Текст книги "Письмо на панцире"

Автор книги: Марк Ефетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

ПРИЕЗД В АРТЕК

Дорога от Симферопольского аэровокзала до эвакобазы показалась Вите очень короткой и в то же время скучной. Когда же ей бывало скучно, она любила всякое придумывать и представлять себе: путешествие в какие-нибудь сказочные страны, полет в космос или рыцарей в шлемах и блестящих кольчугах. В Новгороде она видела много кольчуг, мечей и шлемов, найденных археологами. Случалось Вите задумываться и мечтать и во время уроков. За это ей попадало от учительницы.

Ох уж эта задумчивость! Сколько раз она страдала из-за неё. Особенно на экскурсиях. Засмотрится, замечтается, задумается, потом оглянется – свои-то далеко ушли. Догонять надо.

Однажды такое случилось с ней в Новгородском историческом музее. Она стояла перед панцирем русского воина, который бился с псами-рыцарями на Чудском озере. Панцирь этот был весь исколот и исцарапан мечами и пиками врагов. Вита стояла перед ним, и ей казалось, что это не царапины, не рубцы, а буквы. И ещё думала она: каким был этот храбрый воин, бившийся на льду Чудского озера за родную землю и победивший врагов…

Такое же произошло с ней и в Симферополе на эвакобазе, где она загляделась на большой цветник и отстала от ребят.

Вожатая выбежала из ворот на улицу и взяла Виту за руку:

– Разве так можно?! Все уже на пионерской базе, а тебя нет.

На эвакобазе было шумно и весело, вроде бы как в фойе театра, когда вот-вот предстоит увидеть долгожданное представление.

Несколько раз Вите казалось, что, то там, то тут мелькнул Василь. Но каждый раз оказывалось, что это другой маленький и узкоплечий парнишка. Василь затерялся в толпе незнакомых ребят.

А потом были длинные автобусы с высокими, как в самолёте, спинками кресел и надписью во всю длину машины «Артек». Автобусы мчали быстро по широкому шоссе. В окне, как на экране кино, мелькали кадры: Алуштинский автовокзал, памятник Кутузову, бюст Пушкина. В одном месте был подъём, и автобусы как бы недовольно зарычали. Здесь Вите показалось, будто она въезжает прямо в тучи: солнце скрылось и сквозь окна машин проникла прохлада.

– Что это? – спросила Вита у мальчика, который сидел с ней рядом в машине.

Он был совсем не такой, как Василь. У этого высокого мальчика была круглая голова на широких плечах. Он был загорелым, будто ехал не в Артек, а из Артека.

– Сначала познакомимся. – Мальчик протянул Вите руку. – Меня зовут Анатолий. Я уже бывал здесь с папой и мамой. Мы ездили в Ялту.

– Значит, ты всё здесь знаешь?

– Разумеется. Вот сейчас мы поднялись на перевал. Здесь всегда пасмурно, и машину надо переключать на вторую скорость, потому что подъём. Но он скоро кончится, и опять будет солнце и море.

– А ты был в Артеке? – спросила Вита.

– Проездом.

– Как это проездом? Что это значит?

– А просто так: проехали вокруг, посмотрели и поколесили дальше.

– А тебе понравилось?

– Что?

– Артек.

– Чего б я тогда сюда ехал?!

– А что там, расскажи.

– Чего рассказывать! – Анатолий рассмеялся. – Ерунда! Сон и еда… Ну что ты глаза расширила? Я ж пошутил. Красотища там! Скоро увидишь.

Анатолий смеялся очень весело и заразительно. Рассмеялась и Вита. Она любила, когда шутят.

Мальчик почти всю дорогу рассказывал ей о Крыме, о тех местах, где он путешествовал на машине «Жигули».

Когда приехали в Артек, Анатолий выскочил первый, подал руку Вите, но тут она задумалась и снова отстала от своей группы. Её всегда поражали яркие краски. Вита умела разговаривать с любимым цветком, с деревцем, с книжкой. Всё, что нравилось ей, казалось живым.

Цветы, море, белые спальные корпуса, огромные, чуть не в рост Виты, камни, совсем необычные деревья с блестящими, точно лакированными листьями.

Ну как было не засмотреться, не замечтаться?!

