Текст книги "Звери на улице"
Автор книги: Марк Ефетов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
«Я ничего не знаю»
Контролёр снял фуражку и вытер её изнутри носовым платком. Потом неторопливо надел, поправил, как будто примеривал эту фуражку в магазине, будто надевал её впервые за всю свою жизнь. А фуражка-то была ношеная, и надевал он её, должно быть, тысячу раз.
И Слава тогда подумал: «Время оттягивает».
Маргит сказала:
– А мы не торопимся. Вольфганг подумает, подумает и, может быть, что-нибудь вспомнит. Зачем спешить? Здесь так хорошо.
Да, Маргит была права. Солнце садилось, подсвечивая откуда-то сбоку. Тени становились длиннее, воздух прохладнее. Наступал тихий предвечерний час, когда всё вокруг казалось волшебным: розовые облака над скалой открытого вольера, птицы фламинго, которые казались чудесными цветами, растущими прямо в пруду, и павлин, распустивший веером хвост; косые лучи солнца пронзили яркие пёстрые перья павлина, и в веере этом зажглись как бы разноцветные огоньки.
Слава посмотрел на Вольфганга. Всё в нём было большое: ладони раза в три больше Славиных, плечи широченные, а фуражка такая, что, надень её Слава, она бы опустилась на его плечи.
На фуражке Вольфганга был медведь. Это как бывает «краб» у наших морских офицеров. Эмблема, одним словом. У солдат наших на пилотке звёздочка. У транспортников на фуражке колёсико с крылышками. А здесь был медведь. И на левом рукаве чуть повыше локтя – там, где у пионеров бывают красные нашивки, – тоже был медведь.
«Что за город Берлин! – подумал Слава. – Везде медведи». Эти медведи – на дверцах автобусов, на вывесках, на плакатах и вот даже на фуражках и на рукавах. Они как бы дразнятся: «Вот сколько нас здесь. Попробуй-ка найди среди них своего Мишку!..»
Теперь Вольфганг мял в руке сигарету, как мнут пластилин в кружке юных ваятелей. Но тут – Слава это понимал – Вольфганг опять оттягивал время. И Маргит всем своим видом – неторопливо-мечтательным – как бы снова говорила: «Подождём, подождём. Здесь так хорошо вокруг. Спешить нам совсем некуда».
Где-то сбоку вдруг вспыхнуло что-то красное. Бывает же так, будто не глазом увидел, а ухом: смотришь вперёд, а увидел или, вернее сказать, почувствовал что-то сбоку.
Слава повернулся и как бы встретился взглядом с фламинго. Бело-розовая птица распрямила красное крыло, и крыло это и гордая голова птицы – вся она, стройная и величественная, отражалась в зеркале пруда среди отражённых же розовых облаков.
– Так вот, – сказал Вольфганг, – помнится, рассказывал проводник, что у той медведицы было два любимых медвежонка.
«Два!» – чуть было не воскликнул Слава, но увидел, что Маргит приложила указательный палец поперёк своих губ.
Вольфганг затянулся сигаретой и выпустил дым.
– Да, два любимых детёныша, – повторил он. – И ещё проводник говорил, что у охотников собака была на редкость сообразительная. Зверь хотел убежать от них, но собака всё время хватала его за задние лапы… («Тарзан, – подумал Слава, – конечно же, это был Тарзан, который выследил Якову Павловичу медведицу – мать моего Мишки».) …И вот медведица повернулась и занесла лапу, чтобы ударить этой лапой собаку. Да, собаку…
При этом Слава вспомнил Шустрика, но вспомнил на одно только мгновение. Здесь, в зоопарке, все его мысли были заняты медвежонком. Ведь Славе казалось, что поиски подходят к концу, что вот-вот он найдёт, наконец, своего Мишку…
После паузы Вольфганг продолжал:
– Да, медведица хотела ударить собаку, а та ухватила её за «штаны». Ну, знаете, так охотники называют длинную шерсть медведя на задних лапах. И когда опытная собака-медвежатница так вцепится в эти штаны, худо медведю. Он туда, он сюда – собаку никак не сбросить.
Вольфганг снова затянулся, и дым повалил теперь у него изо рта и из обеих ноздрей.
