Сколько ты стоишь? (сборник) (СИ)

Текст добавлен: 6 марта 2019, 22:00

Текст книги "Сколько ты стоишь? (сборник) (СИ)"

Автор книги: Мария Сакрытина

Жанр:

Любовно-фантастические романы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Дэниелу не становится лучше. Он ничего не может делать самостоятельно – не сиделкой я себя видела, когда мечтала о нём. Но я ухаживаю за ним так же трепетно, как три года назад – за Тишей. На нас косятся слуги, лорды из моей свиты, гвардейцы. Мне плевать. Я сама кормлю его, мою, рассматриваю синяки – и утраиваю сумму за голову того врача. Ночью слушаю мерное дыхание и вспоминаю чьё-то мудрое изречение, выученное ещё в школе: нет ничего хуже исполнившейся мечты.

Действительно, нет.

* * *

Если бы только я была сильнее. Если бы только смогла уйти, забыть и жить свободно. Я должна была, знаю.

Наркотик хуже стен темницы. Из неё хотя бы можно выбраться.

Я наблюдаю, как врач осматривает Дэниела, слушаю, как он диктует ученику рецепт какого-то лекарства, и очень остро понимаю, что мне ни одно лекарство уже не поможет. Это как шагнуть в пропасть – зная, что шагаешь именно в пропасть и делая это с улыбкой.

Я провожу рядом с Дэниелом всё свободное время. Я не пускаю к нему Тишу, она даже не знает, что её дядя жив, что он вернулся. Пусть лучше так, чем видеть его таким.

Я всё ещё надеюсь, что ему станет лучше, но дни идут, а рука Дэни так же холодна в моей руке, и взгляд так же пуст.

Мне страшно и больно смотреть на него, чужого и холодного.

А Тиша улыбается принцу Фиделии, младшему брату того, за которого чуть не вышла замуж я. Мальчик мил, хорош собой и не кажется достаточно сильным, чтобы быть помехой. Он очень старается понравиться вейстерской королеве. Я наблюдаю с балкона, как они гуляют в саду, два голубка, юных и чистых. Глаза Тиши счастливо сияют, и я не понимаю, что удерживает меня от благословения их помолвки.

Наверное, я просто вижу ворона, спрятавшегося за перьями голубя в фидельском принце. Тиша всегда будет желанной добычей для таких воронов, невинная голубка. Как она сможет править?

Мысль свернуть голубке шейку раньше, чем это сделает кто-то другой, мелькает в голове, и я усмехаюсь.

Не смогу. Мне нравится делать эту девочку счастливой – её так легко радовать, и её радость так искренна. Она смотрит на меня сияющими глазами Эрика, улыбается, как должен улыбаться Дэниел – и мне становится теплее. Я успокаиваюсь.

Теперь я понимаю, что Дэни имел в виду тогда, в карете по пути в Озёрный край три года назад. Мне жаль, что я понимаю это слишком поздно – но не настолько поздно, чтобы не наслаждаться обществом кроткой искренней Тиши, чистой, как роса.

И я держу фидельское посольство так долго, как только можно, и день за днём наблюдаю, как принц играет для моей девочки превосходный спектакль. «Моей девочки», надо же…

Это днём. А ночью я обнимаю неподвижного равнодушного Дэниела и хочу убить всех, всех до единого, сделавших его таким.

Но тогда надо начинать с себя.

Я получаю то, что хочу. Всегда – но не в случае с Дэни.

Шиповник отцвёл – я взяла за правило приносить в спальню Дэниела цветы. Однажды мне показалось, что в его взгляде появилось какое-то выражение, отблеск интереса, как солнечный луч в пасмурный день. И на мне тогда был венок из шиповника. А потом цветы стали традицией – только менялись от месяца к месяцу. Простенькие ромашки, гордые астры, высокомерные гиацинты. Когда земля укрылась снегом, я ставила в вазу веточки ели, а на новогодье украсила их омелой.

Тогда, в прощальную ночь умирающего года, под музыку из танцевальной залы, где вместе с подругами плясала Тиша, под фейерверк и радостный гомон с дворцовой площади Дэниел впервые осмысленно посмотрел на меня. Он не мог ещё говорить – или не хотел? И взгляд сначала был растерянным – я поняла, что он меня не узнаёт. И даже почему-то обрадовалась.

