубийства, в будущем для Польши не все потеряно.
Я будущее провижу:
Пусть каждый из нас падет,
Но та, что не погибла,
На нашей крови взойдет.
Надежду в сердца представителей национальных меньшинств можно было вселить самыми необычными способами. На Восточном фронте первым Георгиевским крестом – эквивалентом Креста Виктории в Великобритании, вручавшимся царем за исключительную храбрость на поле боя, – был награжден еврей Лев Оснас.
Как писала британская Yorkshire Herald, своей храбростью в бою Оснас «заслужил свободу для российских евреев. Он обеспечил своим соплеменникам право становиться офицерами русской армии и флота, что доселе было немыслимо, и вызвал восхищение российского правительства, провозгласившего, что отныне евреи в Российской империи будут пользоваться всеми гражданскими правами». Газета комментировала: «Разумеется, ни один из награжденных Крестом Виктории не добивался таких невероятных результатов!» На самом деле российские евреи во время войны не получили гражданских прав, не избежали они и частых погромов, которые учиняли русские крестьяне и горожане, видевшие в них козлов отпущения, ответственных за военные неудачи России [33]33
Оснас получил награду 5 сентября 1914 г. Репортаж появился в Yorkshire Herald от 18 октября 1914 г. и был перепечатан в № 18 йоркского журнала Gun Fire, A Journal of First 1918 War History под редакцией Э. Дж. Пикока, автора York in the Great War 1914–1918. Авт.
[Закрыть].
Согласно сообщениям, достигавшим Великобритании, Оснас был добровольцем. После призыва Китченера добровольцами пожелали стать очень многие британцы. 12 сентября было объявлено, что за шесть недель, прошедших с начала войны, добровольцами записалось невероятное количество – в общей сложности 478 893 человека. Даже не следуя принятой в континентальной Европе системе обязательной военной службы, Британия создала немалую армию [34]34
Всего на 16 000 меньше общего количества мобилизованных в Великобритании в 1918 г. Авт.
[Закрыть].
Многие добровольцы вступали в особые «земляческие батальоны», состоявшие целиком из жителей одного города или из представителей того или иного профессионального круга. Первым стал лондонский «батальон биржевиков», в который за неделю записалось 1600 человек. Многие города вскоре последовали за Лондоном; одними из первых были батальоны бристольцев и ливерпульцев. В Глазго решено было сформировать два батальона, и очень скоро в них записалось столько человек, что хватило бы и на три батальона. Один из них полностью состоял из водителей, кондукторов, механиков и рабочих городского трамвайного депо. Этот батальон, известный как Трамвайный, стал 15-м батальоном Легкого пехотного полка горцев. 16-й практически полностью состоял из действующих и бывших членов городской Бригады мальчиков.
То же самое происходило по всей Британии. Даже лейбористы, выступавшие против войны, поддержали этот подъем добровольческого движения: Рамсей Макдональд, подвергавшийся критике за свои антивоенные высказывания, поддержал призыв к новобранцам в Лестере, своем избирательном округе. В течение месяца было создано пятьдесят «земляческих батальонов». «Армия Китченера» обрела очертания и понемногу готовилась к войне, хотя о ее качестве оставалось только гадать. У профессионального военного, генерала Генри Уилсона, сомнений на этот счет не было: в своем дневнике он назвал добровольцев «смехотворной и нелепой армией». Они станут «посмешищем для каждого солдата в Европе». Немцам для создания армии на основе воинской повинности понадобилось сорок лет «непрерывного труда». «Нам потребуется вечность, чтобы добиться того же усилиями добровольцев».
12 сентября во Франции, после того как двое немецких кавалеристов были убиты французскими солдатами к юго-западу от Реймса, рядом с деревней Буйи, была проведена очередная карательная операция. Возложив вину за смерть кавалеристов на местных жителей, немцы уничтожили деревню. По мере того как немецкое отступление от Марны набирало обороты, бельгийская армия предприняла мощную контратаку в надежде вынудить немцев оттянуть войска от противостояния с британцами и французами в южной зоне конфликта, имевшей решающее значение. К 13 сентября четыре бельгийские дивизии достигли окраин деревни Верде в 30 километрах к югу от Антверпена и примерно в 20 километрах к северу от оккупированного немцами Брюсселя.
