Текст книги "Загадки истории. Факты. Открытия. Люди"

Автор книги: Мария Згурская

Соавторы: Наталья Лавриненко,Анна Ермановская,Артем Корсун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 88 страниц)

Остерман при Петре I

В этот период жизни Генриха Остермана еще нельзя говорить о нем как о «сером кардинале». Во-первых, в силу возраста – он еще молод, его таланты не совсем определены, он имеет большой потенциал, но этому потенциалу только предстоит развиться.

А во-вторых, «серые кардиналы» вершат закулисную политику при слабых государях, к коим отнести Петра I ну никак нельзя. Быть может, и такими правителями можно манипулировать, но для этого их нужно превосходить по многим параметрам, с чем вряд ли бы справился шестнадцатилетний молодой человек.

На заре его жизни в нем, гуляке-студенте, с трудом угадывается тот пожилой господин, обремененный болезнями, тонкий и коварный интриган, которым его обычно изображают в художественной и популярной литературе.

Поступление на российскую службу – серьезный шаг для всего лишь шестнадцатилетнего молодого человека из Бохума. Но, может быть, и без трагического события в Йене он когда-нибудь направил бы свои стопы в Россию, потому что царь Петр Великий значительно активизировал начатую еще его предшественниками политику привлечения западных специалистов к процессу модернизации своей страны и строительству боеспособного флота. Он обещает устремившимся в его империю иностранцам многочисленные привилегии, в том числе религиозные, перспективу получения высоких государственных должностей и достижения высокого положения в обществе по принципу «одаренным открыта карьера». И многие приезжают – как коммерсанты, техники, архитекторы, врачи, аптекари, офицеры, дипломаты, ученые, ремесленники, так и авантюристы, политические интриганы и мечтатели.

Например и старший брат Остермана, Йоханн Христоф Дитрих, по протекции Генриха Гюйсена из Эссена, находящегося на российской службе дальнего родственника Остерманов, уже с 1702 г. находится при царском дворе. Здесь он – учитель и воспитатель великих княжон – Анны, будущей императрицы, и Екатерины – дочерей сводного брата Петра царя Ивана, Ивана Алексеевича. Позднее брат Остермана станет бароном и будет назначен посланником герцога Мекленбург-Шверинского в России.

Когда именно прибыл в Санкт-Петербург Генрих Остерман, мы не знаем. Достоверно известно, что Остерман не находился в Петербурге ранее 1705 г. О раннем периоде его деятельности в новой российской столице сведений почти нет. Точно известно только, что уже в конце 1705 г. его имя внесено в церковную книгу местной лютеранской общины первой лютеранской кирхи Святого апостола Петра (что ныне радует глаз на Невском), общины, которую он постоянно поддерживал и которой он, как и своей протестантской вере, сохранял преданность на протяжении всей жизни.

Остерман быстро делает карьеру в Санкт-Петербурге: он довольно скоро поступает в Посольский приказ (Министерство иностранных дел).

  

Петр I

А затем становится тайным писарем царя при его походной канцелярии. Петр Великий познакомился с Остерманом по рекомендации Крюйса. Как пишет Ключевский, «Петр Великий, находясь однажды на корабле вице-адмирала Крюйса, попросил найти толкового чиновника, который мог бы грамотно написать письмо. Вице-адмирал представил царю Остермана. Государь остался очень доволен им, и с тех пор Андрей Иванович неотлучно находился при монархе».

С этой поры Петр I неизменно прибегал к услугам Остермана во многих вопросах. Он доверяет ему «сверхсекретные государственные дела» и вскоре тот становится его незаменимым помощником и советчиком царя во внешнеполитических делах. Петр I высоко ценит Остермана: «Ни разу и ни в одном деле этот человек не допустил ошибку, – говорил о нем Петр I впоследствии. – Я поручал ему писать к иностранным дворам и к моим министрам, состоявшим при чужих дворах, отношения по-немецки, по-французски, по-латыни. Он всегда подавал мне черновые записи по-русски, чтоб я мог видеть, хорошо ли понял он мои мысли. Я никогда не заметил в его работах хотя бы малейшего недостатка». Так Остерман становится личным секретарем Петра I.

Не имея в России ни связей, ни друзей, ни денег, он начал службу с должности писаря и переводчика и добился совершенно блестящих результатов за поразительно короткий срок.