Дэни моргнул растерянно – а потом во взгляде возникла знакомая усталость. Холодные пальцы дрогнули в моей руке – и Дэниел отвернулся, снова уставился в стену, но уже осмысленно. Просто чтобы меня не видеть. И это было красноречивее любых слов.

* * *

Тише он радуется. Я позволяю им увидеться утром после новогодья – и врач потом насколько можно почтительно выговаривает, что поступила я глупо, что это могло закончиться сердечным приступом или того хуже.

Да нет, конечно. Разве что у Тиши хватит сил задушить дядю. Но сколько я ни кормлю эту былиночку, сколько ни заставляю упражняться с луком или кинжалом, сильнее девчонка не становится. Да и с оружием у неё не ладится. Некоторые просто рождаются не-войнами, так уж есть, и это не изменишь.

Я стою у окна и искоса смотрю, как отчаянно Тиша жестикулирует, как пытается отвечать ей дрожащими пальцами Дэниел, и думаю, что ещё немного, и в этой идиллии мне не будет места.

Мне никогда не было в ней места. Но раньше меня это не волновало.

Не знаю насчёт сердечного приступа, но после новогодья Дэниел выздоравливает быстрее – и день, которого я боюсь, день, когда к нему возвращается голос, наступает.

К этому времени Дэни уже может ходить – и фидельский принц уезжает домой, мальчишка с приклеенной к губам улыбкой. Теперь Дэниел гуляет под руку с Тишей в саду – и я смотрю на них с балкона. Меня тянет к ним, как к наркотику, но теперь мне уже мало просто дёргать их за верёвочки, как марионеток. Мне хочется искренности, жизни.

Как, наверное, того же хотелось Эрику после нашей свадьбы.

Я приглашаю Дэниела в свой кабинет – большая часть того, что требуется обсудить, касается политики. Род Глэстеров восстановлен в правах, но Дэниел не может распоряжаться привилегиями лорда, пока считается недееспособным. Раньше это было необходимо, потому что любой мало-мальский интриган, любая придворная крыса могла воспользоваться им, безвольной куклой. Сейчас я вижу, что Дэниел приходит в себя. Теперь он отдаёт отчёт своим поступкам.

Мы сидим друг напротив друга, разделённые письменным столом Эрика. Передо мной лежат свитки с дарственными короны, заключения придворного врача, а так же – высочайший указ, по которому Глэстеры снова входят в десятку лучших родов. И я стараюсь смотреть на эти свитки, на поблёскивающие в уголках печати, а не в лицо Дэниелу. Он теперь красив почти как раньше. Почти такой, каким я его помню. Только перчатки на руках без мизинцев – и шкатулки Эрика на моём столе, у меня перед глазами.

Я молчу, потому заговаривает Дэниел.

– Госпожа, – его голос всё так же чудесен. Так же он говорил мне: «Елена, любимая» – в борделе, когда я приказывала. – Когда я должен приступать к своим обязанностям?

Я гляжу на свиток с указом и усмехаюсь.

– Завтра. Или сегодня вечером, если у тебя достаточно сил.

– Достаточно, – насквозь фальшивый голос, фальшивое обещание, фальшивая страсть. – Что ты желаешь, моя госпожа? – Дэниел протягивает руку к моей руке.

Я откидываюсь на спинку кресла и, не поднимая взгляда, кладу в его руку свиток с указом.

– Прочти.

Мгновение его рука со свитком не двигается – и воздух в комнате будто застывает, словно время останавливается. Я замираю на вдохе.

И только огонёк свечи пляшет, пляшет, бросая тени по стене.

Дэниел берёт свиток, раскрывает, читает. Тишина наполняется звуками – треском огня в камине, шелестом дождя в окно, тиканьем часов.

Я тру глаза, потом виски. Тянусь к кувшину с вином, наполняю два кубка. Один оставляю на столе, второй подношу к губам.

Вино горчит, как украденный поцелуй.

– Госпожа, что это значит? – тихо спрашивает Дэниел, и теперь его голос настоящий – растерянный, усталый.

