Текст книги "Ночная Мышь, или Первый полет"

Автор книги: Мария Кондратова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 22,
в которой продолжается Великий Ночной Поход

– И всё-таки мы сделали шаг вперед, – бодро произнесла Мышь.

– И даже не один… – пробормотал Птах, оглядываясь на тёмный и враждебный ночной Лес. Теперь самое время сделать шаг назад. Домой…

– Во-первых, – загнула Мышь палец на правой ноге, – мы узнали, что между Мелким-Вредоносным и Людмилой существует какая-то связь. Заметь, оно побежало именно по этой тропе… Наверняка не случайно!

– Брось, – попытался урезонить увлёкшуюся приятельницу Птах, – откуда ты знаешь. Может, оно каждый вечер здесь бегает… Воздухом дышит…

Но крылатую искательницу приключений не так-то просто было переубедить.

– Тем более, – торжествующе сказала она, – тем более, если оно бегает здесь каждую ночь! Воздух везде одинаковый. Стало быть, у него есть причины бегать в той части Леса, где живёт золотозубая воображала. Представляешь, оно бегает мимо этого дерева каждую ночь и ни разу Людмиле не навредило?! Да если бы я была мелким и вредоносным… я бы ей такое устроила…

– Ну, не знаю… – протянул Птах. Ему было всё равно, права или заблуждается его подружка, птенцу очень хотелось домой.

– А я – знаю! – бодро отозвалась Мышь, – мы просто пошли неправильным путём…

– Вот и я говорю, – обрадовался птенец, – полетели… то есть я хотел сказать побежали… домой. Утро вечера мудренее.

– А теперь мы пойдём правильным путем, – решительно закончила свою мысль Мышь, не обращая никакого внимания на слова своего пернатого друга (о, Мышь умела, когда ей было нужно, сделаться глухой как пень). Мы будем следить за Печальной Иккой.

– Но почему?! – отчаявшись добиться ответа, почти закричал птенец, – почему сегодня и непременно ночью?! Почему мы не можем начать следить за нею, например, завтра с утра?.. А ещё лучше – после обеда… Ведь Икка такая большая… Она никуда не денется…

– Не беспокойся, – любезно уточнила Мышь, – завтра с утра мы тоже будем следить за Иккой… До тех пор, пока не поймём – всё.

Сказать по правде, маленькой искательнице приключений не так хотелось разыскивать Икку, как не хотелось возвращаться домой. Насколько неуютно и тревожно чувствовал себя в ночном лесу Птах, настолько ей здесь было весело и привольно. Темноты она не боялась ничуть (рыбы же не боятся воды) – это была её родная стихия, а для Птаха у неё нашлась целая дюжина других (убедительнейших, как ей казалось) разъяснений.

– Кто-то хочет навредить Икке, понимаешь? Может быть, это Людмила или Мелкое-Вредоносное, или кто-то ещё, сама не знаю, кто…

– Назовём его Икс, – вставил эрудированный Птах.

– Вот ещё, – возразила Мышь, – больно много чести называть его Икс. Пусть лучше будет – «вредина неизвестная». Коротко и ясно.

– Это и значит Икс, – чувствуя своё несомненное превосходство, объяснил Птах.

– В самом деле? – поразилась Мышь, – а я и не знала. Послушай, а это здорово – «ты Икс»… или «от Икса и слышу» – гораздо лучше, чем просто «вредина»… Хорошо, пусть будет «неизвестное Икс»…

– Э-э… – пробормотал птенец, чувствуя, что его опять поняли как-то неправильно, но рукокрылая искательница приключений уже не слушала.