«Совсем как рисуют в сказках Змея Горыныча», – подумал Слава.
Нет, Вольфганг никак не походил ни на Змея или там на какого-нибудь злого волшебника. Его широкое лицо, толстые губы, большие светлые глаза были очень добрыми. Только вот говорил он очень медленно. Скажет фразу, затянется сигаретой, выпустит дым и ещё вроде бы подождёт, пока дым этот рассеется, как будто серое облако мешает ему говорить.
– Да, да, – как бы про себя говорил Вольфганг. – Надо же всё аккуратно вспомнить. Проводник рассказывал мне, что медведица была очень хитрая. Она нашла себе сухое место среди болота, о котором охотники могли подумать: «Ну, в такой сырости никакой медведь не заляжет». А она ещё с осени выстлала свою берлогу еловыми ветками и мягким мхом. И залегла-то она до снега. Да и как залегла: кружила вокруг и прыжком кинулась в берлогу. А потом посыпался снег, и эти путаные следы совсем её скрыли. Вот оно как.
Теперь, после такой большой речи, Вольфганг отдыхал. Он загасил сигарету, опустил её в коробочку, которая была, видимо, пепельницей, достал носовой платок и вытер кончики пальцев для того, должно быть, чтобы они не пахли табаком и дымом.
Павлиний веер медленно разворачивался перед Славой, как парус яхты, когда яхте надо сделать поворот. Это было красиво, но в то время всё отвлекающее, всё, что не относилось к рассказу о медвежонке, раздражало его.
– Да, – продолжал Вольфганг, – берлога была засекречена и замаскирована лучше самого секретного аэродрома. А всё-таки собака вынюхала берлогу. Вот за это ей теперь и доставалось. Вот оно как. Один удар медвежьей лапой, и от собаки полетели бы только клочья.
– А как звали собаку? – спросил Слава.
Маргит посмотрела на Славу с осуждением.
Вольфганг молчал.
Павлин за это время дважды повернулся вокруг своей оси. «Что это он, в самом деле, – подумал Слава, – расхвастался своими перьями. Только мелькает перед глазами».
Время шло так медленно, что Слава поднял левую руку к уху и послушал, тикают ли часы. Да, тикают. А то казалось, что время совсем остановилось.
– Так вот оно как, – продолжал Вольфганг, – про то, как звали собаку, помнится мне, проводник не говорил. Он рассказал только, что в тот самый момент, когда собаке грозила гибель от медвежьей лапы, грянул выстрел: зверь рявкнул и присел. Теперь мишень, можно сказать, из движущейся стала недвижимой. Полыхнуло пламя из двустволок, и медведице пришёл конец…
Молчал Вольфганг.
Молчала Маргит.
Молчал Слава.
А на языке у него вертелось: «Как же взяли в берлоге медвежат?» Но он сдерживал себя и не произнёс ни слова.
– Так вот оно как, – сказал Вольфганг. – Потом собака повела охотников в берлогу. И там оказались все медвежата – любимые и нелюбимые.
– Медвежата! – воскликнул Слава и сам удивился, услышав свой голос, будто это не он сказал, а кто-то сидящий в нём. – Сколько?
– Да, медвежата, – повторил Вольфганг.
Нет, тут Слава не мог молчать.
– Два? – спросил он. И не спросил, а выкрикнул.
Вольфганг посмотрел на него с удивлением и отрицательно покачал головой:
– Нет, три. Два малыша лежали на подстилке, а третий отдельно между корней. Ведь берлога та была…
– Вольфганг! – воскликнул Слава, но Маргит взглядом заставила его замолчать.
– …была, – продолжал Вольфганг, – под большим деревом. Я думаю, что когда к медведице подкатывался старший медвежонок, она била его лапой. Да, да, не удивляйтесь – это же обычно у медвежьих матерей. Только бьёт она, конечно, не когтями, а подушечкой мягкой лапы – не больно, но так, что медвежонок откатывается прочь. Он же пушистый шарик. Вот оно как…
Теперь Вольфганг разговорился, а Слава и слушать его не хотел. С трудом он дождался, пока Вольфганг произнесёт своё заключительное: «Вот оно как».
Маргит, которая всё понимала и всё знала, спросила:
– Медвежат было точно три?
