Текст книги "Остров Ифалук"

Автор книги: Марстон Бейтс

Соавторы: Дональд Эббот
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Глава IX
Корабль пришел

Наши табу, связанные с полом, уже хорошо изучены, и над ними частенько посмеиваются в печати. Антропологи и путешественники всегда пытаются изучить и описать половую жизнь народов, которых они посещают. Однако они обычно помалкивают о том, как они воли себя во время экспедиций.

На Ифалуке мы трое все время были вместе и любой поступок одного из нас неизбежно стал бы известен остальным. А поскольку все мы были, во всяком случае внешне, порядочными людьми, каждому из нас хотелось, чтобы другие были хорошего миопия о нем, поэтому мы ничего себе не позволяли. (Впрочем, я не уполномочен говорить за других. Не знаю, может быть, их моральные устои имели более прочную основу. Вполне возможно, что ни одна ифалуканка при любых обстоятельствах не захотела бы согрешить с кем-либо из нас; однако я подозреваю, что они смотрели на это гораздо проще, чем мы).

О половой жизни на Ифалуке мы мало что узнали, поскольку и в этом отношении придерживались приличий. Но, по-видимому, все соответствовало тому, что сказано о ней в книге Барроуза и Спиро. Отношения между молодыми людьми складывались довольно свободно, но без какой-либо огласки и в конечном счете приводили к установившейся супружеской жизни, когда мужчина переходил в хозяйство своей возлюбленной. Мы знали случаи, когда мужчины потом брали других жен; ходили слухи, что некоторые женатые мужчины изменяют. Для пас так и остались загадкой отсутствие внебрачных детей и низкая рождаемость в семьях. Мне очень жаль, что мы ничего не узнали о том, как ифалукцы относятся к абортам и предохранению от зачатия и как это у них осуществляется, но здесь мы были ограничены не только приличиями, но и незнанием языка.

Таким образом, нам никогда не удавалось глубоко вникнуть в психологию ифалукцев. Мы, как говорится, плавали по поверхности. Мне кажется, что в действительности как мы, так и они видели именно то, что хотели увидеть. Я даже часто подозревал, что ифалукцы, будучи народом тонко чувствующим, поступали именно так, как, ио их мнению, они должны были себя вести в нашем представлении. Итак, мы снова вернулись к бесконечно притягательной теме человеческих отношений – коренному единству человеческой природы и бесконечному разнообразию человеческого поведения. Незачем и говорить, что эта проблема часто служила темой наших затяжных дискуссий.

На всем острове лишь один человек явно не соответствовал сложившемуся у нас представлению об ифалукцах как людях спокойных, выдержанных и доброжелательных. Это был Тароф – местный помешанный. Я не знаю, какая психическая болезнь была у Тарофа; нам он казался довольно тихим. Его держали в своего рода клетке на побережье Фаларика, в стороне от жилья. Впрочем, он мог спокойно убегать оттуда и иногда, когда мы проходили мимо, спускался к нам на дорогу, чтобы обменять полу-сплетенную сумку на сигареты.

Говорили, что он швырял камнями в людей и что когда-то угрожал своей жене. Спиро, наблюдая за Тарофом в 1947 году, пришел к выводу, что он взбунтовался против на первый взгляд малозаметного, но проникающего во все стороны жизни господства вождей. Возможно, что внешнее спокойствие ифалукцев, миролюбие и простота их характера давались им не так уж легко, но мы не могли сказать, чего это им стоило.

Безмятежное очарование жизни на Ифалуке, конечно, захватило и нас. Мне помнится, как однажды вечером в конце лета мы пригласили «на чашку чая» группу женщин, и тогда я особенно сильно ощутил всю силу обаяния островитян. Фактически вечер был посвящен записи песен, но мне он запомнился как званый чай, хотя как раз чая-то на нем и не было.