Американский журналист Э. А. Пауэлл, наблюдавший за продвижением бельгийских войск к Верде, рассказывал: «Назад, через изгороди, через канавы, по дороге шли бельгийские пехотинцы, припадая к земле, наклоняясь, переходя на бег, пытаясь выжить. То и дело кто-то из солдат спотыкался, словно ушиб палец на ноге, выбрасывал вперед руки и падал головой вперед. Его сразила пуля. Дорога была усеяна синими и зелеными безмолвными фигурами, ими были усеяны и поля. Один человек был ранен, когда пытался пробраться через живую изгородь, и умер стоя, удерживаемый колючими ветвями». Молодой бельгийский офицер, который «безрассудно подставлял себя под пули, пытаясь сдержать отступление своих людей, вдруг развернулся на каблуках, как одна из тех деревянных игрушек, что продают уличные торговцы, а затем рухнул, словно все кости и мышцы разом исчезли из его тела». Неподалеку еще один солдат «лежал с головой в канаве, наполовину заполненной водой. Я видел, как вода постепенно окрашивается красным».
Верде осталась в руках немцев. Вскоре был занят Мехельн в трех километрах к северу, а Лёвен отбит врагом. Немцы со своими австрийскими осадными орудиями теперь могли обратиться к последнему важному бельгийскому городу, все еще остававшемуся под контролем бельгийцев, – портовому Антверпену, где бельгийские войска, еще совсем недавно прошедшие более половины пути к Брюсселю, присоединились к защитникам фортов по всему периметру города.
Несмотря на жестокие неожиданности, поджидавшие командующих силами союзников, они сохраняли оптимизм. 13 сентября, в день поражения Бельгии при Верде, в штабе Жоффра состоялась встреча французских и британских генералов. Ключевым моментом конфликта было продолжающееся отступление немцев от Марны. Шли споры о том, сколько дней потребуется, чтобы оттеснить немецкие армии за германскую границу. Британский генерал, Генри Уилсон, говорил о четырех неделях. Некоторые из французских генералов полагали, что хватило бы и трех. Победа еще могла быть одержана к Рождеству.
Все чаще можно было слышать слова «поражение» и «победа». Популярным стало и слово «потери»: вместе с сопутствующей статистикой оно включало в себя понятия «убитые», «пропавшие без вести» и «раненые». Выражение «тяжелые потери», которая употреблялось в связи практически с каждой победой или отступлением, могло означать сотни, даже тысячи смертей. Газеты всех воюющих государств еженедельно публиковали некрологи офицеров, а также списки убитых, раненых и пропавших без вести. Лишь у немногих читателей не было на фронте знакомых или близких. 13 сентября генерал Фош узнал о смерти и зятя, и своего единственного сына. Они погибли в бою на бельгийской границе тремя неделями ранее. Получив это известие, Фош попросил своих подчиненных на время оставить его одного. Полчаса спустя он позвал их обратно со словами: «Теперь давайте перейдем к делу». Позднее он написал своему ближайшему другу генералу Милле: «Я осторожно сообщил новости жене, она все еще в Плужане. Нужно оставаться безразличным ко всему, но я все равно содрогаюсь при мысли о том, какой трагедией это станет для них, о горе, причиненном моим бедным женщинам. Что до меня, то я пытаюсь ожесточиться, чтобы с честью выполнить свой долг». В том же письме Фош выразил соболезнование самому Милле, чей зять тоже погиб, а дочь умерла от горя, услышав эту новость. Милле после двух этих трагедий не прожил и месяца.
14 сентября генерал Мольтке был отстранен от должности начальника немецкого Генерального штаба. Битва на Марне стала его проклятием всего через шесть недель после начала войны. Один историк описал его как «культурного, чувствительного солдата, который в свободное время любил играть на виолончели, читал Гёте и Метерлинка и интересовался учением Церкви Христа о лечении» [35]35
Alan Palmer. Who’s Who in Modern History. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1980. P. 234. Авт.
[Закрыть]. Неудача требовала найти среди высших чинов первого козла отпущения. Мольтке, ознакомившись со списком потерь, счел его недопустимым.
14 сентября был убит лейтенант Сифорт-Хайлендского полка Александер Уильямсон, первый учитель британской частной школы [36]36
Уильямсон преподавал в Хайгетской школе в Северном Лондоне, где ранее учился сам. Его имя было среди других 113 имен на школьной памятной доске, увидев которую я впервые осознал масштаб человеческих потерь Первой мировой войны. Авт.
