Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Мария Киселёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Язык пересидел

У Антона заболел зуб. Папа повел его к врачу. Когда они вернулись, Антон прошел в спальню, сел в уголок за шкафом на маленький стульчик.

– Ну что – спрашивала Лилька. – А? Почему ты ничего не говоришь?

Антон помолчал, потом сказал:

– Яхык пехесидех.

Пересидел? Язык? Лилька широко открыла глаза и стояла так перед Антоном до тех пор, пока он ткнул себе пальцем в рот:

– Не вохочается.

Лилька побежала к папе.

– Очень может быть, – сказал папа, – что язык пока не ворочается. Потому что было сделано замораживание. Скоро пройдет.

Антон сидел смирно в углу, прижав подбородок к груди, поглядывая исподлобья, как маленький, сердитый бычок. Лилька, боялась теперь к нему подойти. Эта злая-злая врачиха заморозила Антону во рту, потом вынула язык и подсунула под Антона, а когда Антон его пересидел, положила обратно в рот. Но он теперь плохо шевелится. Лилька испугалась и собралась заплакать, но в это время Антон, немного картавя, сказал:

 
Снег, снег пор-рошит,
Кружится, как пчелы…
Зайка маленький др-рожит
Под осиной голой.
 

– Что это? – спросила Лилька.

Антон глубоко вздохнул и сказал громче:

 
Надо ж быть такой беде!
Кто теперь отыщет,
На какой опушке, где
Зайкино жилище?
Это врач мне говорила.
Убежал он грызть кору,
Занесло его в нору.
 

Антон встал и ушел к папе, а Лилька осталась одна. «Зайка маленький дрожит под осинкой голой…» Почему же он дрожит, бедный маленький зайка? Совсем один, а кругом… «Снег, снег порошит…» Врач рассказывала. Ах! Лилька поняла. Это же она его и заморозила. Злая, злая эта врачиха. Она все замораживает: и Антона, и зайку, когда он побежал грызть кору.

В комнате засмеялся папа, а за ним Антон.

 
Зайка маленький др-р-рожит
Под осинкой голой! —
 

басом пропел Антон.

– Тебе не жалко зайку? – спросила Лилька у двери.

– Нет. Так ему и надо, вр-редителю. Не будет кор-р-ру гр-рызть.

– Он не вредитель. А врачиха твоя злая, нехорошая.

– Нет, хорошая, – сказал Антон. А потом: – Нехорошая. Нет, хорошая, но не очень.

– Довольно сочинять, – сказал папа. – Врач очень хорошая.

На другой день Антону надо опять в поликлинику. Поэтому он не идет завтракать. Он прижался лбом к буфету и плачет.

– Вот тебе здравствуйте, – говорит папа. – Ты же знаешь, что сегодня только показать.

Лилька тоже не ест кашу, хотя ей не надо идти к врачу.

– Не бойся, – говорит она тихо. – Ведь только показать.

– «Не бойся, не бойся», – передразнивает Антон. – Тебе хорошо дома, а мне опять одному идти…

Это правда. Лилька тоже сморщилась и прижала пальцы к дрожащим губам. Папа как раз вошел в комнату.

– И ты! – воскликнул он. – Вот уж действительно близнецы, во всем одинаковы.

Антон живо повернулся:

– Вот пойдем теперь. Узнаешь, как «не бойся».

Лилька хотела сказать, что вовсе у нее… Она посмотрела на брата и… ничего не сказала. Дорогой Антон бодро рассказывал, что зубы рвут «знаешь как, теперь сама увидишь».

Когда подошла очередь, папа сказал:

– Ну, кто первый? Иди, Лилька, ты с острой болью.

Лилька села в кресло и закрыла глаза. Но все равно она уже видела, что доктор молодая и улыбается. А Снежная королева тоже была красивая и улыбалась. Так что Лилька знает. Велела открыть рот, чем-то звякнула. Сейчас вынет язык, скажет «Вставай» и, когда Лилька привстанет, подложит его под нее.

– Вставай! – Лильку легонько шлепают и ставят на пол. – У тебя все в порядке. Ты, видно, не такая сластена, как брат.

– Такая, – сказала Лилька, и язык у нее повернулся легко. Тогда она осмелилась глянуть на кресло. Там ничего не было.

А к доктору уже вели Антона. Он довольно храбро посмотрел на Лильку и сел под круглую лампу.

