Текст книги "Наследники Альберты"

Автор книги: Мария Ланг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Убийство
15. КТО ЗНАЕТ МАЛО, СУДИТ СКОРО

В понедельник утром черный «мерседес» комиссара Вийка возвращался в Стокгольм. День был серый, и в воздухе висела изморось, правда, ветер стих, и комиссар больше не опасался, что добротную виллу его матери затопит водой.

Город отделался сравнительно легко, зато в других местах стихийное бедствие нанесло большой ущерб. Озимые были уничтожены, весенний сев задерживался. Затопленные предприятия остановили работу, на муниципалитет свалились огромные непредвиденные расходы по эвакуации шахт, починке насосных станций и плотин, строительству новых дорог и мостов. В полной беспомощности люди смотрели, как неуправляемая сила прямо на глазах разрушает их дома.

В Арбуге Кристер услышал, что из-за паводка движение по шоссе Е-18 и Е-3 сильно сокращено или даже вовсе перекрыто. По крайней мере, не надо ломать голову, какое из них предпочесть.

В одиннадцать часов по полицейской рации его вызвали обратно в Скугу.

– На одной из прибрежных вилл обнаружен труп. Обстоятельства подозрительные. Адрес: Хюттгатан… Повторяю. Обнаружен труп, похоже, это убийство. Возвращайтесь.

Кристер Вийк вздохнул, но стал разворачивать машину. Он жалел, что так безоговорочно пообещал две вещи: в два часа явиться в комиссию по уголовным делам и вечером успеть ко второму акту «Летучего голландца», в котором мечтательная Сента поет свою знаменитую балладу.

Человек моей профессии, думал комиссар, не имеет права давать обещания.

Возле живой изгороди из сирени, покрытой свежей весенней зеленью, стояли частные и полицейские машины.

В саду адвокат Сванте Странд обнимал Полли.

Она плакала, ее била дрожь. Носового платка у нее не оказалось, и Сванте Странд, порывшись в карманах, протянул ей свой.

– У нее сильное нервное потрясение,– объяснил Сванте комиссару.– Зря я вчера уехал отсюда, это случилось после моего отъезда.

– Отведите ее домой, и напоите коньяком,– распорядился комиссар Вийк.

В холле у телефона он увидел пастора. Тот опять был в черном сюртуке. Зажав трубку рукой, Рудольф Люнден мрачно сказал:

– Наверху. Идите туда.

На втором этаже, в коридоре и узкой комнате для музыкальных занятий, суетились полицейские, фотографы и криминалисты.

На крышке пианино лежали принадлежности дорогого фотоаппарата, на столе возле балкона был установлен магнитофон, по полу змеились провода. Толстый шнур уползал в спальню фру Фабиан.

Эрк Берггрен, заметив взгляд комиссара, устало объяснил:

– Доктор Северин пожаловался, что ему недостаточно света, и мы принесли юпитер. Он как раз заканчивает осмотр трупа.

– Отчего он умер?

– Отравление ядом скорпиона. Кажется, он привез его с собой из Америки.

– Ну и дела.

Комиссар оставался невозмутимым. Войдя в спальню, он даже отметил, что элегантный костюм шефа местной полиции такой же темно-зеленый, как и ковер на полу.

– Зачем я тебе понадобился? Ты что, сам не можешь справиться со своими убийствами? – спросил комиссар вместо приветствия.– Вон, какая у тебя толпа экспертов.

– Ты мой главный свидетель,– льстиво ответил Андерс Лёвинг.– Вы с твоей матушкой запутались в этом клубке с самого начала.

– Твои метафоры оставляют желать лучшего. Запутаться в клубке невозможно. А кроме того, Даниель впутался в эту историю гораздо раньше, чем я.

В маленькой спальне Альберты при свете юпитера старый провинциальный врач Даниель Северин казался выше, чем всегда. Он подозвал Кристера к себе и попросил:

– Ну-ка, расскажи, что ты видишь.

– Вижу молодого человека, лет двадцати семи, который последние восемь месяцев жил с Мирьям Экерюд в ее стокгольмской квартире.