Гибкий ум, исполнительность, немецкая точность – все было по нраву Петру. У Остермана было и еще одно качество, поражавшее всех в России. Его отличала просто фантастическая работоспособность. По отзывам современников, он работал всегда: днем и ночью, в будни и праздники, чем заметно выделялся среди своих коллег – и русских, и иностранцев.

Итак, Генрих Остерман умен, невероятно прилежен и целеустремлен, дипломатичен, конфидециален и лоялен. И прежде всего он очень способен к языкам. Он работал переводчиком в Посольском приказе, потому что Петру I нужны были образованные квалифицированные люди, которые знали латынь, немецкий, голландский. Помимо своего родного немецкого языка Остерман знал латынь, французский, итальянский, очень быстро, за год, овладел русским языком. И в отличие, скажем, от императрицы Екатерины II, послания которой нужно было редактировать, Остерман писал и по-русски очень грамотно.

А что касается того, что Остерман был разыскиваемым преступником, то нужно вспомнить, что, во-первых, в окружении Петра было очень много иностранных специалистов, царь вполне поначалу мог и не знать подробностей биографии нового сотрудника, а потом, когда этот молодой человек проявил себя в качестве секретаря, ему это было уже не важно.

Да и самого Петра «уголовным прошлым» было не удивить, известно, что он сам был грешен. Не зря Лев Толстой называл его, быть может с излишней страстностью, «осатанелым зверем», вспоминая ситуацию 1718 г., когда царь Петр I фактически приказал негласно казнить сына царевича Алексея. Да и что царевич – почти четверть населения потеряла Россия за время петровского правления! И если бы это были только военные жертвы, среди них была значительная часть и гражданского населения.

Нравы тогда были соответствующие, эпоха, мягко говоря, была «не вегетарианская». Историю, увы, не делают в белых перчатках. В первом томе «Истории России», вышедшей в 1935 г. в Париже под редакцией П. Н. Милюкова, глава о петровских преобразованиях имеет многозначительный заголовок: «Результаты реформ: хаос». По образному выражению историков, «Петр I, словно отчаянный хирург, взялся лечить больного, безжалостно кромсая все его жизненно важные органы и не спасший тому ничего, кроме жизни». «Ценой разорения страны Россия возведена в ранг европейской державы… Политический рост государства, опять опередил его экономическое развитие».

А во-вторых, в России в этот момент, когда начинается масштабная война и серьезные реформы, нужны люди. А Остерман работает со знаменитым немецким усердием. И вообще, говоря об А. И. Остермане, следует помнить, что он был одним из первых немцев, которые вслед за Лефортом оказались на самом верху российской государственной иерархической лестницы, кто в бурные и переломные времена российской истории сыграл значительную роль в судьбе страны. Известно, что вопрос о роли иностранцев, и в частности немцев, в судьбе России в том или ином контексте, неоднократно поднимался и в литературе, и в науке, и в обществе в целом. Исследуя историю «европеизации» России, мы будем постоянно встречать немецкие фамилии среди тех, кто вносил в том или ином качестве свою лепту в развитие и совершенствование государства. Поэтому здесь уместно напомнить слова выдающегося русского историка и философа XIX в. Н. И. Костомарова, который писал об Остермане: «Вестфалец родом, чуждый России по происхождению, по воспитанию и по симпатиям, которые привлекали его как немца в немецкой народности, этот иноземец более всех других иноземцев, привлеченных в Россию Петром Великим, понял, что, поселившись в чужой стране, надобно посвятить себя совершенно новому отечеству и сжиться с духом, нравами, особенностями того общества, среди которого будет течь новая жизнь. Это был человек редчайшей для России честности, его ничем нельзя было подкупить – ив этом отношении он был истинным кладом между государственными людьми тогдашней России, которые все вообще, как природные русские, так и внедрившиеся в России иноземцы были падки на житейские выгоды, и многие были обличаемы в похищении казны. Для Остермана пользы государству, которому он служил, были выше всего на свете».

Пока он еще полный сил молодой человек, он удачно избег суда, попал в Россию, попал на службу, хорошую и перспективную службу, и поэтому он исполняет поручения, какие дают («пойди туда, сбегай сюда, уладь то, разбери это»). И этим, а также оценкой обстановки и расклада сил, он и занимается. Пока.

