Текст книги ""Волкодав". Компиляция. Книги 1-6 (СИ)"

Автор книги: Мария Семенова

– Иди, – сказал ему старшина. – Позови Милованыча.

В это время к ним подошёл Атталик. Мальчишка показался Волкодаву значительно возмужавшим. Это чувствовалось не в осанке, не в ширине плеч, скорее – во взгляде, в выражении глаз.

– А мне отдашь, Волкодав? – спросил юный сегван. – Я старший сын кунса, и род мой никакому в этом городе не уступит!

Пряжки ремней не были особенно удобны для левой руки. Волкодав, повозившись, расстегнул их и протянул Атталику двое ножен – с боевым ножом и с мечом. Он знал: мальчишка скорее умрёт, чем позволит кому-нибудь прикоснуться к оружию. Тем более испортить его.

Стражники расположились возле двери и всю ночь приглядывали за Волкодавом сквозь дверную щель. Мало ли, вдруг примется колдовать, творить чёрное непотребство. Да и любопытно опять же.

Они видели, как венн, посидев немного на лавке, встал, очень осторожно стащил тёплую куртку и стал делать какие-то движения. Опытные воины сразу поняли, что он готовился к бою. То, что он совершал, наводило на мысль и о танце, и о священнодействии. Неторопливый танец постепенно усложнялся, становился грозней. Стражники прилипли к щели – приди старшина, узрел бы пяток согнутых спин. Волкодав словно встречал кого-то, наседавшего с оружием, вызывал его на удары, ловил их и отражал, потом вышибал из вражьей ладони меч… и добивал супротивника. Добивал жестоко и страшно, без малейшей пощады. И всё это – левой рукой.

Стражники отлично знали, каков боец был Лучезар. Сперва они полагали, что он шутя расправится с венном. Теперь посоветовались и переменили своё мнение. Поединок с одноруким навряд ли покажется Лучезару детской забавой. Им по крайней мере меняться местами с боярином совсем не хотелось.

Окошка в клети, даже волокового, не было: сруб располагался внутри насыпи под земляной стеной крома. Волкодав занимался своим делом в скудном мерцании лучины. Потом, к окончательному изумлению стражников, он медленно обратил в сторону светца развёрнутую ладонь. И огонёк, трепетавший на расстоянии двух аршин, погас, как задутый. До сих пор парни о таком только слышали. Самим видеть не приходилось.

Волкодав, которому светец был не особо и нужен, удовлетворённо кивнул в темноте. Вытащив загасшую лучину из железного расщепа светца, он загнал её между брёвнами – для Мыша. Завернулся в плащ и лёг спать.

Отец Волкодава не каждый день делал оружие, но сын помнил, как в гостевом доме рода останавливались славные воины, нарочно приезжавшие заказывать у кузнеца Межамира клинок знаменитой веннской узорчатой стали. Разборчив был Межамир. Никакая плата не побудила бы его создавать меч для злого, разбойного человека или богатого лодыря, возмечтавшего о драгоценной игрушке. Не всё продаётся за деньги, не всё покупается. Меч же – свят. В нём Правда Богов.

Лучшими кузнецами в древности и теперь были Серые Псы. Не бывало недовольных мастерством Межамира. Он же умел не только сварить чудесную сталь и обратить её в добрый клинок, он способен был ещё и показать всё, на что тот клинок был способен. Русоголового Межамирова первенца в такие дни из кузницы было не выгнать. Во все глаза смотрел за отцом, силился перенять науку, к которой его, по неразумной малости лет, пока что не допускали. Малец вовсе не мечтал заделаться витязем и следовать за боевым кнесом. Он будет кузнецом, как отец. Но разве может венн называться мужчиной, если не знает, с какой стороны у меча рукоять?

Он так ждал возраста мужества, мечтая дать строй и порядок обрывкам подхваченных знаний, постичь то необозримое в себе и вокруг, что даёт право называться воином и мужчиной…

В ночь разгрома Межамир погиб от стрелы, ударившей в спину. Его так и не взяли мечом, но, один против многих, он не уследил за стрелком, подобравшимся сзади. А сын кузнеца, когда справилась душа с первым отчаянием неволи, понял: ту стрелу, не иначе, направили милосердные Боги. Что сталось бы с отцом, начни Людоед добиваться от него рабской работы?.. В другой клетке сидел бы, напротив Тилорна?..