Тед привез с собой диктофон, точнее говоря, портативный заводной аппарат, рассчитанный на любителей диктовать свои заметки непосредственно в полевых условиях. Это был жалкий представитель прескверного типа аппаратов для записи голоса, однако другого у нас не было.

Тед умудрялся вести более легкую и спокойную жизнь, чем остальные, упорно утверждая, что ничего не смыслит в технике. Во всяком случае так я объясняю его поведение. Но чем бы это ни объяснялось, он оказывался беспомощным перед любым техническим приспособлением. В конце концов всегда кто-нибудь другой устанавливал или запускал аппарат вместо Теда. Так получилось и с диктофоном; ому хотелось воспользоваться им, но у него ничего не получилось. Короче говоря, на мою долю выпали обязанности звукооператора (само собой понятно, что очень низкое качество записи объясняется только несовершенством самого аппарата!).

В тот вечер Тед пригласил несколько мужчин и женщин, чье пение он хотел записать. Весь день лил дождь, поэтому мы расположились по-приятельски в кухонной части Фан Напа.

Тед попросил женщин спеть несколько любовных песен. В таких случаях мужчинам по местным правилам приличия полагалось удалиться, чтобы не слышать пения. Так они и сделали и больше уже не вернулись. Таким образом получился «девичник», если не брать в расчет меня и Теда (но нас на Ифалуке, надо думать, и не считали за мужчин). Я время от времени заводил аппарат, поворачивая раз десять заводную ручку. Это не занимало много времени, но позволяло гостьям понять, что же именно мы записываем. Когда одна женщина кончала петь, я просто поднимал микрофон и спрашивал: «Кто следующий?». Кто-нибудь из них выходил вперед и продолжал концерт. Им даже пришла в голову мысль вначале коротко объяснять, что они будут исполнять. Во всяком случае мне так кажется, потому что, прежде чем петь, каждая что-то говорила в микрофон.

Через некоторое время двухсотфутовая лента кончилась, однако дамы не выказывали ни малейшего желания идти домой. Мне стало неловко: примерно так же я чувствовал себя, когда дамы из Комитета помощи заставили меня пообещать выступить с лекцией о южноамериканских садах. Однако на сей раз мне было совершенно ясно, что лекцией тут не отделаешься. Может быть, организовать угощение? Сначала это казалось невозможным, но я вдруг вспомнил, что у нас есть куча банок с печеньем, которое мы захватили, учитывая неудержимую страсть Боба Рофена к сладкому. К чему ему столько печенья?!

^{Женские юбки ткутся на примитивном станке из волокон, содержащихся в стволах банановых деревьев}

Я изложил свою идею Теду и Дону, которые все это время скрывались по соседству. Печенье было пущено по кругу и уничтожено с очевидным удовольствием. Одна уже немолодая особа явно испытывала затруднения в связи с отсутствием зубов (что она не преминула тут и<е нам продемонстрировать). Однако она вышла из положения, ломая печенье на мелкие кусочки.

Пока женщины лакомились печеньем, они все время что-то мне говорили. Я улыбался им, старался выглядеть веселым, однако очень скоро понял, что они чего-то просят, глядя на меня и повторяя: «пипи, пипи». Это означало картинки, то есть привезенные нами фотографии жен и детей. По-моему, все на острове уже по нескольку раз видели эти фотоснимки, но, очевидно, им доставляло огромное удовольствие разглядывать их и обсуждать предполагаемые достоинства и недостатки наших близких.

На этот раз, однако, все получилось немного по-другому: женщины начали петь, обращаясь к фотографиям. Наверное, это была песня, подобная тем, которые поются в разлуке с близким другом, родственником или любимым человеком. Что-нибудь вроде: «Ах, если бы ты был со мною». Они спели песню каждой фотографии отдельно и пошли но домам, рассыпаясь в благодарностях. Вечер записи песен прошел успешно. Мы завязали прочные связи с местными дамами, разумеется, на строго братской или сыновней основе.