– Этого ты видеть никак не можешь.

– Вот именно,– вмешался Андерс Лёвинг.– Наш прославленный шеф государственной комиссии по уголовным делам попросту выкладывает все, что ему известно.

– О'кей,– сказал Кристер.– Я вижу мужчину с темными спутанными волосами и темной щетиной. Он укрыт, но руки лежат поверх одеяла, и, по-моему…

Он нагнулся, потрогал руку Эдуарда.

– Да. Тело уже остыло и начало костенеть. Он лежит на спине, голова повернута направо. А что это у него на шее? Укол? Ему делали инъекцию?

– В любом случае его укололи,– согласился доктор Северин.

– Игла вошла в вену с левой стороны шеи, кровь из этого сосуда поступает прямо в сердце. Значит, смерть наступила мгновенно?

Бледно-голубые глаза Северина смотрели дружелюбно и одобрительно.

– Если концентрированный яд вводится внутривенно, человек умирает в течение десяти – двадцати минут. Судя по состоянию постели, он не проснулся во время этой

процедуры, и вообще не похоже, чтобы он сопротивлялся или хотя бы ворочался.

– Когда он умер?

Доктор мог бы предложить ему дождаться заключения судебно-медицинской экспертизы, но он доверял своему многолетнему опыту.

– Молодой человек умер на рассвете. Примерно часа в четыре – в начале пятого.

– Причина смерти?

– Думаю, паралич органов дыхания и кровообращения. Точнее на этот вопрос можно ответить только после вскрытия.

– Эрк сказал что-то о скорпионе. Это тоже только предположение?

– Мне самому такое бы в голову не пришло,– пробурчал Даниель Северин,– но приходится верить фактам. Видел след у него на шее? Теперь взгляни на ночной столик.

Комиссар уже успел заметить каплю запекшейся крови на месте укола. Теперь он рассматривал предмет на ночном столике. Рядом с кованой золотой цепью лежал раскрытый голубой медальон. Внутри медальона поблескивал золотой скорпион. Он лежал криво, словно его засунули в медальон в большой спешке. Яркий свет позволял рассмотреть тонкую ювелирную работу.

Передние ногощупальца скорпиона оканчивались клешнями, на второй паре лапок были цепкие когти. Самое неприятное впечатление производил хвост насекомого: длинный, изогнутый, заканчивающийся острой иглой, на которую нанесена тончайшая резьба. Колпачок, предохранявший иглу, был отвинчен, и в бороздках резьбы, кроме запекшейся крови, виднелось какое-то застывшее вещество.

– Кажется, яд израсходован не полностью,– заметил комиссар.

– Да. К счастью, осталось достаточно, чтобы эксперты Лёвинга взяли пробу на анализ,– подтвердил доктор.– Правда, пастор Люнден уже говорил, что скорей всего это яд скорпиона.

– Колпачок закатился под кровать,– сказал Андерс Лёвинг.– Мы вызвали дактилоскопистов. Но ставлю десять тысяч, что никаких отпечатков пальцев ни на

колпачке, ни на этом чудовище они не найдут.

– Сразу видно, что у тебя денег куры не клюют,– пошутил комиссар Вийк.– С меня и сотни бы хватило. Что будем делать дальше?

Они спустились вниз. Бело-голубая столовая показалась шефу окружной полиции самым спокойным и удобным местом для предварительного допроса.

– Поможешь мне? – попросил он комиссара.– Тебе уже кое-что известно…

– Начинай,– бодро сказал комиссар.– Я сейчас приду.

Его «сейчас» заняло ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы выпить на кухне пять чашек кофе. А это в свою очередь означало, что он пропустил допрос Еспера Экерюда и Полли Томссон.

– Еспер крепко поддал и клевал носом, а Полли только всхлипывала и сморкалась,– резюмировал их показания Андерс Лёвинг.

Допрос Лиселотт Люнден комиссар Вийк также пропустил. Но ее страстные речи во время заварки кофе восполнили эту потерю.