Облизываю губы – в вине маячит моё отражение, пурпурное. Королевский цвет.

– Что ты снова ви Глэстер, – я протягиваю ему оставшиеся свитки. – Тебе нужно только подписать прошение Совету, но это пустая формальность. Заочно они эту просьбу уже удовлетворили, вот, здесь их подписи.

Снова тишина, гулкая на этот раз, удивлённая.

Я медленно пью вино.

– Госпожа, зачем это тебе?

Хороший вопрос. Я и сама им задаюсь. И поэтому сейчас отвечаю уклончиво:

– Ты дядя королевы. Конечно, ты должен быть лордом.

– Зачем это тебе? – настойчиво повторяет Дэниел.

Я поднимаю голову. Мы смотрим друг на друга, и пламя свечи бросает вокруг тени – как будто Дэниел единственный источник света в комнате.

Нет, это свеча стоит рядом с ним.

Дэниел отдаёт мне свитки.

– Не нужно, госпожа.

Я смеюсь – тихо, горько.

– Отказываешься? От свободы отказываешься? Не глупи, Глэстер.

Он улыбается – почти незаметная, но такая яркая улыбка.

– Ты это называешь свободой, госпожа? Я в твоей власти. Тиша в твоей власти. Мы оба здесь, и мы оба несвободны. К чему эти игры? Это, – он всё-таки берёт меня за руку, невесомо целует пальцы. А я остро чувствую шёлк перчатки вместо кожи, – будет честнее.

Я протягиваю вторую руку ладонью вперёд и не даю ему перегнуться ко мне через стол.

– Не надо, Дэниел. Ты свободен. Подпиши прошение – и клянусь, ты полностью свободен. Если хочешь, оставайся, но как лорд, как должно быть. Хочешь – уезжай. С Тишей ничего не случится, что бы ты ни выбрал. Ты свободен, я клянусь.

Какое-то время он смотрит на меня изучающе. И, посмеиваясь, берёт перо.

– Как хочешь, госпожа. Если тебе нравятся такие игры…

– Это не игра, – начинаю я, но Дэниел отворачивается, склоняется над прошением.

Смотрю, как он расписывается, и невольно вспоминаю, как таким же росчерком пера он отказался от меня.

А ведь правда – зачем все эти реверансы? Вот он, мой наркотик, моя услада и удовольствие. Протяни только руку.

Тогда я закончу как Эрик.

Огонёк свечи вздрагивает, когда я отворачиваюсь.

– Вы свободны, милорд. Доброй ночи.

– Доброй ночи, Ваше Величество, – точь-точь копирует мой тон Дэниел, и я усмехаюсь.

– Я не королева, герцог. Я только протектор при вашей племяннице. Вы можете звать меня по имени – Елена.

– Только, – повторяет он, вставая вслед за мной. – Доброй ночи, Ваше Величество.

Я смотрю, как за ним закрывается дверь. Залпом осушаю кубок и наливаю ещё.

Его вино, нетронутое, так и стоит на столе рядом с подписанным прошением. Свеча в панике мечется, когда я прохожу мимо и швыряю кубок в камин. Яркая вспышка, довольное урчание огня и требовательный стук капель в окно. И мои слёзы по щекам.

Надо ещё вина. Тогда плакать будет легче.

Тогда мне ненадолго станет спокойнее.

* * *

Очень ненадолго.

Тиша льнёт к нам обоим. Кто-то из герцогов дарит ей алмазный гарнитур – безделица, но искусно сделанная. Девочка играет с алмазами и примеряет новое платье, сшитое ко дню рождения. Красивая, лёгкая бабочка, танцует у зеркала. У неё прекрасно получаются танцы – так легко, как никогда у меня.

Я поправляю сбившуюся шаль и жестами объясняю, что королеве следует успокоиться. Тиша перебивает – беззвучно хохочет и пляшет пальцами, пляшет, пляшет… А я ловлю удивлённый взгляд Дэниела. Интересно, как скоро заботливый дядя объяснит племяннице, что опекуншу в моём лице стоит не любить, а остерегаться?

Мы вместе выходим в бальную залу. Гремит музыка – и одна только Тиша не морщится, потому что не слышит. Иногда я ловлю себя на зависти – её мир тих, беззвучен, зато она видит больше меня. Это всегда меня удивляет.