Остерман хорошо осознает, что малейшая остановка на пути вверх, для него, иноземца, может стать полнейшим крахом. Для него в его шахматной партии очень важен дебют, он следит за всей доской и не дает противнику ни одного шанса.

Во всяком случае, проходит около пяти-шести лет с момента приезда Остермана в Россию, он трудится, зарабатывая репутацию и «политический капитал» как лицо, на которое царь может положиться в конфиденциальных делах, фактически выполняет роль тайного секретаря при Петре I.

Во время Северной войны Остерман находился при походной канцелярии Петра I. Уже в первые годы службы ему давали важные дипломатические поручения. Так, в 1710 г. он был послан к польскому королю Августу II с извещением о взятии Риги, а также к прусскому и датскому дворам, которые Петр Великий старался привлечь к более активному участию в войне против Швеции после Полтавской победы. По возвращении из поездки Остерман за успехи своих миссий в тот же год получил звание тайного секретаря Посольской канцелярии.

С 1710-го по 1716 г. Остерман, будучи иногда в свите царя, иногда самостоятельно, участвует в посольствах к важнейшим дворам Европы – в Дрезден, Копенгаген, Париж. В качестве тайного секретаря он находился с дипломатическими миссиями в Берлине (1713) и в звании канцелярии советника – в Гааге (1715). При этом он учится, оттачивает навыки, постигает дипломатическое искусство на практике.

  

Генрих Иоганн Фридрих Остерман

Остерман участвует вместе с Петром I в Прутском походе, бывшем основной кампанией в Русско-турецкой войне в 1710–1713 гг., плохо подготовленном и неудачно проведенном военном предприятии. Это одна из печальных страниц русской истории. Тем летом стояла невероятная засуха. Люди и лошади десятками гибли от болезней, жажды, голода. Остерман вместе с другими выносил невзгоды этого злосчастного предприятия, он вместе со всеми оказался в окружении, которое грозило обернуться катастрофой для русской армии. Петр не забывал таких проявлений преданности.

После тяжелого поражения в Прутском походе, которое Россия потерпела от Турции, Остерман принимает участие в переговорах с великим турецким визирем и вместе с вице-канцлером Ша-фировым способствует тому, чтобы сделать условия заключения мира более или менее сносными для России. Остерман сумел добиться приемлемых условий для русской армии: Петр I не попал в плен и армия смогла вернуться в Россию – неожиданный и считавшийся едва ли возможным успех.

Вскоре после этого (12 июля 1711 г.) Остермана назначают тайным секретарем, т. е. он получает звание, ранее принадлежавшее Шафирову, что впервые дает ему возможность заниматься самостоятельной работой.

Переговоры по итогам Прутского похода были первым уроком серьезной дипломатической работы. С этого времени и начинается блестящая служебная карьера Остермана.

В феврале 1713 г. он был послан в Берлин «с нужными изустными делами». В июне 1715 г., когда начал проявляться антагонизм в отношениях России с Англией, он побывал в Голландии, где в то время в руках князя Б. И. Куракина сосредотачивались нити русской внешней политики.

Загадки мирных переговоров Остермана. «Конфиденции» Аландского конгресса.

Однако по-настоящему великий час для Остермана как государственного деятеля, как дипломата и «переговорщика» пробил спустя 7–8 лет, когда он в качестве полномочного представителя России ведет дипломатические переговоры России со Швецией по окончании 20-летней Северной войны. Как известно, шведы вели переговоры о мире дважды – в 1718 г. на Аландских островах (Аландский конгресс 1718–1719 гг., не принесший, правда, долгожданного мира со Швецией) и в 1721 г. в финском городке Нюстард (Ништад).