[Закрыть], павший на этой войне. В тот же день погиб и Перси Уиндем, внук одного из богатейших людей Великобритании, 1-го герцога Вестминстерского. Тремя днями ранее Уиндем написал матери: «Пришли мне носки и шоколад – это два предмета самой первой жизненной необходимости». Он был убит выстрелом в голову с близкого расстояния, когда вел солдат через деревню Супир.
Лишь немногие солдаты не вынесли напряженных боев. 16 сентября, всего на третий день своей боевой службы, 20-летний британский рядовой Джордж Уорд покинул поле битвы после того, как двое его товарищей были ранены, сказав старшине, что его тоже задело. Шесть дней спустя Уорд вернулся в свой батальон, где было установлено, что он не был ранен. Уорд предстал перед военно-полевым судом. Командир его корпуса, генерал сэр Дуглас Хейг, написал в судебном деле: «Полагаю, что необходимо подать пример, дабы в дальнейшем предотвратить проявления трусости перед лицом врага». Уорд был расстрелян и похоронен на берегу Эны. Как и имя рядового Хайгейта, казненного тремя неделями ранее, его имя высечено в Ла-Ферте-су-Жуар на памятнике солдатам, чье место захоронения неизвестно [37]37
Рядовые Хайгейт и Уорд стали первыми из более чем трехсот британских солдат, расстрелянных во время Первой мировой войны за трусость или дезертирство. В 1988 г., после обнародования архивов военно-полевых судов, началась кампания с требованием посмертной реабилитации на том основании, что казненные страдали от контузий и других боевых травм. В 1993 г. британское правительство отклонило прошение о реабилитации. Авт.
[Закрыть].
Наказанием за дезертирство не всегда была казнь. В тот день, когда Уорда приговорили к смерти, там же и за то же преступление капрал Н. Прайор был разжалован в рядовые и получил два года каторжных работ.
Суровой морали, рожденной на фронте, в тылу сопутствовали растущие жертвенность и аскетизм, о которых британский министр финансов, Дэвид Ллойд Джордж, говорил 19 сентября, выступая перед широкой аудиторией в лондонском Куинс-холле: «Роскошь и праздность, подобно потопу наводнившие нашу землю, наконец отступают, и нам является новая Британия. Наконец мы различаем главное, единственное, что действительно имеет значение, но прежде было скрыто от нас бурным ростом благоденствия». В России то же ощущение уже было выражено в самом начале войны, пусть и в более прозаической форме, в заявлении Социал-демократической партии в Думе. Оно гласило, что «страдания на полях сражений укрепят братство русского народа и приведут к общей цели – освобождению страны от чудовищных оков».
Это морализаторство, будь то «единственное, что действительно имеет значение» или «братство русского народа», следовало подкрепить успехами на поле боя. Между тем уже через семь недель после начала войны прозвучал первый тревожный сигнал: французская армия не могла развить успех из-за нехватки артиллерийских снарядов. 19 сентября Жоффр отправил военному министру Александру Мильерану письмо с просьбой присылать не меньше 50 000 снарядов в день, если он рассчитывает продолжить наступление. Через два дня Мильеран ответил, что обеспечить такой объем поставок он не в состоянии, но надеется, что через три недели сможет присылать по 30 000 снарядов в день. Кроме того, он советовал Жоффру делать «со своей стороны» все возможное для экономии боеприпасов. «Пожалуйста, проследите, чтобы рабочие команды собирали патроны на поле боя, или платите местным жителям за все, что им удастся найти».
В поисках снарядов Жоффр реквизировал орудийные батареи в тыловых городах, включая Париж и Дюнкерк. Эти отчаянные меры были весьма далеки от победного клича «À Berlin!» [38]38
На Берлин! (фр.)
[Закрыть], звучавшего семью неделями ранее. Но военные трудности не обязательно порождают сомнения в исходе войны. «Здесь все охвачены единым порывом. Все готовы к долгой и беспощадной борьбе. Думаю, весной 1915 г. мы без труда отправим на фронт миллион человек, – 20 сентября писал Черчилль из Лондона другу, живущему в деревне. – Судьба покарала прусское военное высокомерие. Нам нужно лишь время и решимость». На следующий день скорбь, которую испытывали уже тысячи британцев, нашла свое выражение в стихотворении «Павшим» 45-летнего искусствоведа Лоуренса Биньона, опубликованном в Times. Биньон, который, как говорили, написал эти строки на утесе в Ползете, в Корнуолле, добровольно работал братом милосердия Красного Креста во Франции. До сих пор во время церемоний в память о погибших на войне чаще всего декламируют эти четыре строки из его стихотворения:
Не властно над ними всесильное время,
И их не состарят ни скорбь, ни года.
