Текст книги "В железном веке"

Автор книги: Мартин Андерсен Нексе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

XI

Пастор Вро попал в газету – рабочую газету, издающуюся в Фьордбю! Возчик, приехавший на хутор за молоком для кооперативной фермы, спозаранку оповестил об этом всех. Но никто не хотел верить, это было слишком нелепо: чтобы жалкая газетка осмелилась задеть такую особу, как пастор! Газету редактировал какой-то сапожник, мастерская которого находилась в одном из глухих закоулков Фьордбю; у сапожника были бесконечные неприятности с полицией, он потратил полжизни на отсидку в тюрьмах; его присуждали то к тюремному заключению, то к денежному штрафу, тоже заменяемому тюрьмой.

В полдень, во время завтрака, явился почтальон. Он подтвердил слова возчика и мог черным по белому доказать, что распространившийся слух соответствует действительности: он держал в руках экземпляр газеты, адресованный Нильсу Фискеру. Почтальона угостили чашкой кофе, пока Йенс Воруп читал статью.

Она была достаточна зла! Пастор Вро написал в какой-то газете статью против рабочих, которых обвинял в том, что они отсиживаются в «известном месте», увиливая от работы, вместо того чтобы честно трудиться. По этой именно причине отечественная промышленность не может выдержать конкуренции с заграницей, где рабочие либо стоят на более высоком уровне, либо... обладают лучшим пищеварением... Йенс Воруп невольно рассмеялся, в последней фразе он узнал пастора. Коротко говоря, рабочий деморализован и лишен всякого чувства ответственности перед обществом, – такими неизбежно становятся маленькие люди, когда у них отнимают религию.

Газета перепечатала всю статью пастора и добавила к ней злую заметку, проникнутую наглым юмором. За отправную точку газета взяла один из парадоксов пастора Вро, неизвестно где подхваченный. А именно: пастор утверждал, будто самые лучшие мысли приходят ему в голову тогда, когда он сидит в «известном месте». Так как он славится многими своими гениальными мыслями, напрашивается вывод, что значительную часть своего земного существования пастор проводит в указанном месте. Теперь ясно, где причина и где следствие, и вряд ли будет ошибкой сказать, что пастор в своих высказываниях исходит из собственных свойств – и плодотворного в своем роде пребывания в винограднике господнем, – и что эти свои свойства он переносит на датского рабочего. Газета призывает рабочих по всей стране вступить в соревнование с пастором: кто кого пересидит, предварительно вкусив совместно с ним пития и яств. Выигравшему редакция обещает премию – кубок.

«Мы, сотрудники редакции, хорошо знаем, что значит «отсидка», и потому считаем себя вполне пригодными для роли беспристрастных судей», – писала в заключение газета.

Неслыханное нахальство со стороны нищего сапожника! Можно подумать, что его дрянной листок – крупная столичная газета! Даже позволяет себе говорить о премиях и всякой чертовщине! И как это ни возмутительно, читателя поневоле разбирает смех – так ловко повернуто острие обвинений пастора против него самого.

– Да, писать он мастер, этот негодяй! – сказал Йенс Воруп. – Но все же это неприлично. Дай-ка мне все экземпляры, какие у тебя есть в сумке, Лауст, я их сожгу.

Но Лауст сказал, что на это он ни за что не пойдет, хотя бы сам пастор того потребовал.

– Я член грундтвигианской общины и очень сожалею о происшедшем. Но я чиновник, я принес присягу и обязан подчиняться уставу, гласящему, что доверенную мне корреспонденцию следует доставлять по адресу.

Хозяева Хутора на Ключах давно намеревались побывать у пастора в ответ на его визит в годовщину их свадьбы, но поездка все откладывалась: ведь на полях и лугах кипела работа. Но сегодня они поедут непременно, тотчас же после обеда.

– Это будет как бы демонстрация против газеты, – торжественно сказал Йенс Воруп. В статье он усмотрел первую попытку атаковать господствующий класс внутри общины, и она возмутила его. – Форменное подстрекательство, такой орган надо запретить, – жестко произнес он.