Тишу приглашает на танец юный герцог Вильям. Я смотрю на Дэниела, тот улыбается – и поворачивается к леди Диане, ей протягивает руку. Я помню эту «кошечку» в борделе, помню её масленые глазки – такие, как сейчас. Они танцуют, Диана и Дэниел. Диана выгибается в руках Дэниела, краснеет, когда он что-то шепчет ей на ушко.

Отказываюсь от чьей-то руки, отворачиваюсь, хватаю бокал с искристым вином и выхожу в сад.

Что ж, Дэниел свободен. Я сама его освободила.

Тиша находит меня через полчаса. Я возвращаюсь за ней в бальную залу – потому что так надо, потому что я леди-протектор, я должна быть сильной. И неважно, что мои доспехи уже давно пробиты. Кого это, в конце концов, волнует?

Да, теперь я знаю, что такое одиночество.

Дэниел развлекается, как только может – с его губ не сходит фальшивая улыбка, фальшивый смех звенит, вплетается в музыку, фальшивая страсть сверкает в глазах.

Устало напоминаю себе, что нужно найти ему камердинера. Когда новоиспечённый герцог Глэстер свалится, пьяный, от усталости – кому-то надо будет отвести его в спальню. Его спальню, а не одной из этих кошечек.

Серая мышка не вмешивается на этот раз. Теребит сапфировое ожерелье, потом вспоминает, что она у всех на виду, отдёргивает руку. И уходит задолго до конца бала.

– Хорошо отдохнули, герцог? У вас не болит голова? – спрашиваю я, встречая Дэниела в саду на следующий день.

Мой взгляд упирается в слишком откровенное декольте юной «кошечки», висящей на руке Дэни.

– Прекрасно, королева. А вы?

– Дэниел, что ты делаешь? – не выдерживаю я, наткнувшись на него в комнатах Тиши. Слава богу, одного на этот раз. – Что ты делаешь со своей репутацией? Ты же родной дядя королеве!

Он смеётся, весело и, кажется, искренне.

– Королева, – повторяет, целуя мою руку. – Все здесь знают, кто я на самом деле. О какой репутации речь? Я был шлюхой, я ей останусь. Только теперь бесплатной.

– Зачем ты так говоришь? Это неправда, – шепчу я, но он слышит.

– Правда. Я же говорил, будет честнее, если я буду принадлежать только тебе. Но ты любишь делиться игрушками, да? Пусть так. Скажи, как тебе нравится, Елена, – я вспыхиваю, когда он называет моё имя. Как девочка, как наивная дурочка. Как Тиша. – Скажи, чего ты желаешь.

– Я люблю тебя, – мой шёпот еле слышен, но в комнате так тихо…

– Мне нужно сказать тебе то же самое? – сладко говорит Дэниел. – Подожди, сейчас… Я люблю тебя, Елена.

Я размахиваюсь – пощёчина звенит. Как звенит смех Дэни.

– Ещё, моя королева?

– Не играй со мной! – шиплю я, и Дэниел фыркает:

– Нет, госпожа, играть – твоя привилегия.

Нас прерывает вернувшаяся с прогулки Тиша. Она смотрит на нас громадными глазищами, и я отворачиваюсь, не в силах видеть взгляд Эрика на лице слабенькой глухонемой девчонки.

* * *

Обстановка при дворе меняется. На шахматной доске появляется ещё одна фигура – Дэниел ви Глэстер – и его считают ферзём, как и меня – королевой. Нас очень быстро стравливают друг с другом.

Дэниелу плевать на политику, это видно. И мне приходится слать к нему шпионов – чтобы его не отравили, чтобы не увезли в укромный домик где-нибудь у реки или в чаще. Чтобы потом на стол ко мне или Тише (а скорее, Тише) не легло письмо с требованиями.

Но я слишком отвлекаюсь на это, и то, что происходит на празднике годовщины коронации, становится неожиданностью даже для меня.

Тиша принимает подарки и поздравления. Я сижу на троне слева от неё, наблюдая, как воркует Дэниел с расфуфыренной, как сорока, дочкой графа Кантийского.