– Точно, – подтвердил Вольфганг. – Завтра вы сможете прочитать об этом в паспорте Мишки. Там всё сказано: и когда примерно родился, и сколько у него было братьев и сестёр. У этого Мишки были брат и сестра. Это так же точно, как то, что я Вольфганг.
– Всё, – сказала Маргит. – Пошли. Этот Мишка не твой медвежонок.
Доктор Рознер
До закрытия зоопарка осталось два часа, и энергичная Маргит решила использовать всё это время до последней минуты, чтобы разыскать следы Славиного Мишки.
– Зря я начала с Вольфганга, – сказала она. – Он, конечно, старейший здесь работник, но всё-таки он не знает всего, что произошло в зоопарке. Нам нужно найти доктора Рознера. Он знает всё.
– Доктора? – переспросил Слава. – Он что, лечит зверей? Он ветеринар?
– Да нет, никого он не лечит и никакой он не ветеринар. – Доктор Рознер – директор зоопарка.
– А почему – доктор?..
К этому времени жизни в Берлине Слава уже заметил, что вокруг очень много докторов. Только и слышалось: «Мы встретимся с доктором таким-то… В музее нас будет сопровождать доктор такой-то… О, об этом надо спросить доктора…» Так много было докторов вокруг, как всё равно в больнице. В чём же дело?
– Доктор, – сказала Маргит, – это потому, что у него есть высшее образование. Понял?
Слава не совсем понял, но сказал: «Угу».
– Высшее – понимаешь? У нас так принято: окончил человек институт – значит, доктор.
– Каждый? – спросил Слава.
– Каждый.
– И не обязательно для этого окончить медицинский институт?
– Конечно, нет.
– А если человек окончил строительный институт или писательский – он тоже доктор?
– Да. Пошли. Вот, кажется, в ту дверь вошёл доктор Рознер. Догоним?
– Догоним.
И они побежали…
Доктор Рознер понравился Славе с первого взгляда. Они столкнулись с ним в дверях конторы зоопарка, и он чуть было не сшиб с ног сразу Маргит и Славу. Но понравился он Славе не потому. Когда человек спешит и навстречу ему тоже бегут, никуда не глядя, – столкнуться не шутка. А Рознер бежал, как потом выяснилось, чтобы попасть к себе в кабинет только на мгновение и взять перчатки.
В дверях Слава столкнулся с чем-то чёрным и мягким. Это и был доктор Рознер, весь в плотной коже – пальто, перчатки, сапоги, шлем.
– Вы ко мне? – спросил он на ходу, когда Маргит и Слава, развернувшись, побежали за ним по дорожке, которая вела из конторы.
– К вам, – сказала Маргит.
– Тогда подождите, я скоро вернусь. В нашей больнице случилась беда с медведицей. Подождите меня здесь.
Он шёл очень быстро, передвигая длинные ноги, как будто был на ходулях. Слава с Маргит так быстро идти не могли и потому бежали рядом. При этом Слава шепнул Маргит:
– Не будем ждать здесь, пойдём в больницу.
– Можно нам с вами? – спросила Маргит на бегу.
Доктор Рознер не ответил, и они продолжали бежать, считая, что молчание – знак согласия. Так решил Слава и, наверно, Маргит, которая тоже не остановила бег…
А вот и больница. Первое, что Слава увидел, была настоящая военно-походная кухня. На колёсах большой бак с трубой. Слава сразу подумал о фронте, на котором он, конечно, не был, но всё знал по кино и фотографиям.
Походная кухня дымила вовсю, и от неё шёл приятный такой запах. Вокруг на кусках брезента, разостланных как ковры, высились разноцветные горы продуктов: мяса, овощей и фруктов.
Доктор Рознер подошёл к большой стеклянной двери и сказал:
– Постойте тут.
– А с вами нельзя? – спросил Слава по-немецки. Ему так хотелось туда – за эту стеклянную дверь, откуда доносился знакомый рёв медведей. Слава вспомнил все нужные слова и несколько раз повторил свою просьбу по-немецки.
– Нет, – сказал доктор. При этом он растопырил руки в перчатках и показал ими на плотное кожаное пальто.
Теперь Слава сообразил: директор зоопарка одевался весь в кожу, как рыцарь заковывался в железные латы. Рыцарь – от вражеских стрел и мечей, а доктор Рознер – от когтей и зубов своих питомцев.