– Оно хочет навредить Икке. Это совершенно ясно. Чтобы по-настоящему досадить, одних бумажек мало. Иксе придётся подкрасться к ней поближе. И как только оно подберётся к нашей корове… – вот тут-то мы его и зацапаем! – с энтузиазмом закончила Мышь и смущённо добавила, – и потом Икка, она такая… романтическая. (Пытаясь передать романтичность Икки, Мышь так широко размахнулась крыльями, что чуть не потеряла равновесие. Подобно многим обитателям Нечаянного Леса, кроха была уверена, что «романтический» означает «толстый и красивый»). Такая… основательная… Уж ей-то, во всяком случае, не удастся незаметно исчезнуть прямо из-под нашего носа!

Против этого возразить было нечего.

– Вот только где она теперь может быть?.. – пригорюнилась Мышь, – Пасётся ли она по ночам? Или спит?..

– Или плачет… – предположил Птенец.

– Точно! – с уважением глянула на него подружка, – и как это я сразу не догадалась… Ну конечно же, она плачет! Оплакивает дерево пророчицы, как и грозилась. Лети вперёд! – велела она Птаху. – А я тихонечко подкрадусь…

Предосторожности оказались излишни. Под Людмилиным деревом романтической коровы не оказалось. Зато там тихонько плескался маленький пруд с горько-солёной водой. Романтическая корова не зря трудилась предыдущие дни и ночи. Пока воды было немного, пара ведёрок, не больше, но со временем солёная лужица, пожалуй, и впрямь могла подмыть корни дерева с золочёной табличкой.

– Ого! – присвистнула Ночная Мышь, осторожно пробуя воду лапкой. – А ещё говорят, что Икка лентяйка… Гляди, скоро здесь можно будет купаться. Это лучше, чем плескаться в ручье, там вода холодная, щекотно и лягушки дразнятся…

– Купаться в воде? – удивился Птах, – ты шутишь? Вообще-то, купаются в песке…

– В песке? – в свою очередь изумилась непоседа из домика с круглыми окнами, – ну не знаю… Можно, конечно, и в песке… Но настоящие пираты и искатели приключений купаются в воде, это я тебе точно говорю, – уверенно закончила она.

– Вполне возможно, – не стал спорить птенец, – но это наверняка потому, что у них нет подходящего песка. Я как-то раз приземлился в лужу… Ничего хорошего… В песке купаться гораздо приятней!

– Конечно-конечно, – задумчиво согласилась с ним подружка, – но где же Икка?..

Словно в ответ на её вопрос слева донёсся звон колокольчика.

– Ага! Всё-таки она тут была! – обрадовалась маленькая сыщица, – видишь, и трава примята… Наплакалась и побежала пастись. После того, как вдоволь наплачешься, всегда есть хочется, – со знанием дела пояснила Мышь. – Вперёд! За ней! – и друзья поспешили на звон колокольчика.

Смирившись с тем, что домой он сегодня ночью не попадёт, Птах перестал жаловаться на жизнь. Ему, пожалуй, начинало нравиться это приключение. Сперва, промочив крылья, он ещё вздыхал о своём тёплом (и таком сухом!) гнезде, но Мышь не обращала на его вздохи никакого внимания, и вскоре Птах замолчал.

– Ну почему?.. – шепчет корова, спеша через тёмный лес. Две потешные маленькие тени крадутся за ней по пятам, но что ей до теней?

– Ну почему?… – спрашивает она у деревьев, прямых и торжественных, словно ночная стража луны, глянувшей из облаков, – ведь он же никогда, никому…

Точно в забытьи повторяет она жестокие бессмысленные слова:

– Бесполезный Берёзовый Слон… Как доказала наука… Жирная безмозглая скотина, стоящая на пути прогресса… Ах!