Повидимому, не один Йенс хотел в этот день выразить сердечное сочувствие пастору: в старой пасторской усадьбе с ее четырьмя флигелями стояло несколько выездов. Йенс узнал одноколку директора Высшей народной школы и коляску Андерса Нэррегора: ее легко было узнать, таких во всей округе не водилось ни у кого больше.

Маленькая пасторша вышла на крыльцо встретить их.

– Вро спит, – сказала она тихо, словно заранее хотела приглушить их голоса, – но входите, прошу вас! – Вид у нее был унылый. Йенс и Мария сочувственно пожали ей руку. – Конечно, когда он прочел газету, его забрало за живое, – сказала она в ответ на участливый взгляд гостей. – Доставили ему рано утром... да еще под бандеролью... А теперь, слава богу, он заснул.

В большой, уютно меблированной комнате двустворчатые двери, выходившие в старый пасторский сад, были настежь распахнуты. На зеленом газоне под фруктовыми деревьями группами стояли гости, серьезно о чем-то беседуя; в глубине сада молодая женщина в белом кисейном платье играла в серсо с двумя маленькими девочками. Это была старшая дочь пастора со своими детьми; она была замужем за учителем Высшей народной школы на острове Зеландия.

Девочки вдруг убежали от матери.

– Теперь мы пойдем за дедушкой! – крикнули они.

– Господи Иисусе! – пасторша в испуге всплеснула руками. – Останови их, Анна!

Но молодая мать, стройная, очаровательная, стояла под деревом и смеялась. Она протянула обнаженную по локоть загорелую руку к ветке яблони с запоздалыми цветами. По прелести и грации своей она походила... «На богиню», – сказал Хольст, приглядываясь к ней. И на этом сошлись все мужчины. Они с восхищением уставились на нее: чтобы нечто подобное произошло от пастора и маленькой плаксивой пасторши, было чему подивиться!

Видно, гостей ждали: под яблонями был накрыт длинный стол. Солнце просвечивало зеленоватыми бликами сквозь листву яблонь и сверкало, переливалось отблесками на тарелках и фарфоровых чашках. Послышались радостные возгласы девочек, а потом и сами они выбежали в сад, таща за собой дедушку; казалось, его увлекало течение – так послушен он был, хотя малышки могли обхватить только его палец.

– Вот и дедушка! – кричали они. – Он вовсе не спит! Пасторша шла вслед за ними.

– Они его разбудили! – стонала она. – Они тебя разбудили, Вро? – Вид у нее был такой, словно ее сейчас удар хватит.

– Мама! – с упреком сказала дочь. Пастор Вро подал гостям руку.

– Спасибо, что пришли, – тихо сказал он. – Это чутко с вашей стороны. В беде познаются друзья. Да! Вот, значит, как выглядит человек, когда его насильно искупают. Как мокрый бегемот, не правда ли? А хуже всего то, что ведь газета права: идея статьи пришла мне в голову как раз тогда, когда я... гм!.. «Если бы ты был рабочим, – подумал я, – тебя бы отсюда вытащили». И тут, «слово стало рождать слова», как сказал Павел, бросившись на язычника со стиснутыми кулаками.

Пастор Вро, наперекор всем неприятностям, был в духе. До чего же кротко он отнесся к этой истории, да еще чуть ли не принял вину на себя!

Явились заведующий молочной фермой с женой и заведующий кооперативной лавкой, холостяк. К пастору, видно, съехались гости из всей общины. Сели за стол, накрытый весьма аппетитно; пасторша славилась своим кофе и печеньем.

Пастор был удивительно хорошо настроен, даже весел. Положив себе варенья и печений, он стал сыпать парадоксами и остроумными анекдотами. Гости смеялись до-упаду. Вдруг пастор сказал:

– Да, друзья мои, так бывает с детьми, когда их хорошенько выпорют. Как будто вновь рождаешься на свет!

Мария Воруп что-то прошептала, покосившись на пастора, а ее сосед, тоже шопотом, передал ее слова другим гостям. Сегодня надо попросить пастора рассказать какую-нибудь сагу – никто не умел так интересно рассказывать притчи и саги, как пастор, когда бывал в ударе/ Не нашлось, однако, никого, кто набрался бы смелости просить его об этом.

