Текст книги "Спендиаров"

Автор книги: Мария Спендиарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Я рад этой книге. Рад, что правдивое свидетельство о жизни моего дорогого друга, замечательного композитора и человека останется для потомков, ляжет в основу последующих трудов о нем.

Я очевидец того, как М.А. Спендиарова долгие годы кропотливо и любовно собирала многочисленные материалы: опрашивала современников, рылась в архивах. Очень многое написано ею по собственным воспоминаниям.

Это книга, в которой дочь шаг за шагом следует по жизненному пути отца, воскрешает образ одержимого музыкой мечтателя, увлеченного общественного деятеля, нежнейшего семьянина, человека с младенчески чистой душой, наивного и кроткого. Трогает его детская незащищенность, восхищает мужество.

В самом деле, какими душевными силами надо было обладать, чтобы в морозной комнате, при свете коптилки, перед лицом голодной смерти сочинять пиршественную музыку! Годы благоденствия прошли для него в мучительных поисках, и вдохновение пришло, когда, казалось, все силы должны были быть направлены лишь на то, чтобы выжить.

Вот это и есть подлинное величие художника.

«Алмаст» стала, в сущности, лебединой песней Спендиарова. Это вершина его творчества, драгоценный дар армянскому народу.

Перенесенный голод, болезнь и неустройства первых лет существования молодой Армянской республики, становлению музыкальной жизни которой композитор отдавал себя целиком, подкосили его и без того хрупкое здоровье.

Смерть рано унесла его от нас, не дав осуществиться замыслам, которыми он не раз со мной делился. Вся Армения с ее величавыми памятниками старины и чертами нового должна была отразиться в задуманных им произведениях.

Александр Афанасьевич Спендиаров оставил по себе поистине светлую память. Пусть она останется поколениям.

1

Вступление

В осенние дни 1855 года дороги северозападного Крыма были запружены подводами с беженцами. В окрестностях Перекопа бродили банды башибузуков. Населявшие Перекопский уезд армяне бежали в Северную Тавриду. Среди них был житель перекопского предместья Армянск Авксентий Спендиаров – дед композитора. Он поселился с семьей в Каховке.

Об Авксентии Спендиарове известно очень мало. Сохранилось семейное предание, характеризующее его как человека смелого и находчивого. Однажды напал на него бешеный верблюд. Не растерявшись, Авксентий набросил пиджак на морду разъяренного животного. Пока верблюд освобождался от пиджака, Авксентий ускакал в степь.

Он умер молодым, оставив сыновьям небольшой капитал.

Старший сын, Степан, приобрел в Крыму имение, покинутое татарами, ушедшими в Турцию на обещанный султаном «алтынтопрах» [1]1
  «Золотая земля» (татарск.). (Здесь и далее примечания автора.)


[Закрыть]. Он прожил свой век в полном бездействии, богатея лишь потому, что росла цена на его землю.

Второй сын, Осип, живо промотав отцовские деньги на парадные выезды, картежную игру и другие соблазны, остался до конца жизни «бедным родственником».

Третий сын, Афанасий, человек большой воли и упорства, поставил себе целью преумножить средства, доставшиеся ему от отца. Он купил в Крыму имение «Картказак», рассчитывая в будущем построить там торговую гавань, и открыл лесное дело в Каховке и Симферополе.

Афанасий Авксентьевич Спендиаров – отец композитора – обладал красивой внешностью и звучным голосом. В 1862 году, двадцати двух лет от роду, он женился на карасубазарской [2]2
  Карасубазар – ныне Белогорск


[Закрыть]барышне – Наталье Карповне Селиновой.

Семейство Селиновых было известно среди крымских армян передовыми взглядами и стремлением к просвещению. Один из представителей этого семейства, помещик, по прозвищу «Черный Селинов», Женился на революционно настроенной учительнице и отдал свою землю крестьянам. Отец Натальи Карповны, в молодости купец, привозивший в Ташхан [3]3
  Крепость, которая защищала от разбойников склады с товарами


[Закрыть]ковры и бархат из Константинополя, занимал в Карасубазаре выборную должность. Его сын и три племянника получили образование в Москве. Следуя московской моде, они уговорили Карпа Ивановича отдать двух дочерей – Анну и Наталью – в Керченский институт благородных девиц. С тех пор голубоглазую светловолосую Тушик стали называть на французский манер – Натали.