Звёзды висят на рогах у коровы точно диковинные подвески, и луна качается между рогами…

– Но если он бесполезен, то кто же тогда полезен?! – спрашивает она у троп-полуночниц и бродячих ночных трав, – если он бесполезен – всё бесполезно! А ведь он никогда, никому… – повторяет она снова и снова. – Ведь он… им… подарки приносил…

– А как, скажите, я могу стоять на пути у прогресса?.. – вопрошает корова свою подружку луну. – Это же ум-му… уму непостижимо. Я никогда и ни у кого не стояла на пути… Я вообще останавливаюсь только для того, чтобы прилечь… Может быть, они хотели сказать – «лежит на пути у прогресса?…» Ну хорошо, в следующий раз я подвинусь, если этот прогресс такой неуклюжий, что вдвоём на одной тропе с ним иначе не разминуться… Но Слон?! Как они могли сказать такое о нём…

Отцветающая черёмуха сыплется на корову печальным белым дождём.

«А что, если он теперь обидится и не придёт?!» – думает Икка, глядя, как кружатся в воздухе невесомые лепестки.

– Нет! Всё, что угодно, только не это!

Романтическая корова бежит к берёзовой роще по траве, мокрой от слёз и росы.

– Послушай… – шепчет она, вторя зелёному шуму листвы, – я знаю… они не хотели… Ну, пожалуйста… только не обижайся… Это я одна во всём виновата. Я сама…

Луна заливает рощу сияющим белым светом и даже колокольчик на корове начинает отливать серебром.

– А они… они просто не понимают… – бормочет корова. – Ты не полезный… Ты – необходимый… – и в шуме ветвей и медовом запахе почек угадывает, что прощена.

– Ты вернёшься и всё будет хорошо… – лепечет она, опускаясь на землю и закрывая глаза. Корова устала. Она спит. Ей снится поляна, золотистая от одуванчиков, и звук далёкой свирели, похожий на детскую сказку.

Глава 23,
в которой благополучно, хотя и несколько неожиданно, завершается Великий Ночной Поход

– Кажется, она спит, – шёпотом заметил Птах, глядя на привольно раскинувшуюся под берёзами Икку.

– Это хорошо, а то я совсем убегалась, – выдохнула Мышь, – уж-жасно неудобно, когда крылья постоянно путаются в ногах, – пожаловалась она.

– Так, значит, мы ещё не домой?.. – уныло поинтересовался приободрившийся было Птах.

– Что ты, что ты, какое домой! – с неподдельным удивлением замахала крыльями маленькая сыщица. – Самое интересное только начинается.

В лунном свете Икка была чудо как хороша. Не было в этот миг коровы на земле красивее её.

– И почему они все так не любят Икку? – тихонько вздохнула Мышь, – она такая хорошая… Особенно, когда спит…

– Я думаю, потому что она не такая, как все, – авторитетно ответил птенец, ему тоже нравилась спящая корова, но от мысли о том, что придётся до утра сидеть в тёмной и мокрой засаде, начинали зябнуть крылья. – Вела бы она себя, как все нормальные звери, её бы никто не трогал.

– Все нормальные и ненормальные в Нечаянном Лесу как только себя ни ведут, – возразила маленькая мыслительница, – что же делать «нормальной» Икке? Порхать с цветочка на цветочек, как нормальная бабочка?.. Или рыть подземные ходы, как нормальный крот?..

Птах тихонько хихикнул, представив порхающую Икку.

– Как ведут себя обычные, «правильные» коровы, мы всё равно не знаем, – продолжала его подружка. – Может, они кровожадные, как волки. Может быть, нам ещё повезло, что Икка такая…

– Мой папа говорит, что нет, – с достоинством возразил Птах. Он не сдавался, – ну сама посуди, если бы все принялись вот так бродить и плакать…

Что получилось бы? Каждый должен поступать так, чтобы другие брали с него пример. Об этом даже в книжках пишут. Вот.

– В книжках каких только глупостей не напишут, – отмахнулась Мышь, – посмотрела бы я, как ты станешь брать пример с дедушки Ежа… Или с гусеницы… – добавила она, подумав.

– Почему же непременно с гусеницы, – обиделся Птах.

– А что?.. Она не бегает, не плачет, она только ползает и лопает, лопает, лопает… Представляешь, если бы все так… От Нечаянного Леса за неделю бы только пеньки остались… Нет уж, – решительно закончила Мышь, – если мы все, такие разные, станем делать что-то одно, это будет большая глупость.