Мое пребывание на острове подходило к концу. Меня ожидали лекции, заседания комитетов, галстуки, ботинки, решения, конференции выпускников и студентов – словом, все ужасные атрибуты так называемого цивилизованного мира. Почему нельзя совместить все это с удовольствием? Сохранить медицину, искусство, науку, но избавиться от зимы вместе с теплой одеждой. Я выкинул из головы все эти мысли; у меня была еще целая неделя впереди, и я решил жить настоящим.

По расписанию нас должны были взять на борт 12 сентября. Днем 4 сентября, когда мы разбирали образцы, собранные утром, над островом пронесся крик: «Корабль!» Меня охватила паника. Они обманули нас и приехали раньше времени. Я с трудом заставил себя выйти на берег, чтобы узнать, что же это за корабль.

Это был эсминец, совершающий обычный объезд островов. Дон, у которого еще было впереди два месяца, мог позволить себе спокойно относиться к происходящему; он отправился с Яни в маленьком каноэ на корабль. Там их вдоволь угостили мороженым, молоком, пирожными и тому подобными деликатесами. Наконец они вернулись с грузом отсыревших сигарет и размокших журналов, так как на обратном пути их дважды захлестнуло шквалом.

Приход корабля был убедительным напоминанием о неизбежном отъезде с Ифалука, но, помню, во мне все же теплилась слабая надежда, что мир, может быть, забудет нас. Однако всерьез на это рассчитывать не приходилось, поэтому Тед и я старались устранить все недоделки в нашей работе. Мы просмотрели материалы переписи, хозяйство за хозяйством, вместе с Томом и вождями еще раз проверили паши записи об использовании различных растений. Тед продолжал упаковку своих этнографических образцов – тесел, моделей каноэ, всевозможных плетений и тому подобного. Я лихорадочно пытался собрать коллекцию насекомых; помимо того, мы с Доном делали все возможное, чтобы завершить нашу работу о ящерицах. Эти ящерицы без особого труда обводили пас вокруг пальца, и только позднее, уже после моего отъезда, ифалукские малыши наловили их по древнему ребячьему способу.

Нам становилось грустно при мысли о расставании с Ифалуком, да и ифалукцы явно сожалели о том, что мы с Тедом уезжаем. Они звали нас в гости, приносили подарки, считали, сколько дней осталось до отъезда, и спрашивали, когда мы приедем снова.

Молодежь острова устроила для нас, вечер и готовилась к нему несколько дней. Это был вечер для очень узкого круга, только для тех парней, которые непосредственно работали с нами, – ни скучных стариков, ни «начальства». Они знали, что нам нравится перебродивший сок кокосовых орехов, который на Ифалуке называют тубвой.Вожди запретили сбраживать сок. Поэтому Яни решил осторожно выяснить, не будут ли вожди возражать, если нас на этом вечере угостят тубвой, на что получил косвенное разрешение. Ребята запасли омаров, кокосовых крабов и другие деликатесы. Предполагался настоящий пир.

Так оно и было. Вечер состоялся на школьном дворе. Пришли только приглашенные гости (а я-то думал, что никакое ограничение списка гостей невозможно на Ифалуке, где все составляют единую общину). Тубванаполнила сердца всех присутствующих теплым чувством хорошей дружбы. Мне действительно понравился этот приятный кисловатый напиток, по вкусу напоминающий хороший сидр. В этой мягкой, теплой, пронизанной лунным светом атмосфере действительность как-то теряла свои острые проблемы, все люди казались братьями, а мир – раем.

А потом, в последний вечер, прием устроили вожди. На этот раз собрались все жители острова. Здесь мы тоже пили тубву!Все были очень веселы, но в то же время грустили, потому что вскоре предстояло расставание.

Около двух часов ночи меня разбудил тихий голос Тавелимала: «Марстон, Марстон, корабль идет!»

Я заставил себя подняться с постели и побрел к берегу. Там, за лагуной, виднелись огоньки корабля, ставшего на якорь с внешней стороны рифа. Запад намеревался увезти пас в точном соответствии с расписанием.

