Текст книги "Ночная Мышь, или Первый полет"

Автор книги: Мария Кондратова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Глава 25,
в которой суд сначала идёт, а потом топчется на месте

От злости Людмиле изменило её обычное красноречие. Вместо того, чтобы красиво и непонятно вещать, пророчица шипела и фыркала, как закипающий чайник, и говорила, точно плевалась.

– Ограбили! Стыд и ср-рам! Была трава и нет тр-равы. Пропала моя травушка. Прилетаю к этой… (Вещая Птица мотнула головой в сторону Печальной Икки), а у неё стог сена под брюхом. Чья трава? Вестимо, моя… А она жр-рёт… Вор-ровка! Спр-раведливости требую, спр-раведливости! Пр-руд наплакали! Траву извели… Р-разве это жизнь?!

– Да… Сложное дело… – задумчиво произнёс господин Крот.

– Пр-ростое! – немедленно возразила Людмила, но судья, не обращая на неё внимания, продолжил рассуждать вслух.

– Если это преступление, то должен быть пострадавший. Кто пострадавший?

– Я, – с готовностью отозвалась Вещая Птица, вертясь на ветке и нервно теребя хохолок. – Я пострадавшая! Мою траву извели.

– Траву, конечно, жалко… – задумчиво продолжал Крот, – но, с другой стороны, скоро осень… Она бы и так пропала… Новая по весне вырастет… Вы подождите.

– Я-то подожду… А справедливость? – зашлась от негодования Людмила. – Где справедливость?!

– Так вам нужна эта трава? – участливо спросил Крот, – жить без неё не можете? Тогда это, конечно, нехорошо…

– Что значит, нужна или не нужна? – возмутилась Вещая Птица, – это моя трава, вот, видите? – и она в подтверждение своих слов ткнула в табличку, где было написано МОЁ. В любом цивилизованном лесу знают: моё – это моё! не очень-то вы пострадали от её исчезновения. А раз нет пострадавшего, – нет и преступления… Так получается?… Хотя брать чужое всё-таки нехорошо…

– Вот-вот, нехор-рошо… Пр-реступно!

– Но с другой стороны, трава, вероятно, должна принадлежать или тому, кто её посадил, или тому, кто в ней нуждается, а иначе тоже будет не очень-то справедливо… – продолжал рассуждать Крот.

– А что ты обо всём этом думаешь, Икка? – обратился он к романтической корове. Ему пришлось повторить несколько раз, потому что Икка пребывала в глубокой задумчивости и никого не слышала.

– Я думала, она ищет сердечного примирения… – отозвалась наконец корова, – по её щеке уже бежала первая слезинка, предвещавшая скорый водопад.

– Я ещё когда на рассвете проснулась, подумала, вот дивный день для всеобщего примирения! Смотрю – стог, в стоге записка: Икка, я тебя люблю, ешь на здоровье. Конечно же, я сразу узнала эту травку… Такой нежной мятки больше нигде во всём Лесу нет, и земляничный лист… Я думала, она помириться хочет! Я от чистого сердца ела! А она…

– Бр-ред! – немедленно взвилась Людмила, – вр-раки! Мир-риться? С тобой, вр-редительница? Ни за что!

– Очень интересно, – задумчиво сказал судья, – и где же эта записка?

Икка озадаченно ткнулась мордой в стожок.

– Кажется… кажется я её съела. У-у-дивительно… – неуверенно промычала она.

– Вот видите, видите! – злорадно заверещала Людмила.

– Не вижу, – уточнил Крот, – слышу.

– Так вы будете её судить? – напустилась на него Людмила.

– Я здесь, голубушка, не для того, чтобы судить, – с достоинством ответил Крот, – я мировой судья. Помирились бы вы, милые, и дело с концом…

– Ер-рунда! Требую правосудия! – не желала успокаиваться Людмила.

– Ну что ж, – вздохнул Крот, – если требуете, тогда пожалуйста… – Ваши доказательства?

– Какие ещё доказательства?! – взвилась Птица.

– Какие у вас доказательства, что это именно ваша трава?

– Но ведь корова сама призналась, что это моя трава… – удивилась пророчица.

– Мало ли что сказала Икка, она могла и ошибиться.

