355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марк Блиев » Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений » Текст книги (страница 2)
Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 23:06

Текст книги "Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений"


Автор книги: Марк Блиев


Жанр:

   

Политика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

В XIII веке, после смерти Давида-Сослана и Тамары, оставивших двух сыновей и одну дочь, грузинское феодальное государство обнаружило признаки распада. Тогда же подверглось оно нашествию татаро-монголов. В условиях разоренной монголами экономики Закавказья грузинские источники средневековья впервые сообщают нам о враждебных отношениях, складывавшихся между грузинскими землями и Южной Осетией. В сочинении анонимного автора XVI века сообщается, что грузинский правитель Давид VIII и «правитель осетин Пареджан» имели тесную дружбу, вместе ходили в походы против монголов. Естественно, речь могла идти о союзнических отношениях между Закавказской частью Осетии и древним государством грузин. Тот же источник сообщает, что, несмотря на союзнические отношения между Давидом VIII и правителем Осетии, «грузины и осетины имели между собой вражду: они были натравлены друг на друга так, что кто был сильнее, убивал другого». Явно было, что политическая раздробленность, наступившая в грузинском царстве и в Осетии, а также татаро-монгольское господство привели к постоянной междоусобице.

В XV веке Грузия представляла собой три небольших княжества – Картлинское, Кахетинское и Имеретинское, каждое их которых было независимо друг от друга. Так же автономно существовали Осетия, занимавшая территорию северного и южного склонов Кавказского хребта, Абхазия, Мегрелия и Гурия. В начале XVI века грузинские княжества – Картлийское и Кахетинское вошли в состав Персидского государства, Имеретинское княжество – в состав Османской империи. С этого времени в Восточной Грузии, ставшей персидской провинцией, началось утверждение «персидской модели» феодализма, характерной особенностью которой являлась идеология восточного деспотизма.

Суть ее заключалась в установлении в грузинских феодальных княжествах, подпавших под власть персов-шиитов, кызылбашей, т. е. «красноголовых», новых форм земельных и административных отношений. В абсолютном большинстве районов Грузии, куда доходила шахская рука, отменялась система союргаля, ранее традиционная для грузинского феодализма; при этой системе, по существу европейской, феодал имел вотчину и выступал как собственник земли. При персидских Сефевидах главным собственником земли становился шах, а грузинские тавады, в том числе «цари», являлись валиями шаха, получавшими земли, владения и титулы от шаха. И титул, и владение землей имели пожизненный характер, но никак не наследственный. Эта система, собственно, становилась основой, на которой зиждилось крайне деспотическое господство персов в грузинских феодальных княжествах. В целом они меняли не только социальную систему, но и базисные духовные ценности грузинского общества, основанные на православной религии. Чтобы представить политическую картину, изменившуюся в грузинских княжествах при господстве Сефевидов, приведем описание Давида Багратиони. Шах-Аббас – один из наиболее ярких представителей сефевидского Ирана (конец XVI – начало XVII в.) «велел умертвить ядом Картлинского царя Георгия... Кахетинский царь Александр сделался жертвою тиранских насилий сего персидского владетеля. Взятый заложником сын его Константин, находясь в Персии, принял магометанский закон. Шах Аббас позволил ему возвратиться в отечество, обещав поставить его царем в Кахетии, если он убьет отца своего, царя Александра. Константин, возвратясь в Иверию, дерзнул совершить сие ужасное злодеяние. Убив своего отца и брата