Птенец задумался.

– Но ведь обманывать, например… – неуверенно чирикнул он, – это же для всех нехорошо.

– А разве Икка кому-нибудь врала?! – возмутилась его подружка, – она плакала. Это разные вещи.

– Ну… – начал было Птах, но закончить мысль ему не дали.

– Tccc… – страшным шёпотом цыкнула Мышь. – Начинается! – и она ткнула крылом в направлении спящей Икки, возле неё наблюдалось какое-то странное шевеление.

Больше всего это походило на маленький стожок сена, он неторопливо перемещался в сторону спящей коровы – так, во всяком случае сперва, показалось озадаченному птенцу.

Мышь с её замечательной способностью различать предметы в абсолютной темноте заметила больше – стожок неведомым образом волочило за собой Мелкое-Вредоносное-Создание. Как ему удалось сдвинуть с места такую огромную кучу травы, было совершенно непонятно, но факт оставался фактом – оба они – и Создание, и стожок медленно, но верно подбирались к Икке.

– Ага! – взволнованно зашептала Мышь, становясь на цыпочки, чтобы лучше видеть, – смотри! Я всё-таки была права. Сейчас оно сделает какую-нибудь пакость!

Но минута шла за минутой, а никаких гадостей, вредностей и даже обычных шалостей всё не происходило. И то сказать, нелегко одновременно волочь здоровенную охапку травы и устраивать кому-нибудь пакость. В конце концов, решив, по-видимому, что стожок доставлен по назначению, Мелкое-Вредоносное ловко вскарабкалось на самый его верх и несколько мгновений шуршало травой.

– Сейчас начнётся, – шепнула Мышь, лихорадочно соображая, куда в случае чего бежать, – вперёд, спасать романтическую корову, или назад, – звать на помощь кого-нибудь из взрослых. (Птенцу такого рода сомнения были чужды, он в любое мгновение был готов сорваться и лететь. Прочь. Домой). Сейчас начнётся…

Но ничего так и не началось. Немного пошебуршав в траве, Мелкое-Вредоносное спрыгнуло со стожка и, как ни в чём не бывало, побежало обратно в Лес. Следующие несколько минут прошли в томительном ожидании. Ничего не происходило.

– Что бы это всё могло значить? – шёпотом спросила Мышь.

– Не знаю, – так же тихо ответил Птах. От беспокойства он изо всех сил топорщил перья, и это делало его похожим на маленького испуганного ёжика.

– Давай подождём, – с опаской предложила Мышь.

– Давай, – охотно согласился птенец.

Они прождали час, а скорее всего, и дольше, ведь очень трудно уследить за временем, когда стоишь по колено в холодной росе. Небо на востоке мало-помалу бледнело, приближался рассвет. Маленьким разведчикам, продрогшим к этому времени до самых костей, стало понятно, что Мелкое-Вредоносное действительно не собирается возвращаться сюда этой ночью, а значит, надо побыстрее, до того, как проснётся Икка, разобраться с загадочной кучей травы.

– А вдруг это и есть та самая пакость?.. – неуверенно пискнул Птах, когда друзья рискнули, наконец, выбраться из укрытия.

– Не похоже, – принюхиваясь, ответила Мышь, – трава себе и трава… Только свёрнута валиком. Может быть, конечно, она ядовитая… – с надеждой протянула рукокрылая сыщица…

– Конечно, всё может быть… – с сомнением покачал головой Птах, – но как ты себе представляешь – отравить корову? Да она на этой траве собаку съела…

– Что ты говоришь?! Неужели? – немедленно восхитилась Мышь. – Ай да Икка! Собаки, они ведь как волки, только со странностями?.. Если, конечно, я ничего не путаю… – на всякий случай уточнила любознательная кроха.