– Я могла ошибиться?.. – возмутилась теперь уже корова, – да я каждую травинку в Лесу…

– Помолчи, Икка, – перебил её Крот и повернулся к Людмиле, – Икка могла ошибиться, – с нажимом повторил он. – К тому же Икка призналась только в том, что нашла эту траву. Вы сами видели, как она её рвала?..

– Н-нет… – была вынуждена признать Людмила.

– Вы можете доказать, что это именно ваша трава? Какие-нибудь особые приметы?

– Ну какие у травы могут быть приметы… – окончательно растерялась пророчица, – мокрая, зелёная…

– Доказательств нет, – подытожил Крот, – сомнения толкуются в пользу обвиняемого, – уточнил он. – Икка невиновна!

Романтическая корова раскланялась.

– Вы очень-очень добры, – пробормотала она сквозь слёзы и разрыдалась.

– Погодите, погодите, – старалась перекричать шум и гам Вещая Птица Людмила, – а что с прудом? Ведь это она его наплакала! Это все видели.

– Ну что вы, право… – окончательно погрустнел Крот, – а если бы вас дождиком чуток подтопило, вы бы тоже стали судиться?

– Дождь – явление природы! – запальчиво возразила пророчица.

– Икка тоже явление природы… – задумчиво ответил Крот и нырнул под землю. – Заседание окончено.

Глава 26,
в которой мы наблюдаем рождение Маленького Моря

– Ура! – закричала Мышь и бросилась обнимать Икку. Она смогла дотянуться только до копыта романтической коровы, но всё равно это выглядело очень трогательно. За свой порыв кроха была вознаграждена тёплым солёным душем – от счастья Икка лила слёзы еще обильней, чем с горя.

– Ура! – пискнул Птах и взлетел над головой Печальной Икки.

– Конечно, и разумеется – ура! – подтвердил Верёвочный Заяц, теребя бечёвку с завязанными на ней узелками.

– Ура! – закричали, наконец, из дальних рядов, до них всеобщее веселье докатилось с некоторым опозданием.

– Ура!

– Ура!

– Бабах!

Хлопок прозвучал так неожиданно, что никто даже не успел испугаться.

– Вот это я понимаю, взрыв восторга, – пискнула Ночная Мышь, которую упругой воздушной волной забросило в кусты. На зубах у неё скрипел песок, а мордашка была перемазана в пыли. – Вот это я понимаю… – шепнула она, выглядывая из зарослей. – Ой! Ничегошеньки не понимаю…

На месте, где несколько мгновений назад плескалась скромная лужица слёз Печальной Икки, теперь бурлило, набирая силу, целое море… На другом его берегу мелькнул в зарослях маленький синий хвост, но мало кто в тот миг глазел по сторонам.

Звери с криком и писком лезли на деревья и холмы, спасаясь от подступающей воды. Птицы кружили в воздухе и гомонили на разные лады. Неразбериха была полная. Мышь едва-едва смогла докричаться до Зайца, беспомощно озиравшегося по сторонам в поисках верёвочки с узелками, которую буквально вырвало у него из лап. Вдвоём они взобрались на ближайший холм и, прижавшись друг к другу, смотрели на то, что творилось внизу на поляне. Заяц дрожал, а Мышь тихонько стучала зубами от холода и страха.

Совершеннейший хаос и неразбериха длились недолго, не больше нескольких минут, но всем собравшимся на слушанье дела Печальной Икки, они, минуты, показались целыми столетиями…

Неожиданно шум, гам и тарарам смолкли, точно по мановению волшебной палочки, и над поляной пронёсся всеобщий вздох:

– Ах!..

Волнение вод прекратилось, перед изумлёнными обитателями Нечаянного Леса простиралась блестящая, словно серебряный поднос, водная гладь, и не было ей ни конца ни края. Печальная Икка, словно одинокий утёс стояла там, где застал её оправдательный приговор, вода доходила ей как раз до кончика хвоста.

– Какое оно… – благоговейно прошептала Мышь, заворожённо глядя в серебристую переменчивую даль. Ей было уже совершенно всё равно, что майка у неё вся в грязи, а нос исцарапан.