ЧАСТЬ II
Дональд Эббот
Сентябрь – ноябрь

Глава X
Конец и начало

Шел нескончаемый проливной дождь. Вода ручьями сбегала с крыши дома, с обвисших листьев пальм. Целые потоки стекали по стволам деревьев в железные бочки для дождевой воды, монотонно стуча по стенкам. Даже в помещении было сыро. Я выглянул из Фан Напа. Дом хозяйства Соумат едва виднелся сквозь завесу ливня.

Я сел за старый рабочий стол Марстона, который стал теперь моим. В машинку вложен белый лист бумаги, на нем заголовок: «Дневник Эббота, 13 сентября 1953 года». И больше ничего. Но сегодня не 13-е, а 18 сентября. Значит, прошло пять дней. А казалось, гораздо больше. Я посмотрел на последнюю короткую запись Марстона Бейтса: «Итак, корабль пришел». Вот и все, ни советов, ни веселых шуток или слов ободрения остающимся, ни прощаний. Эти три слова живо напомнили мне день его отъезда.

«Метомкин», корабль Управления подопечной территории, пришел в назначенное время и остановился за островком Элла. В бинокль было видно, как от него направился к берегу катер. Я возвратился в Фан Нап. Тед торопливо упаковывал последние мелочи. Марстон молча сидел на ящике из-под консервов, уставившись в пол. Он не смотрел на корабль и не хотел ни с кем разговаривать. Я снова пошел на берег.

Катер скользил по спокойной лагуне. Теперь мы уже могли разглядеть машущих нам людей. Начали собираться ифалукцы: молодежь – на берегу, а те, кто постарше, – в тони на траве перед Фан Напом.

Катер круто повернул на восток, замедлил ход и наконец, пройдя между двумя рифами, мягко причалил к берегу.

Команду катера составляли темнокожие парни с Палау, рядом с ними вновь прибывшие казались странно бледными. Джош Трейси, высокий худощавый геолог из штата геологической экспедиции на Гуаме, неловко спрыгнул в воду, подняв столб брызг, и, улыбаясь, пошел к берегу. За ним последовал гидролог Управления подопечной территории Тед Арноу, человек с копной густых черных волос и небольшими усиками. Следующим был зоолог из Смитсоновского института Фредерик (Тед) Байер, гибкий, словно без костей. Затем ихтиолог Боб Рофен из Фонда Джорджа Вандербильта, в большой шляпе и пестрой гавайской рубашке. Мы пожали друг другу руки, разгрузили шлюпку и направились в Фан Нап засвидетельствовать свое почтение вождям и всем остальным.

После представления вновь прибывших обнаружилось, что среди нас слишком много Тедов. Правда, Тед Барроуз уезжал, но ведь оставались еще два. Тед Арноу разрешил эту проблему, назвавшись просто Арноу.

«Метомкин» простоял за Эллой почти полдня. На его борту находился скупщик копры с Япа, и катер деловито ходил взад и вперед, перевозя ифалукцев и мешки с копрой, а ее было свыше девяти тонн. Копра лежала уже много месяцев, и ифалукцы беспокоились, не испортилась ли она, однако ее купили по обычной цене – восемьдесят долларов за тонну. После продажи копры и получения платы за рытье колодцев и другие оказанные нам услуги, у островитян появились деньги, и им не терпелось накупить разных товаров. К общему разочарованию, оказалось, что корабль почти ничего не привез для продажи, кроме сигарет, спичек и керосина. Ни хороших ножей, ни тесел, ни красной материи, ни румян, ни красок, ни противомоскитных сеток, ни риса, ни мясных консервов.

