Текст книги "Жизель до и после смерти"
Автор книги: Марина Маслова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Марина Маслова
Жизель до и после смерти
Вот вам старинная история,
А мне за песню – две слезы.
М. Цветаева
Часть первая
Обретение
Слева – поле и лес, справа – слезы, любовь и отечество,
посередке лежали холодные руки судьбы,
и две ножки еще не устали от долгой ходьбы…
Булат Окуджава
1. Начало
– Гран плие, держите спину прямо. Лидия, разверните колени. Мягче руки. Теперь батман: раз, два, три. Раз, два, три… Отлично, мадемуазель. Раз, два, три…
– Мамочка, забери меня домой! Мне так плохо здесь без тебя. Я не хочу быть балериной!
– Нужно потерпеть, ласточка моя, ты ведь знаешь, что Васенькино лечение дорого стоит, а ты теперь на казенном содержании. Это мне большая помощь, Лидок. Ты ведь всегда любила танцевать. Учись, девочка моя, не огорчай маму.
– Батман тендю, прошу вас, и-раз, и-два, и-три… Колени разверните. Лидия, носок тяните, не ленитесь. Батман тендю жете, и-раз, и-два…
– О, наши бедные ножки! Опять в кровь стерты. На пуантах весь танец так трудно танцевать, чтоб никто не заметил, как больно!
– Мария Семеновна, ваша Лидия выше всех похвал, счастливая мысль была – отдать ее учиться. Вы еще будете гордиться дочерью.
– Работать, мадемуазель, работать. До седьмого пота! И-раз, и-два, и-три… Спину прямо, носок тяните! Лидия, сильнее прогните спину! Со-де-баск, мадемуазель! Легче, легче! Берите пример с Лидии! Как мотылек порхает!
– Выслуживаешься, Лидочка? Мо-ты-лек!!
– Какой же она мотылек! Посмотрите на ее грудь и бедра! Вот госпожа Павлова-вторая – это мотылек! Видели ее в «Жизели»? Она парит над землей!
– Госпожа Павлова мотыльком порхает, а Матильда Феликсовна с грудью и бедрами выше всех взлетела!
– Фи, Серова, что ты говоришь!
– То и говорю, что без протекции мотыльки не летают высоко. А уж с такой выигрышной фигурой можно выбирать покровителя – может, повезет, не такой старый достанется!
– Ой, Серова, откуда ты все знаешь?!
– А я перед «Спящей красавицей» гримируюсь в уборной кордебалета. Они такое говорят, девочки!
– О-о-о, скорее бы выпуск! Я себе шляпку закажу! И кавалеры сразу появятся! Вот весело!
– А я слышала, что к нам скоро пожалует сам Серж Дягилев, кордебалет набирать для парижского сезона.
– Продолжим, мадемуазель, арабески на середине. Серова, не сгибайте ногу в колене. Старательней! Держите спину! Я довольна сегодня вами. Завтра так же станцуйте!
– А что завтра будет, Анна Генриховна? Правда, что месье Дягилев приедут?
– Про завтра – завтра и узнаете! А сейчас вас кавалеры дожидаются: поддержки, мадемуазель, забыли? Да чтобы без вольностей! Из училища и сейчас отправить можем!
– Что вы, Анна Генриховна! Уж мы такие скромницы!
– Знаю я вашу скромность! Сама училась когда-то, помню…
– Расскажите, Анна Генриховна!
– Идите, идите, пора!
– Лидия, Левина, иди, тебя твой Мишель Суворов дожидается!
– Левина, Суворов, прошу вас. Па-де-де. Начали! Левина, уверенней, он должен тебе помогать, не надейся только на себя. Объедините усилия, вы сейчас одно целое. Суворов, не рискуй. Готовься поддержать заранее! Еще раз. Суворов!!! Левина, вы не ушиблись? Отдохните. Продолжим. Серова, Шевелевский, Рыжов, па-де-труа.
– Прости меня, Лидочка, не сердись!
– Неуклюжий медведь!!!
– Ах, так!
– Серова, Левина, Залесская, на репетицию.
– Карета в театр у подъезда, поторопитесь, мадемуазель!