И краем глаза замечаю характерный блеск стали среди придворных.

Арбалетный болт вонзается в спинку трона Тиши, а саму девчонку, ошеломлённую, я толкаю себе за спину. Ловлю полный ужаса взгляд Дэниела.

– Стража!

Гвардейцы смотрят на меня, но не двигаются. Я сжимаю руку Тиши.

– Стража! Защищайте королеву.

– Которую? – усмехается капитан гвардейцев, стоящий неподалёку от трона, и мой взгляд мечется от него к неприметной плите в стене – тайному ходу.

К трону выходит герцог Вильям, юнец в шейном платке с гербом моего рода. Указывает на меня и объявляет:

– Слава королеве!

И его гвардейцы слаженно шагают к возвышению трона.

Тиша шумно дышит, цепляется за меня. Я отступаю вместе с ней, впечатываю девчонку в стену и наощупь ищу неприметный рычажок.

– Опомнитесь, герцог, у вас в глазах двоится? Королева у вас одна, вы говорите с протектором. Или хотите на кол за измену?

– Вейстеру не нужна королева-марионетка, – говорит сводный брат Вильяма граф Верди, тоже выходя вперёд. – Хватит нам и одной женщины. Отойдите, Ваше Величество.

– Назад! – кричу я и ему, и гвардейцам. – Стража! Защищайте королеву! Вы ей, чёрт возьми, присягали!

– Кому из вас? – улыбается капитан гвардейцев, делая знак своим людям оставаться на местах. А стражники герцога Вильяма идут к нам – но я уже нащупала рычаг.

Тиша проваливается вниз, на пахнущую пылью и плесенью лестницу, тянет меня за собой. Еле успеваю нажать рычаг снова, и плита вовремя задвигается, отсекая нас от блещущего сталью тронного зала.

Потом я тащу испуганную Тишу по коридору. Забывшись, говорю ей, что сейчас мы выйдем в главном вейстерском храме – и что она должна держаться позади меня, всегда позади.

Потом быстро перевожу это на жесты – когда открываю плиту выхода и первая вылезаю наружу.

Примерно в это же время в храм врываются люди графа Верди – я прижимаюсь к открытой плите, закрывая Тишу.

– Где королева?! – вопит граф. Его голос, ещё мальчишески-неверный, ломается. Так хочется над ним посмеяться.

Я выпрямляюсь.

– Перед тобой. Немедленно уберите отсюда эту шваль, граф, это храм, в конце концов! Если хотели сделать переворот, к нему надо было готовиться. Иди сюда, мальчик, я расскажу, как это делается, – говорю я, украдкой вынимая спрятанный в юбках кинжал-шпильку.

– Погоди, Роб, – останавливает графа кто-то из его свиты. – Королева Тиша была с вами, Ваше Величество. Где она?

– Мертва, – отвечаю я, отчаянно шаря рукой, ища рычаг, задвигающий плиту обратно.

– Отойдите от стены.

Я сжимаю кулаки.

– С каких пор ты отдаёшь приказы своей королеве, мальчик?

– Отойдите.

Я смотрю на ощетинившееся клинками море лиц. Выдыхаю. И усмехаюсь.

– Убьёшь меня, граф, только тогда до неё доберёшься.

Кто-то в свите графа грубо хохочет, а сам мальчишка усмехается.

– Как прикажете, королева.

Свистит воздух. Я хватаюсь за плиту одной рукой, другой – за вспыхнувший болью бок. Тиша шумно дышит за спиной, море лиц идёт волнами. А тень мальчишки-графа вдруг ломается, оседает на мраморный пол рядом со мной.

Я смотрю в глаза возникшему, словно чудо Спасителя, Дэниелу и пытаюсь понять: это воображение так жестоко играет со мной, или чудеса действительно случаются?

В витражные стрельчатые окна влетает, как вспугнутая птица, вопль рога – армия, которую я отправила на помощь брату и Тройственному союзу возвращается на месяц раньше.

«Как удачно», – думаю я, прежде чем потерять сознание.

* * *

Тиша, свернувшись клубочком, спит рядом, когда я прихожу в себя. Морщась от боли, оглядываю её и рассказываю, какая она дура, как она всегда будет обузой, никчёмная слабая девчонка – таких убивать надо ещё в колыбели.