С высокой площадки, на которой стоял приёмный корпус, перед Витой раскрылось всё, что она много раз видела в своих мечтах.

Вита стояла под пальмой с войлочным стволом, а листья над ней были больше распростёртого орлиного крыла. Не, листья, а одеяла.

Асфальтовая дорожка спускалась вниз к морю – синему, хотя называлось оно Чёрным.

Вита внимательно посмотрела под ноги и заметила только следы острых каблучков. Других следов не было.

«Но ведь папа говорил, что сапоги впечатываются в асфальт. Как же так?» И тут она сообразила, что никаких солдатских сапог теперь, в мирное время, не могло быть в Артеке, а мягкие тапочки и кеды не оставляют следов на асфальте.

Папа сказал правду. Теперь надо было увидеть главное: каменного матроса на скале.

Вита смотрела и смотрела на Артек, который как бы гигантскими ступенями-террасами спускался к морю. На этих террасах белели дома, похожие на теплоходы. Спускались дома-корабли к берегу, и Вите казалось, что вот-вот загудят теплоходы и соскользнут в синеву, отороченную белыми гребешками волн.

На мгновение Вита закрыла глаза и увидела идущего из моря каменного матроса. Точь-в-точь как на картинке к сказкам Пушкина выходят из моря тридцать три богатыря.

А закрытыми глазами Вита увидела и богатырей в шлемах, в кольчугах, с мечами за поясом. Но всё это виделось ей, пока веки её были опущены. А раскрыла глаза, и только море было перед ней – синее в белую полосочку. И совсем пустынное.

Скалы, правда, она потом увидела. Но это были известные ей по картинкам Адалары.

В тот первый артековский день у Виты не было времени особенно оглядываться по сторонам.

– Яшкова Вита, в душ!

– Бегу!

Оказалось, что все девочки из её группы давно уже под душем, а она, задумавшись, стояла как зачарованная и смотрела на то, что было перед ней и на то, что ей представлялось…

Когда Вита стояла под колючими, напористыми, острыми струями воды, она думала о том, как бы не забыть всё-всё увиденное за этот день. Ведь обо всём этом надо рассказать папе. Первым желанием Виты в Артеке было найти поскорее таких ребят, которые станут настоящими друзьями. Вот тогда-то можно будет всему радоваться по-настоящему.

ВОЖАТАЯ ВЕРА

Когда Вита помылась и переоделась в артековскую форму, она почувствовала вдруг какую-то необыкновенную лёгкость. Ей казалось, что стоит только взмахнуть руками, и они поднимут её, как крылья, на самую вершину Аю-Дага.

– Ты, девочка, о чём задумалась?

Вита ощутила жар на щёках и, опустив голову, посмотрела себе под ноги. Она почувствовала, что чьи-то тёплые руки обняли её. Теперь она подняла глаза и увидела девочку с таким же галстуком, как у неё, только девочка эта была постарше. И Вита подумала: «Разве здесь бывают старшеклассники?»

Только потом она поняла, что это вожатая. В первые минуты всё в Артеке казалось ей чудным, непонятным и удивительным.

На небольшом пятачке перед корпусом-распределителем, где аккуратным рядком стояли чемоданчики, рюкзаки, сумки и даже школьные портфели, Вита услышала громкое английское «о'кей», смех и сквозь него украинское «здоровеньки буллы»; кто-то торопил по-немецки – «шнеллер-шнеллер», в чьей-то быстрой речи всё время слышалась буква «ш», а смуглые кавказцы рокотали на своём гортанном и в то же время певучем языке.

Ребята международной смены, пока их не переодели в артековскую форму, выглядели очень пёстро: яркие джинсы, разноцветные блузки, причудливые шляпы.

Начальник дружины, худой, подтянутый, в чуть дымчатых тонкодужных очках, говорил сначала по-русски, потом по-английски, иногда переходил на немецкий. Всё зависело от того, с ребятами из какой страны он разговаривал.

Он говорил об артековском распорядке дня: когда вставать, застилать кровати, делать зарядку, умываться, завтракать…

Тихо-тихо, было вокруг.

Но вот разговор дошёл до абсолюта, и тут возник шумок, будто пролетела стайка воробьёв.