– Левина, видела, за нами юнкер из Николаевского училища всю дорогу ехал? Интересно, кого он второй день высматривает? Я вчера ему улыбнулась, когда выходила у театра.
– Ну-с, Левина, пора подумать о выпускном спектакле! Хотелось бы представить вас в выгодном свете. Что вы скажете о «Шопениане»? Сильфида из вас хоть куда! Ну, и в дивертисменте что-нибудь эдакое, например, па-де-де из «Дон Кихота». Нужно показать все грани вашего таланта. А им вас Господь Бог не обделил! Начнем?
– Левина, на репетицию!
– Левина, на репетицию.
– Левина, на репетицию…
В марте 1911 года состоялся очередной выпускной спектакль Императорского театрального училища. По традиции, присутствовала вся Царская семья во главе с Государем. Всеобщее внимание привлечено было к юной Лидии Левиной, танцевавшей Сильфиду. «Пленительным видением» и «живым воплощением музыки» назвали ее в газетных рецензиях критики. В па-де-де из «Дон Кихота» ее даже сравнили с блистательной Матильдой Феликсовной Кшесинской. Но – закончились выпускные экзамены, и Левина была зачислена в балетную труппу Императорских театров танцовщицей кордебалета. Каждый сверчок знай свой шесток! Лидочка Левина, дочка костюмерши из Мариинского Императорского театра, и была таким сверчком, попавшим случайно на мостовую под шины авто и копыта лошадей. Берегись, раздавят! Лидочка была далека от честолюбивых помыслов. Была она застенчива и тиха, как мышка. Выйти бы в солистки, быть балериной и не мечтала пока, их ведь всего пять-шесть на труппу. Прима-балерина же одна – Матильда Феликсовна. Давно уж не жалела Лидочка, что мать послала ее учиться в училище, хоть и не стало теперь к этому повода: Васенька, младший братишка, умер два года назад от скоротечной чахотки.
Нет, не жалела она, что танцует. Когда раздавались первые такты музыки, внутри у нее начинала дрожать струна, и тело само приходило в движение, живя в унисон с мелодией. Мышечные усилия происходили как бы сами по себе, машинально, потому что она в это время уже не осознавала ничего, кроме музыки и себя – в ней. Так же машинально она продолжала жить по распорядку, заведенному в училище, где самым главным было держать свое тело в постоянном возбуждении работы. Утренний холодный душ, чай с сухариками, испеченными матерью, репетиционный зал, скромный обед, опять занятия у станка или репетиция нового балета, небольшой отдых перед вечерним спектаклем, и так каждый день. Ей было семнадцать лет.
2. Жизнь
Жизнь в училище была строга и обособлена. Пансионерки отпускались домой только на лето, в училище же тщательно следили, чтобы между ученицами и учениками не было никакого общения. Все репетиции проходили под бдительным оком классных дам. После этого атмосфера театра ударяла в голову юным танцовщицам, как шампанское. Многие не выдерживали этого искуса. И уж тем более никто не оставался в неведении. Связи танцовщиц со знатными, богатыми или влиятельными лицами не были тайной. Все это скользило мимо Лидочки, не задевая ее. Она была не честолюбива и не корыстна. Единственное, что могло ее раззадорить – страстное желание танцевать большую и сложную партию. Но через год она все еще была танцовщицей кордебалета, тогда как живая и кокетливая Верочка Серова переведена уже была в танцовщицы второго разряда и получала небольшие роли. Она и растолковала Лидочке, как ей удалось сделать такую быструю карьеру.
– Вечно ты, Левина, не от мира сего. Неужели ни разу и не влюбилась? Военные бывают такие душки! После спектакля у выхода сколько их толпится!
– Неужели у тебя после спектакля есть еще силы флиртовать?
– А как же? Разве не в этом радость жизни? Нам же еще двадцать лет нужно отработать на сцене, чтобы стать свободными. Да я буду древней старухой! Тридцать семь лет , подумать только! Нужно жить, пока мы молоды. Вот влюбишься – узнаешь, откуда силы берутся!
– Верочка, а ты любила, когда первый раз?..