Но пастор угадал, о чем шепчутся гости. Он был великий сердцевед, он умел читать мысли ближнего своего!

– Для этого мне нужен мой берет, – сказал он, взглянув на жену.

Дочь уже отправилась за беретом, но жена сама засеменила за ней следом, точно взгляд Вро не оставлял ей другого выбора.

Пастор Вро полулежал в плетеном кресле, и по всему его могучему телу плясали солнечные пятна. Обе внучки сидели у него на коленях. Он был похож на какое-то сверкавшее чешуей нильское божество.

– Сказание об Эстер-Вестере, или центре мира! – возвестил он, подмигивая из-за очков. – О приходе Эстер-Вестер надо сказать, что это очень древний приход; некоторые даже думают, что он самый древний в мире и что отсюда именно пошло человечество. Многое говорит за это: приход так расположен, что жителям видна даль на одинаковое расстояние во все стороны, и они с полным основанием могут сказать, что их приход – это центр мира.

Надо, далее, знать, что Эстер-Вестер необычайно большая община; она так велика, что двадцать петухов могут одновременно выводить свое кукареку, не мешая друг другу. Некогда здесь были две общины: Эструп и Веструп. Но жители их вечно враждовали, причем Эструп доказывал, что Веструп должен ему подчиняться, и называл его «Вестер-Эструп», а Эструп, напротив, имел притязания на Веструп и называл его «Эстер-Веструп».

В стародавние времена эта распря была так сильна, что зимою, когда крестьянам нечего было делать, они надевали свои деревянные башмаки, выходили на границу между своими общинами и, вооружившись цепами, стеной шли друг на друга. Это было еще до изобретения молотилки, так что работать цепами было для них привычным занятием. Иногда дело принимало такой скверный оборот, что к концу драки никто уже не мог как следует держаться на ногах, и избитые люди помогали друг другу добираться до дому.

А теперь надо заметить, что милосердный господь бог, интересовавшийся этим куском земли больше, чем любой территорией на земном шаре, – ведь это был центр мира! – призадумался над всем этим. Он спустился на землю и выступил в роли посредника. Ему удалось сплотить воедино две общины, и назвал он образовавшийся приход Эстер-Вестером, то есть Востоко-Западом. На первом месте он поставил Эстер, то есть восток, потому что солнце-то восходит на востоке. И когда обитатели Веструпа стали жаловаться господу богу, что они оттеснены на задний план, он пообещал им: «Если удастся вам заставить солнце всходить на западе, приход будет переименован в Вестер-Эстер, то есть Западо-Восток. После этого мудрого решения страсти мало-помалу улеглись. Но еще и теперь, как пережиток древних времен, время от времени на веструпской стороне рождается какой-нибудь смутьян, который упорно называет свой приход Вестер-Эстер.

Если в горизонтальном направлении все затихло и наступило успокоение, то очень скоро стали вспыхивать противоречия, так сказать, по вертикалям. Оказалось, что рубежи существуют также вверху и внизу, и на этих рубежах возможны вооруженные столкновения. Много лет подряд борьба шла вокруг перпендикуляра: земля – небо, да еще ад впридачу; вокруг бренного и вечного.

К тому времени, когда богу угодно было дать Эстер-Вестеру третьего епископа и псалмопевца, духовная жизнь здесь совсем было замерла. С кафедры призывали сажать картофель, и в результате уменьшились урожаи как на ниве господней, так и на крестьянской. Во время богослужений жители Эстер-Вестера со своим помещиком во главе спали или играли в карты. Но великий поэт и провидец [5]5
  Имеется в виду Грундтвиг.


[Закрыть]назвал и животных и людей новыми именами; он отнял свет разума у ученых и перенес его в низкую крестьянскую горницу. Крестьянин отряхнул прах с ног своих и начал подпирать плечами небо, дабы высокий и прекрасный свод его простирался над Эстер-Вестером. И крестьянин хорошо выполнил свою задачу. Таким прекрасным казалось небо, что многие всегда обращали взор свой вверх и забывали смотреть себе под ноги. И нет ничего удивительного в том, что они часто спотыкались и что земля чувствовала себя заброшенной и обойденной.