Начальник дружины не старался перекрыть этот шум, он говорил так же спокойно, негромко. Если слышал вопрос по-французски, по-немецки или по-английски, отвечал на том же языке. На других языках детям объясняли переводчики.

Разноязычный шум нарастал, когда начальник дружины начал говорить о дежурствах по столовой и спальням, о кедах, которые надо очищать тут же после похода и потом сушить, о том, что в 10 часов 15 минут вечера все должны быть в кроватях, что купаться в море можно не более двадцати минут, и притом не заплывая за ограждение.

Тут ребячий шум стал нарастать. Слышались уже не воробушки, а грачи:

– Я не умею стелить постель!

– Сюда я не дежурить в столовой приехала…

– А я в десять часов вечера только ужинаю и потом ещё телевизор смотрю.

Начальник дружины молчал. Он вообще был, видимо, из тех людей, которые не перебивают и умеют слушать.

Когда все выговорились, начальник дружины сказал:

– Хорошо. Все высказались. Теперь послушайте меня. Вы что хотите – жить или существовать?! Я! Я! Я! В нашем алфавите эта буква последняя. Мы! Понятно?! Давайте с этого начнём. Не «я хочу», а «нам нужно». А эгоисты – самые несчастные люди на свете. Так и запомните. Ничего не дашь людям – ничего не получишь от них. Это не значит: «Я тебе – ты мне». Нет. «Я – всем, я для всех и все за меня».

Мы стараемся сделать так, чтобы у нас в Артеке было хорошо. А если что не понравится, приходите ко мне или к вожатому. Обсудим. Что у нас хорошо, вы к тому привыкнете, а что у вас лучше, мы тому научимся. Так-то…

Дети в пёстрой одежде стали расходиться.

– Ты откуда? – спросила Вита девочку со светлыми-светлыми волосами; она чуть окала, и Вите вспомнился родной Новгород.

– Я? – переспросила девочка. – Мы из Вологды. А ты что, архангельская?

– Новгород. – Она протянула руку вологодке: – Вита.

– Маша, мы…

Но больше девочка ничего не успела сказать. Чьи-то сильные руки обхватили Виту и Машу, чуть подтолкнув их к ворсистой пальме. Тут только Вита заметила, что мальчик в шортах и куртке с погончиками и золотистыми пуговицами нацеливается в неё и Машу из фотоаппарата.

Пожалуйста, сюда, фото делайт мой товарич.

Это сказала девочка, которую Вита приняла за нашу, если бы не иностранный выговор. Иностранка была выше и крупнее Виты, у неё были светлые глаза, её сильные руки были в то же время и ласковыми. Девочка эта как-то раздельно произносила слова, будто где-то в мозгу перебирала листки и строчки словаря.

– Мой имя Джен. А как есть ваше?

В это время щёлкнул фотоаппарат, и Джен сказала:

– Мой товарич – Гарри.

Маша с любопытством разглядывала иностранцев, а Вита снова, в который уже раз, вспомнила родной Новгород, где бывает так много иностранцев с фотоаппаратами, что иногда новгородцев и не увидишь в толпе.

– Вита, кто это? – спросила Маша, повернув голову в сторону курчавого темнокожего мальчика.

– Наверно, африканец… Смотри, Маша, наши строятся. Пошли!

Вместе с мальчиками и девочками своей дружины Вита пошла к корпусу, где ей предстояло прожить два месяца.

Вожатая оказалась совсем не такой, какой Вита представляла её себе в мечтах об Артеке. Это была худенькая девушка, которая казалась старшей подругой, а отнюдь не учительницей или каким-то там начальством. Ведь это она помогла Вите подобрать по росту артековскую белую блузку и голубую юбку. Вита надела голубую пилотку, повязала галстук и посмотрела на себя в высокое зеркало.

– Отлично, – сказала вожатая. – Виктория, а как тебя папа называет?

– Вита.

– Хорошее имя. «Вита» – это «жизнь».

При этом она снова обняла Виту, и Вита вспомнила папу – может быть, ещё и потому, что вожатая спросила именно о нём.

«Про маму она, наверно, знает», – подумала Вита и спросила:

– А вас как зовут?

– Меня зовут Вера Васильевна, а проще говоря, – она улыбнулась, – Вера. Но вот совсем недавно, когда я была такая, как ты, меня дома называли тоже сокращённо – Вер.