Если в наше время Швеция – это небольшое благоустроенное европейское государство, то Швеция в начале XVIII века – великая европейская держава. И с этой великой европейской державой России пришлось воевать 20 лет. И русские победили, создав армию, флот, реорганизовав экономику фактически на манер «военного коммунизма». Но Швеция признавать поражение не хотела, она – великая держава, она не так легко признает роковой проигрыш. Швеция дралась до последнего, поэтому переговоры были кропотливыми и шли очень тяжело. Приходилось применять даже совершенно недипломатические методы. Вот один пример, чтобы понять, о чем идет речь: дипломаты ведут каждый свою игру со всем дипломатическим искусством, переговоры идут, но шведы упираются, как могут, и не идут ни на какие уступки, поэтому приходится высаживать российский «десант» в Швецию, чтобы немножечко там «побезобразничать» – сжечь один-другой заводик, разграбить пару городов, – а иначе не получается никак. Если «на войне как на войне», то в деле заключения мира – даже больше чем на войне. Все средства идут в ход. Сохранились сведения, что подобные методы стимулирования хода переговоров осуществлялись не только с молчаливого попустительства Андрея Ивановича, но им же и в подробностях царю и расписывались: какой пункт лучше задействовать, назывались уязвимые места, потребное количество «десантников» и т. д. То есть «одной рукой» этот интриган вершил официальную дипломатию, а «другой рукой» – ее неофициально подкреплял.

Канцелярии советник Остерман как один из двух российских уполномоченных (вместе с другой крупной фигурой петровской эпохи, Яковом Виллимовичем Брюсом) вел эти переговоры. Как распределялся их вклад, их заслуги в это нелегкое дело – вопрос щекотливый и сложный.

Брюс – шотландец по происхождению, астроном, математик, о котором не без оснований говорили, что он занимается черной магией и проводит в Сухаревой башне какие-то тайные колдовские опыты (так это или нет, но до сих пор ходят легенды, что в стенах этой башни была замурована некая «черная книга» Брюса). Однако переговоры на Аландских островах были не менее таинственны и загадочны, судя по последующим спорам историков.

Начать следует с того, что в голове ближайшего и самого доверенного министра шведского короля Карла XII Герца родился некий грандиозный замысел. Герц добился от своего сюзерена согласия на мир с Петром I, да еще на условиях отказа в пользу России от восточных прибалтийских территорий. Как могло случиться, что этот помешанный на войне король, не признававший иного смысла существования, кроме военных баталий, согласился на мирные переговоры со своим обидчиком, русским царем?

Дело в том, что Герц внушил ему, что мир с Петром I – верный путь к возрождению военного могущества Швеции. Союз с русским царем сделает

Карла XII величайшим полководцем всех времен и народов! Фантастический проект Герца предполагал объединение под властью короля всей Скандинавии, возвращение его владений в Германии, а затем нанесение удара по Англии, где он передаст корону шотландской династии Стюартов. Но для этого нужна сильная армия, и она есть, тут, рядом, под боком: союз с Петром предоставит в распоряжение Карла победоносное русское войско! Только в голове сумасшедшего могла родиться такая бредовая идея, но она увлекла Карла, который и сам был всегда склонен к авантюрным предприятиям (вспомним его приключения в Турции).

Вначале переговоры начались со взаимных требований. Русские представители сразу заявили, что «его царское величество желает удержать все им завоеванное». Герц, покуда не раскрывая всех карт, ответил, что «король желает возвращения всего у него взятого». И каждый пытался аргументировать свои утверждения.

Несмотря на то что он числился вторым после генерала Я. В. Брюса, Остерман в действительности был душой всего дела. Инструкции Петра русским уполномоченным требовали от них максимальной гибкости, им давались полномочия даже обещать русское содействие в получении возмещения за территориальные потери «другой стороне». Вместе с тем надлежало заявить шведам, что «мы с ними миру желаем, но и войны не боимся». Остерману в специальном письме Петр I давал поручение особого рода, основанное на глубоком понимании того, что представляла собой шведская дипломатия и сам Герц. Остерману нужно было частным образом войти с Герцем «в дружбу и конфиденцию», обещать ему награду и прочее.

Так два немца, один на службе русского царя, другой на службе короля шведского, слились друг с другом в дипломатических объятиях, ведя смертельно опасную игру. Обоим она могла стоить головы, если бы был сделан один неверный шаг – слишком высока была цена и ставка в этой аландской партии.

Остерману удалось выведать у Герца, что положение Швеции катастрофическое, население уменьшилось до 700 тысяч человек, в стране голод, нищета, эпидемии, что короля уже мало кто поддерживает, и поэтому нужна дипломатическая победа. Наконец, он открыл перед Остерманом свои основные карты: Россия в обмен на отвоеванные прибалтийские земли должна выставить 150-тысячную армию и в союзе со Швецией обрушиться на Польшу, Данию, Англию, Голландию, Германскую империю, словом, фактически на всю Европу. Что же все-таки это было – безумие шведского министра или западня?

