Текст книги "Семиклассницы"

Автор книги: Мария Прилежаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

X

Когда учителя собирались в большую перемену или после уроков в учительской, кто-нибудь непременно начинал разговор:

– А вот у меня сегодня на уроке, представьте…

Тема с интересом подхватывалась. Иные из учителей привыкли всегда выражать неудовольствие. Всем было известно, что на уроках Захара Петровича завидная тишина, слышно только, как скрипит мел, все знали, что каждая ученица скорее отложит остальные предметы, а уж уравнение решит и аккуратно перепишет в тетрадку, но Захар Петрович, приходя с урока, неизменно ворчал:

– Не то. Как хотите, не то. Искры в глазах нет. Понимаете? Задора не вижу. Вяло учатся. Буднично.

Анна Юльевна, учительница французского языка, не выпускавшая из рук журнала, даже в перемены, с удовольствием слушала Захара Петровича. Анна Юльевна вслух не выражала неудовольствия. Но она любила послушать, как жалуются другие. Особенное удовлетворение испытывала. Анна Юльевна, когда обсуждалось недостойное поведение седьмого «А», потому что не могла простить дерзким семиклассницам ни истории с затемнением, ни равнодушия к французскому языку. Свою нелюбовь к седьмому «А» Анна Юльевна перенесла и на руководительницу класса, которую про себя неуважительно называла девчонкой. Она не упускала случаи самым любезным тоном сообщить Дарье Леонидовне:

– У вас, милая, сегодня в классе дежурные перепутаны.

– У вас сегодня мусор в углу. До сих пор не приучились к порядку. В других классах блестит.

Даша хмурилась и не отвечала.

Но вот незаметно в учительской отношение к седьмому «А» стало меняться.

Началось с того, что Захар Петрович сообщил о Наташином бунте. Захар Петрович шагал из угла в угол по учительской, постукивал палкой и, пуская густые клубы едкого махорочного дыма, рассказывал:

– Сидела за партой незаметная, скучная девочка. И вдруг – переворот. Выходит к доске – не узнать. Живые глаза. Уверенный голос. Четкий ответ. С чего же все началось? Сначала – задето самолюбие, затем – интерес к науке возник… Понравилось!.. Теперь, Дашенька, надо не упустить.

Потом как-то Зинаида Рафаиловна призналась, что не устаёт в седьмом «А».

– А ведь не паиньки наши семиклассницы, нет. И не слишком прилежны. А между тем не устаю. С ними интересно.

Постепенно среди учителей определилось не совсем еще ясное, но устойчивое любопытство к седьмому «А». Что-то в седьмом «А» бурлило, волновалось, росло.

Даша молчала. Никто не приписывал ей заслуг. Только Захар Петрович, ежедневно сопровождая Дашу в столовую, задумчиво постукивал палкой о тротуар и говорил:

– До поры до времени об этом помолчим, но, милая моя девушка, вы там кое-что значите.

«Значу ли? – спрашивала себя Даша. – Кажется, да».

После уроков Дашенька подолгу не могла выбраться из класса. За стенами школы у девочек была вторая жизнь. Именно о ней они любили рассказывать Даше.

– Мама говорит, Димка у нас одаренный, – сообщила Добросклонова, – а Тасе, – тут она конфузливо улыбалась, – хоть бы семилетку дотянуть.

– А ты сама как думаешь? – спросила Дашенька. Тася скосила глаза на окно, вздохнула и ответила:

– Вот папу все считали обыкновенным, а он штурмом взял город.

Женя стояла сзади. Она приподнялась на цыпочки, чтоб Дарья Леонидовна через головы девочек увидала ее.

– И-и верно. Мо-ой папа тоже писал про одного совсем обыкновенного человека, как он героем стал. Папа писал – на-адо хотеть. И еще…

Женя вынимала из книги синий конверт.

Дашенька часто думала о Жене и ее отце, который присылал девочке письма в синих конвертах. В эти дни глаза у Жени были ясны и ласковы. Даша любила Женю. Входя в класс, она искала глазами чёрную головку с косичками.

Однажды вечером Даша пошла к Жене домой.

Она миновала несколько переулков, нашла номер дома и поднялась на третий этаж.

– Вам кого? – ответил на ее стук осторожный старушечий голос.

– Мне нужна Женя. Я учительница.