– Просто Вер?

– Ага. – Вера засмеялась. – Смешно, правда?

Вита промолчала. В какое-то мгновение ей стало грустно-грустно. Она с Верой стояла в большой, очень светлой комнате. Солнечные лучи пронизывали насквозь, и воздух был здесь такой же, как на пляже, по которому они только что проходили. Это был морской воздух с запахом водорослей и рыбы, особый воздух, которым Вита дышала впервые в жизни. Она облизала высохшие губы и почувствовала на них соль. И что самое удивительное, соль эта и все запахи были очень приятными, хотя была в них и горечь, и смола, и дыхание раскаленных солнцем камней.

Окон в спальне не было. Просто вся стена была из стекла. Стёкла эти огромные раздвигались, и море как бы входило в комнату прямо к Витиной кровати. Такой вид был сквозь одну стеклянную стену, а сквозь другую были видны такие же, как этот, спальные корпуса Артека.

– Как же тут не заблудиться? – подумала, а потом спросила Вита. Сквозь заднюю стенку спальни Артек представился ей флотилией одинаковых корпусов-кораблей.

– Заблудиться? – переспросила Вера. – Да, Вита, в первый день ты будешь здесь, как в лесу, но это может пройти даже завтра или послезавтра. Номеров у нас здесь нет, но зато посмотри: на том корпусе-корабле ветка ландыша, и корпус называется «Ландыш». А рядом – стань ближе ко мне – видишь: «Фиалка», «Ангара», «Волга», «Енисей», «Севан», «Байкал», «Тополь», «Клён», «Василёк»…

Вита, конечно же, не могла увидеть и тем более прочитать названия всех этих корпусов. Она увидела только первые три, но то, что дома в Артеке называются как цветы, ей понравилось. И она подумала о том, как хорошо было бы, чтобы и в городе дома назывались не по номерам, а тоже как цветы. Тогда каждый дом был бы розой, ромашкой или лилией.

Свои мысли она высказала вслух, но вологодская Маша возразила:

– Домов больше, чем цветов. На все дома названий не хватит.

– Ну и пусть не хватит. А всё равно какие-то дома можно назвать цветами…

– А какие-то? – запальчиво спросила черноволосая, смуглая девочка Роза.

Вожатая подошла к смуглянке:

– Ты почему не в артековской блузке? – Мне в моей лучше. И вообще…

Джен подошла к Маше и Вите, и теперь они стояли, взявшись за руки. Никто из трёх девочек ничего не сказал, но было видно, что все они поражены.

– Так что же «и вообще»? – спросила вожатая.

Роза ничего не ответила.

МЕДВЕДЬ-ГОРА

Артек был для Виты чем-то вроде загадочной картинки. Бывают же такие в журналах: охотник, речка, лес. А где собака охотника? Ищешь, ищешь… В ветвях деревьев – нет собаки. В облаках – тоже нет. И обнаруживается собака совсем неожиданно где-то между сумкой охотника и его ружьём.

Вита смотрела на изгибы горной гряды, что была как бы за спиной Артека, разглядывала скалы, будто выросшие из моря, всматривалась в буйную поросль вокруг. Ей казалось, что в этих очертаниях лесистых гор и скал она увидит хотя бы силуэт каменного матроса, его бескозырку, бушлат…

Нет. Даже самое сильное воображение не могло помочь Вите. Только белые гребешки бегущих волн синего моря напоминали о матросской тельняшке. Волны эти разбивались об Аю-Даг и, шурша галькой, откатывались обратно, чтобы тут же снова вернуться белоголовым валом.

«Ведь так оно, море, движется вечно, – подумала Вита. – Иногда только медленнее, тише, а иногда шумнее и стремительнее. Но безостановочно, вечно. Навсегда…» Эти слова и слово «никогда» стали для неё какими-то особенными, значительными, главными, огромными с тех пор, как не стало мамы. И вот теперь, у подножия Аю-Дага, она смотрела в тёмную чащобу горы, похожей на медведя, припавшего к воде. Аю-Даг казался большим мохнатым мишкой с куцым хвостиком, какой бывает только у медведя. Что скрывается в этой тёмной курчавой чаще леса? Не к этой ли горе приплыл израненный храбрый моряк Соловьёв? Не здесь ли разгадка тайны каменного матроса?