– Дуреха! Для пользы дела можно и без любви обойтись. Вот уж тут – точно без любви. Ишь, чего захотела, чтобы польза да еще с любовью была. Так ведь всяк готов!
– Верочка, а ты не жалеешь?
– Нет, Лида, – становясь на минуту серьезной, говорит Серова, – я уж и забыла. Все проходит и забывается, зато в новой постановке «Спящей красавицы» буду танцевать принцессу Флорину в паре с Мишелем Суворовым. А мы ведь все были уверены, что он влюблен в тебя. Он-то скоро на первые роли перейдет. Вот кому и покровителя не надо! Счастливчик! Кстати, хочешь, я помогу тебе? Меня ведь просили устроить знакомство с тобой. Приятель моего «благодетеля» сильно заинтересован в свидании. В новом сезоне ты будешь солировать.
– Как можно, Верочка! Это так гадко!
– Глупенькая, зато сразу роль получишь! Ты ведь в училище первой была. Помнишь, как порхала в «Шопениане»? А теперь на заднем плане руками машешь! К Рождеству возобновляют «Щелкунчик», роль Феи Драже еще никому не отдали. Мне намекнули, что берегут для новой танцовщицы.
– Не могу я, Верочка.
– Ну, хотя бы согласись пообедать с нами, познакомишься – может и решишься. Да не будь же ты такой недотрогой. Так все двадцать лет и протанцуешь во втором ряду! А помнишь, как мы с тобой мечтали «Жизель» станцевать? Или «Лебединое озеро», ты Одетту, я – Одиллию. Эх, какими мы детьми тогда были!
Вечером после спектакля Лидочка долго лежала без сна, раздумывая над предложением, переданным через Веру. Что такое Я, и имею ли Я ценность сама по себе, думала она, или только танцуя, мое Я парит над землей и приобретает значимость и содержание, интересное другим людям? Ведь ежели Я живу только в танце, то цена за это не должна иметь значения. Если выбирать вечный кордебалет или роли, которые я способна станцевать, то покажется ли та цена , что будет заплачена мной, непомерной? Кто мне поможет решиться? Кому я могу довериться? Решать я должна сама, – внезапно поняла она. Так терзалась Лидочка всю неделю. Вспомнилось ей, как однажды в училище на уроке истории учитель Илья Семенович рассказал легенду об амазонках, которые якобы выжигали себе одну грудь, чтобы метко стрелять из лука. Ученицы пришли в ужас, но Илья Семенович сказал им: легендарные девы превыше всего ценили дело, которому посвятили всю свою жизнь, и считали священным долгом исполнять его как можно лучше, жертвуя всем, что мешает этому. Неужели я сомневаюсь, принести ли мне столь малую жертву ради моего дела? – думала Лидочка, но уже в следующую минуту ее охватывал ужас от неведомой огромности этой жертвы. Стоя в ряду вилис во втором акте «Жизели» с высоко поднятой в арабеске ногой, она следила за легкой фигуркой Анны Павловой, одухотворенно скользящей по сцене. Я тоже так могу, думала она, но мне не позволят этого сделать, если я не решусь сейчас. Я хочу танцевать Жизель, и Одетту, и Сильфиду, и Эсмеральду… Значит, надо пойти и посмотреть на того, кто обещает выполнить мое желание.
На другой день Лидочка сидит в ресторане «Кюба», одном из самых дорогих и модных, посещать который не брезговала сама Кшесинская. Напротив Лидочки щебечет Верочка Серова, по обеим же сторонам сидят два солидных чиновника министра двора барона Фредерикса. Оба они служили в свое время вместе с директором Императорских театров Теляковским в том же лейб-гвардии Конногвардейском полку, что и барон Фредерикс, а потому пользовались его влиятельной поддержкой и сохраняли дружеские отношения между собой. Все это Серова растолковала Лидочке заранее. Тот, что справа, Верочкин «покровитель», благообразный господин лет сорока пяти с желчным лицом и длинноватым носом, совсем ей не понравился, но видно было, что Верочку его наружность не смущает и она ведет себя, как балованная девочка, что ему даже нравилось. Наконец, Лидочка решилась поднять глаза на господина слева и встретилась с взглядом его блекло-серых глаз. Дрожь пробежала у нее по спине, так, что передернулись плечи, и она испуганно отвела глаза, боясь, что он прочитает в них внезапное отвращение. Господи, господи, никогда, никогда! Эта жертва вдруг показалась ей неоправданно большой. На прощание он, целуя ее руку, сказал очень мягким голосом, что счастлив был их знакомством и рад пригласить всех на дачу в Стрельну. Лидочка, тронутая его отеческой интонацией, наконец, посмотрела открыто в его лицо и не увидела в нем ничего отталкивающего, напротив, добродушие чуть полнеющего лица со вторым подбородком располагало к себе. Я могла бы уважать его, как отца, мелькнуло в голове, но ему ведь не это надо. Она опять передернулась и смутилась, видя, что он заметил это.