– Во всем доме только в одной комнате находились два человека – это ты и твой муж,– сказал комиссар, выслушав Лиселотт.– Кто из вас крепче спит на рассвете?

– Конечно, Рудольф! – ответила она простодушно.

В столовой молодой представитель фирмы «Странд, Странд и Странд» явно вознамерился изложить историю своей жизни от начала и до конца. Комиссару Вийку повезло, он пришел, как раз когда Сванте рассказывал, какую сумму должна была получить Полли по страховому полису Альберты и с каким равнодушием она к этому отнеслась.

Как они и думали, самым ценным свидетелем оказался пастор Люнден. Наибольший интерес вызвала его ночная беседа с Эдуардом Амбрасом.

– Я рад, что вовремя переменил отношение к нему и успел перед ним извиниться. В сущности, он был веселый и славный парень, хотя немного наивный. Расхвастался

вчера, как ребенок, своим дурацким амулетом. Не сделай он этого, может, был бы сейчас жив.

Последней в столовую пришла Мирьям Экерюд. Она выглядела неестественно спокойной, но ее неестественной бледности не скрывали даже румяна.

– Это я нашла его,– сказала она безжизненным голосом.– До десяти я к нему не входила, знала, что он проснется поздно.

– Почему поздно? – спросил комиссар Вийк.

– Около часа ночи он принял две таблетки снотворного.

– Ты знаешь, что он принимал?

– Мандракс. Две таблетки. Наверно, пузырек так и стоит в ванной. Он всегда держал его среди своих туалетных принадлежностей.

– Часто он пользовался снотворным?

– Нет. Не очень. Только если был взвинчен.

– Как вчера, например?

– Да, вчера он переволновался. Несколько месяцев он скрывал от всех свое родство с Фабианом. И вот вчера… взорвал свою бомбу. Что тут началось! Настоящий цирк. А этот недотепа адвокат даже не попытался нас образумить. Лишь подлил масла в огонь, сообщив, что теперь Эдуардо получит половину наследства.

– Что значит «настоящий цирк»?

– Ну, Полли сразу пустила слезу. Еспер с горя надрался, а тетя Лиселотт до сих пор не опомнится от расстройства. Даже дядя Рудольф сплоховал, забыв свои наставления о мудрости и справедливости.

– А ты сама?

– Я ему все высказала,– жестко ответила Мирьям.– Выложила все, что я о нем думаю, а потом повторила еще раз в его комнате. Я была у него между часом и половиной второго.

– Всего полчаса? Недолго же вы ссорились,– заметил комиссар Вийк.– И ты ушла от него по своей воле?

Мирьям ответила не сразу.

– Я понимаю, на меня это не похоже,– призналась она.– Но ведь Эдуардо… Он сильный, он просто вытолкал меня за дверь.

Пока в розовой вилле обследовали место преступления и вели допросы, потрясенный город гудел от волнения. Чем меньше мы знаем, тем легче судим – таково старинное правило.

– А что я говорила? – слышалось на Престгатан.– Я с самой пасхи твержу: Альберту Фабиан отравили.

– Кто-то позарился на ее деньги.

– На деньги и на дом! Ведь это не дом, а мечта. Не у многих виллы стоят на берегу озера в самом центре города.

– И кому же все это достанется?

– Полли, конечно. Она ее приемная дочь.

– Этой тощей тихоне? А, правда, что она…

– Правильно,– говорили на церковном дворе.– Альберту отравили, это точно. Убийца заклеил окна и двери пластырем, а потом уморил ее угарным газом.

– Кто? Вам известно, кто ее убил? Какой злодей!

– Он иностранец. Кажется, индеец или что-то в этом роде. С ним путается дочка Ёты Люнден. Помните Ёту, младшую сестру Альберты? Ту, что вышла за одного из Экерюдов?

– Конечно. Ну и что же индеец?

– Может, он вовсе и не индеец. Я точно не знаю. Только убил Альберту он, это ясно. А потом раскаялся и покончил с собой…

– Все имущество должно отойти ее брату, пастору из Лубергсхюттана,– рассказывали в другом месте.– Неужели это он поднял руку на родную сестру? Боже милостивый, какой ужас!