Остерман прекрасно понимал, что предлагаемые Герцем условия заключения мира самоубийственны для России. Но он не спешил отвергать их. Он вел свою игру, выполняя данные ему Петром I инструкции: входить с Герцем «в конфиденцию как можно глубже» инив коем случае не останавливать переговоры. В это время он вел тайную шифрованную переписку с Шафировым, поверяя ему ход переговоров.

Старый Яков Брюс практически был уже отстранен от дела. Остерман полагал, что если не добиться сейчас мира, то война продолжится, и неизвестно, когда и как она закончится. Но и план Герца был конечно же неприемлем. Хотя реальным было и другое: союзники, возбуждаемые Англией, в скором времени, несомненно, выступят против России, поэтому возможен упреждающий удар против них. А Петр слал все новые послания, призывая не отвергать даже совершенно неприемлемые предложения Герца.

Остерман, сознавая в глубине души, каким чудовищным риском является вся эта затея, надеялся в конце концов на счастливый случай, благодаря которому вообще удастся уклониться

от продолжения столь опасных переговоров и выполнения обязательств по ним. «Надобно и то принять в соображение, – писал он Шафирову, – что король шведский по его отважным поступкам когда-нибудь или убит будет, или, скача верхом, шею сломит. Если это случится по заключении с нами мира, то смерть королевская освободит нас от дальнейшего исполнения обязательств, в которые входим». Заканчивая свое письмо, он добавлял: «Богу известно, как я утомлен, я не могу собрать мысли». Что ж, в такой ситуации, находясь на самом острие сложнейших меж д у нар о д ных противоречий, готовых взорваться и ввести Европу в новые смертельные потрясения, можно было надеяться лишь на чудо. И оно случилось. Шальная пуля при осаде норвежской крепости оборвала жизнь Карла XII. Неизвестно, кем она была выпущена, но Аландский конгресс «благополучно» прервался, похоронив все безумные планы Герца.

В хитрой дипломатической игре А. И. Остерман проявил огромную выдержку, терпение и настойчивость. Так он показал царю свою заботу о сохранении казны: Петр I приказал выдать ему 100 тыс. червонцев для подкупа шведских уполномоченных, но Остерман успел употребить лишь 10 тыс., а девяносто возвратил обратно. Это было очень по сердцу царю, который всегда берег государственное достояние и строго наказывал казнокрадов.

Баронство за Ништадтский мир. А через два года Остерман, ставший к тому времени уже тайным советником канцелярии, вместе с Яковом Брюсом принял участие в подготовке и подписании Ништадтского договора, согласно которому между Россией и Швецией устанавливался «вечный, истинный и ненарушимый мир на земле и воде».

30 августа 1721 г. в Ништадте был наконец подписан мирный договор, завершивший длительную Северную войну. Труднейшие переговоры велись с перерывами три с лишним года. За это время в Швеции, по сути, сменилось три политических режима, не меньше перемен произошло и в других странах Северной Европы.

Фактически, Остерман на переговорах со шведами действовал самостоятельно, с минимальной оглядкой на формального начальника – он, в частности, имел собственный канал связи с Петербургом, а в какой-то момент даже – собственный шифр, недоступный Брюсу. Разумеется, Брюсу все это не нравилось – он делал соответствующие заявления, его утешали, на этом, собственно, все и кончалось: слава Богу, среди достоинств Якова Брюса была еще и редкая в тот век пониженная склочность. Остерман же проявил себя тонким, настойчивым и умным переговорщиком. Да и не только – в своем служении России он в какой-то момент перещеголял самого Петра I. Дело было на последней стадии Ништадтского конгресса.

Желая закончить дело во что бы то ни стало, Петр I принял решение пойти на дополнительную уступку шведам – вернуть им захваченный еще в 1710 г. Выборг. С официальным изложением новой русской пропозиции в Ништадт был послан Ягужинский. Остерман получил обо всем этом сведения по своим каналам, однако счел петровскую уступку излишней. Не осмеливаясь спорить с монархом, он написал письмо коменданту Выборга с просьбой задержать проезжающего через город Ягужинского самым характерным для того способом. В результате Ягужинский пропьянствовал в Выборге неделю. Когда же он все-таки приехал в Ништадт, мирный договор был уже подписан. Выборг остался за Россией.