На утренней и на вечерней заре мы
О них вспоминаем всегда.
22 сентября британцы совершили свой первый воздушный налет на Германию, атаковав ангары дирижаблей в Кельне и Дюссельдорфе. «Мы застали немцев врасплох, – сообщал старший британский пилот, – и все они бросились врассыпную». Но в тот же день немецкая подводная лодка U-9 с интервалом всего в час торпедировала три британских крейсера: «Абукир», «Кресси» и «Хог». 837 человек спаслись, 1459 утонули. Это стало для Британии самой ужасной военной катастрофой на море за все время войны. Через неделю Асквит поручил Адмиралтейству заминировать Северное море, «не жалея ресурсов, а если понадобится, то и в наполеоновских масштабах».
В Индийском океане 22 сентября немецкий крейсер «Эмден», уже затопивший или захвативший в плен дюжину британских торговых судов, разбомбил нефтебазу Бирманской нефтяной компании в Мадрасе. В результате сгорело 50 000 тонн корабельного топлива. Родственник кайзера, принц Йозеф Гогенцоллерн, бывший на борту, заметил: «Мадрасу еще очень повезло, что дул западный ветер и пламя от нефтяных цистерн не перекинулось на город, иначе часть города вполне могла сгореть».
Военные столкновения множились по всему миру. Во всех странах люди, читая газеты, узнавали о последних событиях, важных для тех или других регионов. Ни дня не проходило без очередного подтверждения размаха войны. 23 сентября сербские войска пытались взять Сараево, но были оттеснены австрийскими войсками. И в тот же день на Дальнем Востоке британские, австралийские и японские войска выступали против портов и островов, приобретенных Германией в течение предыдущих трех десятилетий. Та же судьба постигла и немецкие порты в Африке.
На случай вступления в войну Турции Великобритания попыталась заручиться поддержкой Абдуллы, сына великого шерифа Мекки, в обмен предложив арабам контроль над обширными турецкими территориями. В нейтральном Вашингтоне президент Вильсон выразил британскому правительству протест против морской блокады Германии, способной «пагубно повлиять» на американское общественное мнение. Кроме того, в Северной Америке канадские войска готовились пересечь Атлантический океан, чтобы принять участие в войне, прежде чем она закончится.
Впрочем, уже возникли сомнения в том, что война, как полагали ранее, действительно закончится к Рождеству. Немецкий солдат, принимавший участие в операции «Бег к морю», писал домой: «Мне кажется, война будет долгой. Хотя я продержусь, даже если она продлится еще год». Вскоре после этого его убили.
26 сентября в Сен-Миеле, между Верденом и Тулем, немцы осадили форт Камп-де-Ромен. Гарнизон был отрезан от города, его обстреливали тяжелой артиллерией и гранатами, тем не менее на неоднократные требования сдаться он отвечал отказом. В конце концов дымовая атака вынудила защитников покинуть форт. Согласно репортажу, опубликованному месяцем позже в New York Times, «когда выжившие защитники вышли из форта, они увидели, что недавние противники протягивают им руки в знак признания их доблести. Им предоставили самые почетные условия капитуляции, офицерам оставили их сабли, и на марше к почетному плену их повсюду встречали с уважением и восхищением». В плен попали пять офицеров и триста солдат.
Немцы прорывались к бельгийской и французской береговым линиям. В день сдачи Камп-де-Ромена германская артиллерия начала обстрел фортов вокруг Антверпена. После падения Льежа и Намюра Антверпен оставался единственным бельгийским городом, защищенным мощными фортами. Китченер и Грей в Лондоне отдавали себе отчет, насколько важно, чтобы Антверпен продержался как можно дольше. Опасность заключалась в том, что немецкие войска, захватив город, могли быстро достичь портов Ла-Манша и вынудить британцев отступить на запад Франции, а возможно, даже угрожать самой Британии. Хотя бы одна неделя сопротивления позволила бы британской армии создать оборонительные рубежи во Фландрии, чтобы оттуда начать наступление с целью освободить Бельгию, а затем и оттеснить немцев назад в Германию.