– Ну, – улыбнулась доктор. – Сегодня не могу сказать: «Зайка маленький дрожит». Молодец.

– Что это за история, Лилька? – спросил папа в коридоре. – Зачем ты это выдумала, а?

Антон сначала тоже удивлялся: зачем? А потом, может быть, догадался.

Туфля в сметане

Больше всего Лилька и Антон любят кататься на чертовом колесе. Сегодня они приехали с мамой в Парк культуры и отдыха и увидели колесо это еще издали, еще с Крымского моста.

– Ого, какое колесище! – кричали они, когда бежали к нему уже по песчаной дорожке парка. – Здравствуй, милое колесико! – И прыгали и прыгали, пока мама покупала билеты.

В большой, открытой кабине Антон занял место с краю, а Лилька в середине, между Антоном и мамой.

– Тебе куда страшнее ехать: вверх или вниз? – спросила Лилька.

– Мне никуда не страшнее. Вот.

– А мне страшно вверх, а особенно, когда вниз. Но я все равно не боюсь.

Кабина вздрогнула и поплыла назад. Дернулась и остановилась.

Опять поехала. Опять остановилась. Шла посадка. Поднимались потихоньку. Так интересно висеть на уровне деревьев, а потом выше деревьев! А потом на самом-самом верху колеса! Тут уж как-то сам себя не помнишь, потому что все такое необычное. Интересно, что внизу стоит очередь совсем не такая, как всегда. Потому что ног не видно, а всё головы, шляпы, косынки… А продавщицы мороженого? Как будто и не настоящие. Стоят такие маленькие перед своими белыми сундучками, а эскимо и пломбиры, которые у них лежат целой горкой, и не видны вовсе. А садовник, который поливает газоны, тоже вроде игрушечный. Струя из брандспойта у него тоненькая, как будто из водяного пистолета. Так интересно, просто невозможно…

– Ой, у меня песок в туфле! – сказала вдруг Лилька, когда висели на самом верху.

Ей не ответили.

– У меня целый камень! – крикнула тогда Лилька и сняла туфлю.

– Ну не в лицо же трясти и не на колени, – заметила мама.

– Дай сюда. Надо вот как, – Антон махнул туфлей за бортом. – Вот как надо, чтобы высыпалось на землю. – Он махнул еще раз. Туфля вырвалась и полетела вниз. Мама ахнула и наклонилась за край посмотреть.

– Ну ладно, – сказала она. – Полежит на земле. Никому она не нужна.

– Конечно, – сказал Антон. – Кто же ходит в одной туфле? Но надо было убедиться, что она все-таки лежит на земле. Но ее не было видно.

– Странно, – удивилась мама.

– Но она же маленькая, – сказал Антон. – Вот, например, стоит целая тетка. А я и то ее почти не вижу.

– Какую, вон ту? – показала вниз Лилька. – Я тоже не вижу. Тем временем колесо потихоньку поворачивалось, и они приближались к земле.

– Да нет, Антон, ее нету. Господи, вечно у нас фокусы! – мама начала волноваться. Но тут как раз они быстро взлетели вверх, потому что посадка кончилась и колесо завертелось. Лилька зажмурилась и ухватилась за маму. Так пролетели три или четыре круга. Потом она опомнилась и спросила:

– Не видно?

Это у Антона, потому что он глядел вниз.

– Ты что? – сказал Антон немного шепотом. – Ты открой глаза, что тут творится.

А вокруг действительно творилось необычное: все мелькало, вертелось, крутилось… что-то зеленое, желтое, крапчатое. Это, наверно, деревья, дорожки, будки… Да и люди, конечно. В парке ведь много людей, куда же они делись? Но ничего уже было не разобрать, все мелькало каким-то сплошным пестрым колесом, как будто на листе бумаги сначала нарисовали деревья, будки, а потом зачертили все кругами, кругами, ну одной такой густой-густой пружиной. Чтобы ничего не было видно. Вот это и есть самое интересное, из-за чего катаются на чертовом колесе.

Когда остановились и вышли, туфли на земле не оказалось. Немного в стороне толпился народ.

– Это возмутительно, – говорил тощий старичок, который стоял в середине. – Ну могли бы вот вы снять ботинок и бросить вниз?

– Простите, – сказала мама. – Это, наверно, о нашей туфле?