Дверь приоткрылась, держась на цепочке, кто-то рассматривал Дашу в узкую щелку.

– Я учительница, – нетерпеливо повторила Даша.

Ее впустили. Маленькая, сгорбленная седая старушка стояла у двери.

– Вы Женина бабушка? – спросила Даша.

– Женя ушла к подруге делать уроки, – ответила бабушка.

– Разве она не приготовила уроки дома? – спросила Даша. – Может быть, она просто развлечься пошла?

– Если Женя сказала, что идет делать уроки, она будет делать уроки, а не развлекаться.

Бабушка по-стариковски затрясла головой, в ее черных глазах, немного влажных, словно после слез, Даша увидела укор.

Даша смутилась.

– Простите. Я зашла просто так. Женя хорошая девочка.

У бабушки тряслась голова.

– Спасибо на добром слове. Пройдите в комнаты, если зашли.

– Меня зовут Дарьей Леонидовной, – сказала Даша.

– Женя будет жалеть, что вы ее не застали. Садитесь. Побеседуйте немного со старухой. Кому нужна бедная старая женщина, у которой была одна радость – сын, а теперь – где эта радость?

Даша прошла за бабушкой в комнату. В комнате было просторно и чисто, по стенам стояли книжные полки. Книги лежали на столе, даже на полу.

– Настоящая библиотека, – сказала Даша.

Бабушка села на стул, сложила на коленях руки и смотрела на Дашу черными, влажными глазами.

– Вы сразу заметили. Вы все понимаете. Если бы вы хоть одним глазком взглянули на моего сына, Жениного отца! Хотите верьте, хотите нет – есть ли такая книга на свете, какую бы он не прочитал! Он собирал книги целую жизнь. Теперь их читает Женя.

– Женя хорошая девочка, – повторила Даша.

– Подите-ка сюда, – позвала бабушка. – Вот поглядите. – Она открыла папку, и Даша увидела, груду писем. – Его письма, – таинственным тоном сообщила бабушка. – Каждую неделю Женя получает письмо. Она читает и думает. Я старая женщина, а девочка думает больше меня.

Даша взяла письмо, лежащее сверху.

– Прочитайте это письмо, – сказала бабушка, – и узнаете, о чем думает девочка. Отец для Жени первый человек. С малых лет она привыкла, верить каждому его слову.

Даша нерешительно смотрела на конверт.

– Читайте, – повторила бабушка. Она села на стул и положила на колени руки.

Даша вынула из конверта сложенный вчетверо листок бумаги.

–  «Родная моя дочурка! – прочитала Даша. – В прошлый раз ты рассказывала мне о случае, который произошел у вас в классе. А я прочел это письмо своим ребятам на политбеседе. И ты знаешь, как горячо и страстно обсуждался у нас этот случай. Ты права, дочурка: ты учишься в классе, он твой, и тебя все должно в нем касаться – и плохое и хорошее. Ты за все отвечаешь.

Мои ребята любят вспоминать то, что было до войны. На этот раз вспоминали разные школьные случаи. И знаешь, Женя, я внимательно слушал, и вот какое сделал наблюдение. Как раз те парнишки, которые говорят о школе с блестящими глазами и до сих пор гордятся своей школой и ни за что не хотят признавать, что могут быть школы лучше, чем их, именно они, как правило, особенно смелы в бою.

На них можно вполне положиться. Их верность имеет глубокие корни.

Рассказывай мне все важное что у вас происходит, чернушка.

Не волнуйся за меня. Я бодр и здоров. Меня окружают честные люди. Я их люблю и уважаю.

Скоро мы победим, и через века человечество будет произносить наши имена с благодарностью и гордостью.

Береги, девочка, бабушку. Она прожила длинную и трудную жизнь. До свидания, родная, Папа».

Даша вложила письмо в конверт.

– Вот и Женя, – проговорила бабушка, – она прочтет и задумается и тоже долго молчит.

– Позвольте мне взять несколько писем, – попросила Даша. – Мне это очень нужно.

– Возьмите, – ответила бабушка. – Берегите их. Они – как живой человек.

– Спасибо, – горячо поблагодарила Даша. – Мне они очень нужны. Иногда я не знаю, правильно ли я живу.