– Благодарю вас! Я, право, не знаю… – нерешительно прошептала она, радуясь, что он не настоял на немедленном и определенном ответе.
Противоречивые чувства раздирали ее всю неделю, между тем жизнь была все так же наполнена работой. Все так же до седьмого пота отрабатывала она приемы и движения танца в репетиционном зале, веря, что сможет когда-нибудь станцевать все, о чем мечтала. Однажды, задержавшись позже других, скорее, даже не заметив, что все уже разошлись отдыхать (балета нынче вечером не давали), Лидочка для собственного удовольствия танцевала вальс из «Шопенианы», в котором была так хороша на выпускном спектакле. Она чувствовала, что тело ее поет в каждом движении и душа взлетает и кружится над землей в той чистой выси, где не нужно думать о расплате за это высшее наслаждение ее жизни, за возможность танцевать. Мельком увидев стоящие в дверях фигуры, она все же закончила танец, узнав в них «своих»: Мишеля Суворова и Михаила Михайловича Фокина. Танцор и балетмейстер труппы Дягилева Фокин, который и придумал этот балет, теперь с интересом наблюдал за ее танцем.
– Я вас знаю? – вопросительно сдвинув брови, спросил он, когда она, закончив, застыла, все еще трепеща вытянутыми вперед руками.
– Это Левина, – подсказал Суворов.
– О! Я наслышан, самому видеть не довелось, был в Париже. Почему же сейчас я вас не вижу в спектаклях? Что вы исполняете?
– Я танцовщица кордебалета и участвую во всех балетных спектаклях, – подсказала она ему, понимая, что весь кордебалет он запомнить не мог.
Фокин с изумлением посмотрел на нее и хотел что-то сказать, но сдержался.
– Не могли бы вы, э…
– Лидия, – вставил Мишель.
– Не могли бы вы, Лидия, помочь нам, я хотел бы ввести Мишеля в свой «Призрак розы» на случай, когда не может выступать Нижинский. Анна Павловна обещала помочь, но в последнюю минуту оказалась занята. Вы видели мой балет?
– Да, конечно! В Эрмитажном театре. Это было незабываемо! Павлова была очаровательна, но Нижинский – это гений танца! Его не превзойти! – Лидочка виновато взглянула на Мишеля и покраснела под насмешливым взглядом Фокина.
Далее последовали два часа, заставившие ее забыть на время о проблемах. Она изображала спящую в кресле девушку, в сонном видении влюбленную в призрак Розы – прекрасного юношу, обретшего черты знакомого с детства Мишеля, но все равно недоступного, как грёзы любви. Постепенно освобождаясь из пут сна, она расцветала от его мимолетных прикосновений, трепеща в предчувствии любви. Ее танец был безукоризнен и одухотворен. Вся душа раскрывалась в каждом движении и взгляде. Фокин, удивленный этой самозабвенностью, постепенно стал больше работать с ней, чем с Мишелем, доводя до блеска и объясняя каждое движение. Она уже не была для него случайной и временной заменой Анны Павловой, для которой он поставил этот маленький шедевр.
– Лидия Левина, – медленно произнес он, словно записывая в памяти ее имя, – я благодарю вас! Мы еще встретимся, – он поклонился и вышел.
Эта минута все решила для Лидочки, она поняла, что даже жизнью может заплатить за тот восторг, с которым танцевала настоящую роль, и то восхищение, которое она увидела в глазах знатока Фокина.