– Ах, о вашей? – ехидно обрадовался старичок. – Где же вы были до сих пор?

– Мы только вышли, – сказала мама. – Должно быть, она упала к вам, наша туфля. Надеюсь, не причинила большого вреда?

– Она мне испортила килограмм сметаны, – поклонился старик. Толпа засмеялась. Мама на минуту растерялась, а потом рассердилась. Действительно, что тут такого, если маленькая детская туфелька упала, допустим даже, на этого старика? Не убила же его. И зачем из-за этого выставлять маму на посмешище?

– Это очень остроумно, – сказала мама. – Но мы торопимся. Верните, пожалуйста, туфлю.

– А вы мне килограмм сметаны.

– При чем тут сметана? – возмутилась мама.

– При том, что ваша туфля упала в мой бидон со сметаной. – Старичок открыл крышку бидона, который стоял у него в сумке.

Мама глянула:

– И она… там?

– Еще чего! – Старик сердито сунул маме мятый газетный сверток. В нем лежала мокрая, сметанная Лилькина туфля. Мама, расширив глаза, на нее глядела, а народ кругом хохотал.

– Комедия! – объяснял какой-то парень тем, кто стоял дальше. – Старик сидел внизу, в кабине, с внучкой. «Ну-ка, говорит, давай посмотрим, не собьем ли мы тут масла?» И открыл, значит, крышку. А тут – хлоп! Эх-ха-ха! Прямо сверху. Умора! Нарочно не попадешь. Нипочем!

Мама не смеялась.

– Вы нас извините, – говорила она старичку. – У нас нечаянно… Нам тоже неприятно.

Она вытирала туфлю газетой, вытирала и морщилась, потому что изнутри выдавливались и шлепались толстые белые капли.

– У меня пальцы скользкие, – заявила Лилька, когда надели туфлю и пошли от этого колеса.

– Молчи уж! – сказала мама. – Это называется отдых в выходной день.

Старик Нептун

Сегодня все семейство: мама, папа, Лилька и Антон решили покататься по реке. Они приехали на водную станцию и стали ждать своего катера. Красивые белые катера подходили один за другим, но все это были не те катера, хотя на них все время садились люди и уплывали под мост. Лилька и Антон подумали, что катера все одинаковые, а мама с папой чего-то выбирают, а пока они выбирают, все катера уплывут и никакой поездки не будет.

– Ну давайте же сядем на этот! – сказала Лилька.

– Это не наш.

А потом подошел точно такой же, и почему-то он оказался «наш». К нему подали трап – специальный мостик с перилами, и все пошли по этому трапу, а между досок была видна вода. На палубе было много народу, и все суетились, но вот катер тронулся и прошел тоже под мостом, и на брюхе этого моста было видно много всяких балок, стропил, которые переплетались и перекрещивались, как в игрушечном конструкторе. Лилька и Антон стояли и глядели на них, запрокинув головы. Стало даже темнее, когда они проходили под мостом, и еще стало слышно, как много шума на этом мосту, потому что по нему проезжали машины и, наверно, трамваи.

На палубе оказалось вовсе не тесно, народ перешел на другую сторону, и на нос, и на корму, и многие сидели уже в шезлонгах. Мама и папа тоже сели в шезлонги и стали загорать.

Лилька и Антон подумали, что раз папа закрыл лицо соломенной шляпой, а мама в темных очках, то теперь можно и побегать. Но это не удалось. Они, почему-то все видели, даже через шляпу и черные очки. Тогда Лилька и Антон сели на лавочку и тут только заметили интересную вещь: под крышей на больших крючках висели белые ведерки. Висели и покачивались, и на каждом была написана большая черная буква. Буквы тоже покачивались, но так и оставались в ряд, как будто топтались на месте.

– Давай прочитаем, – сказал Антон.

– Давай, – сказала Лилька, и они начали читать.

– Не шепчи, ты мне мешаешь, – сказал Антон.

– А ты подожди, пока я прочитаю.

– Нет, сначала я. Ведь это я придумал. – И Антон стал читать: – НЭ, Е, ПЭ…

– Ты неправильно читаешь, – перебила Лилька. – Надо: НЭ, У, ТЭ…

– Да где же У? Да У еще вон как далеко. Зачем ты хватаешь с конца? НЭ, потом Е, потом – ПЭ, а У еще вон где.