– Вы не знаете, а я что – знаю? На двоих хватит, сколько я прожила, а что я знаю, что у меня есть? Сын есть. Целое счастье, а не сын. Вот прошла неделя, а письмо не приходит. За два года первый раз опоздало письмо.

Бабушка сняла с двери цепочку. Она трясла головой и говорила уже не Даше, а себе, неразборчиво бормоча слова, как привыкла разговаривать с собой, оставаясь одна дома.

Даша выбежала на улицу и подставила ветру и снегу разгоряченное лицо. Снег слепил ей глаза, таял на щеках и в одну минуту запорошил воротник. Смеркалось. Торопливо шли люди. Тускло засветились скупые синие огоньки фонарей, в домах опускались на окнах черные шторы.

Неожиданно Даша сказала:

– Какое счастье жить!

Она шла навстречу метели, жмуря глаза и прижимая письма к груди. «Я прочту их, – думала Даша, – и расскажу девочкам. Умненькие мои девочки, мы научимся большой и серьезной жизни. Наш народ за нее воюет».

XI

Тася решила хорошо учиться. Она приняла это решение со всей твердостью, на какую была способна. Но и теперь случалось во время объяснений учителя нечаянно засмотреться в окно или задуматься о посторонних вещах, тогда к концу урока все становилось непонятно, и в перемену Тася принималась тяжело вздыхать. Валя Кесарева, услышав грустные вздохи, считала нужным вмешаться:

– Опять? Так и есть – ничего не поняла. Ну как мы завтра из-за тебя в глаза Захару Петровичу смотреть будем?

А Наташа немедленно заявляла:

– Приходи сегодня в пять.

Тася с облегченным сердцем закрывала учебник. Маня-усердница никогда не засматривалась в окно, не вертелась во время уроков и не оглядывалась на подруг, но ей постоянно казалось, что она упустила что-то, и другие поняли лучше ее. Маня пробила ласковым голоском:

– Девочки, я тоже приду. Девочки, я в себе не очень уверена, когда одна занимаюсь. И почему это, девочки, другие прочтут два раза и все запомнят, а я по десяти раз читаю?

Ровно в пять у Наташи появлялась и Люда Григорьева.

– Я очень хорошо могу и одна заниматься, – с беспечным видом сообщала Люда Григорьева, – но одной не хочется, вместе веселее.

Девочки складывали портфели в ряд на крышку рояля и усаживались вокруг стола. Наташа затапливала железную печку. Чураки горели голубым пламенем, потрескивали и весело стрелялись угольками. Иногда девочки приносили с собой картошку, варили и ели без хлеба, с солью. Люда Григорьева сделала интересное открытие:

– Без взрослых хорошо. Никто не мешает. Как тебе нужно, так и живешь.

Тася охотно соглашалась:

– Вот именно. Ну, давайте заниматься.

С тех пор, как Тасины успехи и неуспехи стали обсуждаться целым классом и все радовались ее успехам и сердились за каждый плохой ответ, у Таси появилось новое отношение к себе и своему положению в школе. Раньше нужно было хорошо учиться, потому что этого требовали учителя и мама. Значит, это было им важно, а Тасе было безразлично. Теперь того же самого от нее добивались подруги. И Тасе се чаще хотелось сделаться такой же понятливой, как другие.

В этот вечер девочки снова собрались у Наташи.

Наташа составила на буфет немытую с утра посуду и шаркнула тряпкой по столу.

– Садитесь, все готово, – сказала она. – Сегодня объясняет Женя.

Тася недовольно нахмурилась.

– Лучше бы уж Захара Петровича повнимательнее слушать, у Жени ничего не поймешь.

Женя, качнув черными косичками, начинала урок:

– Ну вот. Сначала раскроем скобки. Вот. Ну, что же ты не раскрываешь скобки?

– Зачем?

– Как зачем? Так надо. Раскрывай. Теперь в эту часть уравнения перенесем неизвестные. Переносите. А теперь очень просто – приведение подобных членов. Смотрите, очень просто: пять икс плюс два икс…

Тася положила карандаш.

– Что такое? Я даже не слышала про приведение подобных членов!

– Как же ты не слышала? Захар Петрович объяснял.

– Я не поняла.

– Как же ты не поняла?

Женя удивлялась. Ей было все ясно и казалось, что другим тоже должно быть ясно. Она решительно не умела объяснять.