– Ну не совсем… – пробормотал честный птенец. – Я просто хотел сказать, что Икка наверняка очень хорошо разбирается в травах. Ведь она столько лет их ест и вообще… – Птенец взлетел на стожок и уже совсем другим голосом закончил, – а вообще-то здесь есть записка…

– Ага! – гордо воскликнула Мышь, словно это была её собственная находка. – Записка! Записочка! А ну-ка, тащи её сюда!

Птах послушно слетел вниз с бумажкой в клюве.

Записка была написана мелким круглым почерком, совершенно не похожим на вчерашний – злобный и корявый.

– Ик-ка я те-бя лб-лю, – запинаясь, прочитала по слогам маленькая грамотейка из домика с круглыми окнами и нахмурилась. – Это что ещё за новое ругательство, – сурово спросила она, – кто ему позволил лбить нашу Икку?!

– Не «лбить», а «любить» – укоризненно поправил её приятель и прочитал с выражением:

«Икка, я тебя люблю. Ешь на здоровье. Это тебе».

– Ox… – только и смогла выдохнуть Ночная Мышь… Ей было ужасно стыдно за непрочитанную букву и не только…

«Зачем я всё это затеяла? – грустно подумала кроха. – Бегаю, суечусь… Может быть, всего-то и нужно было сказать: „Икка, мы тебя любим“ и накормить её яблочным пирогом? А мы в каких-то дурацких разведчиков играем. И какой я ей после этого друг?..»

От скошенной травы приятно пахло мятой и чабрецом и Мышь живо представила себе, как Мелкое-Вредоносное-Создание ночь напролёт бегает по Лесу с крошечной серебряной косой (теперь понятно, что поблёскивало и позвякивало в лунном свете), чтобы накосить самой вкусной травы в подарок несчастной Икке. А она, Мышь, шныряет по кустам и думает только о том, какое это новое замечательное приключение – сбежать из дома на целую ночь…

Ей было очень стыдно, настолько, что она даже Птаху постеснялась признаться. Напротив, она изо всех сил принялась изображать, какая она бодрая и энергичная. (Так оно обычно и бывает – когда кто-то из кожи вон лезет, чтобы убедить окружающих, что он ого-го, какой! Ему или очень стыдно, или очень страшно).

– Вот видишь, я всё-таки была права, – бодро и энергично произнесла Мышь, засовывая записку обратно в стожок, – Мелкое-Вредоносное действительно пишет по ночам!

И прежде чем Птах нашёлся, что ответить, быстро распорядилась:

– А теперь по домам!

Глава 24,
в которой Людмила взывает к помощи правосудия

Перед художником, задумавшим написать картину «Утро в Нечаянном Лесу», встала бы непростая задача. Утро здесь начиналось не с первым солнечным лучом, а гораздо раньше – с первой птичьей трели, а вернее, с первой птичьей перебранки. При этом самих крылатых спорщиков и спорщиц было не разглядеть за густой листвой, а как отобразить на картине невидимую глазу перепалку, весь тот щебет и свист, который люди несведущие называют птичьими песнями? Как передать в линиях и красках гомон и переполох, царящий в лесу на рассвете? Наверное, поэтому картина «Утро в Нечаянном Лесу» так никогда и не была написана…

На этот раз зачинщицами спора стали Галя и Валя. Неразлучные подружки никак не могли прийти к согласию относительно того, как всё-таки поступить с Печальной Иккой.

Валя была совершенно согласна с неизвестным автором вчерашних листков.

– Гнать, гнать таких в три шеи, – повторяла она, энергично кивая блестящей чёрной головой. – Коровы должны жить в хлеву.

– Но, послушайте, моя дорогая, разве вы сами согласились бы жить в хлеву?! – горячилась Галя.

– Что за глупости вы спрашиваете, милочка, – обиделась Валя. – Я ведь, слава Богу, ещё не корова. С какой стати мне жить в хлеву?..