– Нет, – сказала Лилька. – Это с твоего края далеко, а с моего близко. – И начала читать: – Н, У, Т, П, Е, Н.

А Антон читал со своего края, и у него получилось НЕПТУН.

– Вот: НЕПТУН, – повернулся он к Лильке.

– Нет: НУТ-ПЕН.

– НЕПТУН! Какой НУТПЕН?

– Обыкновенный Нутпен. А что это Нептун?

– Да ничего, просто Нептун.

– Нет, просто Нутпен, Нутпен, Нутпен…

Какая-то старушка вздохнула и пересела подальше. Мама сняла свои очки:

– Перестаньте трещать. Люди отдыхают.

В это время катер свистнул. Таким тонким голосом с перерывами. Лилька и Антон спрыгнули с лавки. Наверно, катер приветствовал встречный пароход, поздоровался с ним. Пароход был большой, широкий, белый, он прошел важно мимо, и катер стал качаться на волнах, которые пароход за собой оставил.

Лилька и Антон прошли к самому носу и стали глядеть вниз. Катер острым носом разрезал воду, и она отворачивалась в сторону таким зеленым прозрачным валом, а на краю у него получалась белая-белая пена. Лилька и Антон положили подбородки на теплые перила и долго глядели на этот вал.

– Правда, он на мамину кофточку похож? – спросила Лилька.

– Которая в клеточку?

– Нет, другая.

– Которую я киселем облил?

– Да нет. Новая, с такими кружевами. Разве ты не видишь?

И Антон сразу вспомнил белые кружева на маминой нарядной кофте и увидел, как на самом гребне зеленого водяного вала появляется и как будто кипит такая кружевная пена, пышная, нарядная, густая, а потом она соскальзывает с зеленого прозрачного вала и вытягивается в цепочку и тоже курчавится сначала и бежит следом, но потом сразу исчезает, как будто ныряет вглубь. Это происходит уже у борта.

Лилька и Антон немного передвинулись и теперь смотрели, как кружевная пена уходит опять в воду, из которой она только недавно появилась. Это очень, очень интересно, и можно смотреть долго-долго, и ни капельки не надоест.

Но тут вдруг катер дернулся, как будто на что-то натолкнулся, внутри у него затахало – тах-тах-тах! – и он остановился. Вся публика стала спрашивать, что случилось, все опять оказались на палубе. Наверно, что-то сломалось у катера внутри, в самой машине, или он наскочил на мель.

– Да ничего, – сказал папа. – Просто старик Нептун зацепил нас немного своим трезубцем.

– Какой Нептун? – спросил сразу Антон и посмотрел на Лильку.

– Хозяин морской. Рассердился небось: что это такое? Плывут пароходы, бегут катеришки всякие, а к нему, старику, никакого почтения. Ни поклона, ни привета. Вот и взял да зацепил нас трезубцем.

Оказывается, Нептун – это старик, довольно крепкий еще, как сказал папа, голый, в одних плавках, а в руках у него такая длинная палка, а на конце – вроде вилы – три острых зубца. А борода у него длинная, белая, курчавая, как морская пена…

Лилька и Антон опять переглянулись. В это время катер снова дернулся и пошел вперед, и народ стал расходиться по своим местам. Кто-то успокоил, что теперь все в порядке, машина исправлена. И все поверили. Только Лилька с Антоном знали, что это вовсе никакая не машина, а действительно старик Нептун, хозяин морской, зацепил их своим трезубцем. Недаром же он плыл рядом с самого начала, и его седая пенистая борода развевалась у зеленого вала. Они же видели.

– А это какой Нептун? – спросил Антон. – Который на ведерках написан?

– А вы прочитали? – удивился папа. – Вот грамотеи. Это как раз он.

– А зачем он написан?

– А наш катер так называется. Другой, например: «Герой», «Космос», а наш «Нептун».

– А Лилька говорила «Нутпен».

– Да я нарочно, – сказала Лилька. – Просто так.

– Это ничего, – засмеялся папа. – Она еще не сумела как надо прочитать.

– Нет я сумела, – сказала Лилька. – Как надо.

Мама посмотрела на ведерки и поняла:

– Она задом-наперед прочитала. Тогда выходит Нутпен.

И все попробовали прочитать наоборот, с другого конца. Так и вышло.