А ведь все мы знаем, что бог создал человека не из небесной лазури, не из утренней росы, не из чада лампад, а из глины, смешанной с грязью. И с тех пор земля стала сильнее всего на свете; за долгие века ничто не могло осилить ее. Однажды она и к людям предъявила свои требования и пробудила в крестьянине самосознание. Эстер-Вестер всегда оставался под знаком земли! – Пастор Вро умолк и тяжело поднялся. – Да, в сущности тут еще просится какой-нибудь конец, вроде толкования. Но пока я ничего не придумал, – сказал он, как бы извиняясь. – Не могу же я, когда рассказываю, засесть в «известном месте».

Все рассмеялись и стали уверять пастора, что притча, или как там еще ее назвать, очень интересна; особенно всем понравилось то, что он так смело вплел Грундтвига в рассказанную им притчу.

Пастор Вро поднялся и ушел в дом, ни с кем не попрощавшись. Но так как он больше не показывался, то через некоторое время гости откланялись и разъехались по домам.

XII

Никогда нельзя было заранее представить себе, чего ждать от Йенса Ворупа; он часто удивлял окружающих своими неожиданными решениями. Как в хозяйстве, так и в личной жизни он быстро переключался на новое. Порой это производило хорошее впечатление, но иной раз это можно было принять за отсутствие устойчивых принципов.

Йенс был родом откуда-то издалека, поэтому не было к нему того доверия, которым проникаются к человеку, когда знают не только его собственную жизнь, но и жизнь нескольких поколений его предков. В этом имелась и положительная и отрицательная сторона. Положительная заключалась в том, что от Йенса исходила какая-то сила обновления, – как от источника, подземное течение которого нет возможности проследить. Плохо же было то, что неопределенность рождала недоверие.

Каких только разговоров не было по поводу его происхождения/

По слухам, он родился будто бы вне брака и не знал ни своего отца – молодого крестьянина-бедняка, мечтавшего выбиться в люди, ни матери – великовозрастной помещичьей дочери, приглянувшихся друг другу. От помеси коровы с конем ни хорошей породы, ни тем более чистокровности не дождешься! Даже старик Эббе многое в характере Ворупа приписывал тому, что он не знал своих родителей; иногда Эббе даже казалось, что в зяте его есть нечто от бездушной машины.

Лишенный родителей, Йенс не знал все же в детстве нужды; за него некто неизвестный вносил приличную сумму в приют, где он воспитывался, и мальчик получил там хорошее образование. После приюта он поступил в среднюю школу, а затем посещал и Высшую народную школу и сельскохозяйственное училище. Предполагалось даже, что он будет держать экзамены при Сельскохозяйственном институте, но как раз в это время анонимные денежные поступления прекратились, и Ворупу пришлось взять место управляющего.

То, что Йенс был в Эстер-Вестере чужаком, «неизвестно откуда взявшимся», как о нем обычно говорили, являлось вначале для него большой помехой. А когда он преодолел неприязненное отношение окружающих, выказав себя способным и дельным человеком, когда его стали причислять к «своим», возникли слухи о его внебрачном происхождении, снова посеявшие недоверие к нему. С течением времени Йенс поборол и это – он завоевал уважение, и в отдельных случаях община даже хвастала им. Но в первые ряды он все же никак не мог выйти, всегда оставалась еще какая-то безделица в его дебете; да и ему самому казалось, что необходимо обогнать других, иначе не быть с ними на равной ноге.