своего Георгия, он присвоил себе царскую власть над кахетинцами». Но Константину не дали местные «вельможи» и народ княжить – «убийца был истреблен тем мечом», которым он расправился с отцом и братом. «Вельможи и народ вручили царство Кетеване, вдовствовавшей супруге Давида». Но подобные назначения, соответствовавшие желаниям грузинских тавадов и народа, противоречили персидской системе получения титула валия. Шах Аббас пригласил Кетевану и «предложил ей принять магометанство, обещая новые выгоды». Но княжна отказалась принять ислам, и «тиран, в ярости своей, „велел“ ее „предать мучениям“. Царица Кетевана была обнаженная привязана к столбу, по частям резали ее тело...» Так поступали каждый раз шахи, если грузинские «цари-валии» не подчинялись новой, персидской системе господства и подчинения. Мы еще не раз вернемся к этой теме, здесь же укажем на другое – на то, что в советской грузинской историографии борьба грузинских княжеств с персидским господством традиционно рассматривалась в героико-романтическом духе. На самом деле в ней, в этой борьбе, прежде всего следовало видеть жесткое столкновение двух разных форм феодализма – «старой» грузинской, освященной православием, и персидской, основанной на идеологических установках шиитского толка. Несомненно, что столетиями господство кызылбашей – главным образом в Восточной и Центральной Грузии – приводило к перестройке социальной системы грузинского общества, и это, пожалуй, явилось самым тяжелым для Грузии и соседних с ней народов последствием. Грузинские хроники XVI, XVII и XVIII веков полны военно-феодальной междоусобицы, борьбы за «владения», повинности, пленных людей, скот и прочую военную добычу. Важной статьей этой междоусобицы являлось получение титула валия или моурава. Кстати, заметим, что система дарения шахом титулов во многом изменила форму административного управления. По данным Ш.А. Месхиа, Телави – центр Кахетии, входил «в управление кахетско-кизакского моурави», но «назначаемые в Телави моурави всегда назывались персидским таруга», ставшим синонимом «грузинскому моурави». Если брать по должности выше, то Георгий Саакадзе, несмотря на противостояние шаху, в грамотах Луарсабы II называется «эмиром эмиров», тем самым отдается дань новой традиции, внедренной персидскими шахами. Иначе говоря, персидская форма управления, как и в других областях общественного устройства, столь глубоко проникла в грузинскую жизнь, что феодальные княжества Грузии, входившие во владения шаха, обретали черты политической системы, господствовавшей в самой Персии. Изощренные формы насилия и жестокости, измены, коварства, вероломности и прочие свойства деспотизма вместе с господством Персии проникали в социальное устройство грузинских княжеств. Первым варварские формы феодальной идеологии проявил Г. Саакадзе. Женатый на осетинке, дочери Нугзара Эристави, Саакадзе благодаря военной поддержке осетин возвысился как моурав, разгромил персидские вооруженные отряды, затем обрушился на осетин, своих верных союзников, и установил в Южной Осетии свое феодальное господство. Вскоре, однако, персидский шах, подавив восстание, в Картлию и Кахетию назначил своих правителей – мусульман. Тогда же Восточная и Центральная Грузия еще больше укрепилась в положении вассала Персии, становясь неотъемлемой частью шахского государства: при коронации персидского шаха управитель Картли-Кахетии, присутствие которого было обязательно, должен был держать в руках «павлинное перо» – символ зависимости от шаха. Это продолжалось вплоть до начала 80-х годов XVIII века, до заключения Георгиевского договора между Россией и Картли-Кахетинским царем Ираклием II. Что касается территории Западной Грузии, то она целиком находилась в подчинении Османской империи. Здесь проводилось насильственное отуречивание местного населения.