В каменоломне Серый Пёс изумил сотоварищей, заведя странное обыкновение: когда заканчивался дневной урок и измочаленные люди замертво оседали на каменный пол, чтобы кое-как прожевать безвкусную пищу и немедля уснуть, костлявый юнец принимался скакать туда-сюда, размахивая воображаемым мечом. Сначала в него швыряли обломками породы: громыхание цепей не давало уснуть. Потом однажды его подозвал молчаливый мономатанец с телом блестяще-чёрным, словно выточенным из камня кровавика. Рудничный кашель уже добивал его, догрызал последние клочки лёгких.

«Я был воином, – сказал он Серому Псу. – Смотри, как это делается у нас…»

Мономатанец умер через два дня. Он стал первым из многих наставников, встреченных Серым Псом за семь лет в неволе. Правда, их наука мало помогала ему в бесконечных драках с надсмотрщиками. Потому что воображаемый противник так же отличается от настоящего, как мысль о смерти – от Неё Самой. И ещё потому, что очень мало народов создало боевые ухватки в расчете на колодки и цепи, и Серый Пёс в то время о них даже не подозревал…

Ночью Мыш обнаружил под притолокой щель, выбрался наружу и отправился на охоту. Проснувшись перед рассветом, Волкодав спустил босые ноги на берестяной пол, тщательно расчесал волосы костяным гребешком, встал на колени и начал молиться. Вообще-то венны редко падали ниц перед своими Богами. Ибо Светлые Боги хотят, чтобы люди тянулись к ним ввысь, а не ползали на брюхе от страха. Но теперь Волкодав звал не Богов. Он разговаривал со своими наставниками. А наставник – это такой же человек, как ты сам, только мудрее и лучше. И оттого перед ним не грех склонить голову и колени.

Вернувшийся Мыш возбуждённо заверещал, повиснув над головой Волкодава. Венн подставил ему ладонь. К лапке зверька был привязан клочок берёсты, крепко перетянутый ниткой.

«Милый наш Волкодав! – с бьющимся сердцем разобрал он чёткие сольвеннские буквы. – Мы так любим тебя. Ты обязательно победишь. А за нас не беспокойся».

Подписи не было, но венн в ней не нуждался. Как ни убога была его грамотность, руку Ниилит он узнал бы из тысячи.

Никто никогда не присылал ему писем… Он захотел прочитать записку ещё раз, но строчки отчего-то расплылись перед глазами.

Середину торговой площади Галирада никогда не загромождали лотки и палатки. И деревянная мостовая здесь была не бревенчатая и даже не дощатая, как вблизи крома. Середину площади выстилали дубовые шестиугольные шашки. Там висело на двух столбах звонкое било, которым призывали народ несправедливо обиженные. Там, на разостланном ковре, помещался столец государыни кнесинки, когда она принимала вновь прибывших купцов. Там ставили свой помост жрецы, возвещавшие истины Богов-Близнецов. Там совершался и суд, если речь шла о деле значительном. Не о простой тяжбе, как тогда у Волкодава с Варохом.

Сегодняшнее дело, без сомнения, требовало присмотра Богов. И, конечно, присутствия всех горожан от мала до велика. Безродный телохранитель кнесинки обвинял знатного боярина в умысле против молодой государыни. И даже вызвал его на поединок, хотя у самого – все это видели – правая рука висела в лубке. Крепко, значит, веровал и в себя, и в свою правоту. Что-то будет!..

Людей, точивших зуб на Лучезара Лугинича, в городе было предостаточно. Зато нелюдимый венн, как это ни удивительно, успел приобрести горячих сторонников. И в вельхском конце, и на ремесленных улицах, и среди городской стражи. И даже в дружине. Народ ещё до рассвета запрудил торговую площадь. Молодёжь, как водится, запаслась калёными орехами и печеньем. Тех, кто не захватил из дому, рады были снабдить смекалистые лотошники. Старики вынесли складные скамеечки. Люди ждали.