– Все ты делаешь наоборот, – заволновалась мама. – Разве так можно. А что же в школе будет, когда пойдешь?

Такой разговор был уже не очень приятным, но тут как раз появилась симпатичная толстая тетя в белом халате и стала продавать мороженое.

А катер все шел и шел вперед. А потом он обогнул зеленый островок и повернул обратно. Солнце уже садилось, пассажиры перестали загорать, оделись и пели песни. Когда показался мост, Лилька и Антон его сначала даже не узнали. Он выгнулся в темное небо двумя горящими гирляндами из лампочек, и две такие же цепочки отражались в воде, и катер подходил все ближе и ближе к этим светлым водяным фонарикам, и вот уже коснулся их своим острым носом, и разрезал, как нитку бус, так что сразу рассыпались все блестящие бусинки…

Лилька и Антон запрокинули опять головы, чтобы посмотреть перекладины и балки под мостом, но теперь уже было темно и ничего не видно. А рядом с катером все скользил упругий водяной вал с кудрявой седой пеной. Значит, старик Нептун был тут, не отлучался ни на минуту.

Лилька и Антон снова пошли по трапу, только теперь уже вниз, на пристань. Они оглянулись на катер, он медленно гасил огни. Вода была черной и тихой.

– Спасибо, дедушка Нептун, – сказали Лилька и Антон. – Спокойной ночи.

Буль-Буль

Кто это – Буль-Буль?

Оказывается, иногда и назло можно сделать что-нибудь полезное. Ведь хорошо же, что есть Буль-Буль. А как он появился? Назло Галинке. Она вынесла во двор свою новую куклу, но посмотреть ее не дала. Тогда Севка сказал:

– Подумаешь, твоя дочка! Во всех магазинах такие есть. А я захочу, у меня будет сын, какого ты никогда не видала.

Он выпрыгнул из песочного ящика и зашагал к парадному. Вот и смастерит себе сыночка назло. Он уже знает из чего.

Галинка проскакала только три круга вокруг клумбы, как Севка из окна второго этажа закричал:

– А вот и мой Буль-Буль! Что, завидно? Буль-Буль!

Он держал в руке что-то маленькое, серое, вертел им и размахивал. Галинка с Севкой живут в одной квартире. Едва она вошла в коридор, как Севка прямо в лицо сунул ей что-то и опять крикнул:

– Буль-Буль!

Это был человечек, сделанный из двух картошек – большой и маленькой. Вместо рук и ног воткнуты спички. Так просто, и так хорошо. Галинка даже забыла сказать: «Подумаешь!» Она только сказала:

– У него лица нету.

Ах, вот оно что! Севке и самому казалось, будто чего-то не хватает.

– Я думал его сделать потом, – заявил он. – Но если хочешь, могу и сейчас.

Галинка прошла за ним в комнату, где на столе лежало несколько картошек и сломанных спичек. Севка достал из пенала перо и быстро тупым концом вывернул на головке человечка две ямочки.

– Один глаз выше, – заметила Галинка.

– Так и полагается Буль-Булю, – тут же придумал Севка. Рот Буль-Булю он процарапал тем же пером, а вместо носа воткнул обломок спички с головкой.

– Вот! Видишь, какой сынок. Что я говорил? – и опять покрутил им перед самыми глазами Галинки.

Она все-таки сказала:

– Подумаешь.

Потом подняла светлые бровки:

– А почему Буль-Буль?

– Потому, что картошка в Белоруссии называется бульбой. Дедушка мой говорил. Ну а этот из двух картошек – вот и Буль-Буль!

Буль-Буль мешает делать уроки

Ах, скорее бы мама пришла с работы и посмотрела Буль-Буля! Он такой хороший, такой толстячок, с круглыми глазами, с круглым толстым носом. Мама сразу спросит, что это такое? Ой, ой, она же теперь спрашивает в первую очередь, сделал ли Севка уроки! Ведь он ученик. Первоклассник. Значит, надо сесть за уроки. А Буль-Буль пусть смотрит. Пусть стоит вот здесь на столе, у лампы. Так ему будет видно и тетрадку и чернильницу-непроливайку с зайцем.

Севка, склонив голову набок и прикусив язык, выводит жирные крючки и кружочки. Буль-Буль удивленно смотрит дырочками-глазами, как буквы не хотят умещаться в косых клетках, то стоят прямо, то совсем падают. И еще он, наверное, беспокоится, что дорожка из клякс, которая протянулась от чернильницы по настольной бумаге, скоро пойдет по тетрадке.