– Давай попробую я, – вмешалась Наташа.

В это время пришла Валя Кесарева.

– Валечка пришла! – засуетилась Тася. – Вот кто лучше всех объяснит!

Валя не спеша раздевалась.

– Тася, не смотри в чужую тетрадку, завтра спросят, опять нам сгорать со стыда.

Валя требовала, чтобы все сидели смирно и не шевелились, когда она объясняет. Она была строже Захара Петровича. Валя была уверена, что «Тася и Люда не могут понимать все так же хорошо, как она, поэтому втолковывала в их рассеянные головы алгебраические формулы до тех пор, пока благодарные ученицы не начинали просить пощады.

– Честное слово, я усвоила, на всю жизнь усвоила! – уверяла Тася и, желая доставить удовольствие Вале, добавляла: – Ты настоящая учительница!

Валя скромничала:

– Уж и настоящая…

– Кончили. Давайте, девочки, посидим, – сказала Наташа.

Она выключила свет; и девочки уселись в кружок у печки. Женя закрыла книжку и тоже спустилась с дивана на пол.

– Учимся да учимся, – сказала Женя, – а ничего другого не делаем.

Тася возмутилась:

– Как не делаем! А кто пол дома моет, кто обед готовит? Димке хорошо! А я только и слышу: «Тася, сварила суп? Тася, купила хлеб?» А потом за двойки ругаются.

– Я не об этом. Я о другом.

– О чем же ты?

– Не для себя делать. Важное что-нибудь. Особенное.

Наташа сидела на корточках перед печкой и пристально смотрела на огонь…

Синие змейки бегали по углям, раскаленное железо дышало жаром в лицо. Сразу за спиной начиналась темнота, и, кажется, нет сзади старого рояля, дивана и стен с коричневыми обоями, а есть таинственный остров. В частых зарослях лежит, притаившись, тигр и нетерпеливо бьет хвостом по впалым бокам, и они уже не семиклассницы, а потерпевшие кораблекрушение, сидят у костра и думают о том, как им быть на чужой, неизвестной земле. Наташе жалко подруг: в каждом шорохе сзади таится опасность. Но пусть они мирно греются у костра. Наташа одна встретится с тигром. Они не узнают, что Наташа идет их спасать. Она убьет тигра и принесет на плечах его рыжую тушу, как Маугли в романе Киплинга убил хромого Шер-Хана и принес его на скалу. Потом она всю ночь будет сидеть у костра, щуриться на угольки и оберегать сон подруг.

– Хорошо бы что-нибудь особенное делать, – повторила Наташа Женины слова.

Все согласились. В темноте у догорающей печки хотелось думать об особенном, не похожем на обыкновенную жизнь, и даже Тася примолкла, не понимая, почему ей тревожно, немного грустно и хорошо. Когда угли почернели, девочки стали прощаться до завтра и, прощаясь, решили придумать важное, необыкновенное, общее дело.

Едва за подругами захлопнулась дверь, Наташа увидела, что комната совсем не похожа на таинственный остров, нет никаких тигров, на полу валяется сор, целая куча немытой посуды на буфете, а на крышке рояля свалка вещей.

«Век убирайся, – сердито подумала Наташа, – все равно не уберешься, как надо. Лучше бы уж не зажигать свет, тогда хоть ничего не заметно и можно представить, что хочешь».

Наташа села за стол, лицом к стене, чтобы не видеть беспорядка в комнате, положила перед собой лист бумаги и стала думать. Скоро она написала: «План на всю жизнь», и разнумеровала лист на пункты. Первый пункт назывался «Для будущего». В этот пункт Наташа вписала: «Изучить все науки – анатомию, астрономию, археологию, физиологию, биологию, хирургию и все науки про революцию». Наук оказалось много, Наташа поставила «и т. д.».

Второй пункт назывался «Для родины». Наташа написала: «Обязательно совершить подвиг».

Третий пункт: «Для подруг. Всегда всех спасать во время опасности и жертвовать жизнью».

Четвертый пункт: «Для своего удовольствия. Каждое воскресенье ходить в кино и, когда кончится война, покупать шоколадки, пока не опротивеют».

Больше пунктов не было. Наташа расстроилась, потому что все-таки ничего особенного она не придумала. Раздался звонок.