Как только поднялось солнце, со стороны крома показалось торжественное шествие. Самым первым, на любимом гнедом жеребце, рысил Глузд Несмеянович, мрачный как туча. Следом за кнесом – боярин Крут и избранная дружина. Посреди дружины ехали двое поединщиков. Лучезар на своём вороном, с Канаоном и Плишкой в оруженосцах. И Волкодав на Серке. Атталик, сосредоточенный и бледный после бессонной ночи, вёз его меч. Ночью мальчишка отважился выдвинуть его на полпальца из ножен и рассмотреть узор на чудесном клинке. Теперь он боялся, как бы Боги не прогневались за своеволие. Хорошо хоть, что не дерзнул прикоснуться! Воительница Эртан сохраняла круглый красный щит работы мастера Вароха. Щит, правда, ехал на площадь больше для порядка и красоты. Чтобы держать его в схватке с врагом, требуется рука. А рука у Волкодава нынче была одна.

Волкодав плавно приподнимался и опускался в седле, стараясь не растрясти больное плечо. И так сейчас мало не будет, зачем вередить зря. Он зорко обшаривал взглядом толпу, ища знакомые лица. Знакомых лиц пока было немного. Разве что мальчишка-булочник с лотком на ремённой перевязи. Те, кто в самом деле собирался пожелать ему удачи в бою, наверняка уже обосновались на площади. Волкодав искренне удивился, заметив, что ему махали руками люди, с которыми он ни разу даже не здоровался. Он поразмыслил и приписал это всеобщей нелюбви к боярину Лучезару.

Галирадские жрецы не посягали на непременное посредничество между людьми и Богами. Они лишь вычертили на шершавой мостовой площади ровный круг для поединка, вычертили дубовым углём, нарочно принесённым из святилища в маленькой жаровне. Народ только диву давался: жрецы, молодой и постарше, брали рдеющие угли голыми пальцами и не обжигались. Место Божьего Суда должно было быть чисто. А злая сила, как известно, ничего так не бежит, как огня, железа и доброго дуба.

Выехав на площадь, поединщики спешились и встали перед кнесом, уже занявшим подобающее место на красном стольце. Волкодаву показалось, что Глузду Несмеяновичу было одинаково тошно смотреть и на него, и на Левого. Уж чего тут не понять! Является висельник из тех, о ком в Галираде говорят никто и звать никак, и заявляет, будто человек, которого ты вырастил у себя на коленях, вздумал против тебя умышлять. Да ещё берётся это доказывать!..

Кнес кивнул Круту, и боярин стал говорить.

Многие из горожан вчера ходили на берег, остальные были подробно наслышаны. Однако Правда требовала подробно огласить дело. Крут напомнил народу, как собирали для кнесинки охранный отряд, как поставили Лучезара над ним воеводой. И о том, как молодая государыня наняла себе в телохранители венна, именуемого Волкодавом. И пожелала, чтобы он непременно сопровождал её в путешествии.

– Тогда уже, – сказал Крут, – было видно, что у этих двоих друг дружке доверия ни на грош. Боярин при всех называл венна вором, а венн отказался взять в подручные людей, которых привёл Лучезар Лугинич…

Волкодав высмотрел в толпе пятёрку своих домочадцев, а рядом с ними – дюжих унотов мастера Крапивы, и на душе полегчало. Он попробовал мысленно потянуться к друзьям и вновь, как в достопамятный день отъезда, ощутил тёплое прикосновение разума Ниилит, а потом и Тилорна. Они изо всех сил желали ему победы. И очень боялись за него, хотя пытались этого не показать.

Правый между тем прочитал людям письмо Лучезара. В народе послышался возмущённый ропот. Наверное, кому-то письмо показалось бессовестно лживым. Или, наоборот, убедительным. В конце концов, оно ведь и самого государя кнеса почти убедило. Волкодав слушал равнодушно. Ещё не хватало выходить из себя перед боем.

Крут поднял руку, призывая галирадцев к тишине и порядку, и стал читать письмо Винитара, пояснив, что это самое послание хотели выкрасть дорогой. Письмо оказалось примерно таким, какого и ожидал Волкодав. Винитар беспристрастно излагал всё, чему сам был свидетелем. А также показания пленных разбойников – то, что они кричали под пыткой, прежде чем их побросали в Препону. Письмо не давало оснований в чём-либо обвинять Волкодава, зато бой у моста был описан, пожалуй, даже с прикрасами: здесь Винитар воспользовался рассказами очевидцев. Из подозрительного письмо содержало лишь упоминание о мече, который некто якобы пообещал вернуть разбойничьему главарю.