– Не сам пастор. Его жена. Такие святоши самые опасные…

– Нет,– утверждали на Хюттгатан.– Тут, считайте, целых два убийства. Он привез с собой какого-то ядовитого гада, который их всех перекусал…

– А его хоть поймали? Не знаете? Того гляди где-нибудь напорешься на эту дрянь.

– Куда только полиция смотрит!

– Ну и местечко! Убийство, ядовитые гады и небывалое наводнение. Хоть беги отсюда.

В три часа дня комиссар Вийк собрал в гостиной наследников, адвоката и врача Альберты Фабиан. Сделал он это после недолгого совещания со старшим полицейским Эрком Берггреном и шефом местной полиции Андерсом Лёвингом.

– Хочешь устроить свою знаменитую очную ставку?– полюбопытствовал Анд ере Лёвинг, который спешил на обед к «Трем старушкам».

– Во всяком случае, репетицию к ней. Мне нужно установить последовательность событий.

Войдя в гостиную, комиссар сделал вид, что не слышит шумных протестов Лиселотт, восседавшей на красном диване.

– Что им еще от нас нужно? – возмущалась она.– Мы рассказали все, что нам известно об Эдуарде и его проклятом медальоне!

Пастор и она были в черном. Мирьям в строгом сером бархатном костюме, на адвокате Странде тоже был серый костюм, а на докторе – темно-коричневый. Желтый, наперекор всем условностям, пиджак Еспера и розовый свитерок Полли вызвали у комиссара чувство, похожее на благодарность.

– В феврале этого года,– начал он без всяких предисловий,– Альберта Фабиан изменила свое завещание. Каковы были эти изменения?

Взгляды присутствующих устремились на комиссара, а он стоял, прислонясь к косяку двери, которая находилась за телевизором, но смотрел лишь в грустные светло-карие глаза Сванте Странда.

– Изменение было сделано в пользу Полли,– нехотя ответил адвокат.– Она получала всю недвижимость, с нее не взимался налог на наследство, и к тому же ей отходила четвертая часть всего состояния.

– Почему фру Фабиан это сделала?

– Она любила дом,– сказала Мирьям, пожав плечами.– И любила Полли.

– Да,– подтвердил Еспер.– По-моему, тетя Альберта только недавно поняла, как сильно Полли привязана к этой вилле. Ведь ты сама сказала ей об этом, правда, Полли? Помнишь, ты говорила ей, что тебе плохо в Стокгольме и что ты хочешь вернуться домой?

Полли кивнула – короткие русые волосы упали ей на щеки.

– Только не плакать,– приказал комиссар таким тоном, что у Полли мгновенно высохли все слезы.– Лучше расскажи, как Альберта отнеслась к этому.

– Она… она обняла меня. И сказала, что все будет в порядке. Но только при одном условии.

– Сначала ты должна получить вокальное образование?

– Да,– ответила несчастная Полли.

– Когда состоялся этот разговор?

– В воскресенье, я приехала навестить ее. Это было тринадцатого февраля.

– Правильно,– раздался бас доктора Северина.-

Ровно через неделю мы с Еленой Вийк подписали новое завещание.

– Ты давнишний друг Альберты. Неужели она ничего тебе не объяснила? – допытывался Кристер Вийк.

– Нет, почему же, – ответил Даниель Северин.– Только она сказала как-то чудно: «Больше всего я хочу, чтобы мой дом остался в надежных руках. Но если я

увижу, что ошиблась, изорву завещание в клочки».

– Так вот почему она не поставила нас в известность,– пробормотал Сванде Странд.

– Моя дорогая сестра хотела посмотреть, как будет вести себя дальше ее беспомощная девочка,– догадался пастор.– Франс Эрик Фабиан часто говорил, что слабым

натурам большие деньги впрок не идут.

– Словом, это завещание для Полли – все равно что кусок сахара для дрессированной собачки,– съязвила Мирьям.

Лиселотт только этого и ждала.

– А я что говорила! – взвизгнула она.– Девчонка притворяется. Она все знала заранее.