На протяжении двух веков в грузинских княжествах окончательно сложились персидские и турецкие формы феодализма. Грузинские феодалы-тавады, как и главы княжеств, сформировались в сословие, одновременно выполнявшее функции опричников и сборщиков налогов. Вассальное положение нового тавадского сословия было столь жестким, что оно было вынуждено целиком заимствовать деспотические нравы, господствовавшие при дворах персидского шаха и турецкого султана. Чтобы представить положение, создавшееся в Грузии, достаточно напомнить о следующих трагических для грузинского народа событиях. В 1795 году персидский шах Ага-Мухаммед-хан, недовольный тем, что Ираклий II не явился на его коронацию и тем выразил свою независимость, подвел войска к Тифлису. Сюда, в Тифлис, шахские войска пригоняли мирное население, которое специальные отряды подвергали геноциду. Так, за несколько дней было уничтожено более 80 тысяч грузин. В Тифлисе к мосту через Куру был выставлен образ Святой Марии. Сюда согнали более трех тысяч мужчин. Обнажив их, шах приказал каждому подходить к образу Святой Марии и имитировать половой акт. Отказывавшихся выполнить волю шаха с отрубленной головой бросали в реку. Массы грузинского населения покидали Грузию. Беженцев вылавливали и тут же с ними расправлялись. Во всем этом вместе с персидскими отрядами участвовали также многие грузинские тавады, демонстрировавшие свою покорность шаху. Грузинская катастрофа 1795 года была столь значительной, что становилось невозможным похоронить погибших – не хватило лопат. В Ананурском монастыре, в полуразрушенной келье, где Ираклий II сидел лицом к стене, чтобы не показывать подданным свой лик, грузинский царь, сравнивая народ со стадом баранов, уничтожаемым стаями голодных волков, писал письма Екатерине II и просил о спасении единоверной Грузии. Три отряда российских войск (отряды генералов Бурнашева, Гудовича, Сухотнева), находившиеся на Кавказе, и осетинский отряд из 500 воинов пришли на помощь Грузии. В Петербурге было решено срочно снарядить десятитысячное войско и во главе с В. Зубовым направить в разрушенный Тифлис. Ага-Мухаммед-хан отступил, захватив с собой десятки тысяч отрубленных голов. Ими он собирался возвести «шатер», не хватало ему, однако, головы Ираклия II, которой шах был намерен увенчать свой шатер...

Столь редкая форма ксенофобии, господствовавшая в Персии и обрушившаяся на Грузию, на протяжении трехсотлетнего шахского ига захватила феодальную знать Картли-Кахетинского царства. Грузинские тавады, а вместе с ними и царский двор придерживались ксенофобии как идеологической системы. Особенностью ее являлись крайние виды человеконенавистнической психологии, жестокостей, насилия и воинствующей дискриминации «инородцев». В Восточной Грузии, и нигде больше на Кавказе, общественное сознание вполне воспринимало примитивный расизм как нечто естественное. Грузинский царевич в 1782 году издал свод законов, запрещавших бракосочетание между осетинами и грузинами. В нем предписывалось: «если какой-либо христианин выдаст дочь за осетина и сроднится с ним – посчитаем это как вероломство и крепко взыщем». Грузинский феодализм, обильно сдобренный идеологией шахского деспотизма, был ориентирован на экспансию и установление режима, приводившего к геноциду. Отдельные села Южной Осетии, расположенные на равнине и соседствовавшие с грузинскими владениями моуравов, нередко становились жертвой подобной экспансии; грузинские хроники XVI, XVII, XVIII веков изобилуют сведениями о походах в южные районы Осетии с целью сбора дани и захвата людей. Что же до жестокостей и насилия, то грузинские моурави, подвластные шаху и лиходейской жадности, сочетавшейся с холопской злостью, превосходили своих персидских учителей. У Сека Гадиева, классика осетинской литературы, превосходно знавшего осетино-грузинские отношения, в одном из рассказов повествуется о том, как грузинский моурав, вероломно овладев осетинскими селами Кудского ущелья, установил тиранию: «моурава боялись не только люди, но, – как писал Сека Гадиев, – и горы, и звери». В рассказе писателя передана трагедия мужа и жены: они долго