– Речь идёт о твоём мече, Волкодав? – спросил Правый. – Он ведь принадлежал раньше Жадобе?

Волкодав немного подумал, потом хмуро ответил:

– Ты стоял у трона государыни, когда она творила суд об этом мече.

Пришлось Круту напомнить людям и кнесу ещё и о том, как мастер Варох «признал» в Волкодаве Жадобу и что из этого получилось:

– Государыня оправдала венна и сказала, что отныне видит этот меч в хороших руках.

Глузд Несмеянович сидел молча, но Волкодав отметил про себя, что ладонь кнеса то гладила дубовый поручень стольца, то стискивала его так, что крепкое дерево готово было растрескаться. Боярин Лучезар был полон такого достоинства, словно это его, а не Волкодава пытались несправедливо винить. Венн внимательно следил за ним взглядом, ловя малейшие приметы, способные поведать ему о телесном здоровье и намерениях Лучезара. И вскоре убедился, что верные отроки всё-таки передали якобы постившемуся вожаку чашу вина и крупинку серого порошка. Одну-единственную. Чтобы до предела обострились чувства и разум, а каждый мускул заиграл убийственной силой. То-то плечи боярина бугрились под плащом так, словно он полночи упражнялся с мечом. Когда Лучезар мельком встретился с ним взглядами, Волкодав окончательно понял, что не ошибся. Налитые кровью глаза и зрачки, как две булавочные головки. Волкодав ещё по каторге помнил, на что способен человек в таком состоянии.

Третий раз в одно лето дерусь на Божьем Суде… – подумалось венну. Но впервые – за свою честь. Хотя это с какой стороны посмотреть…

Глузд Несмеянович поднялся на ноги, и народ заволновался. Началось!..

– Боярин, – обратился кнес к Лучезару. – Ты знатного рода и можешь потребовать замены себе на бой против этого человека. Желаешь ли ты замены или предпочтёшь сам отстаивать свою правоту?

Плишка и Канаон одновременно посунулись вперёд. Волкодав казался им, верно, противником как раз по зубам. Но Лучезар ответил:

– Моя честь такова, что её не может нарушить прикосновение безродного человека и негодяя. Я сам отплачу ему за сестру.

Волкодав изумлённо спросил себя: неужели Лучезар до такой степени презирал Богов и ни во что не ставил Их Суд?.. Потом вспомнил: приверженцев серого порошка трудно было мерить аршином здравого разума. Чего доброго, Лучезар вправду уверил себя, будто не он, а Волкодав продавал разбойникам «сестру» и обрекал её смерти!

Кнес между тем повернулся к бывшему телохранителю дочери и сказал:

– Ты, Волкодав, ещё не оправился от ран. Ты тоже можешь возложить своё дело на другого бойца.

Венн переступил с ноги на ногу и произнёс слова, которые галирадцам суждено было запомнить надолго:

– Я буду биться сам, государь. И пусть неправого покарает его же собственный меч.

У Лучезара был отличный и очень дорогой клинок знаменитой нарлакской работы, обоюдоострый и почти в два локтя длиной. На лезвии стояло клеймо славного мастера, рукоять переливалась цветными камнями, привезёнными с Самоцветных гор. Волкодав взялся бы сказать, с какого именно прииска. Достойный меч для знатного человека. Самому кнесу не стыдно было бы носить такой у бедра. Хорошее оружие – первейшее дело для воина. Волкодаву, впрочем, доводилось видеть, как настоящие мастера выходили против железного боевого меча, держа всего лишь деревянный учебный, – и побеждали. Здесь, понятно, всё было иначе. Когда воины вроде Волкодава и Лучезара сходятся дружески размять кости, это очень красиво. Когда они бьются насмерть, это тоже красиво. Но ещё и ужасающе страшно.