Он уже скрылся за дверью, а Слава, поняв, почему ему нельзя в больницу, ещё больше захотел попасть туда. Но, к счастью, всё удалось увидеть сквозь стёкла двери.
Бидон на голове
Тёмно-бурый медведь метался и прыгал по коридору и при этом глухо, очень глухо рычал, гремел и звенел. Вы спросите, как может медведь греметь и, особенно, звенеть? Может, если у него на голове, по самую шею, надет большой бидон из-под молока.
Вокруг несчастного медведя суетились люди в белых халатах, а он мотал головой, царапал и бил когтями по бидону, выл и рычал.
– Что же будет? – Маргит схватилась руками за голову.
Слава, честно говоря, тоже испугался и страшно пожалел несчастного мишку, подумав, что если рвануть с силой бидон, можно оторвать ему уши. А что делать?
Всё произошло скорее, чем можно это вам рассказать. Доктор Рознер взялся за бидон и, как показалось Славе, повернул его, как поворачивают тугую крышку бидона или банки, когда хотят её снять. Директор зоопарка вместе с медведем укатился куда-то в глубь коридора, и Славе с Маргит ничего не стало видно. А в следующий момент дверь раскрылась, и они увидели доктора Рознера.
– Теперь я к вашим услугам. Слушаю вас!
– А мишка? – спросил Слава.
– Мишка пьёт молоко.
– Из бидона?
– Почему из бидона? Из миски.
– А бидон сняли?
– Сняли. Так вы пришли ко мне из-за этого бидона? Как же вы об этом узнали? Медведица влезла в этот бидон десять минут тому назад.
Тут в разговор вмешалась Маргит. Она рассказала, зачем они пришли в зоопарк, как разговаривали с Вольфгангом, и всю историю с медвежонком и даже с лотереей журнала ГДР. Славе даже стало как-то совестно, что они морочат голову такому занятому и смелому человеку, как доктор Рознер. А тот снял перчатки и с улыбкой протянул Маргит и Славе руки:
– Так давайте знакомиться: Карл Рознер.
Теперь они шли по той же дорожке к конторе зоопарка, и Слава заметил, что дорожка эта не так мала – с полкилометра, должно быть. А ведь сюда они пробежали по ней мгновенно.
Дорогой директор зоопарка рассказал им, что произошло с медведицей. Её взяли на проверку в больницу, заподозрив какое-то заболевание, которого потом, к счастью, не оказалось. А в вольере осталось у медведицы трое медвежат. Не так чтобы совсем крошки, а подростки, которые уже ели всё подряд. И медведица так загрустила по детям, что отказалась в больнице есть.
– Понимаете, – рассказывал доктор Рознер, – такие случаи бывали с другими зверями. Я знаю, что у вас в Москве во время войны бомбой убило льва и после этого львица отказалась от пищи и умерла. У нас вот недавно пума объявила голодовку, когда её разлучили с детёнышами. Но медведи – они так прожорливы…
В этом месте Слава хотел сказать, что его Мишка хотя и любил поесть, но был такой ласковый и добрый, что если бы он вырос и у него оказались дети, он бы их ни за что не бросил и тоже объявил бы голодовку. Слава это хотел сказать, но не сказал, чтобы не перебивать доктора Рознера и не заставлять Маргит переводить его слова.
А директор зоопарка продолжал свой рассказ. Медведице, оказывается, привели её трёх детёнышей и показали в окно. Она заурчала и затанцевала. Ведь медведи и слоны, когда радуются, всегда переступают с ноги на ногу, как будто танцуют.
Так вот, мама-медведица успокоилась, увидев своих ребят, заурчала, затанцевала и, видимо, сразу же вспомнила о голоде. Оглянулась, увидела бидон из-под молока и недолго думая всунула туда голову по самые плечи. А обратно ни-ни, не получалось. Но это Слава уже видел. Доктор Рознер снял бидон вращательными движениями.
Они уже подошли к конторе зоопарка. Павлин разгуливал здесь, как часовой. Он крикнул: «Ау», но как-то очень громко и резко.