Пришло время отплытия. Как это часто бывает, прощание вышло неловким. Пройдя между рифами, катер набрал скорость. Пассажиры смотрели на берег. Тед Барроуз, с густой седой бородой, крепкий и загорелый, в роговых очках выглядел вполне солидно для главного антрополога. Марстон Бейтс, худой, коричневый от загара, в шортах, с гирляндой из цветов и ожерельем из раковин на шее, мог легко сойти за микронезийца. Белый след прорезал синюю гладь моря, и вскоре катер стал казаться игрушечным. Мы побрели к дому.

Это не было ни концом, ни началом. Когда катер готовился к отплытию, мне на какое-то мгновение страшно захотелось уехать на нем. И в то же время я ни за что не согласился бы покинуть остров. Визит «Метомкина» напомнил мне, как тесно связан я с тем миром, посланцем которого был этот корабль. Я всегда понимал это умом, но не сердцем. Временами эти узы казались тончайшими ниточками, протянутыми над безграничной бездной пространства и времени. Нелегко понять и выразить словами, до какой степени мы привязались к атоллу и его обитателям. Хотя мы не были жителями этого острова, он стал казаться нам более реальным домом, чем тот, который остался далеко позади.

Посещения других кораблей мало волновали нас. Этот же увез наших близких друзей, а привез людей почти незнакомых. Кроме того, он доставил первую почту из дома. Письма лежали, почему-то я никак не мог заставить себя распечатать и прочитать их.

В такие минуты, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, лучше всего заняться физическим трудом, а работы у нас хватало. На берегу лежала гора неразобранного груза, доставленного кораблем: бидоны с керосином, продукты, пневматические ружья, напитки для пополнения наших истощившихся запасов, груда инструментов и личных вещей наших новичков. Они были полны энтузиазма и энергии, и мы быстро управились с переноской грузов в Фан Нап.

Нас стало больше, и все мы не могли уже разместиться в Фан Напе. На месте старой палатки-кабинета с разрешения вождей была установлена новая. Байер и Рофен перенесли туда свои приборы и койки. В Фан Напе я занял рабочий стол Марстона; кроме того, мы передвинули вещи, чтобы Джошу и Арноу было удобнее спать и работать.

Вечером был хороший ужин, прекрасное вино и приятная беседа. Наконец, взяв письма, я поудобнее устроился и начал читать их очень медленно, в строго хронологическом порядке. Это были именно такие письма, о каких мечтает муж, находящийся далеко от дома, – подробные, теплые и нежные, полные новостей и уверений, что дом находится в надежных руках. Тут были также снимки малыша, играющего во дворе, и ни малейших намеков на возможные неполадки или бесполезные просьбы скорей вернуться домой. Я дважды прочитал все письма. На это ушло немало времени. Наконец я лег спать, снова почувствовав себя настоящим мужчиной.

На следующий день рано утром мы приступили к работе. Мы вынесли из палатки все, чем не пользовались на первом этапе работы экспедиции. Посмотреть на происходящее, а если нужно, и помочь собралась почти вся деревня Рауау.

Среди извлеченных вещей была надувная лодка – тяжелая шестиместная военно-морская резиновая лодка-плот. Мы развернули ее на лужайке и накачали ручным насосом. Впечатление было огромно. Затем мы распаковали подвесные моторы в надежде, что хоть один из трех будет действовать.

Я вспомнил старый спор с Марстоном. Он долгое время отстаивал туристическую точку зрения, уверяя, что единственными инструментами натуралиста являются мозг и глаза плюс карандаш, блокнот, а при крайней необходимости – лупа. Потом он пошел на компромисс, прибавив еще сачки для ловли бабочек, булавки для накалывания насекомых, термометры и несколько фотоаппаратов. Его доводы были столь убедительны, что я стал сдаваться.

Однако, спустя некоторое время, Марстон, вопреки своим убеждениям, стал настаивать на использовании подвесного мотора. Это мне показалось просто предательством, тем более что мне очень нравились наши тихие прогулки по лагуне, и я с ужасом представил себе, как рев моторов потрясает спокойствие Ифалука.