Размышляя так, Вита лежала на тёплой гальке пляжа, обнявшись с Машей. Девочки всматривались в тёмно-зелёную, почти чёрную спину Аю-Дага. В этот день было прохладно – дул северный ветер, – и потому никто не купался; все ребята просто лежали у самой кромки моря.

– Дать бы этому мишке по загривку! – неожиданно сказал Толя и стал швырять камушки в море.

– А что? – спросил Василь.

Вита уже заметила, что парень он был покладистый и добрый. И никогда не вылезал вперёд, а Толя вот и сейчас сказал с какой-то злобой и заносчивостью:

– Тоже мне защитник Артека Аю-Даг! Когда б я ни бывал в Крыму, всегда слышал одно: Аю-Даг защищает Артек от ветров. В Артеке всегда солнечно и тепло. Видали?! А сегодня и купаться нельзя. Погодочка…

– Так это ж исключение. – Василь протянул руку к морю: – Смотри, барашки совсем маленькие. Скоро их совсем не будет, и мы искупаемся.

Джен выпалила вдруг длинную фразу и, как с ней уже бывало, не совсем к месту:

– Один дня горе не беда.

Она любила к месту и не к месту употреблять русские поговорки.

Что-то сказал и Гарри, но его поняла, должно быть, только Джен.

Выглянуло солнце и как бы утихомирило своими лучами ветер. В воздухе стало тепло и ласково, и совсем не хотелось ни о чём говорить, а просто хотелось нежиться, слушая шёпот моря, и греться на солнышке.

Вита и Маша так глубоко погрузились в свои мечты и мысли, что не слышали шуршащих по гальке шагов Веры.

– Девочки!

– А…

– Вы что-то увидели там?

– Я хочу увидеть, но ничего не получается, – сказала Вита.

– И я, – повторила за ней Маша, привыкшая уже к тому, что Вита знает больше.

– Что ж вы хотите увидеть? Юношу, которого волны выбросили на тот берег?

Вита вскочила, и при этом десяток камушков шумно разбежались из-под её ног.

Теперь она стояла в кругу ребят, балансируя руками на зыбкой гальке. Камушки как бы уходили из-под Витиных тапочек, а ей казалось, что она вот-вот упадёт.

Что с тобой, Вита?

– Вы сказали, что сюда, к подножию Аю-Дага, волны выбросили юношу?

– Да, ну и что ж? – Вера улыбнулась.

– Его фамилия была Соловьёв? – спросила Вита.

– Что ты, это было так давно, что никто не знает никакой фамилии. И были ль тогда фамилии вообще? – Когда?

– Ну, в те времена, когда возникла легенда о Медведь-горе. Кто знает, может быть, пятьсот лет тому назад, а может, тысячу… Давайте, ребята, поближе в кружок.

Вера села на большой плоский камень. А дети лежали вокруг, упёршись локтями в гальку и подбородками в ладони, раскинувшись во все стороны, словно лучи.

Тень от Аю-Дага медленно переместилась, и светлозелёное море стало вдруг густо-синим. Медведь-гора сделалась вдруг плоской, изменила свои очертания. Так бывает, когда солнце светит сбоку и виден только силуэт. Вот этот-то силуэт и был совсем-совсем медвежьим.

Вита уже поняла, что Вера говорила о юноше из старинной легенды, и каменный матрос тут ни при чем. И вот сейчас, упёршись подбородком в сжатые кулаки и погрузив локти в камешки пляжа, она слушала легенду о Медведь-горе, Аю-Даге.

– Это было не знаю сколько веков тому назад, – рассказывала Вера. – В общем, давным-давно здесь, в горах Крыма, обитали одни лишь дикие звери. А у самого берега моря, здесь, где сейчас лежим мы с вами, поселилось стадо зверей-великанов.

– Ихтиозавры, да? – спросила Вита.

– Бронтозавры, – тихо подсказала Вите Маша.

– Нет, нет, – отмахнулась рукой Вера, – как назывались звери, не знаю, ведь это же легенда, сказка. Только известно, что вожаком у них был старый и грозный медведь. Думаю, что ихтиозавры к тому времени уже все вымерли… Так вот, однажды этот зверюга медведь-великан обнаружил здесь на берегу обломки корабля, а среди них кого бы вы думали?..