ждали рождения ребенка, но когда он у них появился, моурав заставил женщину кормить грудью щенка своей собаки. Недовольный тем, что щенок похудел, моурав выхватил ребенка, несколько раз ударил им женщину и умертвил ребенка; точно так же поступали персы с детьми грузинских крестьян. Специальные отряды Ага-Мухаммед-хана с вечера точили сабли, а утром входили в Тифлис и грузинские села и начинали с того, что проверяли на детях остроту своих сабель – если воин разом разрубал ребенка, то считал, что наточил свое оружие «как надо». Похоронив единственного ребенка, женщина, героиня Сека Гадиева, продолжала кормить грудью щенка. Однажды повзрослевший щенок укусил женщину в грудь. Заражение крови стало причиной ее смерти. Берды, ее муж, потеряв семью, обнищал от поминок. Пережитое насилие свело его с ума. Ему стало казаться, что за ним постоянно гонится озверевший грузинский моурав. Вскоре не стало и Берды. В рассказе Сека Гадиева, как и в других произведениях писателя, немало говорится об упорной борьбе Южной Осетии с грузинским варварским феодализмом. В 1791 году Ираклий II вынужден был признать, что с жителей Южной Осетии «нельзя было брать ни саупросо, ни сауплисцуло», т. е. повинностей, поскольку они считали себя свободными. На протяжении всего XVIII века Южная Осетия систематически подвергалась вооруженным вторжениям со стороны Картли-Кахетии и Имеретии, приводившим ее к опустошению. Сжигая села, отнимая имущество, скот, захватывая людей в плен, одни из которых направлялись как «живой товар» в Персию и Турцию, другим выкалывали глаза и отпускали «на волю», грузинские моурави добивались распространения персидского и турецкого господства в Южной Осетии. Грузинская феодальная экспансия особенно усилилась при Ираклии II, который вынашивал планы расширения своего влияния в Закавказье, в особенности среди горцев Большого Кавказа, и с помощью последних думал освободить Грузию от персидского и турецкого ига. На последнюю четверть XVIII века приходится один из самых сложных периодов осетино-грузинских отношений. В этот период Ираклий II, получив серьезную военную поддержку со стороны России, взял курс на централизацию своей власти. Он также вынашивал идею объединения народов Закавказья и Большого Кавказа, чтобы противостоять Персии и Турции. Однако решения первой задачи – укрепления своей власти – Ираклий II добивался за счет ослабления грузинской знати, стремившейся к политическому сепаратизму. Агрессивные действия он вел и в отношении Южной Осетии. Лишив сначала владетелей Мачабеловых, а затем и Эристовых феодальных прав, Картли-Кахетинский царь с помощью карательных мер пытался установить в Южной Осетии свое безраздельное господство. Что касается второй задачи – освобождения Грузии от иноземного ига, то Ираклий II, подорвав свое влияние среди собственной феодальной знати, был обречен на серьезную неудачу. Феодальная оппозиция оказалась в лагере Ага-Мухаммед-хана, объявившего геноцид грузинскому народу. Несмотря на все усилия, Ираклию II, до этого очень популярному в Грузии, не удалось в судьбоносный для народа момент собрать войско и защитить страну от опасности, грозившей ей полным исчезновением: Восточная Грузия выставила ополчение в тысячу воинов, столько же дала Имеретия. Этих сил против 35-тысячной армии (по некоторым данным, шах располагал 70-тысячной армадой) было безнадежно мало. Обращения Ираклия II к соседним народам о военной помощи не нашли отклика. Одна лишь Осетия, несмотря на насилия, жестокости и феодальную экспансию грузинских тавадов, снарядила вооруженный отряд численностью в 500 воинов. Поводов для такого жеста у осетин явно не было. У Осетии было немало своих внешних опасностей и тяжелых военных невзгод, но никогда Грузия не проявляла готовности защитить соседний народ. Никто еще не пытался объяснить странный феномен – не было ни одной войны, которую вела Грузия и в которой на ее стороне не участвовала бы Осетия. «Осетинам много не надо, свистни им, и они придут на защиту... Так было всегда... Кости их разбросаны и стонут на полях сражений», – с грустью и не без укора писал об этом Сека Гадиев.