Наташа схватила с буфета грязные тарелки и кинулась в кухню.

– Мамочка! – крикнула она по дороге. – Ложись скорее на диван и отвернись к стене. Я сейчас наведу порядок.

Мама остановилась у порога и дождалась, когда вернется Наташа. Она увидела на столе исписанный лист и прочитала его, не садясь и не снимая пальто. Потом она разделась, еще раз прочитала лист и легла на диван.

Наташа вошла и виновато заулыбалась.

– Сейчас, сейчас. Я говорю, отвернись к стене. Досчитай до ста и в комнате будет чисто.

– Когда ты приехала, – сказала мама тихим голосом, – ты говорила, что хочешь помогать фронту.

– Да, – насторожилась Наташа, присев на корточки с веником в руках. – Но ты сама велела мне учиться.

– Конечно, учиться. Ты слушай. Я сегодня двенадцать часов простояла на ногах. Мы сдавали срочный заказ для фронта. А пришла домой… вон паутина висит почти до самого стола.

– Мамочка! – взмолилась Наташа.

– Нет, ты дослушай. Ты на всю жизнь составляешь план, а на сегодня назавтра не умеешь.

– Прочитала? – с упреком спросила Наташа.

– Не сердись, – оказала мама, – я ведь не знала, что это такое. Лежит лист и лежит.

– Значит, разорвать?

– Не рви. У тебя для жизни хороший план составлен, но ты про сегодня забыла. Ты еще подумай, Наташенька.

Наташа, хмурясь, посидела на корточках и принялась мести пол, а когда кончила подметать, мама уже спала, положив голову на жесткий валик дивана и плотно сжав рот, около которого резко обозначились две усталые морщины.

Наташа постояла над мамой, потом на цыпочках прошла к столу и нагнулась над своим листом.

– Это и есть самое особенное, – оказала она суровым голосом и приписала к своему плану пункт пятый «Для дома. Жалеть маму больше всех на свете, она работает для фронта, моя самая хорошая мамочка! Когда мама приходит с работы, – в доме чисто, топится печка, кипит чай. С сегодняшнего вечера начнем».

Наташа убрала в портфель свой листок и на цыпочках пошла обметать паутину.

XII

У Даши был свободный от уроков день, но она вышла из дому в обычный ранний час. Под ногами поскрипывал утренний чистый снежок. Где-то за домами поднялось солнце, небо заструилось светом. В сквере на зеленых скамейках лежали пушистые снежные перинки. Голубая сорока с пестрым хвостом прыгнула несколько раз по дорожке, вспорхнула у самых ног Даши и закачалась на голой ветке, словно дразнясь.

«На лыжах бы! – подумала Даша. – Уехать бы куда-нибудь подальше, где самое обыкновенное поле и крыши не упираются в небо, и ветер, наверно, метет через дорогу снег…»

Искушение было так велико, что Даша остановилась в раздумье: сесть разве в трамвай да махнуть на лыжную станцию?

Трамвай звякнул и тронулся. Даша не успела вскочить на подножку.

«Не сегодня, – сказала себе Даша, – но в следующий выходной обязательно».

В деревянной будке она предъявила документ, миновала занесенный снегом двор и вошла в госпиталь. Она остановилась у двери, привыкая после яркого утреннего света к полумраку, в котором не различала предметы, а когда привыкла, разглядела в глубине вестибюля девушку. Девушка лениво и медленно снимала перед зеркалом халат. Она увидела в зеркале Дашу и обернулась. У девушки было бледное худенькое лицо, подстриженные скобкой волосы и темные блестящие глаза.

– Другие продежурят ночь и хоть бы что, – сказала девушка, – а мне всегда утром хочется спать. Как бы приучиться не киснуть после дежурства?

Даша не знала, что посоветовать, и сочувственно вздохнула. Девушка сложила халат.

– Если вам нужен главврач, придется подождать.

– Мне нужен политрук.

– Ах, досада! Политрука тоже нет. Вы слишком рано пришли.

Она надела пальто и покосилась на Дашу.

– Будете ждать?

– Буду, – терпеливо ответила Даша, садясь на деревянный диван. – Я не могу придти в другое время.

– Дело важное? – спросила девушка, берясь за дверную ручку.

– Да.