– Если бы! – вскрикнула Полли.– Если бы я догадывалась, разве я была бы так убита горем?

– По-моему, Альберта умерла очень вовремя, – произнесла пасторша с сатанинской усмешкой.– Не успев одуматься и расстроить твои блестящие планы на

будущее.

– Ничего ты не понимаешь,– устало сказала Полли.– Я никогда не желала ей смерти. Я хотела жить в этом доме вместе с нею, хотела, чтобы мы никогда не расставались.

16. ТВОЯ БОЛЬНАЯ СОВЕСТЬ ЗАГОВОРИЛА

В холле настойчиво звонил телефон. Наконец трубку сняли, и старший полицейский Берггрен приоткрыл дверь.

– Это из Стокгольма,– сообщил он, не входя в гостиную.– Какой-то редактор просит к телефону Мирьям Экерюд.

– Какой еще редактор? Из моего журнала? – вскочила Мирьям.– Я должна узнать, в чем дело. Наверняка опять что-то не ладится.

– Ушла,– неодобрительно сказал пастор.– Ну и воспитание! Ведь комиссар специально собрал нас здесь, чтобы уточнить подробности трагической гибели Альберты, и картина была уже почти ясна.

В холле его племянница кричала, чуть не плача:

– Нет! Только не пасторесса из Лунда! Но мы же… мы же раньше договорились!

– Не выношу нынешних новомодных словечек,– заметил пастор.– Это так глупо и вульгарно. По-моему, «пасторесса» звучит просто дико.

– Мы снова соберемся здесь через двадцать минут,– объявил комиссар Вийк и жестом пригласил адвоката Странда выйти с ним в холл.

– У меня к тебе два поручения, и я хочу, чтобы ты начал действовать немедленно,– обратился комиссар к Сванте.– Прежде всего…

– Отказывается от посвящения в сан? – раздраженно кричала Мирьям в телефонную трубку.– Ах, не от посвящения! От интервью в нашем журнале? Да она просто с ума сошла! Ведь мы пишем только о выдающихся личностях. Чем ей не нравятся Карин Сёдер, Барбру Альвинг или Камилла Мартин? А-а, вот в чем дело! Не хочет лишний раз мозолить глаза коллегам-мужчинам…

На кухне комиссар Вийк снова как следует подкрепился кофе. Когда он опять вышел в холл, незадачливый редактор окончательно вывел Мирьям из себя.

– Кто приехал? Мисс Ширли Стивенсон из Бостона? Она сегодня заходила к тебе? Она в Стокгольме? И у тебя не нашлось времени ее принять? Господи, спаси и помилуй! Да из всех наших кредиторов она единственная уже почти согласилась увеличить дотацию… Ну ладно, мне пора закругляться.

Она сделала виноватую гримасу, когда комиссар выразительно показал ей на часы.

– Что-что? – спросила Мирьям в трубку.– Почему я сижу в Скуге? Интересуются вечерние газеты и радио? Ну и прекрасно, раз ты ничего не знаешь, значит, тебе не о чем и разговаривать с ними.– Мирьям бросила трубку и с ненавистью сказала: – Гиена, падкая на сенсацию! Хотела бы я знать, на кого он еще работает.

– Не тебе осуждать журналиста, который охотится за сенсациями,– ответил ей комиссар.– Скажи спасибо шефу полиции, что в этом доме ты избавлена от нашествия

репортеров и фотографов. Андерс Лёвинг их даже близко к ограде не подпускает. А пресс-конференцию решил устроить в полицейском управлении.

– Все равно противно,– сказала Мирьям, и первая прошла в гостиную.

Чета Люнден по-прежнему сидела на диване. Полли и Еспер тихонько беседовали в углу среди цветов. Ни адвоката Странда, ни доктора Северина в гостиной не было.

Комиссар сел в кресло и несколько минут задумчиво разглядывал бальзамины и нежные примулы. Кто ухаживал за ними, когда Альберты не стало? Жена пастора Люндена или его собственная мать?