В 1795 году Грузия нуждалась в спасении от физического уничтожения, к которому в том году приступил Ага-Мухаммед-хан. Истребление грузинского населения, подвластного персидскому шаху, становилось реальным. Феодально раздробленная страна была поставлена на колени. Тавадская знать, многие из которой приняли персидские имена, спасая себя, предала собственную страну и вместе с шахом участвовала в геноциде грузинского народа. Всеобщее предательство не обошло стороной и царский двор. За спиной Ираклия II, пытавшегося оказать сопротивление войскам Ага-Мухаммед-хана, его супруга и сын вынашивали планы о насильственном устранении царя, чтобы с помощью шаха взойти на престол. На помощь пришли российские войска. Шах отступил, оставив разрушенный Тифлис, сожженные села и десятки тысяч жертв. Ираклий II, как и грузинский народ, видел, какая угроза нависла над Грузией, – отступление Ага-Мухаммед-хана было вынужденным, в Грузии это хорошо понимал каждый. Единственным выходом из создавшегося положения являлось присоединение к России. Вопрос о присоединении к России Ираклий II периодически выдвигал и раньше. Но после того как Ага-Мухаммед-хан обнажил свои планы в отношении Грузии, Ираклий II готов был даже ценой ликвидации своего трона присоединить к России Картли-Кахетинское царство, которому в первую очередь угрожал персидский шах. В 1796 году, однако, не стало Екатерины II, энергично поддерживавшей Ираклия II. Сменивший ее Павел I под влиянием петербургских англоманов не стал проявлять особого интереса к Кавказу. Новый император отозвал российские войска из Грузии, предоставив Ираклию II самому решать проблемы грузино-персидского противостояния. Серьезно изменившейся политической обстановкой поспешил воспользоваться Ага-Мухаммед-хан. В 1797 году он вновь с крупными военными силами подступил к Тифлису. От нового геноцида Восточную Грузию спасла случайность – нукеры расправились с патологически жестоким шахом. Неожиданная смерть Ага-Мухаммед-хана, настойчиво проводившего идею геноцида в Грузии, не снимала общей угрозы, нависшей над грузинскими районами, входившими в состав Персии. Пришедший ему на смену Фетх-Али-шах (Баба-хан), племянник Ага-Мухаммед-хана, не уступал в жестокостях своему дяде. Но главное было в другом – новый шах готов был не только расправиться с Грузией, ориентированной на Россию, но и вытеснить из Закавказья Османскую империю, чтобы установить свое господство во всем регионе. Положение Картли-Кахетинского княжества осложнялось еще одним обстоятельством – смертью в 1798 году Ираклия II. Разыгравшаяся в связи с этим внутридворцовая борьба фактически парализовала политическую жизнь страны, не успевшей оправиться от кровавой тризны Ага-Мухаммед-хана.

От «Гурджистанского валийства» – к созданию страны «Грузии»

Ираклий II завещал престол Георгию – сыну от первой жены, несмотря на то что сын был тяжело болен – страдал патологическим чревоугодием. Но для царя важнее была приверженность Георгия к его политическим позициям – в первую очередь ориентации на присоединение к России. Вдова Ираклия II, вторая жена царя, и ее сыновья, претендуя на власть, были сторонниками сохранения Картли-Кахетии в составе Персидского государства. Только внешне мог выглядеть банальным политический раскол, происшедший в семье Ираклия II. На самом деле он рельефно отражал наличие в Восточной Грузии двух идеологий – тавадской, по своему социальному существу устойчиво сложившейся на жестких принципах восточного деспотизма, и «христианско-гуманистической», признававшей строгую систему господства и подчинения, но придерживавшейся религиозного принципа «не убий». Ираклий II, ведший острую борьбу с выращенной персидским двором тавадской грузинской верхушкой, отражал идеологию православной церкви, видя в ней одно из средств освобождения страны. На ней же основывалась его российская политическая ориентация. Борьба двух идеологий после смерти Ираклия II приняла широкие масштабы. Георгий XII лишь формально олицетворял царскую власть. Но и этого было достаточно, чтобы его положительный образ вошел в историю Грузии. Он был настойчив в присоединении ослабленного княжества к России, подготовил проект такого присоединения и отправил в Петербург свою депутацию. Павел I подписал договор о вхождении Картли-Кахетинского царства в Россию. Но Георгий XII, не дождавшись возвращения своих посланников, в 1800 году скоропостижно умер. Смерть фактически последнего представителя Багратидов, возглавлявшего сравнительно небольшое феодальное образование в Закавказье, и политический хаос, наступивший в крае, окончательно привели страну к экономической и социальной деградации. По оценке известного в XIX веке грузинского поэта и общественного деятеля А.