Весь год Лидочка встречала Мишеля мельком в театре на репетициях, чувствовала иногда его пристальный взгляд, но не верила, как не верила еще в училище, что его интерес к ней серьезен и выходит за рамки обычных отношений балетных артистов. Теперь же она посмотрела на него глазами девушки, только что пережившей незабываемые впечатления любовной фантазии. Как жаль, что не от Мишеля зависит моя судьба и карьера, подумала Лидочка, вспомнила блекло-серые глаза, следящие за ней с оскорбительным вниманием, и на ее глаза навернулись слезы. Ах, если бы Мишель…
– Лидочка, что с тобой? – спросил он, внимательно следя за гаммой чувств, написанной на ее лице.
Она встрепенулась, обнаружив, что давно уже стоит молча, беззастенчиво разглядывая Мишеля, но мелькнувшая последней мысль уже завладела ее сознанием и она непроизвольно спросила с трогательной интонацией:
– Мишель, я тебе нравлюсь? – и прямо посмотрела в его глаза.
– Я люблю тебя, ты разве не знаешь? – резко ответил Мишель, стараясь скрыть растерянность, – Еще в училище. Разве ты не замечала?
– Нет, – рассеяно ответила она и опять задумалась, глядя на него.
– Лидочка! А ты?
– Миша, – не обращая внимания на его вопрос, спросила она, – ты не хотел бы помочь мне… любить меня… – она запуталась в словах, – ты хочешь любить меня сегодня ночью? Помоги мне! – жалобно добавила она с интонацией маленькой девочки, и слезы выступили у нее на глазах.
Мишель ошеломленно посмотрел на нее, а потом взял за плечи и сильно встряхнул.
– Ты сошла с ума? Что происходит, Лидия?!!
– Я не буду тебе ничего отвечать. Если тебе противно, забудь об этом, – и она повернулась уйти.
– Пошли! – он крепко взял ее за руку и решительно повел за собой.
Всю дорогу до его квартиры они молчали. Мишель жил в меблированных комнатах на Екатерининском канале недалеко от театра. Когда он провел ее довольно чистым, но темным коридором и ввел в гостиную, из которой через раскрытую дверь была видна спальня с кроватью, аккуратно застеленной шотландским клетчатым пледом, Лидочка вдруг остановилась, как вкопанная, а потом непроизвольно дернулась назад.
– Лида, ты можешь мне рассказать, зачем тебе это нужно?
Она мотнула отрицательно головой, а потом трогательно попросила:
– Ты не мог бы быть со мной бережным, я очень боюсь?
– Я тоже боюсь, но я сделаю для тебя все. Думай о том, что я тебя люблю!
Они начали неловко раздеваться, путаясь в одежде, пока Лидочкины волосы не зацепились за пуговицу юбки, которую она пыталась снять через голову. Она вскрикнула от боли, Мишель бросился помогать, пытаясь освободить волосы, они возились, соприкасаясь руками, наконец, облегченно вздохнули и, рассмеявшись, посмотрели друг на друга. Само собой получилось, что Мишель ее обнял, вскидывая на руках. Это было так привычно и надежно, как всегда во время танца, когда она полностью доверялась ему, что она совершенно успокоилась. С любопытством следила Лидочка, как он, опустив ее на плед, спускал кружевные бретели рубашки, нежно лаская пальцами ее плечи, потом наклонился, касаясь губами ее губ…
– Ты ни с кем еще не целовалась! – воскликнул он удивленно, и она тоже удивилась этому: как много ей придется сегодня сделать в первый раз.
Лидочка послушно подставила ему губы, находя неожиданное удовольствие в этом неумелом поцелуе, и задохнулась вдруг, почувствовав его руку на своей груди. С изумлением она обнаружила, что ее тело перестает ей повиноваться, загораясь страстным желанием продолжить ласку, а руки все крепче прижимают его голову к себе. Дальше она перестала что-нибудь понимать, лежа с закрытыми глазами и ловя воздух пересохшим ртом в такт толчкам крови в висках, не чувствуя больше ни смущения, ни страха, упиваясь великим моментом.