– Ночью со второго дня пасхи на третий,– начал он после долгой паузы,– умерла Альберта. Я навел кое-какие справки насчет алиби каждого из вас в тот вечер и в

ту ночь.

Полли Томссон, сидевшая в старинном кресле, подалась вперед и судорожно выдохнула:

– Ну и что?

– Полли,– комиссар обращался ко всем,– провела здесь воскресенье, а в понедельник в половине шестого вечера уехала автобусом в Эребру. В девять часов, еще до

того, как Альберта открыла вьюшку и затопила печь, Полли уже сидела в стокгольмском поезде. Она часто ездит по этому маршруту, и кондуктор хорошо помнит ее.

– А если он перепутал день? – подозрительно спросила Лиселотт.

– Ничего он не перепутал, так как именно в тот день в поезде дебоширили пьяные подростки, и он запомнил, что Полли очень испугалась. К тому же она единственная из всех пассажиров не предъявляла к кондуктору никаких претензий по поводу разгулявшихся юнцов. В десять часов вечера, с небольшим опозданием, поезд пришел на Центральный вокзал в Стокгольме. А в половине одиннадцатого генеральша, квартира которой находится под квартирой Мирьям, видела, как Полли вышла из такси и вошла в подъезд. Эта генеральша – чистая находка, от нее ни одна мелочь не укроется.

– Не совсем подходящее название для этой старой карги. Троглодит она, а не находка,– не удержался Еспер.

– После отъезда Полли Альберту Фабиан навестили несколько человек,– продолжал комиссар.

– Я отвез жену в гостиницу,– не дожидаясь вопроса, сказал пастор Люнден,– там в банкетном зале у них был дамский ужин. А сам заглянул на огонек к Альберте, и она угостила меня кофе. Это было примерно в шесть-полседьмого. Она чувствовала себя хорошо, но собиралась пораньше лечь.

– Насколько я понимаю, ты, приехав, домой, тоже лег пораньше,– улыбнулся комиссар Вийк.

Несмотря на румянец, было видно, как пастор покраснел.

– Откуда ты это узнал? – смутился Рудольф Люнден.

– Спроси лучше, откуда Эрк Берггрен знает все, что делается в этом городе и за его пределами.

– Так чем же занимался дядя Рудольф, пока его жена прохлаждалась в гостинице? – спросил Еспер.– Неужели у него было свидание с дамой?

Ответ пастора противоречил его высоким моральным устоям:

– Если бы так! Это бы хоть отчасти меня оправдало.

– То есть?

– Я просто-напросто забыл встретить Лиселотт после ужина, как мы договорились. Не сдержал слова. Едва я лег в постель, как сразу словно провалился. Она звонила, но разбудить меня ей не удалось.

– Значит, весь вечер ты был один? – спросил Кристер.– Тогда твоему алиби, как и твоим обещаниям,– грош цена. Ладно, продолжим разговор. Следующий гость! В восемь часов к Альберте заехала Мирьям, которая возвращалась из Норвегии в Стокгольм.

– И которая ушла от Альберты, когда еще не было девяти,– поспешила вставить Мирьям.

– Но все равно осталась в Скуге,– напомнил комиссар.

– Я сидела у хозяйки ресторана «Три старушки», она подтвердит мое алиби.

– Да, до без четверти двенадцать ты была там,– многозначительно сказал Кристер,– но потом ушла искать Эдуарда, который так и не объявился.

– Точно, этот болван стоял и мерз там, в саду и, кстати, видел, как одна женщина тихонько проскользнула в дом через черный ход.

Этот намек вызвал бурное негодование Лиселотт Люнден:

– Мало ли что он сказал! Теперь я понимаю, как было на самом деле. Он сидел у Альберты и клянчил деньги. Она его выгнала. Он подождал возле дома, пока она заснет. А потом прокрался в дом и закрыл вьюшку.

– Нет! Этого не может быть! – испуганно прошептала Полли.

Но Мирьям, не отрывавшая от тетки ледяного взгляда, констатировала:

– Это говорит твоя больная совесть!