Полный решимости дать Антверпену возможность продержаться еще несколько дней, Китченер послал в город тяжелую артиллерию с обслугой и просил французов сделать то же самое. 30 сентября Асквит писал своей приятельнице, Венеции Стенли: «Моральный дух» бельгийцев сломлен, они напуганы едва начавшимся обстрелом Антверпена, отправляют к нам свои архивы и ценности и говорят о переезде правительства в Остенде. Китченер дал им хороший совет: не думать об обстреле фортов, а укрепить все бреши колючей проволокой и тому подобным и бросить немцам вызов, чтобы они шли на штурм».
1 октября британский кабинет министров принял решение направить в Антверпен целую дивизию, следовавшую на север Франции к сэру Джону Френчу. На следующее утро немцы ворвались в два городских форта. Вызвав в тот вечер Черчилля, Китченер и Грей подчеркнули важность продолжительной защиты Антверпена для военных действий во Франции. Черчилль вызвался лично поехать в Антверпен и доложить об обстановке в городе. В ту же ночь он покинул Лондон и следующие три дня провел в траншеях и укреплениях города, одновременно ведя переговоры с бельгийским правительством, переехавшим в Антверпен после падения Брюсселя, в надежде укрепить его решимость. Но, как он телеграфировал Китченеру 4 октября, бельгийцы были «изнурены и сломлены», особенно на линиях обороны между фортами, а город, отчасти в результате преднамеренного затопления, так заболочен, что они не могли копать траншеи.
Чтобы продлить оборону города и позволить британским экспедиционным силам достичь прибрежных районов раньше немцев, бельгийское правительство обратилось за помощью к Великобритании. Были отправлены все доступные войска: 4 октября – 2000 человек из Королевской военно-морской дивизии, на следующий день – еще 6000. В этих войсках служил поэт Руперт Брук, вместе с сотнями других добровольцев лишь недавно вступивший в созданную Черчиллем в начале войны дивизию. Они прибыли прямо из британских казарм, где две трети из них едва приступили к военной подготовке: некоторые никогда не держали в руках винтовку и саперную лопатку. Из Остенде их привезли на лондонских автобусах, на которых еще значились маршруты и пункты назначения мирного времени: «Банк», «Холборн», «Пикадилли», «Шепердс-Буш», «Стрэнд».
Солдаты Королевской военно-морской дивизии, включавшей бригаду прекрасно обученных морских пехотинцев, не должны были надолго остаться без поддержки. 22 000 профессиональных военнослужащих, то есть полная дивизия, в этот момент плыли из Великобритании в Остенде. «Самое главное, – телеграфировал Китченер Черчиллю 5 октября, – чтобы бельгийцы не сдались, прежде чем войска, которые сейчас переправляются морем, придут им на помощь». Жителям Антверпена, куда уже прибыли 8000 британских солдат, казалось, что освобождение близко. На улицах раздавались крики «Vive les Anglais!» и «Vive Tommy Atkins!» [39]39
«Да здравствуют англичане!» и «Да здравствует Томми Аткинс!» (фр.) Настоящий Томми Аткинс, который дал прозвище «томми» всем британским солдатам, был рядовым Королевских уэльских фузилеров, участвовавших в американской Войне за независимость. В 1819 г. герцог Веллингтон выбрал это имя в качестве примера для «Солдатской бухгалтерской книги». Авт.
[Закрыть].
Луиза Мак, австралийка, 5 октября находившаяся в Антверпене, в тот день записала в своем дневнике: «Измученные, с запавшими глазами, жаждущие отдыха, которого они не могли себе позволить, эти славные герои ожили как по волшебству, узнав, что в жестокой борьбе за Антверпен им скоро придут на помощь другие войска. Желтоватый цвет хаки, словно солнце, осветил синюю форму». В присутствии британских войск даже отдаленный гром канонады казался тише. «Грохот пушек все слабее, – пишет Луиза Мак 5 октября, – похоже, немцев оттесняют все дальше». Но это была лишь иллюзия. Хотя на следующий день в Остенде прибыли 22 000 британцев, решение французского правительства нарушить свое обещание и не посылать войска вызвало колебания британского командования и привело к промедлению.
Поздно вечером 7 октября немцы, прежде целившиеся по фортам, начали обстреливать из 420-миллиметровых (17-дюймовых) австрийских гаубиц сам город. Первый снаряд упал рядом с собором. «Когда он взорвался, – писала Луиза Мак, – я закрыла глаза, стиснула руки и вжалась в пол возле кровати, говоря себе: «Боже, я мертва!» И я думала, что действительно умерла. Оглушительный грохот, казалось, принадлежал переходу в иной мир. Не верилось, что возможно вынести этот звук и остаться в живых». Первым человеком, убитым в городе, оказался 14-летний мальчик. Следующим был дворник, которому оторвало голову, когда он бежал в укрытие.