Народ стоял очень тихо и смотрел во все глаза, временами забывая дышать. У многих непроизвольно ходили ходуном плечи. Лучезар сразу занёс меч двумя руками и прыгнул вперёд, желая покарать венна за самонадеянность. Волкодав отвёл удар, направив его в сторону и вниз, – из более слабой ладони выскочила бы рукоять. Лучезар удержал. И уже сам перехватил меч венна, устремившийся к шее. Узорчатое лезвие лишь оставило на его плече неглубокий порез.

Оба дрались обнажёнными по пояс, без щитов и доспехов. Того требовал обычай, когда звали Богов судить чью-то жизнь или смерть. Лучезар, отлично сложенный и поджарый, был сыт, силён, подвижен и гибок. Волкодав ещё не отделался от повязок, и правая рука была плотно притянута к телу. Волосы, повязанные тесьмой, липли к потной спине. Каждое столкновение мечей отзывалось тошнотворной болью, от которой дрожали колени. Но Волкодав был прав.

…Когда Мать Кендарат сжалилась над саженным «малышом» и взялась его вразумлять, он вскоре убедился, что ухватки благородного кан-киро невероятным образом сочетались с веннскими, предназначенными для вооружённой руки. Он сказал об этом жрице, и та нисколько не удивилась. Люди разных племён различаются внешне, но внутри устроены одинаково, сказала она. Открытие Волкодава не заинтересовало её. Вера Богини Кан не одобряла оружия. Настырный ученик, однако, продолжал что-то изобретать…

Мыш блаженно спал, повиснув вверх лапками на деревянной рукояти щита, который держала воительница Эртан. Она загодя опоила зверька маковым отваром, подмешанным в его любимое молоко. Нечего ему лезть не в своё дело и мешать Волкодаву.

Вельхинка во все глаза следила за поединком, временами стискивая кулаки и забористо ругаясь сквозь зубы. Ноги отказывались стоять на месте, тело порывалось «помогать» Волкодаву справляться с ударами боярина. Спустя некоторое время Эртан начала узнавать приёмы, которыми ещё на плоту сокрушал её Волкодав. Только тогда они всего лишь танцевали. Не более.

Она поняла, что разведка окончилась, когда узорная сталь снова перехватила нарлакский клинок Лучезара, заставив его вычертить в воздухе замысловатые спирали и косо, с глухим стуком врубиться в дубовые шашки мостовой. Лучезара выручила быстрота. Менее проворный искалечился бы, налетев на рукоять животом. Меч Волкодава взвился над его спиной… и опустился плашмя, сшибив боярина с ног.

Мать Кендарат оставила Волкодава, когда он пошёл сводить счёты с Людоедом. Ей жаль было покидать полюбившегося ученика, но и вступить вместе с ним на путь мести и крови она не могла. Ради её памяти Волкодав теперь давал шанс врагу, не стоившему пощады. Но только один. Второго не будет.

Эртан ни о чём не договаривалась с венном заранее. Она просто поняла, что он сделал. И почему. Наитие снизошло на неё, и она крикнула:

– Меч не служит неправому! Повинись, Лучезар, останешься жив!

Лучезар мгновенным прыжком взвился на ноги, выдернул меч из мостовой и снова бросился на Волкодава.

Венн ждал его, стоя возле черты. Он не был ранен и даже не слишком запыхался, но сквозь повязки на руке и груди проступила свежая кровь. Боль наверняка его мучила, но он ничем этого не показывал. Меч Лучезара свистнул низом, коварно метя ему по ногам. Пусть-ка попрыгает. Волкодав, не отвечая, легко взвился на полтора аршина вверх. Бешеный замах пропал впустую, Лучезара развернуло боком, и венн ещё в прыжке успел крепко достать его ногой. Боярин потерял равновесие, но опытного воина смутить было трудно: он мягко перекатился через плечо и сразу вскочил. Кто-то из его сторонников зашумел, возмущённый действиями Волкодава. Они могли шуметь сколько душе угодно. В Божий Суд не смеет вмешиваться никто. Священный круг не принадлежит этому миру. В нём живут лишь поединщики и два их меча. И Правда Богов.