– А кто сказал, что коровам нравится жить в хлеву? Возможно, будь вы коровой…

– Что значит «будь я коровой»?! – заверещала оскорблённая до глубины души Валя. – Да как вы смеете, моя дорогая… Ну посудите сами, – оглянулась она, ища поддержки у невидимых, но внимательных слушателей, – как я могу оказаться коровой?!

– Попробуйте хотя бы вообразить, – настаивала Галя, – каково это – жить в тёмном грязном хлеву…

– Не желаю я ничего воображать! – захлебнулась от возмущения Валя. – Я не какая-нибудь воображала! Вы, пожалуйста, не путайте нас, цивилизованных птиц, с какими-то там коровами… Им на роду написано жить в хлеву. Это каждый птенец знает! А раз уж им положено жить в хлеву, то, стало быть, им это нравится! А если не нравится, то это неправильные коровы! – торжествующе закончила она. – Их надо гнать и гнать… Для их же собственной пользы!

На соседних деревьях одобрительно загалдели и возмущённо загомонили слушатели.

– Злая вы, – грустно и устало вздохнула Галя, поправляя пёрышки на правом крыле.

– Ну знаете ли… Я?? Злая?? – негодованию Вали не было предела. – А вы, значит, добрая?… От слова удобрение… – фыркнула она, взлетая, и неразлучные подружки расстались ярыми противницами. Такое, впрочем, случалось с ними не в первый раз.

Даже в этой пёстрой и шумной компании появление Вещей Людмилы произвело фурор. Пророчица вылетела из Леса взъерошенная, со сбитым на бок голубым хохолком, крича во весь голос.

– Вор-ры! Обобр-рали! Обокр-рали! Выкосили!

– Что выкосили? Когда?? Кого?? – понеслись со всех сторон нетерпеливые расспросы, но Людмила, словно бы и не слыша их, продолжала причитать:

– Трава моя, тр-равушка… Тр-равушка-мур-равушка… Всю, как есть, извела! Держи вор-ра! Я ей это так не оставлю. Смотрр-рите, птицы добрые! Смотрите! – завопила она наконец что есть мочи и, призывно махнув правым крылом, полетела назад в Лес. Самые любопытные немедленно сорвались следом за ней. Впереди галдящей стаи летели Галя и Валя. Они сосредоточенно работали крыльями, бок о бок, чтобы первыми успеть на место происшествия, но при этом старательно делали вид, что не замечают друг друга.

Десять минут спустя любопытные галки уже рассаживались напротив дома пророчицы, оживлённо вертя головами и щёлкая клювами. Тут было на что посмотреть! Холмик, на котором возвышалось дерево с табличкой «Mr. Smith», был лыс и гол! Вся зелень, до последней травинки, исчезла.

– Вот! Полюбуйтесь! – с горьким удовлетворением развела крыльями Вещая Птица Людмила, – словно кор-рова языком слизала… Корова! – повторила она грозно. – Ей это так не пройдёт.

– Что же вы с нею сделаете, глубокоуважаемая пророчица? – замирая от любопытства, прошептала Валя.

– Я подам на неё в суд.

– Ах… – птицы вздрогнули и зашептались. – Подаст! В суд!

Для Нечаянного Леса это было редким, неслыханным происшествием. Вообще-то, судья в Нечаянном Лесу был – Крот. Его выбрали на эту должность давным-давно, и никто уже не помнил, зачем. Сперва судьёй хотели сделать Бобра, но сороки – они частенько наведывались из Нечаянного Леса в Большой Город и потому считались птицами, повидавшими свет, – дружно запротестовали. По их словам, настоящий судья обязательно должен носить на глазах повязку (как при игре в жмурки), а иначе не считается.

Бобр жить с завязанными глазами отказался наотрез. Поэтому выбрали Крота, тому было всё равно. Выбрали и не прогадали – новый вершитель правосудия все дела норовил уладить миром (его в лесу так и звали – мировой судья[6]6
  Мировой судья мог единолично рассматривать дела о мелких правонарушениях.