Она была необыкновенно музыкальна. С детства подбирала на фортепьяно татарские мелодии, исполняемые чал-музыкой [4]4
  Татарским ансамблем (скрипка, кларнет, зурна, бубен).


[Закрыть]. Институт она не кончила, но и несколько лет обучения там отличали ее от сверстниц, воспитанных дома: она знала языки, усвоила светские манеры и научилась играть на фортепьяно по нотам.

Ее выдали замуж за Афанасия Авксентьевича, когда ей исполнилось семнадцать лет.

«Афанасий Авксентьевич и Наталья Карповна Спендиаровы, – гласило их свадебное приглашение, украшенное миниатюрой с птицей в цветущих ветвях, – покорнейше просят на бал, имеющий быть после бракосочетания…»

Свадьбу праздновали в Феодосии, в доме Аннеты, вышедшей замуж годом раньше сестры. Среди прочих гостей присутствовал художник Айвазовский – в пушкинских бакенбардах и небрежно повязанном галстуке. Впоследствии он говорил, что синеглазая новобрачная, одетая в белое кисейное платье, была похожа на севрскую статуэтку.

Молодые поселились в Каховке. В 1869 году родился у них сын Леонид. 20 октября 1871 года в круглой комнате, выходящей окнами на Днепр, родился второй сын – Александр.

Мать

Он унаследовал от матери светлые волосы, кроткий нрав и тяготение к искусству.

– Бывало, Леня бегает, резвится, – рассказывала Наталья Карповна, – а Саша сидит себе на ковре и мнет ручками шелковую бумагу, выделывая из нее разных животных.

В сравнении с Леней, напоминавшим живостью и неистощимой энергией Афанасия Авксентьевича, Саша казался вялым и болезненным: он не любил детских игр, боялся холода и холодной воды и безутешно плакал, когда мать уходила из дому.

Своей мечтательной игрой на фортепьяно мать пробудила в нем раннюю любовь к музыке. Едва достигая головой клавиатуры, Саша стоял у ее широких юбок, прислушиваясь к татарским песням и пляскам, которые она наигрывала, уносясь мыслью в родной Крым.

Года в четыре он стал самостоятельно подбирать мелодии. У него было тончайшее чувство ритма. Наталья Карповна любила рассказывать, как удивлены были однажды каховчане, увидев впереди марширующего полка ее маленького сына, отбивающего ритм на барабане.

Саше исполнилось шесть лет, когда после размолвки с мужем Наталья Карповна переехала в Симферополь.

Вместе с детьми, которых у нее было пятеро, и бедной родственницей Такуш-тетей, взятой в дом в качестве воспитательницы, она поселилась на Долгоруковской улице в одноэтажном особнячке с красной плюшевой гостиной.

Именно в этой гостиной, на ковре, около длинного рояля фирмы «Плейель» и этажерки с Сашиными бумажными изделиями мальчика впервые увидел художник Айвазовский. Плененный талантом терпеливого ребенка, упорно нащупывающего форму, он стал настойчиво советовать Наталье Карповне обучать сына скульптуре, а уходя, взял с этажерки несколько фигурок из шелковой бумаги, чтобы продемонстрировать их в Академии художеств [5]5
  Привожу воспоминания Варвары Леонидовны Спендиаровой, жены композитора и дочери племянника Айвазовского. «Я была крошечной девочкой. Как-то приехал к нам в Петербург дедушка Айвазовский. Он показал моему отцу птиц, лошадок, рыб, сделанных из шелковой бумаги. Помню, целая коробка у него была. Сделаны они были удивительно: у птиц каждое перышко выделано, у лошадок каждый мускул чувствуется. Ну, просто как живые! Он сказал папе: «У Спендиаровых есть удивительный ребенок. Он целые дни мнет ручками шелковую бумагу, выделывая эти вещи. Я привез показать в Академии».