Тиша улыбается во сне. Конечно, она ничего не слышит – а я часто с ней так разговаривала в первый год после смерти Эрика. Потом – всё реже, реже.

Огонёк одинокой свечи на прикроватном столике вздрагивает, когда я, морщась, встаю с кровати и, держась за стену, иду к двери. За дверью гвардейцы – не из тех, что отказались мне подчиняться во время церемонии. Я внимательно вглядываюсь в их лица и требую позвать ко мне капитана королевской стражи. А ещё – вытащить из постелей советников.

А потом так же по стеночке бреду в свой кабинет.

Советники – сна ни в одном глазу – заверяют меня в своей преданности Тише, мне и хоть самому чёрту. Капитан гвардейцев отправляется в темницу к герцогу Вильяму. У герцога богатые владения, сестра и ещё нестарая мать. Убедившись, что на эту ночь мы с Тишей в безопасности, я иду обратно в спальню и размышляю, как этих девчонок выгоднее продать. А как минимум половина земель Вильяма отойдёт короне. Тише нравятся алмазы, а у Вильяма прииски…

Как ни крути, а от этого глупого мятежа я только в выигрыше. Ещё бы найти и лично казнить того арбалетчика из свиты герцога – бок болит до красных цветов перед глазами. Завтра могу и не встать…

В спальне меня ждёт врач. И Дэниел, склонившийся над спящей Тишей. Я тоскливо смотрю на них и позволяю врачу издеваться над моей раной. Судя по её виду, болт для любимой королевы полили ядом для верности.

Дэниел уносит племянницу. Не успевает дверь за ним закрыться, как в спальню заглядывает свеженазначенный мной капитан гвардейцев – я приказываю удвоить караул у дверей Тиши.

Врач ворчит что-то про покой и оставляет на кровати кубок с какой-то остро пахнущей гадостью. «Обязательно выпьете это, госпожа, иначе завтра вы не сможете даже сидеть». У меня и сейчас это плохо получается, но зелье пахнет так противно, что я верчу кубок в руке и всё никак не могу заставить себя проглотить лекарство.

Дверь снова отворяется. Щурясь, я смотрю, как Дэниел аккуратно закрывает её за собой.

– Тиша в порядке? – спрашиваю на всякий случай.

Дэниел проходит к креслу у кровати.

– Спасибо, госпожа.

Я залпом выпиваю горькую гадость и бросаю кубок на прикроватный столик.

– Не за что.

Тишина повисает, неловкая, горькая.

– Госпожа, – голос Дэниела вплетался в неё легко и правильно. Как часть этой тишины. – Объясни мне, что это был за спектакль?

Я смотрю ему в глаза – они снова кажутся фиолетовыми, как в наш первый вечер.

– Дэниел, иди спать.

Мы смотрим друг на друга – всё как всегда: он окутан светом, я путаюсь в тенях.

Отворачиваюсь.

– Ты могла отдать им Тишу, а потом объявить их мятежниками.

Да, раньше я бы так и сделала. Раньше я была уверена, что жизнь – игра, и выиграет в ней тот, кто заключит самую выгодную сделку. Мне казалось, у меня есть для этого все шансы. Ровно до Дэниела они у меня действительно были.

– Тебе это просто невыгодно – то, что ты сделала. Или я не постигаю размах твоего плана.

Со вздохом я снова сажусь, опираясь на подушку.

– Дэниел, ты меня утомляешь. Будь добр, уйди до того, как я позову стражу и прикажу им тебя увести.

– Елена.

Мы снова смотрим друг другу в глаза – и ничего, ничего не изменилось. Ничто и не изменится.

Я отвожу взгляд.

– Нет, мне это невыгодно. Мне плевать на власть. Я не испытываю никакого удовольствия, ругаясь с вейстерскими советниками, собственным братом и его союзниками, к которым он мечтает меня причислить. Я совершенно не хочу и никогда не хотела быть королевой, и раз Тишу назвал своей преемницей Эрик, то так тому и быть. Власть у неё отнимать я не собиралась и никогда не соберусь. Всё?