Первым пришёл в себя Бобр. Как-никак, он привык иметь дело с водой. Бобр осторожно спустился с холма, принюхался и лизнул набежавшую волну.

– Солёная! – гордо оповестил он всех и задумчиво прибавил, – вот ты какое… море… Эй, Верёвочный, это уже по твоей части!

Зайца не надо было звать дважды. Задыхаясь от счастья, он сбежал с холма. В глазах у него стояли слёзы.

– Море… Маленькое… Настоящее море… – только и мог выговорить он, макая свои тонкие белые лапы в тёплую солёную воду. – Наше море…

Тут, наконец, пришла в себя и пророчица Людмила. Так уж получилось, что холм, где росло дерево с табличкой «Mr. Smith», со всех сторон окружала вода, подступая к самому дереву. Но удивительное дело – золотозубая Птица и не думала возмущаться. Напротив.

– Мор-ре! Это пр-ррекрасно! – пылко воскликнула она, вертясь на своей любимой ветке, распростёртой прямо над водой. – Мы создадим кур-рорт! Р-разбогатеем! Озолотимся!

На берегу заволновались. Мало кто знал, что такое «кур-рорт», но азарт Людмилы захватывал.

– Солёные купанья… бодрящий воздух, – продолжала заливаться пророчица.

– Не выйдет, – перебил её Бобр, и снова попробовал воду на вкус. – Я так думаю, это всё Иккина заслуга. Солёных ручьёв у нас отродясь не было, только пресные. Это всё Икка наплакала, оттого и солоно пока. А перестанет она плакать и за пару-тройку деньков всё ваше море опреснеет и останется большая лужа… А где лужа, там комары, лягушки, камыш… Никакой здесь будет не «кур-рорт», а самое настоящее болото.

– Но я не хочу, чтобы под моим домом было болото! – переполошилась Людмила. – Я хочу кур-рорт! Дорогая Икка, – обратилась она к романтической корове новым медоточивым голосом, – вас ведь не затруднит поплакать ещё немного… Для общего блага, так сказать… Для всеобщего благоденствия… Давайте забудем обиды. Пр-ризнаю – я была не пр-ррава. Жр-рите… Э… Ешьте на здоровье вашу траву и мою траву… Только плачьте, плачьте, пожалуйста…

– Я… – медленно подбирая слова, начала было отвечать корова, но договорить ей не дали.

Бабах! – грохнуло на соседнем холме, и на солнце блеснула маленькая пушечка.

Фьють! – просвистело прямо над ухом романтической коровы ядро, и она от неожиданности присела в воду, и на всякий случай закрыла глаза.

Крак! – ветка, на которой восседала Людмила, переломилась, и она, не успев сообразить, что к чему, полетела вместе с ней в воду.

– Мелкое-Вредоносное! – пронёсся по поляне громкий негодующий крик.

Кое-кто из самых скорых на расправу уже бежал к холму, на ходу грозясь поймать и проучить, наконец этого маленького стервеца. Но куда там, его уж и след простыл. Только мелькнул в траве длинный нос и взъерошенный синий загривок, и нет его. Ищи-свищи.

Что с пророчицей? Десятки испуганных глаз уставились на то место, где Вещая Птица скрылась под водой. Прошло мгновенье, другое… Бобр уже приготовился нырять на помощь незадачливой предсказательнице, но тут над водной поверхностью взметнулся фонтан брызг.

– Жива… – облегчённо выдохнули лесные жители.

В первое мгновенье ничего нельзя было разглядеть за бешеным шлёпаньем крыльев по воде, но было ясно, что утонуть пророчице не грозит, она уверенно плыла к дереву. К своему дереву. Минуту спустя она уже карабкалась по выступающему из воды корневищу, помогая себе мокрыми и оттого совершенно бесполезными крыльями.

И тут все в очередной раз ахнули. Удивительный хохолок болтался на воде, словно огромный голубой одуванчик, пышная окраска слиняла и потекла. Перед потрясёнными жителями леса сидела самая обыкновенная мокрая ворона и ругалась на чём свет стоит:

– Кошмар-р, безобр-разие… мр-рак…

– Ха-ха-ха, – оглушительно захохотал Бобр, – вот вам и неведомая миру птица… Вот вам и чудо в перьях… Да у нас таких чудес в каждом перелеске по десятку.