А Севка ничего этого не замечает. Он после каждой буквы поворачивает голову к Буль-Булю и весело говорит:

– Вот видишь. – О. Как баранка. А теперь – С. Откусили от баранки. Понял? Это просто, и ты напишешь. Тебе можно макать прямо рукой, она у тебя тоненькая. Давай-ка попробуем…

– С кем это ты разговариваешь? – спросила мама, приоткрыв дверь из коридора. Она снимала пальто.

– С Буль-Булем! – весело крикнул Севка и повертел картофельным человечком. Чернильная капля с руки Буль-Буля шлепнулась на самую середину тетрадки.

– Какой симпатичный, – улыбнулась мама. – Сам сделал?

И тут увидела тетрадь.

– Что это? – спросила она совсем по-другому.

– Это я… Кляксу это не я… Вот Буль-Буль.

– Так. Значит, ты забыл наш уговор.

– Нет, не забыл: «Когда играешь… нет, когда делаешь уроки, в игрушки не играть и ни о чем не думать!»

– Ни о чем? Вот и видно, что ты…

– Ой, что я? То есть – «об игрушках не думать». Вот как.

Мама молчала.

– Как раз не надо думать об игрушках. Когда делаешь уроки, – повторил Севка. Уж, кажется, все понятно?

– Ну вот, – кивнула мама. – Значит, Буль-Буля надо отложить, а это все переписать.

Вот тебе раз! Из-за одной только кляксы?

Буль-буль помогает делать уроки

Севка собрался идти во двор, а мама спросила:

– Ты приготовил все уроки?

– Все. Ты же видела, я переписал.

– А читать разве не надо?

– Конечно, не надо. Зачем же читать, если завтра мы будем рассказывать, кто где был летом?

– Ну сядь и рассказывай. Севка засмеялся:

– Это учительнице надо рассказывать, а не тебе.

Но все-таки пришлось остаться дома. Хорошо рассказать что-нибудь, оказывается, не так-то просто. Это не то что прочитать урок. Это гораздо труднее. Сначала надо вспомнить какой-нибудь интересный случай из дачной жизни, а потом рассказать его вслух.

Севка стал вспоминать этот интересный случай, он что-то никак не вспоминался. Тут зазвонил телефон и маму вызвали на работу.

– Севочка, может быть, я задержусь и не смогу тебя послушать. Но ты ведь большой у меня сын? Ну вот. Значит, справишься и один. Подумай и громко расскажи сам себе.

Севка фыркнул. Разве себе говорят громко? Да и зачем себе рассказывать, он же это все знает? Можно бы Галинке, но она спит после обеда. Как маленькая. Мама собралась уходить и повернулась уже в дверях:

– А твой Буль-Буль? Расскажи Буль-Булю, например, как рыли колодец.

– Нет! – сказал Севка обрадовано. – Лучше, как мы ловили лягушек удочкой.

Севка сел за письменный стол, приставил картофельного человечка к чернильнице и начал свой рассказ с того, что лягушек можно ловить и руками в том месте, где пруд почти пересох. Но там, кроме лягушек, есть и пиявки. Поэтому бегай, да смотри.

– А удочкой хорошо! Насади на крючок… Думаешь, червяка? Или муху? – спрашивает Севка. – Вот и нет! Просто маленький смятый листочек. И не бросай его вглубь, а держи над водой. Над самой, над самой… Он тихонько колышется, а лягушки – чудачки! – думают, что это муха. Или бабочка. Понял? Они сразу – прыг, прыг! – за крючком.

Севка тут всегда невольно вскрикивает и дергает леску, так что лягушка промахивается. Но потом он набирается терпения и сидит неподвижно. Наконец, самая ловкая квакушка – раз! – и повисла в воздухе.

Севка и сейчас высоко подскакивает на стуле и делает хлопок в ладоши, так что Буль-Буль падает. От удивления.

Ну а дальше уже просто. Снять добычу с крючка и посадить ее в банку – это каждый может.

Вот уроки и сделаны. А Буль-Буль-то не всегда мешает, он и помогать умеет. Слушает он хорошо. Не перебивает, не трясет косичками и, уж конечно, не говорит «Подумаешь!»

Молодец, Буль-Буль.