– Моя… совесть?.. Кристер оборвал их перепалку:

– Давайте оставим домыслы и будем придерживаться правды. Итак, Лиселотт, после ужина тебя никто не встретил, а в сумочке у тебя оказалось всего семь крон. Поэтому тебе пришлось отправиться к своей невестке. Расскажи-ка нам об этом поподробнее.

– Какие там подробности,– мрачно сказала Лиселотт.– Дверь в спальню была закрыта, но Альберта услыхала, как я поднималась по лестнице, и крикнула: «Кто там?» Она лежала в постели и читала толстую книгу, дрова в печке еще не прогорели. Я попросила денег на такси, она велела подать ей сумку и протянула мне бумажку в сто крон. Потом передала поклон Рудольфу, пожелала мне покойной ночи и снова раскрыла книгу. Я была у нее не больше десяти минут, этот проклятый америкашка должен был видеть не только, как я вошла, но и как я вышла. Однако об этом он умолчал.

– Но ведь сотню, занятую у Альберты, ты на такси не тратила. Как же ты добралась до Лубергсхюттана?

Маленькие черные глазки Лиселотт повеселели.

– А я проголосовала,– сказала она,– и меня подвез ли три симпатичных парня.

– Лиселотт! – возмутился пастор.– Ты компрометируешь нас перед моей паствой.

– Парни тоже из твоей паствы,– отпарировала она. Еспер Экерюд громко фыркнул.

– Если без двадцати двенадцать Альберта еще лежала и читала,– сказал он,– то в двенадцать она уже погасила свет. Ровно в двенадцать я проезжал мимо, возвращаясь из Филипстада. Могу поклясться, что в окнах было темно. Именно поэтому я и не осмелился тревожить ее, а поехал прямо в Стокгольм. В эту пору на дорогах пусто, и уже в половине третьего я был дома.

– То же самое говорит и генеральша,– сказал комиссар Вийк.– У тебя «вольво» старой модели, а у Мирьям новый «пассат»? Кто из вас ездит быстрее?

– Быстрее всех ездил Эдуардо.

– Так я и думал. Одним словом, все вы держали свой путь от виллы Альберты. Теперь послушайте, что рассказала генеральша, и сделайте выводы. Полли Томсон приехала домой в двадцать два тридцать. Еспер Экерюд – в два тридцать пять. Без десяти три Эдуард Амбрас внес в подъезд лыжи и остальные вещи, а Мирьям Экерюд, которая отводила машину на стоянку, вернулась в пять минут четвертого.

– Но мы… мы заправлялись по пути,– забеспокоилась Мирьям.

Не дослушав, Кристер перебил ее и заговорил – новым, очень решительным тоном.

– Теперь подведем итоги. Итак, на второй день пасхи у Альберты Фабиан было много посетителей. И не совсем случайно они нагрянули именно в тот день. Это был последний день праздников, вы все возвращались домой – кто после лыжной прогулки, кто после дамского ужина или поездки в Вермланд. Остается выяснить, какую цель преследовал каждый или почти каждый из вас. Что вам понадобилось от Альберты? Может, вас всех привела к ней одна и та же причина?

В напряженной тишине, воцарившейся после вопроса комиссара, в гостиную незаметно вошел Сванте Странд и расположился со своим портфелем возле густавианского бюро.

Мигнув за круглыми стеклами очков, пастор робко сказал:

– Лиселотт уже объяснила, зачем она приходила к Альберте. Ты думаешь, что и мы все навестили мою сестру из таких же корыстных побуждений? Чтобы

выманить или, мягче говоря, занять у нее денег?

– Только не ты,– сказал Кристер,– и не Полли. Вы оба действительно любили Альберту, и оба равнодушны к материальным благам. Но это исключение из общего

правила. Другим же из упомянутых гостей деньги были нужны позарез.

– Что верно, то верно, – горько признался Еспер.– И один из них – это я. Нищий, безработный журналист. Хотя не я один такой неудачник. Лиселотт тоже не больно сладко живется с мужем-бессребреником, который до сих пор не выплатил старый-престарый долг за ученье. В голом пасторском доме нет ни ковров, ни красивой мебели. И Эдуарда Амбраса тоже счастливцем не назовешь– неудавшийся медик, вечно сидевший без гроша в

кармане. Возможно, когда ему замаячило наследство, он разыскал Альберту, чтобы попросить у нее аванс в счет будущего.