Марстон принципиально отказался обсуждать этот вопрос, уверенный, что с таким шумом можно смириться. Он даже вспомнил счастливые дни, когда исследовал притоки в верховьях Ориноко в Колумбии на ялике с мотором. Он нарисовал радужную картину: небрежно откинувшись, мы сидим в «Бвупе», а чудо современной техники легко несет его по волнам. Что касается меня, то я решил, что не стоит так много волноваться из-за «чертовой штуки», и уступил.

Дело решилось само собой – прекрасное доказательство тщетности слов. Мотор категорически отказался работать. Не говоря ни слова, мы снова уложили его в ящик.

Боб Рофен и Тед Байер оказались людьми упорными, к тому же для предстоящих работ моторы были действительно необходимы. Пока Джош и Арноу готовили приборы для обследования колодцев на северной оконечности Фаларика, мы распаковали и осмотрели моторы. Проклятье! Два мотора оказались в безнадежном состоянии, а третий нуждался в чистке, и вдобавок к нему не хватало комплекта инструментов и запасных частей. Боб и Тед принялись за работу, и скоро наш лучший мотор был разобран на большом брезенте на лужайке. Затем его старательно вычистили и собрали. За всем происходящим с интересом следили не только молодые парни, но и люди постарше, такие, как Маролигар и плотник Гавиленсеи.

Собранный заново мотор заправили маслом и горючим. Боб и Тед сделали несколько попыток завести ею, а когда устали, за дело принялись мужчины Ифалука. В течение следующих двух дней почти все представители мужского пола в возрасте от двенадцати до пятидесяти лет, даже степенный вождь Уолпаитик и знахарь Аруелп-гар, сделали по паре «ритуальных» оборотов, но все напрасно. Скоро смех и оживление сменила скука, постепенно круг восхищенных наблюдателей сократился до небольшой группы упрямых молодых людей. Только на третий день мотор чихнул, фыркнул и с шумом заработал. Раздались громкие возгласы одобрения. На шум тут же прибежали мужчины, отдыхавшие в тени около сарая для каноэ хозяйства Ролонг. По кто-то тронул регулятор – мотор стал мирно затихать и наконец заглох совсем. И все-таки самое худшее осталось ужо позади.

Начались дожди, усердные ливневые дожди, которые часами держали нас в доме. Короче говоря, не повезло вновь прибывшим. Однако это не помешало Джошу и Теду Арноу осмотреть все колодцы в северной и центральной части Фаларика, взять пробы воды познакомиться с профилем почвы. Мы с Яни нанесли профиль последнего участка растительности, а Боб и Тед Байер со своими помощниками наконец запустили мотор. Наша жизнь снова пошла обычным порядком. Проливные дожди сыграли даже положительную роль, дав нам возможность собраться вместе – решить организационные вопросы и связать воедино различные аспекты работы. В США мы обсуждали только две основные задачи нашей экспедиции (кроме, конечно, всеобъемлющей директивы Тихоокеанского исследовательского отдела «изучить атолл»). Первая из них, как указывал Марстон, – изучить образ жизни микронезийцев в естественных условиях, а вторая – исследовать атолл, его флору, фауну, физические условия и взаимосвязь между всеми факторами и жизнью человека.

Марстон и я составили карту растительного мира вдоль линий колодцев, пересекавших остров. Таким образом, водные ресурсы, растительность и профили почв могли изучаться одновременно. Дороги острова, жилища и линии колодцев являлись хорошими ориентирами для геологических исследований и могли быть прямо нанесены на карты, сделанные еще до отъезда Марстона и Теда. В то же время сами карты были бы значительно улучшены благодаря геологическим и геодезическим исследованиям. Мы решили продолжать изучение профилей почв по направлению к морю и лагуне, так как земля и рифы на атолле являются естественным продолжением друг друга.

В результате должна была получиться, как мы полагали, серия детально изученных профилей атолла. В районах между линиями профилей можно было бы производить дополнительные наблюдения.