В самой важной из всех областей – финансовой – не было возможности составить себе о нем твердое мнение. Другие были на виду – точно на ладони – вместе со всем своим родом, вплоть до четвертого колена. И определить их материальное положение не составляло труда: у одного дела хороши, у другого они плохи – и все ясно. Но Йенс представлял собой уравнение со многими неизвестными. Казалось бы, он вполне хорошо обеспечен, хозяйство, которое он получил, ничем не обременено, если не считать таких пустяков, как выплата содержания старику Эббе или проценты шурину Нильсу, который, впрочем, редко их видит; однако если сегодня Йенс производил впечатление зажиточного человека, то завтра он так рыскал в поисках наличных денег, будто ему грозило полное разорение. В нем явно жил дух азартного игрока. Взять хотя бы случай с жеребцом. По расчетам Йенса, да и по мнению окружающих, жеребец должен был принести ему несколько тысяч барыша. Но Йенс чего-то вдруг замудрил, раздумал продавать его – и дождался того, что жеребец стал с каждым днем все больше и больше терять форму и так исхудал, что просто жалко было смотреть на него. В один прекрасный день эта история надоела Йенсу, и, чтобы покончить с ней, он велел охолостить жеребца. Из него вышла прекрасная рабочая лошадь, но стоила она хозяину – не говоря уж о потерянных надеждах – как раз столько, сколько очистилось на его долю от новой ипотеки под молочную ферму. Вот во что ему влетел этот жеребец! Других бы такая неудача огорчила до смерти, а Йенс Воруп легко прошел мимо этого. Ведь дел-то у него непочатый край! И именно поэтому так трудно, почти невозможно определить его финансовое положение.

Он чертовски способный, а в некоторых областях – прямо гениальный делец, этот Йенс! В общине немало хозяйств крупнее его хутора, но ни одно из них не делает такого большого оборота. При всем том он еще умудряется во всех отношениях итти в ногу с временем и не отставать от новшеств. Ведь он настоящий новатор! Не было такого начинания, которого он не подхватил бы. Правду говорит пастор Вро: «Если старик Эббе воплощает вчерашнее поколение Эстер-Вестера, то Йенс Воруп – человек сегодняшнего дня, он олицетворяет собой новое время. И как бы к Йенсу Ворупу не относиться, а пройти мимо нельзя».

И вновь для Эстер-Вестера – «в*ся сила в земле», как говорил пастор Вро в своей притче. Немалая в этом заслуга принадлежит Йенсу Ворупу. Когда речь заходит о том, чтобы отвоевать что-нибудь у земли, то никто из крестьян в Эстер-Вестере не проникается этим лучше Йенса. Но у него какое-то до странности практическое отношение к земле и к скоту, – точно это не живая природа, а машина, производительность которой можно заранее вычислить по расчетным таблицам; и если эта производительность не соответствует расчетам, то и одно и другое следует попросту сбросить со счетов. Крестьянская молодежь восхищалась такой установкой и принимала ее за образец, но для старшего поколения она казалась слишком жесткой. «Он рационалист», – говорил старый Эббе о Йенсе. И верно, разумеется, что Йенс Воруп, со своей трезвостью, отсутствием сентиментальности и своими классовыми воззрениями, почти не признававший других слоев общества, мало походил на современных крестьян грундтвигианцев с их социальными устремлениями, а скорее напоминал крестьянина старого времени. Духовенство официальной церкви в этих местах прекрасно уживалось с ним.

И вновь Эстер-Вестер во главу угла ставит материальные интересы, – в большей мере, чем это разумно, по мнению старика Эббе.

– Ведь небесная высь дана нам для того, чтобы мы могли углубляться в самих себя, – говаривал он в своей наивно-мудрой манере. – Расти ввысь в духовном смысле – значит расти внутренно. А кто не видит над собой неба, у того весь рост на поверхности.

В материальном отношении Эстер-Вестер преуспевал с тех пор, как Йенс Воруп поселился здесь, этого никто не отрицал. Именно по почину Ворупа в свое время была создана потребительская кооперация и организовано кредитное общество, в результате чего для крестьян открылась возможность занимать у казны деньги на выгодных условиях. Раньше никто об этом и не помышлял, даже проживавший в Эстер-Вестере депутат ригсдага. Ведь свою славу одного из самых растущих в духовном смысле центров страны эта местность приобрела именно за счет некоторого застоя в финансовой области. «Нельзя же трубить в горн, когда рот каши полн», – говаривал старик Эббе. Здесь мудро и вдумчиво обсуждались духовные проблемы эпохи, чтобы подготовить умы к свободному развитию Севера; земное отступало на задний план.