– Попр-рошу-попр-рошу… – тут же вступилась за честь вороньего племени серая Карла, – мы птицы порядочные, нам чужого не надо. Не то, что эта… Вор-рона в павлиньих перьях… Позор-рище!

– Ха-ха-ха, – смеялись звери и птицы. И даже те, в ком ещё оставалась толика почтения к самозваной пророчице, не могли сдержать улыбок, уж больно несуразно выглядела полинявшая Людмила. И даже золотой зуб, который по-прежнему болтался у неё на груди, положения не спасал.

Расходились зрители уже в сумерках, весело переговариваясь и перешучиваясь. Да чего уж там, суд удался на славу. Правда, многим, в том числе Верёвочному Зайцу, Икке и чете Маузов пришлось идти в обход нежданно-негаданно обретённого моря, но никто не жаловался. Ночная Мышь бежала вприпрыжку рядом с Иккой, о том, чтобы не видеться «никогда» было забыто, но кроха никак не могла решиться – сказать или не сказать о том, что случилось ночью? Она уж совсем было собралась, но тут Икка заговорила сама.

– Я всё думаю и думаю о записке…

– Да?.. – на всякий случай переспросила Мышь.

– Кажется, я знаю, кто её написал… Ну, конечно…

– Неужели ты сама догадалась? – разочарованно выдохнула кроха, но Икка её не услышала.

– Это мог быть только он…

– Да кто же, кто? – Мышь уже почти приплясывала от нетерпения. Ей страх как хотелось, чтобы Икка ошиблась, а она могла торжествующе крикнуть: ничего подобного! И выложить всё, что ей удалось проведать.

– Ну конечно же, это был Берёзовый Слон, – мечтательно выдохнула Икка. – Кто же ещё?..

Она была совершенно счастлива.

Слова разоблачения колом встали в горле её спутницы. От неожиданности Ночная Мышь громко икнула, закашлялась, потом замедлила шаг, глубоко-глубоко вдохнула и смирилась с неизбежным.

– Конечно, это был он, – сказала Мышь. – Кто же ещё…

Глава 27,
в которой приходит пора прощаться и всё наконец-то становится на свои места

Тёплым августовским вечером на исходе лета Мышь бродила по Дальней Поляне и собирала букет из последних летних цветов. Есть какая-то печальная красота в слове «исход». Лето уходило из Нечаянного Леса пышно и торопливо, словно дорогой гость, который, раздав последние подарки, неловко топчется в прихожей – хорошо тут у вас и рад бы задержаться, да дела, дела… Лето торопилось уйти, осень спешила вступить в права. Самой грустной приметой наступающего сентября стала для рукокрылой крохи новость о скором отлёте Птаха и его семьи в тёплые края. Сегодня птенец прилетел попрощаться.

– Я вот улетаю… – пискнул он виновато, переступая с ноги на ногу.

– А я вот – остаюсь… – грустно ответила ему Мышь, – и тут уж ничего не поделаешь, как ни старайся…

– Но следующей весной я обязательно вернусь.

– Конечно вернёшься, – согласилась с ним подружка, – только это будешь уже не ты… И я буду не я…

– Ну почему же? – удивился и огорчился Птах. – Разумеется, это буду я.

– Ну что ты… – качнулась жёлтая шляпа, – знаешь, сколько всего произойдёт с нами за эти полгода… Конечно, мы встретимся снова, только это будут уже совсем другие мы… Но, может быть, – голос у Крохи немного повеселел, – они будут даже лучше, чем мы нынешние и прежние…

– Ну, конечно! – горячо согласился с ней птенец, – я, например, просто чувствую, что с каждым днём становлюсь всё лучше и лучше. Даже страшно бывает… Иногда.

– А я чувствую, что осень… – медленно проговорила Мышь.

– В будущем году мы обязательно вместе полетим за земляникой!