– Ну что же, – покорным тоном сказала девушка, – придется задержаться, если важное. – Она села рядом с Дашей на деревянный диван и откинулась на спинку. – Рассказывайте. Я политруку помогаю по культчасти, – объяснила она.

Даше понравилась черноглазая девушка с быстрой мальчишеской фигурой и темными волосами, подстриженными скобочкой.

«Хорошо именно с ней сначала поговорить, – решила Даша. – Жаль, она устала, бедняжка».

– Я учительница, – сказала Даша.

– Учительница? – переспросила девушка, недоверчиво осматривая Дашу. – Уж слишком вы… – Она запнулась и добавила: – Я думала – пионервожатая.

Даша покраснела.

– Я учительница, – повторила она сдержанно, чувствуя, все же симпатию к этой темноглазой девушке, с прямым и любопытным взглядом. – Из шестьсот седьмой женской школы. Здесь недалеко.

Девушка удивленно и радостно посмотрела на Дашу.

– Слушайте! Из шестьсот седьмой? Так, может быть, вы Дарья Леонидовна?

– Странно. Как вы догадались?

– Догадалась? – вскричала девушка, и Даша уловила какие-то знакомые и милые нотки в ее голосе. – Удивительно, что я вас сразу не узнала. Наталка нам с мамой уши про вас прожужжала. Она вас в точности описала. И волосы и глаза. Мама говорит, вы на них замечательно влияете. А я – Катя Тихонова.

Темноглазая худенькая Катя была совсем не похожа на сестру, но Даша узнала в ее взгляде и тоне Наташину открытость и доверчивость.

– Вот как хорошо получилось! – обрадованно сказала Даша. – Вы, наверно, нам поможете.

– Ну, конечно, помогу. Конечно. Рассказывайте, – торопливо заговорила Катя, испытывая непонятное смущение.

Даша на вид ничем не отличалась от многих Катиных подруг, но она была учительницей, а Катя совсем еще недавно вставала, здороваясь с учительницами.

И даже теперь ей почему-то стало не очень удобно сидеть рядом с Дарьей Леонидовной, и она больше не откидывалась на спинку дивана.

– Рассказывайте, пожалуйста, – вежливо сказала Катя.

– В седьмом «А», – начала рассказывать Даша, – где учится ваша сестра, я руководительница. Мы часто разговариваем с девочками.

– Знаю, знаю, – перебила Катя, – Наталка говорила.

– В седьмом «А» серьезные девочки, – продолжала Даша.

Но Катя снова перебила:

– Ну, уж про Наталку этого сказать нельзя. Какая же она серьезная?

– Именно серьезная, – мягко, но настойчиво возразила Даша. – Знаете, Катя, – сказала она просто и искренне: – идет война. Мы хотим сегодня же помогать фронту. Мы не хотим откладывать на завтра.

– Понимаю. – Катя задумалась. – Конечно, вы можете работать у нас в госпитале. Например, читать в палатах, писать письма и мало ли еще что… Да, вот какой случай… – Катя понизила голос, хотя они были вдвоем в вестибюле на деревянном диване. – В моей палате один паренек скоро выписывается, я за него беспокоюсь очень. Первые дни, когда человек выпишется из госпиталя, самые трудные. Ему кажется, что он уж ничего не может, если к старому вернуться нельзя. Я вижу, его надо настроить, чтоб он вышел из госпиталя и знал: вот что я теперь буду делать. Он способный. Как вы думаете, Дарья Леонидовна, если бы с ним сейчас начать заниматься? Например, математику повторять за семилетку.

«Кто с ним может заниматься? – прикинула Даша в уме. – Валя Кесарева, Женя Спивак, Наташа. Диктант провести и Маня Шепелева сумеет».

– Никаких сомнений, – согласилась Даша с горячностью. – Катя, как удачно я к вам пришла!

– Очень, очень удачно, – подтвердила Катя.

Она вообразила, как через несколько лет встретит молодого известного ученого и ученый скажет: «Сестра Катя! Спасибо вам за то, что вы подсказали мне дорогу. Я вполне счастлив. А началось все с того, что седьмой «А» взял надо мной шефство».

– Они сумеют? – с опаской спросила Катя. – Все-таки они еще не очень взрослые.