С Йенсом Ворупом проложили себе путь новые силы. Все те, кто лично не боролся за грундтвигианство и кому оно досталось – точно готовое платье – по наследству от родителей, сплотились вокруг него «селитренного проповедника», как прозвали его представители старшего поколения. С возвращением грундтвигианской общины в государственную церковь Йенс Воруп и его присные, с пастором Вро во главе, получили перевес; победило новое время.

Это дало себя знать вскоре во всех областях. Как бы кто ни относился к новому, оно во всяком случае принесло с собой рост, движение вперед. В деревню один за другим являлись ремесленники, они селились здесь; новый крестьянин нуждался в машинах и создавал оборот. В здании школы открылся филиал городского банка, работавший два раза в неделю, в послеобеденные часы; в определенные дни недели в Эстер-Вестер приезжали и принимали здесь доктор по внутренним болезням и зубной врач.

Новый дух, как говорили старики, воцарился в Эстер-Вестере. На этот раз глубокие противоречия возникли в узком кругу местного населения. Молодое поколение хуторян, несмотря на свою крепкую привязанность к земле, чувствовало себя вознесенным чуть не на небеса и свысока взирало на всех, кто не владеет землей – этим новым мерилом божьей благодати и братства. Добрые старые лозунги – свобода, равенство, братство – отошли в область предания; снова остро давала себя чувствовать разница между дворцами и хижинами. Грундтвиг уже не считался больше непогрешимым, он здорово напутал с этими своими «свободой, равенством и братством». У старикашки были, пожалуй, самые благие намерения, но что поделаешь, ведь земля – не райские кущи.

Старик Эббе бил тревогу.

– Много зла родится от нового духа, – говорил он. – Вы бросаете вызов богу и восстанавливаете против себя маленьких людей, а без этих двух слагаемых сумма равна нулю.

Но Йенс Воруп и его единомышленники полагали, что маленький человек волей-неволей подчинится. «Проголодается– так ухватится за соску!» – цинично заявляли они. Что же касается господа бога, то его они в этом случае просто не принимали в расчет.

Они были спокойны за свое будущее. С ними в мир явился новый дух предприимчивости; они не останавливались ни перед какими усилиями – удобряли почву, осушали болота, переворачивали все вверх дном. Но и жестоки они были – дальше некуда! Какими бы силами ни обладали люди, животные и земля, эти новые хозяева стремились выжать из них все до конца, не стесняясь при этом никакими средствами. По разумению старого Эббе, хорошего в этом было мало. Все это выглядело так, будто здесь орудовал дьявол, разжигающий их ненасытность, отбирая у них из рук все добытое. Поэтому, сколько бы они ни добывали, им было недостаточно.

И Эббе был прав: даже среди маленьких людей воцарился этот алчный дух. Некоторое время казалось, что жизнь на дне, куда их столкнула судьба, даже доставляет им удовольствие и что они сами стремятся углубить пропасть, отделяющую их от высших слоев. Они стали жестоки и злорадствовали, если дела у хозяина шли плохо. Ничего хорошего это не предвещало.

И среди этой неразберихи вдруг повеяло чем-то новым и свежим – своего рода пробуждением! Некоторым это новое показалось вначале смешным: можно было подумать, что маленький человек вдруг возгордился своей бедностью. Нечто подобное уже происходило на другой почве. А теперь и здесь маленькие люди подхватили эти идеи, начали устраивать собрания и как бы создавать свою собственную организацию. В один прекрасный день эта организация действительно выросла, и ее участники стали искать постоянное помещение для своих встреч. Крестьяне упорно отказывались предоставить в их распоряжение свой зал для собраний и позаботились о том, чтобы и в трактир их не пускали. Результат получился совершенно иной, чем они ожидали. Преследования лишь вызвали усиленный приток людей в ряды новой организации.

Союз батраков и сельскохозяйственных рабочих – так называлась новая организация. С особенным ожесточением объявил ей войну Йенс Воруп. Благодаря случаю, который, пожалуй, больше походил на заранее обдуманное выступление, Воруп первый почувствовал на себе влияние этой организации.