Г. Чавчавадзе, «Грузия тогда была подобно изнуренному больному, который едва в силах объяснить слабость своего состояния». В этот период особенно острым становилось противостояние двух политических группировок, определившихся еще при Ираклии II. Одну из них возглавлял царевич Давид, сын Георгия XII, считавшийся наиболее законным наследником престола, другую – царевич Юлон, сводный брат умершего царя. Преимущество царевича Давида, ориентировавшегося на Россию, заключалось в формальной стороне – у него, казалось, было больше прав на престол, однако он не имел реальной социальной опоры. Царевич Юлон имел поддержку как со стороны феодальной знати, так и Тегерана, рассматривавшего его как законного назначенца шахского правительства. Следует напомнить об одном очень важном для персидского шаха обстоятельстве: выход Восточной Грузии из правовой сферы (юрисдикции) Персии делал нелегитимным занятие кем бы то ни было шахского престола, поскольку – согласно закону – при отсутствии хотя бы одного вассала на коронации наследник шаха оставался ханом, но не мог стать полноправным шахом. По этой причине, как в свое время для Ага-Мухаммед-хана, так и для Фетх-Али-хана, исполнявшего обязанности шаха с 1798 года, борьба за Восточную Грузию являлась одновременно отстаиванием законности шахского титула. Этим во многом объяснялась та высокая активность Фетх-Али-хана в Грузии, с которой он противостоял России в Закавказье. Подписанный Павлом I проект о присоединении Картли-Кахетинского княжества, сохранявшего в нем царя – вассала персидского шаха, и отсутствие международных правовых актов, которые бы отменяли исторически сложившийся в Восточной Грузии сюзеренитет Персии, создавали для грузинского княжества уникальное политико-правовое положение. В Петербурге хорошо понимали, сколь нелегитимен был договор о присоединении Восточной Грузии к России, заключенный между Павлом I и Георгием XII. Распавшаяся семья Ираклия II в своем большинстве, так же как тавады, не признавала права царевича Давида на престол. Как наиболее «законные» в сложившейся ситуации рассматривались требования персидского шаха, ставившего вопрос о территориальной принадлежности Восточной Грузии Персидскому государству. Столь высокая степень политико-правовой неопределенности, в которой на грани двух веков оказалось Картли-Кахетинское княжество – историческое ядро Грузии, явно лишала страну видимых исторических перспектив. Собственно о них, исторических перспективах, не очень заботились ни княжеский двор, ни феодальная знать. Разыгравшаяся в семье Багратидов свара, эгоцентризм тавадов, смешанный с особого рода национальной фанаберией, оставались главными причинами политического хаоса, в котором находилось Картли-Кахетинское княжество. Что касается Петербурга и Тегерана, то Георгиевским трактатом 1783 года и договором, состоявшимся между Павлом I и Георгием XII, Россия настолько далеко зашла в грузинском вопросе, что отступление в любом его виде было бы похоже на то, что Картли-Кахетинское княжество – кость, брошенная разъяренной Персии. Стоит подчеркнуть и другое. На фоне крупных внутренних и европейских проблем, стоявших перед Россией в начале XIX века, вопрос о судьбе грузинского княжества никак не мог относиться к сколько-нибудь значимым для Петербурга. Несмотря на это, Александр I свою государственную деятельность начинал с разрешения грузинской проблемы. При этом император, учитывая опасность, нависшую над Восточной Грузией, исходил из необходимости защиты прежде всего православия, являвшегося духовной основой российской государственности. В действиях Александра I, связанных с кардинальным решением грузинского вопроса, не было ни спешки, ни политической суеты, тем более «лицемерия», о котором иногда пишут грузинские историки. В основу решения проблемы присоединения Грузии к России был положен все тот же манифест, составленный Георгием XII и Павлом I. Главным, однако, был вопрос о судьбе царского престола в Картли-Кахетии, подвергавшийся тщательному обсуждению. Александр I передал его на рассмотрение Непременного Совета, на котором после первого обсуждения была создана Комиссия во главе с генералом К.