[Закрыть]*.

В первые дни по приезде семьи в Симферополь в доме на Долгоруковской царила пугающая тишина, усугубляемая шепотом домочадцев и шуршанием юбок матери и. Такуш-тети. Но вскоре дом ожил. В отсутствие Афанасия Авксентьевича, наезжавшего в Симферополь по делам лесной конторы, в гостиной становилось тесно от цветных кринолинов, колыхавшихся под звуки вальса. Равно приветливая к богатым и бедным, веселая и ласковая Наталья Карповна сумела превратить свой скромный особнячок в один из гостеприимнейших уголков Симферополя. Даже старый селиновский дом в Карасубазаре, огражденный от мира глухой стеной, становился многолюдным и оживленным, когда его посещала Наталья Карповна.

Саша любил эти поездки в старый город с его веками устоявшимся бытом.

Точно перечитывая любимую книжку, он знал наперед все, что ему предстояло там увидеть. По ухабистой улице, на которой даже летом не высыхают лужи, они подъедут к высокой калыбной [6]6
  Калыб – строительный материал из необожженной глины.


[Закрыть]стене. Мать дернет за колокольчик, и у раскрывшейся калитки появятся селиновские домочадцы с седым как лунь дедушкой Карпом Ивановичем впереди. Гостей поведут в стеклянную галерею целовать пухлую руку бабушки Татьяны Ивановны – непомерно толстой старухи в кружевной накидке и такой же наколке. Только уйдут они в комнаты, как она закричит громким голосом, напоминающим крик совы: «Гаяна-джа! Са-вет-джа! Солдат Гаяна-джа!» На ее зов сбегутся приживалки в черных косынках, и не успеют гости привести себя в порядок, как стол в столовой будет заставлен чебуреками, шекер-береком [7]7
  Слоеными пирожками на меду с орехами.


[Закрыть]и вареньем разных сортов.

Особенно занятно бывало в Карасубазаре на масленице, которую праздновал весь город без различия веры и национальности.

Чего только Саша не видел с балкона дома, выходящего на площадь! Зрелище сменялось зрелищем. Вот внимание его привлекли борцы, подзуживаемые гиканьем возбужденной толпы. Но раздаются крики, и все бегут в сторону, чтобы увидеть… Что увидеть? Облезлую обезьяну в пиджачке, выделывающую по приказанию старого татарина что-то вроде па ойнавы [8]8
  Ойнава – татарский танец.


[Закрыть]. Недолго пришлось Саше разглядывать и обезьянку. Площадь вдруг зашумела, загалдела. «Приехали комедианты!» – закричал кто-то в толпе.

Саша видит: комедиант в одежде, усыпанной блестками, ходит по канату. «Вай! Что у него на ногах?» – недоумевают на балконе. В толпе раздается оглушительный хохот: «Чугунные казаны [9]9
  Татарская посуда.


[Закрыть]у него на ногах!»

Вечером, сидя возле матери у окна, Саша наблюдал за ряжеными, освещающими себе путь факелами. Неумолчно грохотала даул-зурна [10]10
  Татарский ансамбль: даул и две зурны.


[Закрыть]. Отделяясь от главного шествия, устремлялись в ворота домов группы ряженых; аляповато размалеванные маски появлялись и на селиновской лестнице. Наталья Карповна приглашала их, по карасубазарскому обычаю, к столу, и они пили, пели, отплясывали хайтарму [11]11
  Татарский танец.


[Закрыть], а затем снова высыпали на улицу, размахивая факелами и распевая татарские песни.

Отец

После ярких карасубазарских празднеств бывало трудно возвращаться к симферопольским будням. В течение нескольких дней Саша слонялся по дому, не в силах взяться за какое-либо дело. Но жизнь входила в повседневную колею, и он снова втягивался в круг занятий, становившихся все шире по мере того, как он рос.