Когда Лучезар, униженный и утративший терпение, в очередной раз метнулся вперёд, Волкодав… внезапно положил свой меч наземь. Люди ахнули. Многим показалось, будто он просто шагнул вперёд, под удар. Вряд ли кто, кроме Эртан, видел, что он сделал на самом деле. Точно так он поступил на плоту, когда в самый первый раз попросил ударить его. Он словно проплыл по воздуху вбок, уходя от опускавшегося меча. Он оказался справа от Лучезара, плечо в плечо. Разворот на левой ноге… Пальцы, годившиеся завязывать узлом гвозди, обхватили кисть Лучезара вместе с рукоятью меча. Шаг в сторону и назад. Боярина подхватила и повлекла вкруговую сила, порождённая его собственным яростным размахом. Шаг вперёд, плавное движение кисти…

Было слышно, как у Лучезара затрещало запястье, мгновенно ослабевшие пальцы безвольно обмякли, и самоцветная рукоять перешла в ладонь Волкодава. Давать Лучезару ещё какие-то возможности?.. Венн и так уже совершил подвиг милосердия, вовсе ему не присущего. Неужели старая жрица, случись она здесь, попыталась бы что-то объяснять человеку, с такой лёгкостью топтавшему жизни других?..

Глубоко в сердце Волкодав знал: попыталась бы. А ему ещё попеняла бы – не пожалел Лучезара, не вразумил, не отвёл от серой отравы!.. Волкодаву до таких духовных высот было далеко.

Всё произошло в доли мгновения, без задержек и раздумий, одним непрерывным движением. Рукоять нарлакского меча переменила владельца, но клинок всего лишь дочертил дугу, затеянную самим Лучезаром. Тяжёлая отточенная сталь разорвала боярину горло и рассекла шейные позвонки. Тело, ещё не понявшее собственной смерти, жутко забилось, поливая кровью дубовые шестиугольники. Волкодав остался стоять, держа в руке меч Лучезара. Справедливый меч всегда карает неправого. В том числе и собственного хозяина.

При виде смерти толпа ахнула, задышала, качнулась назад, потом снова вперёд. Раздались крики. Волкодав слышал их смутно. У него гудело в ушах, перед глазами расплывались бесформенные багровые пятна. В груди жгло. Он безразлично подумал, что этак недолго и помереть. Вот некстати пришлось бы. Он знал свою правоту и не мог проиграть бой. Он знал и то, что победа должна была дорого ему обойтись. Потому что даром в этом мире не даётся вообще ничего, кроме родительской любви.

Волкодав слегка удивился тому, что ещё стоял на ногах, и здраво подумал, что это, не иначе, сказывалось возбуждение поединка. Он забрал свой меч, перешагнул угольную черту, до которой уже добрались струйки растёкшейся крови, и пошёл навстречу Эртан. Ему казалось, будто он шёл необыкновенно прямо и ровно, но люди видели, что он шатался, как пьяный. Эртан бросилась навстречу, забыв уронить никому не нужный щит. Ей оставалось каких-то два шага, когда Волкодав неуклюже повалился на колени, и кашель, рвущий нутро, пригвоздил его к мостовой.

 
«Что в когтях несёшь ты, друг симуран?
Что за чудо из неведомых стран
На забаву любопытным птенцам?
Расскажи мне, если ведаешь сам!»
 
 
«Я в диковинную даль не летал,
У порога твоего подобрал.
Прямо здесь, в краю метелей и вьюг…
Не большая это редкость, мой друг».
 
 
«Что же это? Удивительный зверь?»
 
 
«Нет, мой друг. Не угадал и теперь».
 
 
«Может, птица с бирюзовым хвостом?»
 
 
«Ошибаешься: невольник простой.
Он бежал, но не удался побег.
Одеялом стал нетронутый снег.
Горный ветер колыбельную спел…
Этот парень был отчаянно смел».
 
 
«Так спустись скорее, друг симуран!
Мы согреем, мы излечим от ран!
Не для смертных – в поднебесье полёт.
Пусть ещё среди людей поживёт!»
 
 
«Нет, мой друг, тому уже не бывать.
Вы отца его сгубили и мать,
Самого не выпускали из тьмы…
Хватит мучиться ему меж людьми.
Он довольно натерпелся от вас,
И никто не оглянулся, не спас.
Ни один не протянул ему рук…
Слишком поздно ты хватился, мой друг».