– Возможно… – не стала спорить с ним подружка. – Только я всё думаю и думаю… Наверное, это не главное… ну, там, махать крыльями… поджимать лапы… Когда я смотрю, как плывут по небу облака… Как кружится в воздухе лист… Я думаю… мне кажется, что настоящий полёт начинается с чего-то совсем другого… Вот мой Заяц, например, – он летает, хотя и сам не догадывается. А Людмила – нет. Она машет крыльями, она ползает по воздуху… Но это не полёт. Это не тот полёт… – у маленькой мыслительницы было сегодня чрезвычайно задумчивое настроение. А разок задумавшись, она уже не могла и не хотела остановиться. – А ещё иногда мне кажется, что меня уже ничто не может ни обрадовать, ни удивить, – неожиданно добавила она и вздохнула, – наверное, я взрослею…

– Это… замечательно… гх… – как-то неловко кашлянул Птах. – Потому что я хотел… В общем… Э… Даже не знаю, как и начать… Те листки… Их расклеивал… я. Ну вот… сказал.

– Что-о-о??! – с Ночной Мыши словно ветром сдуло её хвалёную невозмутимость. – Ты?? Почему?!

– Ну… так уж получилось… – окончательно сникнув, пробормотал Птах.

– Тоже мне, ответ! – грозно насупилась Мышь. – А ну, выкладывай всё, а то как вздую… (Кстати, птенец был уже ненамного меньше своей подруги, и к тому же в любую минуту мог улететь, но угроза всё равно прозвучала убедительно).

– Понимаешь, Людмила меня совсем заморочила, – смущённо зашептал Птах, торопясь оправдаться. – Супер-птенец, необыкновенный талант… Мол, вырастешь, станешь ого-го…

– Про ого-го и я тебе могла бы сказать, – перебила его кроха.

– Но ведь не говорила же… А она говорила… И про то, что мы птицы – высшие существа, а все прочие не в счёт, особенно коровы… А потом сказала, что надо пройти испытание… Облететь ночью весь Лес и расклеить бумажки… Это и было испытание. Я ведь их толком даже и не читал. Не до того было… Страшно было. Но я всё-таки полетел. Гордился потом собой…

– Гордился? – ядовито переспросила Мышь.

– Недолго. Про тебя вспомнил и подумал, неужели Мышь тоже не в счёт?? А Икка… Она была такая несчастная… Ну дурак я, дурак! – повинился Птах. – Но ты не думай, я понял… Я всё правильно понял… И больше к ней ни ногой! К пророчице, то есть. Она звала, но я не полетел! Вот…

– Ну что же теперь… – после секундной заминки отозвалась Мышь, – в конце концов, каждый может оказаться в дураках… – И я тоже могу, – великодушно добавила она. – Я на тебя не сержусь. Икка уже всё позабыла… – Тут любопытство пересилило желание наставлять, и она выпалила, – и всё-таки, хоть убей, не пойму, зачем ты развешивал эти мерзкие бумажонки на болоте? Там-то кому читать?!

– Я их где попало вешал, – потупившись, объяснил Птах, – в темноте же не видно…

– Понятно… Но запомни, пожалуйста, на будущее, – строго, словно учительница, продолжила Мышь. – Если тебя кто-то долго и упорно хвалит, будь осторожен! Запомни, Птах, жизнь слишком непростая штука, чтобы кто-то стал говорить тебе много хороших слов задарма… Кроме меня, разумеется, – подумав, уточнила маленькая мыслительница.

– Запомню! Обязательно запомню, – пообещал птенец и присвистнул, глянув на темнеющее небо, – Ой! Вот теперь мне, и правда, пора. До свиданья, Мышь! – крикнул он, поднимаясь в воздух.

– До свиданья! – ответила она с земли и, вспомнив любимое напутствие моряков из книжек Верёвочного Зайца, сорвала с головы свою прекрасную жёлтую шляпу и закричала, что есть мочи, – попутного ветра! Попутного ветра!

Так она стояла и махала, махала шляпой ему вслед, пока он не скрылся за вершинами деревьев, в груди у неё теснились тысячи добрых слов, которые она хотела, но не успела сказать своему пернатому другу. Впервые Мышь задумалась о том, что лето слишком коротко для того, чтобы успеть одарить хорошими словами всех, кого любишь. Задыхаясь от нового знания, такого же пронзительного и прекрасного, как августовский закат, она побежала к домику с круглыми окнами и с порога выпалила в открытую дверь:

– Заяц, ты – самый лучший!