Остерману и Брюсу при подписании Ништадтского мира удается выторговать блестящие условия: Россия получила Эстляндию, Лифляндию, Ингерманландию, города Выборг и Кексгольм и обеспечила свое господство на Балтийском море, а также закрепила свой статус новой великой державы. Империя «вошла» в Европу и получила важную партию в ансамбле европейских держав. Швеция довольствовалась компенсацией в 2 млн ефимков и правом беспошлинно покупать хлеб в Риге и Ревеле. Это был выдающийся успех петровской внешней политики и дипломатии, долгожданный исход войны, которую царь назвал «троекратной ШКОЛОЙ».

Это был не только большой успех России, правитель которой Петр I теперь принимает титул императора и прозвище Великий, но и успех Остермана, получившего признание как творца этого договора. Лица, проводившие такие переговоры, разумеется становились известными в дипломатических кругах Европы, следовательно, и Остерман попал в элиту дипломатии.

Петр I находился на вершине счастья и не скрывал своего торжества. Он писал, что никогда «наша Россия такого полезного мира не получала». Петр был очень доволен – закончилась тяжелейшая война, мир был заключен на тех условиях, на которых Россия настаивала (современники в мемуарах писали, что Петр три дня праздновал этот договор, от радости даже плясал на столе – конец 20 годам тяжелейшей войны).

Царь щедро наградил причастных к переговорам. Тем же числом, что и подписание мирного договора, датирован указ о пожаловании А. И. Остерману титула барона. После Шафирова это был второй баронский титул в России.

8 сентября в Петербурге началось празднование Ништадтского мира. Почти месяц устраивались маскарады, танцы, фейерверки. В октябре в Сенате от имени его членов состоялась торжественная церемония поднесения царю титула «Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского». Зимой празднования перенесли в Москву.

Петр I был столь доволен мастерством Остермана, его дипломатическими успехами, что даже. женил его на одной из первых русских красавиц – Марфе Ивановне Стрешневой, связанной родственными узами с царствующим домом, которая, впрочем, по мнению современников, «была одно из самых злых созданий, существовавших на земле». Но тут уж ничего не поделаешь, в этих случаях, как говорится, дипломатия бессильна. Сам Петр почтил молодоженов своим присутствием. В «Походном журнале» царя есть запись от 22–23 января 1721 г., что «их величества были на свадьбе у Андрея Остермана».

Переговоры со Швецией это не только победа России, но и личная победа для Остермана. В день заключения мира бывший бохумский беглец Генрих Остерман становится титулованным дворянином, бароном, он получает ценные подарки, имение и входит в то, что мы сейчас называем государственной элитой. Однако он так никогда и не стал светским человеком, придворным, которого могли занимать экстравагантные праздники, маскарады, бурлески, балы и охоты, определявшие лицо петербургской придворной жизни. Остерман был и оставался придворным «карьеристом», который, благодаря своему уму и знаниям, действовал за кулисами и держал в руках нити управления государством.

Показательный словесный портрет А. И. Остермана оставил один из современников: «Остерман обладал представительной внешностью и хорошим сложением, но и не менее одаренным разумом. Свой ум он доказал главным образом в трех вещах. Первая – он никогда не покровительствовал никому из друзей. Вторая – он почти всегда притворялся больным, благодаря чему избегал многих подозрений и преследований, да и легко мог скрывать свои мысли и намерения. Третье – то, что он женился на природной русской знатной даме. Благодаря этому последнему большинство русских видели в нем соотечественника».

Но все же Андрей Иванович, живя в России десятилетиями, так и не приобрел друзей и всегда оставался одинок. Да это и понятно – общение с ним было не очень-то приятно. Его скрытность и лицемерие были притчей во языцех, как и не слишком искусное притворство. В самые ответственные или щекотливые моменты своей политической карьеры он внезапно заболевал. У него открывалась то подагра правой руки (чтобы не подписывать опасные бумаги), то ревматизм (чтобы не ходить во дворец), то мигрень (чтобы не отвечать на вопросы). Случалось, что у него начиналась рвота в ходе переговоров, когда хитрец хотел прервать разговор. Английский посланник Финч писал, что в этом случае нужно сидеть, не меняясь в лице, и ждать: «Знающие его предоставляют ему продолжать дрянную игру, доводимую подчас до крайностей, и ведут свою речь далее; граф же, видя, что выдворить собеседника не удается, немедленно выздоравливает как ни в чем не бывало». В общем мольеровский «Мнимый больной» был явно воспринят Остерманом как методическое руководство!