Высоченный жираф и маленький жирафчик, вытянув вверх свои пятнистые шеи, смотрели на них свысока, и они показались Славе глупыми и задаваками. Хотя так оно чаще всего и бывает с теми, кто смотрит свысока. Как говорится: одно к одному.
– Теперь займёмся вашим медвежонком, – сказал доктор Рознер.
Он сел за большой письменный стол и, разведя руками, предложил гостям сесть в два кресла:
– Да, да, я знаю, что в вашей стране очень любят диких животных. В России почти тысячу лет тому назад был один из первых в мире зоопарк. Вы знаете об этом?
Доктор Рознер посмотрел на Славу, а он, наверно, покраснел, потому что его щекам стало жарко, и сказал:
– Нет, не знаю.
– Ну что вы, что вы! В древнем Новгороде, на Софийской стороне, существовал зверино-надеинский монастырь. Там были не только дикие звери и птицы из новгородских лесов, но и привезённые купцами из дальних стран. Очень, очень это интересно. Ведь Валдай, кажется, где-то в тех краях. Правда?
– Да, – сказал Слава, – Валдай входит в Новгородскую область.
– О, отлично! – Доктор Рознер надавил кнопку звонка, который был вделан в стол. – Раз место рождения известно, найдём. Хотя у нас медведей из Советского Союза очень много.
Вошла девушка с блокнотом и карандашом в руках, и директор зоопарка сказал:
– О, записывать надо совсем мало. Пишите: медвежонок, по кличке Мишка, из Валдайского района, Новгородской области. Всё. Узнайте, не живёт ли он у нас?
Девушка почиркала карандашом, сделав в блокноте две-три закорючки, и вышла.
– А мы, – сказал доктор Рознер, – пока что пройдёмся по зоопарку. Может быть, и встретимся с вашим Мишкой. Как вы на это смотрите?
Как могли Слава и Маргит смотреть на такое предложение? Слава только подумал о том, что недаром этот директор зоопарка понравился ему с первой же минуты.
Царство медведей
Маргит и Слава попали в царство медведей. А Слава и не знал, что их столько – самых разных.
Доктор Рознер как-то так водил их, срезая наискосок узкими тропками полянки, что его спутники всё время попадали к вольерам, бассейнам, клеткам и загонам, где были медведи, медведи, медведи…
– Скажите, – спросил Слава, – а у вас в зоопарке очень много медведей?
– О, – доктор произносил это «о» почти перед каждой фразой, – о, очень много! Мы здесь очень-очень любим этих пушистых и добрых увальней. Не верьте, если вам скажут, что медведь грубый и глупый зверь.
– О! – Теперь уже Слава произнес это «о». – О, я знаю, что мишки, они такие хорошие, такие…
– Да, – сказал директор, – медведи рассудительные и – как бы это выразить – любознательные. Они очень-очень интересные, потому что противоречивые; грозные и миролюбивые, рассеянные и осторожные… Сами увидите этих наших любимцев.
– Неужели среди них не окажется моего валдайца? – произнёс Слава, как бы думая вслух.
– О, всё возможно. Только я хотел вас спросить… (Доктор Рознер говорил ему «вы», как, по правде говоря, до сих пор к Славе никто не обращался.) …я хотел вас спросить: если мы найдём вашего Мишку-валдайца, как вы мыслите себе эту встречу?
И снова Слава сказал «о».
– О, доктор, Мишу, Мишеньку – я обниму его, прижмусь к нему. Он такой…
– Минуточку. Вы обнимете его. А если он вас?
Тут в разговор вмешалась Маргит. До сих пор она только переводила, а тут сказала и сама:
– Да, а если он тебя обнимет?
Слава молчал. Ему стало как-то не по себе. Он вспомнил, что даже во время последней встречи на валдайской мельнице его Мишка был не так уж мал и безобиден.
– О, мой юный друг, – сказал доктор Рознер, – дело в том, что медведь не чувствует, что человек слабее его. Он играет с человеком во всю свою медвежью силу. И если он обнимет вас или прижмёт к своей груди…
– Понял? – добавила Маргит.
А доктор Рознер продолжал:
– Но, вероятнее всего, он, если вспомнит вас, любя, обязательно покатает…
– На спине? – спросил Слава.
– О, нет. По земле. Таким образом медведи выражают свою любовь. Они валят на землю и раскатывают человека, как хозяйка раскатывает тесто. Поняли?