Лидочка успокаивала бурное дыхание, привычно делая несколько глубоких вдохов, медленно выдыхая воздух, и заметила вдруг, что Мишель делает то же самое. Они оба рассмеялись, почувствовав такое же удовлетворение и благодарность к партнеру, как при хорошо сделанном сложном движении танца.
– Теперь ты мне можешь объяснить свой каприз? Я боюсь даже предположить, что причина в том, что ты чувствуешь ко мне хотя бы десятую часть моего чувства к тебе.
– Ах, Мишель, не надо сейчас об этом. Но ты ведь наверное знаешь, скажи, со всеми чувствуешь то же самое, что сейчас?
– Зачем тебе это знать? – резко повернувшись к ней, Мишель внимательно посмотрел в глаза, – зачем тебе знать о других? Ты выйдешь замуж за меня и только со мной ты испытаешь любовь!
– Нет, Мишенька, – ласково проводя ладонью по его щеке, сказала она, – теперь я не выйду замуж, теперь я буду танцевать, танцевать, танцевать!
– Ты не любишь меня!
– Я не люблю тебя, – согласно кивнула Лидочка – Но я тебе очень благодарна. С другим мне труднее было бы решиться на это.
– Лидия, уйди сейчас! – сдавленно выдохнул он, закрывая лицо руками и отворачиваясь.
– Прости, я ухожу. Но спасибо тебе! – она непроизвольно ласково положила руку на его волосы, но он резко сбросил ее. Лидочка тихо вышла из комнаты.
Еще несколько дней Лидочка собиралась с духом, но однажды утром, зайдя в Никольский собор помолиться и поставить свечку, она решительно подошла потом к Верочке Серовой и сообщила, что готова принять предложение прогуляться в Стрельну. Серова как-то по-особенному, с сожалением, что ли, посмотрела на нее и кивнула молча. Лидочка была бесстрастна, внутри она чувствовала заледенелый комок и была рада этому. Она надеялась, что и в самый момент этого ужасного свидания тоже не будет ничего чувствовать. А может, будет так же, как с Мишелем? Невольно Лидочка все время вспоминала подробности происшедшего, которые, казалось, не запомнила сразу, но теперь они сами приходили на память, вызывая дрожь в ногах и страстную истому в теле. Это мешало, отвлекая во время танца, и Лидочка решила, что после этого решающего проклятого свидания заставит себя забыть все, и никогда больше не позволит изменить единственной своей любви.
Поездка в Стрельну началась удачно. Ехали в авто, что для девушек было необычно и полно очарования, легкие шарфы, повязанные поверх шляпок, развевались на ветру, было много вскрикиваний, смеха, шуток. Мужчины, развеселясь их юным восторгом, вели себя галантно. Дача оказалась великолепным особняком рядом с дворцом Великого князя Константина Николаевича, парк позади нее выходил к заливу. По другую сторону дворца была дача Кшесинской. По приезде отправились гулять по парку и к берегу моря, выйдя неожиданно к прелестному павильону на самом берегу, где был уже сервирован чай. В распахнутые окна залетал ветерок, несущий запах моря, на столе стояли у каждого прибора маленькие букетики фиалок. Лидия потрогала пальцем нежно-лиловые цветы, пахнущие лесом, и ей стало жаль их, сорванных ради минутной прихоти. Себя она не жалела. Мужчины заявили, что прогулка по весеннему взморью может окончиться жестокой простудой, если не принять соответствующие меры, и всем добавили в чай по ложке рому. Разговор был общим и носил характер легких сплетен и болтовни. Веселость и непосредственность Верочки Серовой задавали всему тон. Далее все вышли на берег посмотреть, не виден ли вдали в заливе Кронштадт.
Незаметно группа разбилась на пары, идущие поодаль друг от друга, слышен был заразительный смех Верочки, собирающей фиалки. Лидочка шла спокойно, слушая своего спутника, он рассказывал о путешествии с Государем, когда тот был еще Наследником, в Японию и о покушении на него, которому был свидетелем. Рассказывал он превосходно, Лидочка заинтересовалась и задавала вопросы о виденном на Востоке. Подойдя к даче, он предложил показать ей дом. Так же спокойно она согласилась, давно гадая, как же это все устроится, чтобы они оказались вдвоем. Устроилось все очень естественным образом: он водил ее по дому, показывая музыкальный салон и столовую, библиотеку, зимний сад с оранжереей, красиво изогнутую лестницу на второй этаж и, проведя ее наверх, показал комнаты для гостей.