– Совсем не взрослые, – согласилась Даша, – но я буду им помогать. Кроме того, уж если они возьмутся, будут стараться. А самое главное, – сказала Даша уверенно, – ему это нужно. Значит, сумеют.

«Молодец! – решила Катя. – Недаром в нее Наталка влюбилась».

– Я так рада, что встретилась с вами! – призналась Катя. – Даже спать расхотела.

Даша снова узнала в Кате Наташину сестру, хотя они выглядели совсем непохожими.

Она сказала, вставая: – Нет, вы идите все-таки спать.

Девушки пожали друг другу руки и расстались, довольные встречей, которой так удачно начался сегодняшний день.

«Вот как люди работают, – думала Даша. – Ночь работает, день работает. Не то что я…»

Подумав так, Даша направилась в читальню, чтобы заниматься там до двух часов, когда закончатся в школе уроки.

Она разложила на столе книги. Даша любила, чтобы книг было много. Непрочитанные страницы вызывали в ней веселую жадность.

Она составила план уроков и исписала мелким, бисерным почерком несколько страничек тетради.

Даша представила ответы учениц. Каждая отвечала по-своему, но все одинаково хорошо. Урок был красив, в нем трепетало вдохновение. Незримые нити тянулись от Пушкина к суровым и трудным дням.

«…Да здравствует разум!.. Да скроется тьма!»

Даша закрыла книгу. Пора в школу. Завтра может получиться не совсем так, но Пушкин к ним придет, мудрый и ясный.

«… Ты, солнце святое, гори!»

Даша пошла в школу походкой счастливого человека, привыкшего ежедневно открывать сокровища. «Я добьюсь, – думала Даша, – может быть не так ещё скоро, – но добьюсь, чтоб седьмой «А» стал классом имени Зои. Он будет по-настоящему Зонным классом».

Даша вошла в учительскую. И Зинаида Рафаиловна сообщила ей невеселую новость:

– Ваш седьмой «А» сегодня опять отличился.

– Что произошло? – упавшим голосом спросила Даша.

– Произошло то, что во время урока исчезла немая карта. Я не могла проводить опрос.

– Но как? Каким образом? – горестно воскликнула Даша.

Зинаида Рафаиловна подняла белые брови, с участием наблюдая за Дашей.

– Пожалуй, не так уж страшно. Пожалуй, урок не совсем пропал. Вы все узнаете от Наташи Тихоновой. Она явно замешана в этой истории.

История произошла так.

Дежурные назначались по партам. Перед уроками староста объявлял очередной парте: «Сегодня, дежурите вы», и подружки во время перемен энергично выпроваживали всех из класса, настежь открывали форточки, вытирали мокрой тряпкой доску, особенно тщательно для Захара Петровича, приносили из учительской пособия и весь день были суетливо и весело заняты.

На этот раз, как обычно, Валя Кесарева сказала:

– Сегодня дежурные вы.

Дежурила парта Наташи и Таси.

– Вот и хорошо! – обрадовалась Тася. – По крайней мере не надо в перемены в коридор выходить и можно все повторить перед уроком.

У Таси выдался надиво удачный день. Утром Надежда Федоровна заявила:

– Будем писать папе письмо. Расскажем каждый про себя. Тася, кажется, у тебя очень наладились дела?

– Очень, мама, – без излишней скромности согласилась Тася.

На самом деле кое-что не совсем еще наладилось. Например, у Захара Петровича она была на заметке. Заглянув однажды через его плечо в известную всем записную книжку учителя, Тася увидела против своей фамилии жирный вопросительный знак. Сегодня должна была решиться Тасина участь. И решилась она великолепно. При общем молчании Тася без запинки повторила вчерашний Валин урок, не перепутала ни одного икса и игрека, раскрыла скобки, перенесла все известные в одну часть уравнения, а все неизвестные в другую и моментально сделала приведение подобных членов. Сделала и подумала: «Оказывается, совсем легко».

Захар Петрович был очень доволен, и Тася была довольна, и весь класс.

После математики Тася так разошлась, что решила: еще раз отличиться. Она перелистала наспех учебник истории, чтоб убедиться в том, что ничего не забыла, и сказала Наташе:

– Ты подежурь здесь одна, а я сбегаю в учительскую. Попрошу историчку, чтобы спросила меня.

– Смотри, сорвешься, – предостерегла Наташа.