Обстрел был таким яростным, что защитники Антверпена не имели возможности нанести ответный удар. Австрийские 300-миллиметровые гаубицы огневой силой превосходили британские 150-миллиметровые морские орудия и 120-миллиметровые гаубицы. Британская дивизия оставалась в Остенде, не решаясь двигаться дальше без французов, которые, остановившись в Генте, отказались от наступления. «Французы подвели нас, – написал Асквит Венеции 8 октября, – а бельгийская армия ненадежна, так что, увы, ничего не остается, как только приказать нашим морским пехотинцам покинуть траншеи сегодня вечером». Асквит, один из сыновей которого присутствовал при осаде, позднее уточнил свое замечание в адрес бельгийцев в другом письме Венеции Стенли: «Бельгийцы бежали, и их пришлось штыками загонять в форты, а немцы с безопасного расстояния в восемь или девять километров палили из своих огромных гаубиц». 9 октября осадные орудия продолжали обстреливать город в течение всего дня. На следующее утро, после двух дней и ночей обстрела, Антверпен был сдан. Говорили, что король Бельгии (женатый на дочери герцога Баварского) сделал последний выстрел перед капитуляцией [40]40
Другая довоенная династическая связь, идущая через линии огня: бельгийская королева Елизавета была названа в честь любимой сестры ее отца, австрийской императрицы Елизаветы, убитой анархистом в конце XIX в. Авт.
[Закрыть].
Длительное сопротивление Антверпена позволило Британскому экспедиционному корпусу завершить переход со своих позиций к северо-востоку от Парижа, где он находился после битвы на Марне, во Фландрию и к портам Ла-Манша. В Антверпене Э. А. Пауэлл стал свидетелем пятичасового парада победителей, в котором приняли участие 60 000 немецких солдат, в торжественном марше проходивших перед военным комендантом, адмиралом фон Шредером, и своим командующим, генералом фон Беселером. За шеренгами кавалеристов, ехавших с высоко поднятыми штыками, следовала морская пехота, «а затем баварцы в темно-синем, саксонцы в голубом и австрийцы, так эффективно стрелявшие из огромных гаубиц, в красивых серебристо-серых мундирах».
Во время осады Антверпена погибло 57 британских солдат, 936 взято в плен и отправлено в лагеря в глубь Германии, а 1600 отступили в нейтральную Голландию, где их интернировали до конца войны. Среди тех, кому удалось вернуться в Великобританию, был Руперт Брук, который отметил свое возвращение словами:
«Эта война – действительно величайшее безумие, которое когда-либо охватывало белые народы, – писал адмирал Тирпиц своей жене 4 октября. – Мы уничтожаем друг друга на континенте ради выгоды Англии. Более того, коварный Альбион успешно выставляет нас виновниками перед всем миром». В ту осень немецкая оккупация легла на бельгийцев тяжким бременем. 5 октября военный губернатор, фельдмаршал барон фон дер Гольц, издал прокламацию, в которой объявлял: «Впредь жители деревень, вблизи которых будут разрушены железнодорожные и телеграфные линии, вне зависимости от того, виновны они или нет, будут безжалостно наказаны. В связи с этим во всех населенных пунктах вблизи железных дорог, находящихся под угрозой, взяты заложники. При первой же попытке уничтожить линии железнодорожные, телеграфные или телефонные линии они будут немедленно расстреляны».
Этой безжалостности немцев противостояло написанное пятью днями позже частное письмо Вальтера Ратенау в рейхсканцелярию, где среди всего безумия, порожденного двумя месяцами войны, человек, которого винили в поисках сырья, необходимого для ее развязывания, предлагал «настоящий мир». Он должен основываться, как полагал Ратенау, на выводе немецких войск из Бельгии, примирении с Францией и создании Европейской экономической системы, которая позволит объединить Германию, Австрию, Францию и Бельгию. Такая система означала бы «внутреннюю победу, далеко превосходящую все внешние достижения». Далее Ратенау указывал на то, что «экономический союз с соседней страной включал бы и будущий политический альянс». Восемь лет спустя Ратенау собирался положить эти идеи в основу своей политики на посту министра иностранных дел, и они же впоследствии привели к его гибели от рук ультранационалистов-антисемитов.