– Скотина! – взорвалась Мирьям.– Обрадовался – на мертвого все можно свалить. Чего доброго, ты и мне припишешь крушение карьеры?

– Нет,– сказал Еспер и помрачнел еще больше. Дождавшись, чтобы беседа коснулась интересовавшей его темы, комиссар вмешался в их разговор.

– А между тем именно Мирьям собиралась занять у Альберты самую большую сумму.

– Что? – Еспер был ошарашен.– Тебе-то, зачем понадобились деньги?

– Пусть тебе Кристер объяснит. Он же у нас все знает,– отрезала Мирьям.

– К сожалению, не все,– спокойно ответил комиссар.– Но, согласись, если ты предупреждаешь тетку, что собираешься к ней заехать, и делаешь ради этого большой крюк, хотя путь от Трюсиля до Стокгольма и так не близкий, значит, тебя привело сюда очень серьезное дело. А самым серьезным делом в твоей жизни был и остается журнал «Мы – женщины». Стало быть, деньги тебе понадобились на него. Хотя бы на новую типографию, более конкурентоспособную и расположенную поближе к редакции.

Мирьям сняла с серой бархатной юбки светлый волос.

– Ну и что? – сказала она.– Если хотите знать, пожалуйста: тетя Альберта обещала устроить мне заем.

– В таком случае я отсылаю мяч адвокату Странду,– сказал Кристер.

Сванте откашлялся.

– Я только что разговаривал с дедом и с управляющим того банка, через который фру Фабиан вела свои дела. Они в один голос твердят, что она была необыкновенно осторожна, когда дело касалось неприкосновенности основного капитала. Она никогда не давала поручительств и не имела обыкновения одалживать кому-либо крупные суммы.

– В таком случае,– начала издательница ледяным тоном,– я вынуждена задать один вопрос. Считаешь ли ты меня способной убить родную тетку, чтобы таким

образом получить средства для журнала?

– Этого я не говорил,– ответил комиссар.– Я только считаю, что пришло время обобщить события того дня.

Он встал и уступил кресло Даниелю Северину, который в эту минуту весьма кстати появился в дверях.

– Прекрасно,– обрадовался Кристер.– Теперь я могу заручиться поддержкой домашнего врача Альберты. Я собираюсь набросать в общих чертах картину того дня.

Стоя, он пункт за пунктом доводил до сведения присутствующих факты и результаты следствия.

– Альберта устала, ей было холодно, встреча с Мирьям ее раздосадовала. Она затопила печь и легла в постель с книгой Лив Ульман. Поздний визит Лиселотт расстроил ее еще больше. Она отложила книгу и решила заснуть. В полночь, по словам Еспера, свет в ее комнате уже не горел.

Комиссар подал знак доктору, и тот продолжил:

– Альберта отравилась окисью углерода. Судебный эксперт считает, что вьюшка была закрыта около полуночи. Снотворного Альберта не принимала.

– Альберта спала очень чутко,– добавил комиссар Вийк.– Как у всех музыкантов, слух у нее был превосходный. Почему же она не слышала, как убийца пробрался в спальню и закрыл трубу?

– Если б убийца пробрался в спальню, она бы непременно проснулась,– пробасил доктор.– Только ни кому и в голову не пришло бы выбрать для убийства

такой ненадежный способ.

– Вы считаете его ненадежным?

– Ненадежным и нелепым,– заключил доктор Северин.

– Но если так…– прошептала Полли.– Если так, значит, ее не убили? Вы это хотите сказать?

– Вот именно,– кивнул Кристер.– Альберту Фабиан никто не убивал. Она сама закрыла печную вьюшку, прежде чем потушить лампу. Ее погубили собственная

небрежность и нетерпение.

Все молчали.

– Преступление здесь ни при чем,– в раздумье повторил он.– Это обыкновенный несчастный случай.