– Новости! Уж я знаю, так знаю. Зато папе будет о чем написать.

И на истории Тася не сорвалась. Все перемены она вытирала доску и учительский стол, подбирала разбросанные под партами бумажки, ни разу никого за это не выругала и довольна была вполне.

Вдруг в самую последнюю перемену дежурная из соседнего класса втащила огромную карту.

– Вешайте. Зинаида Рафаиловна прислала.

Тася ахнула и побледнела.

– Разве сегодня география?

Посмотрела в расписание: география.

– Все кончено. Я пропала.

Наташа повесила на стене устрашающих размеров карту без единого названия.

– Может, она тебя и не спросит.

– Как не спросит? Она предупредила, что будет спрашивать. У меня тройка. Обязательно вызовет. Что мне делать? Я по немой карте не могу отвечать.

– Ну, тогда беги скорее, попроси, чтобы Зинаида Рафаиловна не спрашивала. Скажи – расписание перепутала, недоразумение.

– Что ты, Наташа! Она скажет – никаких недоразумений!

– Ну, попроси, чтоб исключение сделала.

– Что ты! Она скажет – никаких исключений!

Тася села за парту. У нее опустилась нижняя губа и щеки запрыгали, и из голубых глаз выкатились слезы, похожие на дождевые капли.

– Если бы не папе писать! – проговорила она дрогнувшим голосом. – Что я теперь ему напишу? Под самый конец такое несчастье! И никто меня не спасет. И-и!

Наташа хмуро рассматривала карту. Карта была нема.

Наташа вспомнила третий пункт плана: «Всегда выручать подруг и жертвовать жизнью».

– Я тебя спасу, – сказала Наташа. Тася с надеждой и недоверием посмотрела на нее. – Зажмурься, – распорядилась Наташа. – Не разжмуривайся, пока не скажу.

Тася послушно закрыла глаза, а Наташа скрутила карту, отцепила с гвоздя и положила на самое дно шкафа, забросав сверху старыми газетами и тетрадями, которые там лежали.

– Теперь смотри. Понятно?

– Непонятно, – ответила Тася.

Наташа не успела объяснить. Зазвенел звонок, распахнулись обе половинки двери, в класс ворвались девочки.

– Спрашивать будет! – шумели они, пугая друг друга. – Везде по целому часу спрашивала.

Появилась Зинаида Рафаиловна. Она вошла в класс с тем сосредоточенным и немного скучным выражением лица, по которому девочки сразу угадали, что ничего увлекательного сегодня на уроке не предполагается, зато им предстоит по очереди водить указкой по карте, разыскивая истоки и устья рек и зоны тундр, степей, лесов и полупустынь.

Зинаида Рафаиловна сощурила близорукие глаза и наклонилась над журналом, а в Наташином сердце шевельнулась тревога.

«Таське сегодня на фронт писать, это не шутка; – мысленно убеждала себя Наташа, стараясь отогнать сомнения. – Подполковнику Добросклонову нельзя портить настроение. А Зинаиде Рафаиловне все равно, когда спрашивать – сегодня или завтра. Ей не надо готовиться, она без подготовки все знает».

Но как ни успокаивала себя Наташа, что-то беспокойно сверлило внутри. Маня первая заметила беспорядок:

– А карты нет.

– Дежурная, повесьте карту, – велела Зинаида Рафаиловна, все еще рассматривая журнал. – Поторопитесь, – сказала она и поставила точки против чьих-то фамилий.

Наташа почувствовала, что краска заливает ей щеки. Нельзя было ничем остановить этот горячий поток, обжигающий лицо.

– Карта пропала, – сказала Наташа, глядя не на учительницу, а на черную доску за ее спиной.

– То есть как? – удивилась Зинаида Рафаиловна. – Я видела, ее внесли в ваш класс.

– А потом она пропала, – повторила Наташа, не проявляя никакого интереса к этому странному происшествию.

– А вы где были?

– Я смотрела в окно и ничего не заметила.

Наташа сама уже понимала, что говорит глупость, и знала: пусть ее хоть на куски режут, все равно будет упрямо повторять эту глупость, потому что нет никакой возможности смотреть Зинаиде Рафаиловне в лицо и врать ей так, чтобы было похоже на правду. Наташа хотела бы провалиться сквозь пол, как в Большом театре проваливается Демон.