– Не хотите ли отдохнуть перед обедом и привести себя в порядок?
Она поблагодарила, и он ввел ее в изящно обставленный маленький будуар. Лидочка подошла к зеркалу, ожидая, что он выйдет, дав ей возможность действительно привести себя в порядок, но он подошел вслед за ней и, глядя на нее в зеркало, спросил, почему она не носит волосы распущенными.
– С локонами вы были бы очаровательны! Распустите волосы, прошу вас!
Лидочка покорно вынула шпильки, и волосы рассыпались по плечам. Он принялся поглаживать их, приговаривая, что она прелестно выглядит. Его пальцы скользнули с волос на шею и начали расстегивать платье. Она услышала тяжелое сопение рядом с собой и закрыла глаза, борясь с дурнотой.
На другой день в театре Лидии встретилась Евгения Павловна Соколова и подозвала с вопросом, почему она не приходит к ней заниматься. Евгения Павловна была замечательным педагогом и работала со всеми солистками театра, даже Матильда Феликсовна обязательно приходила к ней перед каждой новой ролью или ответственным спектаклем. С кордебалетом Соколова не занималась. Видя удивленный взгляд Лидии, она сообщила, что об этом ее просил Фокин.
– Давайте поработаем над «Призраком розы», деточка. Вы произвели впечатление на Михаила Михайловича. Пора заняться чем-нибудь серьезным. И скажу вам по секрету, который скоро будет всем раскрыт, в наступающем сезоне начинаются репетиции «Щелкунчика», где вас ждет маленькая, но прелестная роль! Все, кто видел вас в выпускном спектакле, с нетерпением ждут этого.
– Откуда вы знаете?! – непроизвольно вскрикнула Лидия, думая, как быстро стал известен результат ее вчерашней ужасной сделки.
– Тише, деточка, это все-таки секрет! Завтра я жду вас у себя в классе.
На ставших ватными ногах Лидия прошла по коридору и толкнула первую попавшуюся дверь. Не зажигая света, она прислонилась к шкафам с костюмами и зарыдала, обхватив голову ладонями и раскачиваясь из стороны в сторону. Затихнув, она еще какое-то время стояла, ничего не соображая, с шумом в голове. Но постепенно к ней вернулось чувство реальности, и она, сжав кулаки и ударяя ими по стене, словно закрепляя сказанное, поклялась себе, что теперь только неудача на сцене сможет заставить ее заплакать. Слезы – это роскошь и ими надо платить за самое дорогое в жизни, а теперь единственным предназначением ее был балет. Ее уже не интересовало, была ли ее жертва оправдана, или новая роль и так была назначена ей. Все это уже отошло в прошлое. Впереди была вся жизнь, и она намерена была прожить ее, танцуя. Как амазонка с выжженной грудью, чье предназначение – битва.
Уже через несколько месяцев, не дожидаясь долгожданной премьеры возобновленного «Щелкунчика», Лидия получила приглашение выступить в частной антрепризе в балетах Фокина. «Шопениана», которую теперь называли «Сильфиды», и «Призрак розы» стали знамениты благодаря огромному успеху в Европе и вызывали восторженный интерес у петербургской публики. Стали появляться газетные рецензии, полные похвал не только самой постановке, но и исполнению главных партий. Имена Лидии Левиной и Михаила Суворова были связаны в них массой превосходных эпитетов.