Удивлённый таким приветствием, он поднялся ей навстречу из кресла. Мышь взмахнула букетом и осыпала опешившего Верёвочного мечтателя цветами с головы до пят.

Эпилог,
в котором всё, что кончается, кончается хорошо

Утро первого сентябрьского дня было таким же благостным и золотистым, как любое летнее утро. Только мерный стук падающих желудей и осторожные шепотки облетающих листьев напоминали о том, что наступает осень.

Икка, окончательно уверившаяся в том, что траву для неё собирал сам Берёзовый Слон, днями напролёт лила слёзы на берегу Маленького Моря, занявшего (а вернее, залившего) большую часть Дальней Поляны. Море синело и солонело на радость всем обитателям Нечаянного Леса, хотя их радость составляла только ничтожную долю от счастья, переполнявшего Верёвочного Зайца.

Когда-то давным-давно он так и не дошёл до моря, и вот теперь, в зрелые годы, море само пришло к нему. Маленькие ласковые волны шуршали и пенились в каких-то семнадцати шагах от порога домика с круглыми окнами. За время, прошедшее после суда, закончившегося потопом, Заяц смастерил маленькую лодочку и каждое утро выгребал на ней в Маленькое Море. Он отплывал подальше от берега и, блаженно щурясь под мягкими утренними лучами, принимался мечтать о том, что когда-нибудь – совсем скоро он выйдет в море на большом корабле. У Зайца всё было рассчитано! Бобр обещал помочь с деревом, а госпожа Мауз бралась сшить паруса, так что уже в конце грядущей весны можно будет отправляться в первое плаванье, подняв на мачте стяг – серебряный след заячьей лапки на ярко-голубом полотне.

Заяц радовался жизни. А Ночная Мышь радовалась за Зайца. На радостях она собралась наконец почистить Ночной Горшок, чего уже давненько не делала. Она выкатила его из дому и сосредоточенно принялась за дело. Час спустя горшок сиял и блестел, точно новенькая монета, и солнечные лучи так и отскакивали от его пузатых боков.

Сама кроха при этом оказалась с ног до головы перемазана песком и золой, но это её ничуть не смущало. Она привычно умостилась на краешке горшка, поджав лапы, и думала свои нехитрые думы.

«Наверное, надо просто делать то, что ты должен делать, а что получится – то получится. Вот Заяц всю жизнь стремился к морю… И ведь он попал туда в конце-то концов… Я буду жить, махать крыльями, падать, набивать синяки и шишки, и когда-нибудь это случится.

Мне кажется, я наконец-то поняла, в чём тут секрет… Полёт нельзя заслужить, нельзя вымучить из себя, полёт нельзя купить или украсть, но и заработать тоже нельзя… Как бы ты ни старался, всего будет недостаточно. Но если изо дня в день делать всё, что только возможно, то когда-нибудь это произойдёт… Ты не можешь заслужить полёт, но полёт может с тобою случиться, надо только перестать ждать, – подытожила Мышь и сама удивилась, как легко улеглись в её маленькую голову такие сложные мысли. – Кажется, я всё-таки очень умна, – решила Мышь, – жаль только, что никто об этом до сих пор не догадался. Подсказать им, что ли…»

За спиной у неё что-то громыхнуло, она почувствовала толчок и, чтобы удержать равновесие на краю горшка, вцепилась в него и изо всех сил замахала крыльями.

– Ну и кто это здесь толкается? – недовольно буркнула она, поворачивая голову к неведомому обидчику, и сердце у неё в груди оборвалось. Земля стремительно удалялась от сверкающего горшка всё дальше и дальше. Мелькнула в рыжей листве пушечка Мелкого-Вредоносного – из её дула поднимался сизый дымок, блеснул на солнце колокольчик Печальной Икки и крылечко домика с круглыми окнами…

Она летела! От неожиданности лапы у крохи разжались и горшок камнем рухнул вниз. А она летела! Ночной горшок гулко стукнулся о землю и покатился вниз с холма, подскакивая и звеня. Но Мышь не обратила на это никакого внимания. Распахнув глаза и крылья навстречу выходящему из-за деревьев солнцу она летела!

С перепачканной физиономией и вдохновенной улыбкой, трепыхаясь и трепеща, она влетела в первый осенний день.