Ф. Кноррингом. Детально ознакомившись на месте с положением, создавшимся в Восточной Грузии, Комиссия представила Непременному Совету доклад о Грузии. Такой же доклад был получен императором. На его основе состоялось второе обсуждение грузинского вопроса на Непременном Совете, на котором был сделан вывод о том, что Грузии угрожают не только геноцид со стороны Персии и междоусобицы тавадской знати, но и царский дом, охваченный династическими распрями. Но была еще одна важная политическая ситуация, влиявшая на решение судьбы царского престола, – это персидский сюзеренитет, к которому тесно был привязан Картли-Кахетинский царь. Сохранение царского дома, в котором наметился перевес сторонников проперсидской ориентации, значительно повышало правомерность притязаний Персии в Восточной Грузии. Правовое и фактическое присутствие Персии в Картли-Кахетинском княжестве ставило перед Россией вопрос не только о ликвидации царского престола, но и принципиально новом решении грузинской проблемы. Оно требовало от России объявления Восточной Грузии неотъемлемой частью Российской империи, и только это предоставляло ей право на вооруженную защиту народа, которому Персия угрожала физическим уничтожением. В том, собственно, и заключалась необычность присоединения Картли-Кахетинского княжества, что Россия, объявляя Восточную Грузию своей государственной территорией и вводя на ней губернскую администрацию, брала на себя в отношении этой территории особые обязательства. К числу таких обязательств следовало отнести содействие России в восстановлении «древних границ» Грузии. Сложность, однако, заключалась в том, что никто толком не мог указать на эти границы и тем более на правовое положение, согласно которому бы происходило возвращение «грузинских территорий». Естественно, обеими сторонами условие о восстановлении «древних границ», записанное еще в проекте «Манифеста» Георгия XII, понималось как предоставление России права на объединение средствами войны всех бывших Картвельских земель, присоединяя таким образом к Картли-Кахетинскому княжеству не только ранее потерянные им территории, но и весьма спорные. По существу, обязательством о восстановлении «древних границ» Россия брала на себя обязанность из одного грузинского княжества – Картли-Кахетинского создать новую на Кавказе страну под названием «Грузия». В своей политике в Закавказье Петербург твердо придерживался четкого выполнения своих обещаний.

Манифест о присоединении Картли-Кахетии к России, подписанный Александром I, вызвал в Грузии всеобщее ликование, поскольку, по словам И.Г. Чавчавадзе, выдающегося общественного деятеля и писателя, «наступало новое время, время покоя и безопасной жизни для обескровленной и распятой на кресте Грузии». Однако о вечных ценностях – безопасности народа, создании единой страны, сохранении своей духовной культуры, о которых писал И.Г. Чавчавадзе, меньше всего думали тавады и сонм грузинских престолонаследников, с молоком матери впитавших варварские формы персидской мизантропии. Кровавый геноцид Ага-Мухаммед-хана и угроза физического уничтожения грузин Фетх-Али-ханом здесь рассматривались как рядовые события. Во главу угла – в числе принципов шахской мизантропической идеологии – наряду с жесткой системой деспотизма грузинская знать ставила власть и собственность. В Петербурге достаточно полно были осведомлены об особом пристрастии грузинской знати к лихоимству, и не случайно в Манифесте о присоединении Грузии к России подчеркивалось, что «все подати с земли вашей» будут направлены в пользу самой Грузии, «каждый пребудет при преимуществах состояния своего... при собственности своей неприкосновенно», «царевичи сохранят уделы свои...» Но российское правительство, гарантировавшее грузинской знати феодальную собственность и привилегии, одновременно лишало ее традиционной для нее идеологии восточного деспотизма, в которой ненависть к зависимому человеку, насилие и жестокости над ним рассматривались как естественные средства усиления своей власти и увеличения собственности. Тавадов и царевичей не устраивал последний абзац российского Манифеста о присоединении Грузии, суть которого заключалась в следующем: «Наконец, да познаете и вы (грузины. – М. Б.) цену доброго правления, да водворится между вами мир, правосудие, уверенность