Дэниел переводит взгляд на огонёк стоящей рядом свечи.

– Я тебя не понимаю. Ты балуешь Тишу, сегодня ты чуть не умерла из-за неё. Ты же не могла просчитать, что арбалетчик промахнётся. Но ты всему всегда знаешь цену, что на этот раз? Тиша как королева ничего не стоит, ты же понимаешь.

– Зато я при Тише как королеве стою очень дорого.

– О да, – усмехается Дэни. – Например, если ты снова захочешь замуж…

– Вряд ли, – я смотрю на него в упор. – Ни первый, ни второй брак мне совершенно не понравились. Первый муж от меня отказался, второго я сама убила. Не везёт мне с браком, так что, пожалуй, воздержусь. Кстати, насчёт свадьбы – может, выберешь среди моих придворных потаскушек какую-нибудь знатную кошечку? Прости, леди. Ты как жених нынче тоже очень дорог. Почти бесценен.

– И ты мне позволишь? – поднимает бровь Дэни.

– Даже благословлю, – усмехаюсь я. – Ты надоел мне, Глэстер. Я устала за тебя бояться. Сначала муж тобой шантажировал, потом я не могла найти тебя целых три года. Теперь ты остаёшься при дворе, и тебя делают пешкой все, кому не лень. Честно – с меня хватит. Это твоя жизнь, и ты распоряжаешься ею, как хочешь.

Дэниел смотрит на меня – и я вижу в его глазах что-то новое. Злость.

– Это никогда не была моя жизнь. С десяти лет, когда отец провалился со своим заговором, это не моя жизнь. И ещё десять лет я пытаюсь выжить хотя бы ради Тиши, а потом появляешься ты, играешь мной, как тебе вздумается. И сейчас я должен поверить, что ты меня отпустишь? Давай, Елена, назови мне имя той «кошечки», на которой я должен жениться.

О, господи… В монастырь, что ли, податься – как мать мечтала? Что-то же её там привлекло. Может быть, покой?

Если б я не боялась, что потом тоже «случайно» вывалюсь из окна, ей-богу, подалась бы.

– Дэниел, послушай…

– Я весь внимание, госпожа. Елизабет Кантийская? У неё очень заботливый, любящий отец, всё сделает ради дочери. Или Миранда ви Дентская? Никому ещё не мешали серебряные рудники. А может…

– Стража!

Дверь немедленно распахивается.

– Уведите герцога Глэстерского… куда-нибудь, – устало бормочу я.

Дэниел бросает на меня злой, яростный, но зато совершенно искренний взгляд и уходит в сопровождении двух гвардейцев.

А я почти сразу проваливаюсь в горький, беспокойный сон. Наверное, было что-то в том лекарстве – сонное зелье? Надеюсь, что не яд.

* * *

Три дня спустя я кое-как прихожу в себя, попутно устроив показательную казнь мятежников и поболтав по душам с юным герцогом Вильямом (не знала бы, что сама его к отсечению головы приговорила, вот точно – лично бы четвертовала; дерзкий мальчишка посмел повысить на меня голос и обозвать шлюхой, между прочим, при гвардейцах). И три дня спустя я узнаю, что Дэниел всё-таки выбрал себе невесту. Сестрёнку Вильяма. Мало того, что девочка благодаря мне почти нищая, так ещё и сестра мятежника. Все вейстерские интриганы предвкушающе потирают руки, ожидая, что Дэни возглавит оппозицию. А я отправляю ему личную просьбу одуматься и вести себя как подобает дяде королевы.

Плевать Дэниел хотел на все мои просьбы. Опекун невесты, граф Селти устраивает им пышную свадьбу, на которую собирается полстолицы и на которую меня очень красноречиво не приглашают.

Впрочем, когда это меня останавливало?

Я являюсь в главный столичный храм вместе с отрядом гвардейцев. Священник в середине обряда теряет голос, граф Селти громко интересуется в наступившей тишине: «Ваше Величество, как вы смеете?». Я хватаю за руки белую, как её платье, невесту, толкаю к опекуну и рычу: «Даже думать про этот брак забудь, замуж за первого встречного пойдёшь!»

– Дорогая, – смеётся Дэниел у меня за спиной. – Первым встречным обязательно буду я, не волнуйся.