«Лет восьми я начал рисовать, – записал он впоследствии в автобиографии, – и люди компетентные находили у меня известные способности и в этой области…»

Саше было девять лет, когда к нему стала ходить учительница, чтобы подготовить его в гимназию. Мальчиков обучали также армянской грамоте. Саша во всем проявлял прилежание.

О своих успехах в учении братья уведомляли отца.

«Милый папа! – писал Леня неровным почерком, испещренным помарками и кляксами. – Я, слабобогу, здоров, и все, славобогу, здоровы, но очень скучаем за тобой. Прошу тебя, скорей приезжай в Симферополь. Я теперь стал учиться хорошо, постараюсь учиться еще лучше…»

В конце письма ласковый, общительный Леня кланялся всем каховским родственникам с их детьми.

Саша ограничивался поклоном бабушке.

«Милый папа! – писал он каллиграфически по косой линейке. – Я, слагобогу, здоров, но только очень скучаю за тобой. Я уже учусь по-русски и по-армянски и скоро напишу тебе письмо по-армянски. Сестры здоровы, кланяются и целуют тебя. Такуш-тетя тоже кланяется вам всем. Приезжай, папа, поскорее к нам. Кланяйся от меня бабушке. Целую тебя и остаюсь твой сын, любящий тебя

Александр Спендиаров».

Человек настойчивый и дальновидный, отец уделял немало внимания занятиям своих сыновей.

Он слыл среди родственников скупцом: отдавая тысячи за имения, он скупился на четвертак извозчику. Но на образование детей, от которого зависело будущее положение их в обществе, он не жалел никаких средств.

Место уже старой и больной Такуш-тети заняла мадемуазель Бюрнан, обучавшая детей французскому и немецкому языкам. Когда Саше исполнилось девять лет, к нему пригласили учительницу музыки. Но уроки игры на фортепьяно продолжались не более полутора лет. Уже довольно свободно разбираясь в нотах и с младенчества играя по слуху, Саша «не мог побороть в себе нелюбви и даже отвращения к гаммам и экзерсисам» [12]12
  Так позже писал он сам в автобиографии.


[Закрыть].

Заботясь о всестороннем развитии сыновей, Афанасий Авксентьевич выписывал из Одессы книги, ноты, краски…

Он жил в Каховке, но часто приезжал в Симферополь и все свободное время проводил с детьми. Тотчас же по его приезде в доме устанавливался строгий порядок. Исчезал дух праздности. Чтобы избегнуть холодных замечаний мужа, Наталья Карповна проводила дни в вязании кружев. Живой как ртуть Леня, которого в отсутствие отца трудно было засадить за приготовление уроков, приносил из гимназии хорошие отметки.

Афанасий Авксентьевич сумел приобщить к делу даже дедушку Карпа Ивановича. Старик, уже много лет живший на покое, стал управляющим лесной конторы зятя.

Трудолюбивый Саша легко подчинялся организующей воле отца. Он увлекался науками и страстно предавался чтению. В 1882 году, одиннадцати лет от роду, прекрасно подготовленный и начитанный, он поступил в первый класс Симферопольской классической гимназии.

В гимназии

Его посадили рядом с неряшливо одетым мальчиком по фамилии Заворотний. Саша почувствовал себя стесненно: широко расположившись на парте, мальчик бесцеремонно разглядывал его круглыми глазами.

На уроке арифметики он стал понукать Сашу: «Что сидишь? Полчаса сидишь, не можешь задачу решить? А ну, решай скорей!» Саша покорно заторопился, и не успел он переписать задачу начисто, как Заворотним уже все было списано.

На следующем уроке арифметики повторилось то же самое. Заметив Сашину простоту и застенчивость, первоклассники стали задирать его. Он был меньше всех ростом и с виду очень хрупок: кто знает, что пришлось бы ему испытать, если бы не защита Лени – грозы и кумира всей гимназии.