– Робинзона! – воскликнул Толя.

– Тарзана, – сказала Роза.

– Не все сразу. Во всяком случае – человека… Василь, ты хочешь о чём-то спросить? Ну, не стесняйся. Вера протянула руку к Василю.

– Как же он спасся? – спросил Василь.

– Видишь ли, этот старый медведь-вожак увидел среди обломков корабля небольшой свёрток.

– А человека? – спросил Василь.

– Человек-то и находился в этом свёртке. Это была маленькая девочка, совсем ещё крошка. Представляешь? – Ой, медведь её съел… – Маша зажмурилась и закрыла лицо руками.

– Нет, что ты! Всё это не так страшно, – сказала Вера. – В своих мягких мохнатых лапах медведь принёс девочку в стадо. И звери очень полюбили эту малышку. Она росла и превратилась в красивую девушку – весёлую певунью и плясунью. Представляете, медведи садились в кружок и без конца могли слушать её песни и смотреть, как она пляшет. Это было у них как бы отдыхом после охоты. И вот однажды, в отсутствие зверей, девушка увидела, как волны прибили к берегу лодку с красивым юношей. Маленьким мальчиком он был угнан в рабство разбойниками. А возмужав, сколотил лодку, уплыл в море, бежал от своих поработителей. Бури и штормы трепали мальчика, пока море не выбросило его к подножию Аю-Дага. Он бы умер, если бы девушка, жившая среди медведей, не нашла его. Она накормила юношу, напоила настоем целебных трав, а лодку спрятала в кустах, чтобы медведи ни о чём не догадались.

– Она вылечила его? – спросила Вита.

– Конечно. Разве ты не знаешь, что нет лучшего лекарства, чем доброта… Послушайте, что было потом. Юноша поправился и сказал девушке: «В лодке хватит места на двоих. Хочешь поплыть со мной на мою родину?» – «Хочу, – ответила девушка. – Я готова плыть с тобой куда угодно».

– Они полюбили друг друга. – Маша произнесла это тихо. По её голосу чувствовалось, что ей очень хотелось, чтобы это было именно так. Об этом и рассказала Вера.

– Лодка была уже в море, когда вернулись медведи. Старый медведь яростно зарычал. Наверно, на человеческом языке это означало: «Сейчас же вернись!» Но лодка уплывала всё дальше и дальше. Тогда старый медведь упустил огромную пасть в море и с силой стал втягивать в себя воду. И море стало заметно мелеть.

Девушка поняла: лодку увлечёт обратно к берегу и медведь растерзает юношу, который отнял у них певицу и плясунью.

Вита слушала, и ей виделось, как Аю-Даг – гигантский медведь – шумно вбирает в себя воду, и при этом ей даже казалось, что где-то у горизонта белел одинокий парус лодчонки с юношей и девушкой.

Морской прибой действительно шумел прибрежной галькой, а парус, может быть, действительно был в море. Голос вожатой доносился как бы издалека, хотя Вера была совсем рядом и говорила так, чтобы всем было хорошо слышно:

– Так вот, когда девушка увидела, что лодка поплыла обратно, она звонко запела. Её голос донёсся до медведей, звери подняли головы от воды и заслушались. Но старый вожак ещё глубже погрузил передние лапы и голову в холодные волны. Море бурлило у его пасти и пенилось.

Кто-то из детей сказал:

– Оно и сейчас бурлит там?

– Верно, там лагуна, и прибой кипит и пенится. Но медведь уже не всасывает в себя воду. Песня девушки была так хороша, что он перестал пить море и остался бежать на берегу, превратившись в гору. Бока его стали отвесными пропастями, спинной хребет – вершиной горы, голова – остроконечной скалой, а густая шерсть – дремучим лесом…

А в этом лесу не мог спрятаться от фашистов каменный матрос? – спросила Вита.

– Каменный матрос? – Вера наморщила лоб. – Я знаю, что наши следопыты пытаются узнать имя неизвестного матроса, которому у нас здесь поставлен памятник. Но почему ты называешь матроса каменным?

Почему? Но можно ли ответить на все «почему»?

Ответить Вита не могла. Пока ещё она слишком мало знала о матросе.