Я размахиваюсь и бью его по щекам.

– Как ты посмел! Я же просила!..

– Ну так не приказывала, – Дэниел ловит мои руки, пытается целовать. – Откуда мне знать, может, это очередная игра?

И на всё это смотрит сотня лордов и леди, пришедших на свадьбу.

– Вон! – я срываюсь на крик, – вон пошли! Прочь! Оставьте нас!

Мои гвардейцы бросаются к гостям, в дверях кто-то вопит, образуется давка. Граф Селти, унося повисшую на его руке без сознания невесту, объявляет, что так просто мне это с рук не сойдёт. Я мысленно делаю заметку: проверить уважаемого графа – если раньше в заговорах не состоял, то теперь точно хоть в один запишется.

Наконец двери храма закрываются, и наступает абсолютная звенящая тишина.

Я поворачиваюсь к несостоявшемуся жениху.

– Ну знаешь, Дэниел… Ты мог выбрать кого угодно, но не сестру мятежника. И знаешь, с меня хватит!

В следующее мгновение меня прижимают к алтарю – больно, твёрдый мраморный край впивается в поясницу – и целуют, грубо, жестоко, до крови.

– Знаешь, госпожа, с меня тоже, – низким хриплым голосом говорит Дэниел, когда прекращает терзать мои губы. – Хватит этих непонятных игр. Давай по старинке: ты говоришь, как ты хочешь, сидя, стоя, я сверху или ты – и я это делаю.

– Дэни, мы в храме, – я слизываю кровь с губ.

– Ты в храме со шлюхой, – он больно кусает мою шею, – куда уж ниже падать, а, госпожа?

– Мне надоело, – дыхание срывается, пока он раздевает меня (точнее, срывает с меня платье), – объяснять, что ты… Дэни… свободен… И ты… лорд… Я выкупила тебя из борделя…

– Чтобы я теперь вечно принадлежал тебе.

Я ловлю его руки, сжимаю запястья. Смотрю в сверкающие гневом синие глаза.

– Ну уж, милый. Я не собираюсь умирать, чтобы убедить тебя, что ты свободен. Поэтому я лучше…

Что «лучше», я придумать не успеваю. Дэниел толкает меня на алтарь и грубо раздвигает ноги. Я нахожу среди складок брошенной рядом юбки кинжал-шпильку. Стискиваю в кулаке рукоять.

И разжимаю пальцы.

В конце концов, ну храм, ну шлюха. Я, он – плевать. В этом храме меня недавно чуть не убили. Плевать на приличия. Плевать на мораль. На всё плевать.

Я обнимаю Дэниела за шею и шепчу:

– Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю…

Он молчит, в его глазах злость.

Зато искренняя.

После я лежу, расслабленная, обессиленная, а Дэниел поправляет одежду. Свою и зачем-то – мою.

Я устало смотрю на него из-под ресниц – Дэниел огревает меня яростным взглядом и зовёт священника.

Приподнимаюсь на алтаре. На старика-священника жалко смотреть, цепляющийся за его стихарь мальчишка-хорист обалдело таращится на нас. Священник, опомнившись, закрывают мальчику рукой глаза, а Дэниел подхватывает меня, полуголую, с алтаря и объявляет:

– Мы женимся, святой отец. Благословите нас.

Я должна возразить, прекратить это сумасшествие, позвать стражу, потребовать плащ, чтобы прикрыться…

Вместо этого я зачем-то спрашиваю:

– Милый, а ты будешь звать меня после свадьбы по имени?

– Конечно, любимая, – выплёвывает Дэни.

Улыбаюсь.

– Святой отец, ну что вы там копаетесь? Ваша королева очень хочет замуж…

– …за шлюху, – мстительно вставляет Дэниел.

– Милый, я зашью тебе рот после свадьбы…

– Ваше Величество, – не выдерживает священник, – здесь же дети!..

Мы с Дэниелом смеёмся в унисон – и никак не можем остановиться, даже чтобы сказать «да» на вопрос старающегося быть серьёзным священника.

– Как дёшево ты продала себя сегодня, – усмехается Дэниел уже во дворце в моей – нашей – спальне.