– Понял.
– О, это очень хорошо, что вы поняли. После такой прокатки целых рёбер у человека не остаётся. Ни одного… (Эти слова директора зоопарка Слава потом вспомнил. Но об этом будет разговор впереди.)
Они подошли к большому бассейну, за которым высились белые скалы. Здесь было много, наверно больше десятка, белых мишек. Ближе всего стоял огромный медведь, раскачивая из стороны в сторону своё огромное туловище. Он поворачивал голову, принюхивался, шумно втягивая воздух.
– Тут только белые медведи? – спросил Слава.
– О, да, – сказал доктор Рознер. – Это очень интересный зверь…
Доктор, видимо, не понял, что Славе хотелось поскорее отправиться к бурым, и стал подробно рассказывать о белых медведях:
– Он нюхает воздух. У него исключительное обоняние. За двадцать километров белый медведь может почуять запах добычи. Он ведь и рыбак отменный.
– Чем же мишка рыбу ловит? – спросил Слава. – У него ведь…
– Да, – сказал директор зоопарка, – удочек у него нет. Но он и без них чудесно обходится. Сидит на берегу и смотрит: вот тенью промелькнула рыба. Медведь сразу же в воду и лапой по этой рыбе. Оглушил и выбросил на берег, а теперь скорее за другой. И её лапой…
И не промахивается?
– О, нет. Это только говорят: неуклюжий. А медведь ловок, очень ловок.
В это время белый мишка бултыхнулся в бассейн и поплыл.
«Брассом чешет», – успел только подумать Слава. А доктор сказал:
– Этот зверь отличный пловец и плавает всеми стилями на воде и под водой. Его широкие лапы имеют плавательные перепонки вроде ластов. Это же помогает ему ходить по рыхлому снегу и не проваливаться.
Медведь подплыл к берегу и быстро и ловко взобрался на скалу.
– А ему у нас не жарко? – спросила Маргит. Слава уже заметил, что она всех жалела и всегда интересовалась: хорошо ли зверей кормят, не скучают ли они, не мёрзнут?
– О, – сказал доктор, – звери приспосабливаются к новым условиям. Смотрите – он уже почти совсем сухой. Его шерсть смазана жиром, и ему купанье – как с гуся вода. Он не обледеневает на морозе и выходит сухим из воды. Этот красавец родился у нас в зоопарке. Вообще все наши медведи либо здесь же родились, либо привезены маленькими. Взрослые медведи плохо привыкают к неволе.
– И бурые? – спросил Слава.
Теперь доктор Рознер понял его и сказал:
– О да! И бурые. Им ведь тоже хорошо живётся на воле. Они и рыбу ловят не хуже своих белых братьев. Идём, идём к ним. Сейчас поищем вашего валдайца. Конечно, белым стать он никак не мог. – Директор зоопарка любил шутить: – Ещё минуточку терпения: по дороге я покажу вам медведя с салфеткой и медведя с пышной шевелюрой. У вас в Советском Союзе такие не водятся.
Сказать по правде, эта оттяжка времени Славу не радовала, но посмотреть каких-то необычных медведей ему всё же хотелось.
Первым оказался малайский медведь. Он был такой тёмно-бурый, что казался чёрным. А на груди, как слюнявчик у младенца, белело треугольное пятно. Когда Маргит и Слава подходили, этот Мишка пригорюнившись сидел в клетке. Но стоило им приблизиться, как он начал выкомаривать что-то необычное: подтягивался на перекладине, кувыркался, выжимал стойку – совсем как обезьяна.
– Хочет понравиться, – сказал доктор Рознер. – Он у нас акробат. Как только увидит зрителей, так сразу же начинает работать.
Доктор Рознер подошёл к соседней клетке. В ней сидел нахохлившись медведь, похожий на старого музыканта или художника в толстовке, с волосами, ниспадающими до плеч. Он был прямой противоположностью своему соседу: сидел, как будто был памятником, и только маленькие глазки бегали туда-сюда, злобно поблёскивая.
– Этот из Индии, – сказал директор зоопарка. – Мрачный господин. О, я понимаю – вам не терпится попасть к его бурым родичам из России. Сейчас пойдём.