Как только раздавался звонок к перемене, Саша сбегал в обсаженный акациями гимназический двор, где повсюду – на заборах, деревьях, площадках, остатках газона – галдели гимназисты в серых тужурках, и, различив среди них черноглазого Леню, устремлялся к нему.

Мальчик становился все более замкнутым. Его тянуло к уединению. Однажды, прохаживаясь по гулкому коридору, он набрел на открытую дверь актового зала. Там было пусто. Саша подошел к роялю. Забыв обо всем на свете, он стал импровизировать. На звуки музыки прибежал один гимназист, потом другой… Десятки гимназистов заполнили зал. Окружив рояль тесным кольцом, они заказывали Саше марши, вальсы, мазурки…

Слух о маленьком музыканте разнесся по всей гимназии. Теперь всюду его встречали приветливо: в классе, на гимназическом дворе, в хоре, куда он был принят с первых дней поступления в гимназию. Те же мальчишки, которые прежде, щелкая его по затылку, мешали ему петь, теперь тянулись к нему со всех сторон, прислушиваясь к чистым интонациям его высокого голоса.

Но это не вызывало у него самодовольства. Его серьезное личико сохраняло выражение задумчивости и даже некоторой отрешенности.

По большим праздникам гимназический хор пел на клиросе симферопольского собора. Ни у кого из Сашиных сверстников не было такого высокого и звонкого голоса. И потому Саша во время архиерейского служения объявлял выход архиерея.

Даже самые завистливые мальчишки полюбили Сашу. С каким восторгом они аплодировали ему на торжественном акте, состоявшемся после переходных экзаменов! Когда огласили отметки за успехи и поведение, директор приподнял Сашу и объявил на весь зал: «Вот Александр Спендиаров – первый ученик гимназии!»

Первые музицирования

Некоторые из Сашиных почитателей сделались его закадычными друзьями.

Все они были причастны к искусству: Сергей Брунс брал уроки игры на фортепьяно и сочинял стихи. Золотарев играл на скрипке и рисовал. Мурзаев, Аверкиев и Сватош пели в гимназическом хоре.

Собираясь у Саши, мальчики музицировали. К этому времени Спендиаровы переехали в дом с палисадником, на той же Долгоруковской улице. Там была прохладная зала, разделенная аркой на две половины. В первой половине, недалеко от входной двери, стоял рояль.

Репертуар мальчиков был довольно ограничен. Он и не мог быть иным в тогдашнем Симферополе с его убогой музыкальной жизнью. До 1884 года там даже не было кружка любителей. Музыкальные вкусы гимназистов развивались под влиянием занятий в гимназическом хоре и военной музыки.

– Я часто встречал Сашу на симферопольском бульваре, – рассказывал Иоаннес Романович Налбандян, ныне покойный профессор Ленинградской консерватории по классу скрипки. – Стоя около духового оркестра в большой гимназической фуражке, глубоко надвинутой на уши, он внимательно слушал музыку.

В Каховке, где мальчики проводили летние каникулы, музыкальная жизнь и совсем отсутствовала. Единственным развлечением, которое Афанасий Авксентьевич мог доставить сыновьям, были паяцы в ярмарочных балаганах, деревянные куклы и хор арфянок, пробавлявшийся весьма низкопробной музыкой.

Нередко катаясь в лодке по Днепру, Саша слышал песни крестьянок, работавших на приднепровских баштанах, да и заунывное пение слепых лириков привлекало его обращенное к музыке внимание, когда, лениво следуя за Афанасием Авксентьевичем, он пробирался сквозь сутолоку ярмарки.

В репертуар маленьких любителей музыки входили отдельные «нумера» из «Ивана Сусанина», разученные гимназическим хором ко дню коронации, и малоросские песни. Саша аранжировал эти песни для четырехголосного хора, в котором, кроме его друзей-одноклассников, участвовали Леня с товарищами и старшая сестра Лиза.