как личная, так и имущественная, да пресекутся самоуправство и лютые истязания, да обратится каждый к лучшим пользам своим и общественным, свободно и невозбранно упражняясь в земледелии, промыслах, торговле, рукоделии, под сенью законов всех, равно покровительствующих». К такому уровню государственной жизни, предлагавшемуся Петербургом, Грузия явно не была подготовлена. Поиски привычных форм политического быта, исторически сложившегося здесь благодаря иноземному господству, привели большую часть тавадов и царевичей к шахскому двору. Царевичи Юлон, Александр, Парнаоз и грузинская аристократия укрылись под сенью Фетх-Али-хана. Отторжение российского императора, спасавшего грузин от «конечной гибели» и обещавшего «доброе управление», и появление представителей грузинской знати при дворе шаха, публично сулившего грузинскому народу физическое уничтожение, не было ни парадоксом, ни феноменом, вызванными экстраординарными историческими обстоятельствами. Это было проявлением всего-навсего повседневной данности, в которой все измерялось количеством собственности, и господствовавшей идеологической системы, ничего общего не имевшей с нравственностью христианского православия. Заняв Тифлис, Петербург столкнулся, с одной стороны, с ликованием народа, салютовавшего присоединению к России, с другой – с воинствующей оппозицией, требовавшей денонсации всех договоров между Россией и Грузией и угрожавшей огромной империи войной. В складывавшейся сложной обстановке, похожей больше на необычный политический маскарад, Россия начинала в Грузии совершать самые крупные и непоправимые ошибки, когда-либо отмеченные в ее политике на Кавказе. Одна из них – объявление Тифлиса не только губернским центром, но фактически главным городом всего Кавказа. Тем самым российская администрация, как военная, так и гражданская, вынужденная заигрывать с бывшими вассалами Персии, становилась доступной для местной знати, а иногда и управляемой ею. Не случайно среди первых были решения об отмене введенных в свое время Ираклием II ограничений феодальных прав тавадов. Губернские власти в Тифлисе образовали так называемое Верховное грузинское правительство, состоявшее главным образом из представителей свергнутой царской семьи и тавадов, придерживавшихся российской политической ориентации. Оно занималось в основном расширением феодальных привилегий знати, распределением земельной собственности и установлением новой феодальной податной системы. Решения Грузинского правительства рассматривались губернатором и, как правило, им утверждались. Благодаря присоединению Восточной Грузии к России местная феодальная знать получила мощную государственную поддержку, с помощью которой не только подчиняла себе новые массы населения, но и стремилась к территориальному расширению своего господства. Основным направлением феодальной экспансии явилась Осетия, в особенности ее южные районы, сопредельные с Грузией. Начало вооруженному вторжению в Южную Осетию с целью установления в ней феодального господства было положено Верховным грузинским правительством, состоявшим исключительно из представителей знати. В 1802 году оно обвинило осетин в разбойных нападениях на грузинские села и потребовало от российских властей в Тифлисе карательных мер в отношении Южной Осетии. Положение последней осложнялось тем, что в тот момент по Южной Осетии, протестовавшей в связи с восстановлением в некоторых ее селах феодальных прав грузинских князей Эристави и Мачабели, разъезжал царевич Юлон, сын Ираклия II, клеврет персидского шаха, и призывал местное население к войне против России. Об этом доносил российскому командованию генерал-майор Лазарев, хорошо знавший о политической деятельности царевича Юлона и о неповиновении южных осетин грузинским князьям. Зимой 1802 года подполковник Симонович с воинским отрядом вступил в Южную Осетию и достиг центральных районов осетинских обществ. Появление значительного вооруженного отряда российских войск, ставившего перед собой карательные задачи, не вызвало в Осетии военного конфликта. Позже, вспоминая об этой экспедиции, граф И.Ф. Паскевич отмечал, что русских солдат осетины встречали как своих избавителей, но, по оценке графа, «когда осетины увидели, что русские начали отдавать их на произвол помещиков», «привязанность их к русским заметно уменьшилась».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю