Текст книги "Курсистки"

Автор книги: Марина Болдова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Светлана спала, а он думал только о том, что теперь верит в Бога неистово. Потому, что, кроме Него никто никогда не сделал бы ему такой подарок. Он даже не молил, он просто грезил, сам смутно представляя о чем. А Бог знал, что ему, Шляхтину, нужно. И послал ему эту женщину, загадочную и нежную в страсти, стыдливую, но открытую. Он не занимался сейчас сексом, он любил. Он словно пил любовь из чаши, но не мог утолить жажду. Шляхтин посмотрел на Светлану и еле сдержался, чтобы не застонать в голос – до того захотелось поцеловать ее приоткрытые во сне губы. Губы, алые от его поцелуев, губы, которые только что шептали ему на ухо всякую бессмыслицу. Или он не понял ничего? Ему вдруг захотелось разбудить ее, чтобы задать вопрос, что она ему нашептывала? Он уж и потянулся, но она проснулась сама.

– Ты меня ждешь? – спросила непонятно, сонно.

– Я не хотел тебя будить.

– Я сама вернулась, просто сон закончился, пора.

Он опять ничего не понял.

– Тебе что – то снилось? Хорошее? Со мной?

Светлана вдруг вздрогнула. Она вспомнила весь сон от начала и до конца. Так было всегда: сны не ускользали насовсем, они возвращались к ней яркими картинками почти сразу после пробуждения. А потом сбывались. В реальной жизни. Светлана посмотрела на любимого уже мужчину, и от пронзившей ее боли у нее перехватило дыхание. Сбылось то, о чем говорила Агафья. О нем, единственном в жизни Светланы, мужчине. Агафья тогда с точностью фотографа описала его внешность, назвала имя. И Светлана через столько лет сразу же узнала его в толпе пассажиров самолета. "Ты не устоишь, дочка!" – уверенно качала головой Агафья. И Светлана ей верила. Потому, что предсказания ведуньи сбывались всегда. "Но ты должна быть одинокой, от потери не уйти", – сказала та твердо. "Ну, хоть кусочек счастья", – просила Светлана робко. "Горе – то посильнее будет. Оправишься ли?" – сомневалась Агафья. "Бог поможет", – тогда ответила Светлана. "Тебе – поможет", – уверила Агафья. Она передавала свое умение Светлане год за годом, готовя ее к нелегкому пути целителя.

Глава 27

Кира с самого начала отказалась от денег Агнессы. Не из ложной гордости, нет. Кто – то оплачивал лечение Ани с самого первого дня. Поступления были анонимными, но Агнессе не составило труда просчитать благодетеля. Вернее, благодетелей. Одним был Риттер, отец Сони. Когда Гордей положил перед Агнессой листок с именем второго, она не поверила. Кроме того, что он – отец Ани, Агнесса предположить ничего не смогла. Леночка, Кирина дочь, даже не отпиралась, не называла отношения с ним грехом молодости, она просто молча кивнула головой. Но, рассказать, почему не сложилось, не захотела. Только просила ничего про отца не говорить Ане. Пока.

Она просто поехала к нему в клинику, ничего не сказав ни Кире, ни Елене. Приемная была пуста, и Агнесса, постучав, вошла в кабинет своего сына.

– Мамуль, здравствуй, – Сергей сгреб ее в охапку, прижал к себе и зарылся носом в волосы. У нее сразу потеплело на душе.

– Здравствуй, дорогой, – она отстранилась и устало опустилась на стул. Пока Гордей вез ее в кардиоцентр, она готовилась к этому нелегкому разговору.

…Этого мальчика с испуганными глазенками она увидела рядом с горящим жилым домом. Деревянное строение уже догорало, вокруг суетились взрослые люди, а он молча стоял и размазывал по щекам слезы. Агнесса просто схватила его на руки и отнесла подальше, к кучке осторожных зевак, издали смотрящих на пожар.

– Это сынок ейный, – проскрипел рядом старушечий голос.

– Чей? – спросила Агнесса, прижимая к себе мальчика.

– Нинки – пропойцы. Дом – то хахаль поджег, никак. Сам – то убег, а Нинка сгорела. Сирота теперь мальчонка, отца – то и в помине не было.

Она даже не думала. Ни минуты. Вскоре пятилетний Сергей Михайлович Герасимов стал ее сыном…

– Мамуль, а я тебе звонить хотел. А ты, прямо, как по волшебству – уже тут.

– Случилось что? Ну, хоть хорошее?

– Все хорошее у меня в жизни уже случилось, – помрачнел он, – А сейчас я просто работаю.

…У него не сложилась семья. Агнесса часто ругала себя за то, что пошла на поводу у сына и приняла в дом эту женщину. То, что ее сын был слеп, бесило ее тогда чрезвычайно. Ладно бы любил мерзавку! Нет! Он выбрал ее "за красоту и простоту", так и сказал. " А жить – то с куклой как будешь?" – только и спросила Агнесса. "Мам, она красива и глупа. Она будет мне в рот смотреть. Но, самое главное, не будет ни на что претендовать. К тому же, говорят, что от деревенских девок такие здоровые дети родятся! Хочешь внучку, мам?" – отшутился он. Она смирилась. А после начался ад. Агнесса смотрела на сына, заглядывала в его потухшие глаза и страдала. Он замкнулся и ничего ей не рассказывал. Он почти не приезжал к ней, ссылаясь на занятость. И пил. Об этом, смущаясь, сказал ей профессор Лыков, в отделении у которого хирургом работал Сергей. "Голубушка, у него уже руки трясутся" – жалеючи произнес он, – "А я на него так надеялся". Тогда Агнесса обозлилась. И все устроила по – своему. Выгнала девку взашей, договорилась с Лыковым об отпуске для Сергея и забрала его к себе. Лечила, кормила, баловала, как маленького. Он оттаял. Жену свою прошлую больше не вспоминал, женщин пользовал, но близко к себе не подпускал…

– Рассказывай.

– Мне дают клинику в Германии.

– Кто?

– Помнишь Франца Шпигеля?

– Учился с тобой на курсе, помню.

– Он давно уже уехал на родину, мы только перезванивались изредка. Но он, как оказалось, меня из виду не терял. И сейчас, когда открыл собственную клинику, хочет, чтобы я ее возглавил. Ну, как?

– Это насовсем? – ее саму покоробил глупый вопрос.

– Нет, конечно. Но – это деньги. Вернусь, открою свою клинику здесь.

– Моих денег тебе мало! – взъерошилась Агнесса.

…Это был вечный спор. "Я сам!" – было с первого дня. Она привезла его к себе и первым делом кинулась к холодильнику. Отварила сосиски, картошку и сделал ему сладкий чай. Он ел спокойно, хотя она видела, как голодно блестят его глаза. Она вышла на минутку, наполнить ему ванну теплой водой, а, когда вернулась, то не поверила своим глазам. Малыш мыл за собой тарелку, стоя на цыпочках перед мойкой. Она ойкнула, тарелка выскользнула из его рук, стукнулась о край мойки и разбилась. "Зачем же ты!" – испуганно пролепетала она. "Я хотел сам. Я не хотел разбить", – по – своему понял он ее. "Да, Бог с ней, с тарелкой, Сереженька!" – она осмотрела его ручки: не порезался ли. А потом он сам застилал свою постель, сам убирал игрушки и тетрадки. Сам поступил в институт и получил работу у Лыкова…

– Мамуль, давай не будем опять спорить. Деньги я заработаю сам, иначе никак.

– Ладно. А как же ты оставишь здесь свою больную дочь, Сережа? – Агнесса увидела, как он побледнел. В этот момент ей не было его жалко. Она думала об Анечке.

– Ты знаешь?!

– Ты пятнадцать лет скрывал от меня, что у тебя есть ребенок. Почему, Сергей? Как это у тебя получилось – то, а?

– Я не знал о ней, правда. Мам, это судьба, – у Сергея вдруг заблестели глаза, – ты не поверишь! Нет, хотя именно ты и поверишь! Случайно встретился с Мишкой Климовым, он хирург в городской. За пивком он рассказывает мне о девочке, которую привезли сегодня к ним избитую. Говорит – подружки. Звереныши какие – то, говорит, как земля носит. Ну, раны профессионально описывает, об операциях, которые ей нужны. А мать у девочки – учительница, отца нет, бабка старая, денег – ноль. Не поверишь, я тут же решил хоть что – то дать. На следующий день счет у Мишки узнал, две тысячи евро сбросил. Мелочь, конечно, но, потом, думаю, еще найду. Даже у тебя хотел занять. А вечером – звонок на домашний телефон. И голос, вроде бы знакомый. "Спасибо", – говорят, – "Сережа, за помощь, но как ты узнал? Я только очень прошу, пусть Анечка не знает, что она твоя дочь". Я, как дурак, молчу. Что говорить – то? Думал, даже, что сумасшедшая какая – то. Но, что – то екнуло. Неожиданно вырвалось: "Давайте встретимся". Имя не называю, не знаю потому что. Она соглашается. Подъехал к кафе возле больницы, вхожу. Я ее сразу узнал. Знаешь, бывают женщины – что в двадцать лет, что в сорок. Морщинок только немного на лице, а так – фигура стройная, стрижка аккуратная. И улыбается той улыбкой, давней.

– Подожди. Ане пятнадцать лет. Ты что же, встречался с ее матерью, будучи женатым на этой своей?

– Да не встречались мы. Она у Лыкова в отделении за мамой ухаживала, та после инфаркта лежала. Ночевала на кушетке возле палаты. Я лечащим был у ее матери. Разговаривали, конечно, нравилась мне эта девушка, но ты помнишь, что у меня тогда в жизни творилось! Я и не мыслил ничего такого, тем более серьезного. Просто, хорошо с ней было. Особенно после скандалов с женой. В ту ночь, когда все произошло, я дежурил. Увидел ее, пристраивающуюся на топчанчик, как – то вырвалось, мол, чайку не попить ли нам. Все равно не спим толком. Она согласилась. Я точно ничего не планировал, мам, поверь. Вдруг за разговорами вспомнил, что выписывают завтра ее мать. Такая тоска навалилась разом, что не увижу ее больше! Ну, в общем, набросился на нее, как голодный. Бормотал что – то, оправдываясь. А сам! А она ответила. Сама меня целовать стала, ласково так, нежно, успокаивающе. В общем, не знаю, что это было. Сейчас понимаю – что – то настоящее начиналось. А я упустил. Утром замотался, не заметил, как они с матерью уехали. Дома потом жена со скандалом, я напился, а дальше – все хуже и хуже. Пить начинал уже в отделении, после дежурства. А все, что с Леной произошло, все дальше ускользало, словно сон сказочный.

– А что же сейчас, когда встретились?

– Не спрашивай, мам. Ничего не знаю. Столько времени прошло. Одно точно – дочь не брошу. Поеду в Германию, заработаю – все для нее.

– Не уезжай. Ты ей здесь нужнее. Анечкино лечение и без тебя есть кому оплатить. Она мне не чужая. Совсем не чужая.

– Нет, мама, я сам. Сколько лет! Ты мне веришь, если бы я только знал! Разве я бы не помогал им? А, может быть, мы были бы все вместе!

– Почему же она тебе ничего не сказала о ребенке, ты спросил?

– Она сказала, что я в тот раз произнес одну только фразу, но Лена поняла, что я ее просто использовал.

– И что же ты такого сказал?

– Пошлость жуткую. Вроде того, что, нужно бы еще разок, в другой позе. Мам, не помню я этого! Не думал я тогда так, веришь?! Может, просто, боялся показать, что она для меня значит. Боялся привязаться. Вот и ляпнул. И все потерял…Так, подожди! А ты от кого узнала о моей дочери?

– Помнишь, я рассказывала тебе о своей подруге, с которой мы вместе были в лагере в Гурьино? Кира Ларцева.

– Господи! Как же я-то не понял тогда. Ларцева! Так Лена и Аня Ларцевы! И их мама…

– Да, это Кирочкины дочь и внучка. Я узнавала, кто деньги им перечисляет, на тебя вышла.

– Но ты, кажется, говорила, что Кира погибла во время войны? Так как же?

– Это уже другая история. Она жива. Одна из моих теперешних воспитанниц принимала участие в избиении твоей дочери. Я поехала в больницу, назвала свое имя, Лена вспомнила, что слышала мое имя от матери. Вот так мы и встретились. И как ты думаешь, могу я считать Анечку чужой?

Часть 2. 1998 год

Глава 1

Он ее искал. Провожая Ксюшу после тенниса, он заглядывал в танцевальный зал – знал, что у Софьи урок с тонким в талии и с голосом мышонка балетмейстером. Ревновать к нему смысла не было – тот явно был вне традиций. И к партнеру Софьи Миронову Клим не ревновал. Они жили с Сергеем в одной комнате, и Клим знал, что тот без ума от своей подруги. Подруга на два года уехала учиться в Штаты, Серега зарабатывал бабки на свадьбу и подарок любимой. Красоты Софьи он, конечно, не заметить не мог, но, будучи сам далеко не уродом, считал красоту чем – то вроде слуха, зрения и обоняния – ну, есть и есть, что уж внимание обращать. Вот, если бы не было…И Клим жил спокойно.

Но был человек, которого Клим опасался. Он был вдвое старше Клима, вроде и не соперник совсем, умом это понять можно бы. И Клим поносил себя всячески, когда чувствовал, как огнем обжигает, когда он видит Софью рядом с ним. Чертов сторож, охранник, конокрад (а как еще цыгана обозвать?) будто нарочно попадался на глаза то на скамейке в саду, то на балконе. А рядом она, Соня. И как глядит на него, слово каждое ловит. Хотя нет, говорит больше она, наблюдал Клим как – то за ними с полчаса, не меньше. А он слушает, да улыбается так понимающе. И куда Агнесса смотрит! Соня же девочка совсем, Клим сам бы ее пальцем не тронул!

Удалось ему только несколько раз за эти год с ней словом перекинуться. И слово – то какое – «привет». Он был занят практически сутки. Что такое партнером Ксюшки быть, Клим понял уже на третий день. Кого уж они (это о руководстве он так!) из девочки сделать хотят, нагружая сверх меры? Но программа у Ксюши была такой, что у Клима иногда голова кругом шла, ноги гудели, от шахматной доски в глазах рябило, рука от ракетки неотделимой начинала казаться. А девочка ничего, выдерживает. Стыдно Климу слабость свою перед ней показывать, только с детства он ленив, знает за собой грешок. Бабушка все подгоняла его, подпихивала, теперь вот стыд перед малышкой. Пробовал он с Агнессой Лазаревной поговорить на эту тему, да ушел пристыженный: усмехнулась старушка ласково, пожалела вроде как. И две фотографии ему под нос – Ксюша год назад и сейчас. На давней – взгляд волчонка, прическа взъерошенного воробья и майка тощий животик не прикрывает. Пацанка, одно слово. А сейчас! Пригляделся он внимательно – женщина будет – высший класс. Конечно, округлостей нет пока, но грация тонкой талии уже видна. Платишко – мини под горлышко, ножки не такие уж и тоненькие! И волосы уже ушки прикрывают. А кончики ушек такие женственные, мочка овальная, а в ней – крохотные капельки сережек. А взгляд! Не пустой кокетки, но зазывный! И, бабушка бы сказала, порода видна. Красота умная. И цена такой красоте – высокая. Клим понял, зачем Агнесса Лазаревна ему эти фотографии показала: если за год так девочка оперилась, что же из нее будет через два? Почувствовал тогда Клим свою причастность к этому творению, учителем себя ощутил. А приятно! И кольнуло ревностно – что же из Софьи они такую же не сделают?

Соня не изменилась совсем. Внешне, по крайней мере. И, как считал Клим, слава Богу! Нечего красоту портить! Помнил он ее тот насмешливый дерзкий взгляд, который она с барского плеча на него кинула. А вот на Гордея сейчас смотрит – мягко так, словно ягненок кроткий. Клим опять с вопросом к Агнессе. Что, мол, Соню – то не воспитываете. Удивилась искренне, а ответ камнем в душу Климу упал! Чуть не замахнулся на старуху. «Почему, говорит, не воспитываем? По капле из нее шлюху выдавливаем. Она еще женой примерной кому – то станет и матерью любящей. Умишка большого Бог не дал, талантов никаких, так пусть мужа радует. А манеры и образование в нужном объеме в ее головку втиснем, не переживай», – добавила она жестковато. Клим понял, специально его с небес на землю шмякнули.

Клим намеренно замедлил шаг около апартаментов девочек. Сердце колотящееся унять. Знал, что все три у себя и Соня тоже. Постучался к Ксюше в дверь, а сам глаз на Сонину дверь косил – вдруг выйдет?

– Я уже готова, Клим, заходи! – Ксюша распахнула дверь, и Клим увидел ее сияющие глаза. И устыдился. Вот о ком ему бы думать нужно. Кажется, точно под него девочка сделана. И что же за беда с ним такая – любит не ту!

– Хорошо выглядишь! – сказал искренне.

– Спасибо, – улыбнулась она, – Пойдем?

– Да, конечно.

Они шли в зимний сад. Единственный час отдыха у Ксюши она проводила там, среди цветов. А он чувствовал, как хочется ей, чтобы он был рядом. Без напряга для себя он шел за ней, даже тянуло, копался в горшках или просто подавал ей грабельки да лейку и болтал. Раньше не замечал за собой такого, болтливостью не страдал, точно, но Ксюша так слушала! Кажется, все из него вытянула про его жизнь, и рассказывать уже нечего. Так нет. Задаст один вопрос, а он – вот говорить! А она только кивнет, да изредка слово вставит, да все к месту.

– Клим, давай сегодня пальмой займемся. Что – то нижние листья желтеть начали. Я вот тут в Интернете нашла, возможно, почва не та. Гордей другой грунт привез, пересадим?

– Как хочешь, – подтащил мешок поближе к кадке.

Только на одну тему он не мог с ней говорить – о Соне. Чувствовал – больно сделает. Но знать хоть что – то о ней хотелось. И он не удержался.

– Ксюш, а Софья тебе нравится? Как человек?

Ксюша замерла. Вот оно. Не показалось ей, когда он у них в коридоре все оглядывался! На Сонькину дверь смотрел. Значит, ждал, что выйдет. Неужели вот так все просто – влюбился. А она, Ксюша? Не догадалась бы о нем и Соньке, если бы сама так себя не вела – то и дело к окну подходит вечером: флигель, в котором Клим живет, из ее окна хорошо виден. Даже повезло несколько раз – увидела его силуэт на фоне зашторенного окна.

– Что ты хочешь о ней знать? – посмотрела пытливо.

– Да я просто, живешь ведь с ней рядом.

– У нас еще одна комната, а в ней – Вика. Тебе интересно?

– Конечно! – и отвернулся.

– Не ври. Слышишь, Клим! Никогда мне не ври!

– Что уж ты, как прокурор, ей – Богу! Успокойся. Не хочешь о подругах – не надо.

– Надо. Давай все решим раз и навсегда. Сейчас ты слушаешь, я – говорю, ладно?

– Ладно, – растерялся Клим от ее настойчивости.

– Так вот. Мне пятнадцать. Полгода назад было еще пятнадцать, а сейчас уже. Понимаешь?

Он кивнул.

– В еще пятнадцать мне можно было лапшу на уши вешать, сейчас – нет. Времени у меня нет, эту лапшу пережевывать. Хочешь что – то спросить, спрашивай, но без подходов этих твоих. Влюбился в Соньку, понять несложно. Но посредницей я у вас не буду.

– А я и не прошу, – вдруг разозлился Клим, – Даже, если тебе «уже», ты все равно девчонка! И не нужно меня отчитывать.

– Я еще скажу, можно? – Ксюша даже голоса не повысила, – Ты думаешь, мне ты нужен? Нравишься? Да, мне с тобой хорошо.

– Мне тоже…

– Не перебивай! У нас много общего. И, знаешь, почему? Потому, что фамилия моего деда тоже Кошелев. И звали его Евгением.

– Как это? Так ты мне кто? – растерялся Клим.

– Фиг его знает! Родня.

– Что – то вроде сестры?

– Да, что – то вроде, – весь запас решимости кончился. Она сдулась, как воздушный шарик. Зачем сказала, просто на одном дыхании вырвалось. На обиде, несправедливости жизненной. Не могла Ксюша выглядеть дурой! Кем угодно – неуклюжей, некрасивой, только не дурой. Она их всех поимеет умом. «Сделает», – как говорят по – модному. Она себя защитит, даже враньем вот таким, но – защитит.

Клим смотрел на Ксюшу и ничего не понимал. То есть, он понял, что они кровные родственники. Обрадовался, кажется… Почему вдруг тоска такая? Образ Софьи почему вдруг растаял перед глазами? И ответов уже не нужно, хотя только что вопросы задавал голосом дрожащим! Он смотрел на Ксюшу, и острое чувство необратимой потери заполняло душу. Только сейчас он понял истину – она всегда была рядом. Глазами любить можно даже статую. И, только потеряв, понимаешь, о ком на самом деле плачет душа.

Глава 2

Порой она замечала косой неодобрительный взгляд Софьи. И укоризненный – Ксюхи. Девки оказались ничего, не выпендрежные. Но, Вика вдруг стала замечать, что они ее сторонятся. Это напрягало. Задумываться об этом было некогда, она во что бы то ни стало решила, что влюбит в себя этого лопуха – партнера Соньки. Парень был просто отпад! Таких холеных красавцев, без прыщей на физиономии и блудливых глаз, Ксюха не встречала. По трезвости, может быть она и заметила бы, но трезвое состояние бывало редко. «Странно, меня уже год как не тянет даже к сигаретке с травкой!» – вдруг посетила ее запоздалая мысль. Догадки, что ее кодирнула Ядвига, еще тогда, в первую их встречу, были у нее давно. Но, как – то быстро ускользали из сознания. Вика знала, что от этого дела кодируют. И врачи, и еще и целители. Гошку Сиверцева родители возили куда – то в мордовскую деревню к бабке. Он потом всем рассказывал и ржал: бабка его по лбу деревянной ложкой лупила, да подвывала при этом чисто кикимора на болоте. Ржать – то он ржал, а затянуться косячком так и не получилось. Как стало выворачивать, аж, глаза из орбит. Зрелище не для слабонервных. Пацаны его потом, дрожащего мелкой дрожью и с лицом бескровным домой отволокли, чтоб на чужой хате кони не бросил. Испугались тогда все! А на следующий день Гошка исчез. Родители отправили в клинику организм в норму приводить. Так и не увидела больше Вика своего друга детства до своего отъезда.

А Сонькин Серега хорош. От его взгляда, мельком брошенного, равнодушно – вежливого, сердце у Ксюхи сжимается сладко. А Сонька, дура, с ним, как с ребенком. То по голове потреплет, то по ручке погладит. Но он и на нее смотрит так же, как на Вику. Без интереса. Правильно, она для него – работа. У Вики тоже есть партнер. Никакой. Ей даже кажется, что он из голубых. Жеманный, с тонким голосом и – самый молодой, восемнадцать еще. А Серега – мужик, да и Клим Ксюхин тоже. Спокойные, уверенные в себе. А ей, Вике, недоделок какой – то достался. Ну, и фиг с ним! В одной койке не лежать, детей не крестить. Так с кем же она все – таки по жизни пойдет? Вдруг, Серега? Закончится у него работа здесь, не век же ему продавать себя, он станет свободным. Да и Вика срок отмотает к тому времени. Вот так она и представляет эту школу долбанную – как тюрьму. Хотя, не все ей так тут противно.

Странно, но она совсем почти родителей не вспоминает. Зинаиду и то больше. Как ворота закрылись за спиной Вики, так словно тот мир за ними и остался. У Ксюхи вон фото отца в рамочке на столе стоит, Сонька то и дело няньку вспоминает, отца опять таки же! Вот как совпало: не у Ксюшки, ни у Соньки нет матерей. А у Вики есть. Кольнуло что – то и отпустило. Вспомнились полные слез глаза матери, когда она, Вика, в машину садилась…

Вика выглянула в окно. "Опять Сонька возле Гордея ошивается. Нашла себе подружку!" Не понимает она Соньку: столько времени на старого цыгана тратить, когда рядом такой мужик! И Клим с нее глаз не спускает!

В дверь постучали.

– Entrez! – ответила она машинально и чертыхнулась: говорила ей мадам Жози, что французский точно наркотик – не верила. А теперь скоро думать по – французски начнет. Вика кривила душой, занятия с мадам были для нее сродни празднику: язык давался легко, в Жози она была просто влюблена и очень хотела для нее стать кем – то особенной. Ну, вроде младшей подружки. Разница у них не так уж и велика: тринадцать лет. Но Жози, Жозефина Моне (и как ее занесло на волжские просторы!) уже была замужем и муж ее, бывший армейский офицер, работал здесь же, в школе кем – то вроде инженера по средствам безопасности, так кажется.

– Вика, тебя приглашает Агнесса Лазаревна, – голос Ады Карповны звучал мягко.

– Прямо сейчас? У меня через десять минут теннис.

– Да, я знаю. И, тем не менее…, – Ада Карповна неловко запнулась.

– Ну, хорошо, – пожала плечами Вика.

В кабинете директрисы Вика за этот год побывала дважды. О втором своем посещении даже вспоминать не хотелось…

…Она все же припрятала косячок, когда ее папочка определил в эту тюрьму. Зинаида, обыскивающая сумку Вики, выкинула пачку сигарет, презервативы и таблетки. Вика тогда только усмехнулась: ныкать то, что нужно, она умела. Еще одна пачка "Кента" лежала в зимних сапогах, косячок был рассыпан как мусор по дну бокового кармана сумки. Совсем чуть – чуть. Вылезая из машины отца уже на территории школы, Вика ловко стибрила у него из бардачка фляжку с коньяком. Так, что – не пустая она прибыла к новому месту своего пребывания!

Коньячок они оприходовали по случаю приезда на троих. Ей потом захотелось покурить, но компанию ей никто составить не согласился, и она обозлилась. Собрав крошки со дна кармана сумки, она свернула папироску и пошла в туалет. Затяжка была всего одна. Ей бы вспомнить Сиверцева, как он корчился на полу от боли! Все ее тело будто сжали в тиски. Она пробовала вдохнуть воздуха, но открытый рот ловил только какую – то раскаленную субстанцию, и от этого жгло и ломило в горле. Наверное, ей удалось все – таки издать какой – то громкий звук, хотя она и не слышала собственного голоса. Вдруг дверь распахнулась, и на Вику уставились две пары безумно напуганных глаз. Ксюха завопила и кинулась вон. А Сонька подхватила ее обмякшее тело, перекинула через край ванны, и Вика почувствовала холод воды. А потом – провал.

А потом был стыд. Сонька покрутила у виска, а Ксюха посмотрела на нее испуганно и брезгливо. И она поняла, что такие номера здесь не пройдут. А потом опять было стыдно. Уже до тошноты. В кабинете Агнессы Лазаревны.

Нет, она ее не ругала. Ну, уж лучше бы обозвала, что ли! Она смотрела на нее с болью, и Вике показалось, что эта старушка действительно чувствует ее боль.

– Да, мне больно, ты правильно поняла, – Агнесса Лазаревна глубоко вздохнула, – Но, одна бы ты не справилась, девочка.

Слова были странными. С чем справилась – то? Тело у Вики было еще неподатливым, ноги дрожали, и она без приглашения присела на край кресла. Агнесса разрешающе кивнула и опустилась в кресло напротив.

– Не буду читать тебе мораль. Но, прошу – побереги меня, я уже не так молода.

"О чем это она?" – пронеслось в голове Вики, – "Причем тут ее возраст?!"

– Я объясню. Чтобы вытащить тебя из того состояния, мы тратим свою силу.

– Вы?

– Я и Ядвига. Она одна не справлялась. Вытаскивали тебя вдвоем.

– Вытаскивали? С того света, что ли? – усмехнулась Вика. И вдруг, посмотрев внимательно на директрису, поняла – так и было. Она чуть не сдохла, вот почему не нее так странно все смотрят. Они ее спасли, выходит? Как, без лекарств? Вика посмотрела на свои вены – следов от уколов и капельницы не было.

– Да не успели бы мы поставить тебе капельницу, – махнула Агнесса Лазаревна головой, – так тащили, – она показала руки, – Поэтому и прошу тебя, завязывай с баловством.

Только сейчас Вика поняла, что эта странная женщина отвечает не на заданные вслух вопросы, а на Викины мысли. "Понятно. И она того – ведьма", – констатировала Вика довольно равнодушно. Но, бросив еще один взгляд усталое, покрытое глубокими морщинами лицо директрисы, устыдилась. Да так, что слезы потекли из глаз, и Вика устроила позорную истерику.

– Вот и хорошо, – Агнесса Лазаревна улыбнулась, – Теперь иди, отдыхай.

Вика тогда, идя по коридору, приняла в своей жизни первое осознанное решение: она больше не сделает больно этой женщине никогда.

Она бы хотела видеть директрису чаще, но не получалось. Агнесса Лазаревна всегда была с ней приветлива, ласкова, но проходила мимо. А Вике, наконец, хотелось с ней просто поговорить…

Ада Карповна оставила ее у двери кабинета и пошла дальше по коридору. А Вика все стояла и смотрела на ее узкую спину. Наконец, она постучала.

– Да, Викуша, заходи, – от этого голоса и от какого – то потерянного вида Агнессы Лазаревны у Вики вдруг закружилась голова.

– Что-то случилось, да?

– Да. Погиб твой отец, – Агнесса ругала себя последними словами, глядя на девочку, которая непонимающе и с тайной надеждой заглядывала ей в глаза. Что она могла сделать? Только переболеть вместе с ней. Агнесса обошла Вику сзади и обняла за плечи.

– Его убили? Кто? – почему мысль об убийстве появилась первой, Вика объяснить не могла.

– Арестовали твою маму. У нее в руках был пистолет, – Агнесса не смогла солгать. Это было бы неправильно. "Пусть сейчас ей будет больно. Это только слова. Господи, как все не вовремя! Девочка только что начала жить заново! Хотя, когда это смерть приходит вовремя?" – Агнесса крепко прижимала к себе Вику и слегка раскачивала ее. Вика плакала, постепенно осознавая потерю. "Я его проклинала, я у него даже прощения попросить не успела, я теперь даже не смогу сказать, как я его люблю!" – запоздало и бессильно корила она себя.

Глава 3

Она поняла, почему так редко вспоминает отца. Во – первых, свободного времени нет. Во – вторых – есть Гордей. Гордей умел слушать. Софья, раньше и не догадывалась, что она так болтлива. Сидя с Гордеем на скамейке в саду, она могла говорить долго и, как ей казалось, красноречиво. Только заметив в уголках рта цыгана смешинку, она замолкала. Когда вопросительно, когда – обиженно. Но, обижалась она на него редко. А на Агнессу не обижалась совсем.

Только однажды Гордей оборвал ее на полуслове. Грубовато – то, с прямым укором. А всего – то, она начала рассказывать об Аньке Ларцевой. Сразу же сама спохватилась, что не так говорит и нет то. Вдруг посмотрела на окаменевший профиль Гордея, испугалась. А, когда он повернулся, да холодно так бросил: "Подумай, что болтаешь, девочка!", ей стало не по себе. Догадывалась Софья, что Гордей в курсе всех подробностей той истории, как и Агнесса. Вот и хотелось узнать, как там Аня. Получилось вопрос задать как – то небрежно, а Гордей и одернул. На самом деле не было дня, чтобы Соня не вспоминала бывшую подругу. Со стыдом таким, с сожалением. В том, что она убить себя готова за то, что сделала с ней, она никому не признавалась. Не могла об этом вслух. И казалось ей, что Гордей – то как раз понимает ее состояние. Получалось, что не только она сама себя не простила, но и другие. А другие, это – Аня, ее мать, бабушка и Агнесса с Гордеем.

Пробыв всего месяц в школе, Софья напросилась к Агнессе. Она почти не могла спать, постоянно думая о той, которую так жестоко избила. И к Агнессе пошла, чтобы попросить узнать, как там Анька. "Просто так интересуешься?" – спросила та. "Нет, не просто!" – огрызнулась Соня, собираясь уходить: зря она к ней приперлась. "Подожди… Аня в тяжелом состоянии. Ей нужна операция и не одна. Вы ей лицо изуродовали". С каждым словом директрисы холодело Сонино сердце. Вдруг она представила себя на месте Ани, на больничной койке, в бинтах и пластыре. Как же Аня должна ненавидеть ее, Софью! Агнесса тогда сказала, что отец деньги на лечение Ани перечисляет. "Только деньгами не откупишься!" – подумалось ей тогда. И те же самые слова она прочла в глазах Агнессы.

Это сейчас, после сеансов у Ядвиги, после разговоров с ней и Гордеем, Софья понимает, что такое расплата. Кстати, сколько ни просила Софья Ядвигу показать ей будущее, та не соглашается. Ссылается на запрет то ли Агнессы, то ли кого – то там, свыше. Только и сказала, что замуж выйдет и детей родит. Да это и так понятно, не уродина, в девках не засидится.

Соня встала с кровати и вышла в коридорчик. По внутреннему набрала номер своего партнера Сергея.

– Ты готов? – в принципе, в бассейн она могла бы ходить и одна. Но, она так привыкла, что Сережка всегда рядом.

Они объяснились в первый же день. Ей не хотелось дурить парню голову, она видела, что он неловко чувствует себя в ее обществе. И она сразу решила все поставить на свои места. Она тогда еще наивно полагала, что нет такого мужчины, который бы ее ни захотел. Она только заикнулась, что, мол, не надейся. А Серега посмотрел на нее так участливо, и произнес: "Соня, ты – моя работа. И все. А работаю я ради другой. Тебе ничего не грозит". Обидно было, спору нет. Зато теперь он ей за подружку.