Бывало, гудит на улице норд-ост, ударяя в окна голыми ветками акаций, а в зале на Долгоруковской тепло и горят свечи. Их мерцающий свет падает на группу хористов у рояля и на маленького концертмейстера, устремившего в ноты близорукие глаза.

Вторая половина залы погружена в полумрак. Пристально вглядываясь в него, можно различить на диване мадемуазель Бюрнан в поблескивающих очках и белых рюшах и Наталью Карловну с малютками Женей и Валей у ног. В глубоком кресле полудремлет дедушка Карп Иванович. Его лицо с белыми усами и зачесанными по старой моде височками благодушно. Поодаль – Афанасий Авксентьевич. Он то барабанит пальцами по столу, то теребит концы темной раздвоенной бороды.

Скрипка

На одной из детских рукописей Спендиарова есть надпись:

«Полька для фортепиано

Сочинение ученика 4-го класса

А. Спендиарова

Посвящается

моему крестному отцу

Виктору Добровольскому».

Как вспоминает Сергей Федорович Брунс – свидетель гимназических лет композитора, – Добровольский был прозван Сашиным музыкальным восприемником потому, что оказался первым человеком, кто серьезно заговорил с ним о музыке.

Зайдя к Спендиаровым по делу, Добровольский заинтересовался музыкальными способностями подростка и стал в семье частым гостем. Юноша хорошо разбирался в теории: будучи студентом одного из российских университетов, он все свободное время посвящал композиции. Его восхищала Сашина любовь к музыке и бог знает откуда взявшаяся правильность в музыкальных записях.

Саша привязался к своему «крестному отцу». Все обитатели дома с палисадником полюбили юного студента. Что-то праздничное было в его синих глазах и мужественном голосе, когда, аккомпанируя себе на рояле, он пел свою песню о Ермаке:

 
За рекой Иртышом,
За высоким шатром
Есть могила совсем забыта…
 

Рассказами о композиторах, о симфонических концертах, оперных спектаклях он ввел мальчика в музыкальный мир и обратил его унаследованное от матери тяготение к музыке в сознательное стремление приобщиться к ней.

Саша решил овладеть скрипкой. Ему наняли старого учителя по фамилии Швоба.

«Швоба обучал Сашу игре на скрипке, а Леню – на виолончели, – рассказывал Сергей Брунс. – Это был маленького роста, неряшливо одетый старичок. У него были узловатые пальцы склеротика, и он так держал скрипку и так играл, как играют на ярмарке. Бедный старик был предметом постоянных шуток и насмешек…»

Научив мальчиков первым приемам игры, Швоба составил для них репертуар: произведения Глинки и итальянских композиторов чередовались здесь с маршами и танцами его собственного сочинения.

Саша занимался с усердием. Его не расхолаживал ни допотопный метод преподавания, ни бессмысленный подбор пьес. Вскоре он перерос своего учителя, и Афанасий Авксентьевич, уверовавший в музыкальные способности сына, пригласил к нему скрипача-профессионала, некоего Поля, который, – как писал Саша Лене, – «берет два рубля за урок, но зато уж Швобе не пара».

Бережно завернув скрипку в сукно и уложив в футляр, Саша возил ее с собой в Каховку, в Карасубазар и даже за границу, куда Спендиаровы нередко ездили всей семьей.

– Родители плохо знали языки, – рассказывала сестра Женя, – поэтому все хлопоты во время этих поездок были на Лене. Он заказывал обеды, брал билеты, заботился о багаже, а Саша шел себе впереди со своей скрипкой.

Саша со скрипкой… Его трудно было представить себе иначе в этот длившийся довольно долго период увлечения скрипкой.

«Встречая меня в передней со скрипкой под подбородком и смычком в руке, – рассказывала его карасубазарская кузина, – Саша нетерпеливо тащил меня в залу, умоляя сыграть с ним только что выученную им пьесу».

За два года обучения он стал лучшим скрипачом в гимназическом оркестре. На гимназических вечерах Саша исполнял соло на скрипке. Его воля, помыслы, интересы были направлены к одной цели: он решил стать скрипачом.