[Закрыть]). А потом, пойди разыщи Крота под землёй… Иной раз приходилось половину Леса перерыть, прежде чем дело доходило до суда.

Обычно, с недельку поковырявшись в земле бок о бок, противники мирились сами. Последний раз Крота вытаскивали на белый свет года три, а то и четыре назад. А для лесных жителей год – всё равно, что целая вечность. Многие уже и не помнили, каково это – судиться.

Отпричитав своё над исчезнувшей травой, Людмила энергично взялась за дело. Её гонцы разлетелись в разные стороны, и к полудню все обитатели Нечаянного Леса знали, что пророчица будет судиться с Печальной Иккой.

Крота отыскали на земляничном склоне. Он повздыхал, поохал и назначил заседание на вечер.

Уже после обеда к холму Вещей Птицы (именно там, на месте преступления, по её настоянию, должен был проходить суд) потянулись первые любопытные.

А к вечеру в окрестностях Дальней Поляны яблоку негде было упасть. Самые предусмотрительные захватили с собой бутерброды и в ожидании суда устроили что-то вроде весёлого пикника.

Последней около дома пророчицы появилась Икка, послушно волоча за собой увядающий снопик сена – «вещественные доказательства», как назвала его Людмила. Взгляд у коровы был задумчивый и отрешённый, на Вещую Птицу, кружившую над её головой, она не обращала ни малейшего внимания.

Теперь, наконец, все были в сборе. В тот самый миг, когда солнце коснулось вершин деревьев, земля у подножия холма, где полукругом расположились звери и птицы, вздыбилась и пошла трещинами, а затем из неё быстро-быстро, точно гриб после дождя, вырос крошечный холмик из чёрной влажной земли, а из него, в свою очередь, выбрался господин Крот. Он принюхался, прислушался и убедившись, что попал туда, куда нужно, пронзительно пискнул:

– Объявляю заседание открытым! Лечь. Суд идёт.

– Чего это он?! – удивилась Мышь, плюхаясь на землю вместе со всеми остальными (они с Верёвочным Зайцем прибыли к месту судилища одни из первых, благо, идти было недалеко).

– Видишь ли, дорогая, это такой обычай, – ответил длинноухий педант[7]7
  Педант – тот, кто излишне строг в выполнении всех формальных требований.


[Закрыть], старательно укладываясь на траву и завязывая очередной узелок. – Ложась на землю, мы выражаем своё уважение суду.

– Так вот почему ты сказал, что мне не стоит надевать нарядную шляпу… – запыхтела Мышь, устраиваясь поудобней, а мгновенье спустя поинтересовалась:

– Послушай, а мы не могли бы уважить суд как-нибудь иначе? Например, встав на задние лапы или подпрыгивая, а? Здесь просто ужас как неудобно лежать…

– Видишь ли, дорогая, наш глубокоуважаемый судья… не слишком высокого роста…

Оглядевшись по сторонам, Мышь была вынуждена согласиться с этим осторожным определением. Господин Крот был чуть-чуть крупнее господина Мауза, а меньше господина Мауза среди присутствующих были только она, Птах, да ещё, пожалуй, госпожа Мауз (детишек своих они на этот раз оставили дома).

– Ну и что? – продолжала расспросы неугомонная кроха, – при чём здесь это?

– Стало быть, если мы встанем на задние лапы, и, тем более, подпрыгнем то окажется, что мы смотрим на судью свысока… А это нехорошо.

– Глупости какие, – фыркнула Ночная Мышь. – Ну и долго нам теперь так валяться?

– Не очень, – успокоил её Заяц, – думаю, двух-трёх минут будет достаточно.

Мышь хотела спросить что-то ещё, но мировой судья господин Крот повернулся в их сторону и произнёс неприятным голосом:

– Просьба соблюдать тишину.

Суд начался.