Но это незамысловатое лицедейство отнюдь не свидетельствовало о наивности или, упаси боже, простодушии! Пусть прочие пребывают в заблуждении и считают его шутом, ведь того, кто держит соперника за кривляющегося глупца и считает, что видит насквозь его уловки, так легко обмануть. Остерман при всем своем «дилетантском актерстве» в делах дилетантом не был. И уж кто-кто, а Петр I это прекрасно понимал.

Коллегия иностранных дел. Дипломатия Остермана и «шпионские тайны». В декабре 1712 г. Петр I сделал первые предварительные распоряжения об учреждении коллегий, и в том числе Коллегии иностранных дел. В 1716 г. в Посольской канцелярии был установлен коллегиальный порядок решения дел. Дело в том, что в начале XVIII в. Посольская канцелярия не имела права рассматривать важнейшие политические дела, поскольку это право принадлежало Сенату. Члены Сената – «господа тайные советники» – обычно на своих заседаниях слушали изготовленные в Посольской канцелярии рескрипты русским представителям за границей. Тайные советники собирались иногда в присутствии царя в доме канцлера «на конференцию» о наиболее серьезных вопросах иностранной политики.

Окончательное устройство Коллегии иностранных дел завершилось в 1720 г. 13 февраля царь прислал канцлеру графу Головкину подписанное и скрепленное резолюцией «быть по сему» «Определение Коллегии иностранных дел». Это «Определение» преследовало две цели: установить личный состав Коллегии с распределением между ним подлежащих ее ведению дел и указать обязанности ее главных должностных лиц. На первом месте поставлены президент и вице-президент: канцлер граф Головкин и вице-канцлер барон Шафиров. Далее в «Определении» рукой Петра I написано: «Когда важные дела, то призывать всех или несколько, по качеству дела, тайных советников действительных, и от всех надлежит быть совету на письме, и потом докладывать о решении».

После президента и вице-президента «Определение» касается канцелярии советников. На эту должность назначены были два лица: Андрей Остерман (со званием тайного канцелярии советника) и Василий Степанов. Обязанности их заключались в составлении наиболее важных грамот к иностранным государям, рескриптов к русским министрам за границей, деклараций и резолюций, в надзоре за исполнением дел, поручаемых секретарям. Секретари по «Определению» ведали отделами или, как их называли, «экспедициями» Коллегии.

Особый интерес представляет Первая экспедиция (в чьем ведении – иностранные дела на русском языке), секретари которой заведовали приемом и отправкой иностранных представителей в России и русских за границей, всей перепиской с последними. А это уже та сфера, где основной задачей было то, что сегодня называют «теорией защиты информации». Каждое государство стремится тщательно хранить свои секреты. Документы свидетельствуют, что в петровскую эпоху центром, где создавались шифры, где они вручались или откуда они рассылались корреспондентам, был вначале Посольский приказ, затем Посольская походная канцелярия, а в дальнейшем Первая экспедиция Коллегии иностранных дел.

Из документов следует, что Андрей Иванович Остерман был отцом-основателем русской криптографии и широкого введения шифровых систем в практику российской дипломатии и внешней политики. На этой ниве он трудился как в петровские времена, так и при его преемниках, фактически до конца своей жизни.

Петр I по сути был первым из российских государей, кто предельно ясно осознал важность шифрования депеш и развития шифровального дела для обеспечения безопасности государства. Секретная переписка в до– и раннепетровскую эпоху велась довольно хаотично, появлялись простые шифрованные тексты и шифры, так называемые «цифирные азбуки» или «ключи» к тайному письму. Наиболее полно шифрованная переписка петровской эпохи представлена в многотомном издании «Письма и бумаги императора Петра Великого» (1956 г.), под ред. А. Ф. и И. А. Бычковых. В ней приводится интересный блокнот с шифрами, которыми переписывался Петр I. Он представляет собой тетрадь, на каждой странице которой записано по одному шифру, всего их шесть. Известно, что в разработке этих шифров с немецкой педантичностью принимал активное участие Остерман как советник Коллегии иностранных дел.