Лидии трудно было не замечать пристального внимания Мишеля. Казалось, он все время решает для себя загадку ее таинственного каприза и не может понять, для чего ей это понадобилось. Его вопросительный взгляд преследовал ее везде. На репетициях, где теперь они часто танцевали вдвоем, она чувствовала его руки на своей талии уже не как руки партнера, они пытались разбудить в ней воспоминание о том мгновении, когда его прикосновения разожгли в ней страсть. Это сердило Лидию, потому что Мишелю почти удавалось это сделать. Она же сопротивлялась изо всех сил, ненавидя не его – нет, себя за свою слабость перед природой, перед той неведомой силой, которая против ее воли разжигала в ней желание испытать еще раз поразивший ее восторг. Вернувшись домой из Стрельны, она, сжав зубы и борясь с омерзением к самой себе, поклялась, что ни одному мужчине она не позволит прикоснуться к себе, никогда, никогда! И теперь она презирала себя за готовность нарушить эту клятву. Лидии не жалко было Мишеля. Она не связывала то, что произошло между ними, с его любовью, она вообще не понимала, как любовь с этим связана. Для нее любовь была волшебным состоянием души, когда забываешь обо всем земном. При чем тут тело? Ее жестокая холодность с Мишелем была неосознанной и ранила его тем глубже.
Сезон сложился для Лидии блестяще. О ней заговорили до того, как она появилась в первой настоящей роли на сцене Мариинского театра, из-за ее выступлений в балетах Фокина, поэтому, когда она впервые станцевала Фею Кандид в «Спящей красавице», публика встретила ее овацией. Другие танцовщицы Лидии не завидовали, зная ее как незлобивую и трудолюбивую тихоню. День ее по-прежнему состоял из изнурительных тренировок, результатом которых и были те маленькие шедевры, в которые она превращала самые незначительные роли. Особенно Лидия любила дни, когда давали не балет, а дивертисменты. Она могла сама выбрать понравившийся отрывок из балета и часто танцевала вальс из «Шопенианы» или дуэт из «Карнавала» Фокина с Мишелем Суворовым. Этот дуэт кокетливой Коломбины и влюбленного, одержимого страстью Арлекина исполняли они виртуозно и достоверно, что было не удивительно. Она так была счастлива во время танца, что, закончив его, еще какое-то время светилась улыбкой, стирая капельки пота со лба и успокаивая дыхание. С такой же улыбкой она смотрела на Мишеля, говоря ему неизменно слова благодарности.
После спектакля иногда Мишель просил позволения проводить Лидию домой. Жила она по-прежнему с матерью в их старой квартирке на углу Большой Мещанской и Фонарного. Вместо короткой дороги по Офицерской улице Мишель вел ее вдоль Екатерининского канала и, проходя мимо своего дома, всегда чуть замедлял шаги, вопросительно глядя на нее. Лидия с непроницаемым лицом шла вперед и он, вздохнув, продолжал прерванный разговор. Если не было поздно, Лидия приглашала Мишеля зайти к ним выпить чаю. Мария Семеновна принимала его со смешанными чувствами. Мишель ей очень нравился, она знала, что он влюблен в Лидочку и что он подает большие надежды. Но после того, как он однажды просил у нее руки Лидии, она объяснила, что в мужья Лидочке он не годится по причине крайней молодости, ведь ему недавно исполнилось девятнадцать и он всего на год старше ее дочери. О личной жизни и проблемах дочери Мария Семеновна даже не догадывалась и мечтала, как, став известной танцовщицей, ее Лидочка сделает удачную партию, что случалось иногда в театре. Только это и было тайной мечтою Марии Семеновны, верившей, что ее скромница дочь достойна самого лучшего. Эти чаепития проходили мучительно и для Мишеля и для Лидии, хоть и по разным причинам. Но она считала, что невежливо не пригласить его после того, как он подводил ее к дому, а ему хотелось подольше не расставаться с ней. Это было очень по-детски и глупо, хотя мучили их совсем не детские чувства.
Прошло Рождество с новой премьерой «Щелкунчика», потом Святки. Спектаклей было много, но праздничное веселье не затронуло жизни Лидии. Верочка Серова передала приглашение принять участие в вечере с танцами, потом в катании на санях, но Лидия вежливо отказывалась, сославшись на нездоровье, едва позволяющее ей выступать. Наконец, ближе к Великому посту, ее разыскал Фокин и передал приглашение участвовать в антрепризе Дягилева. Продолжая «Русские сезоны» Дягилев давал несколько балетных спектаклей в Будапеште, Вене и Монте-Карло. Лидии он предложил танцевать в «Призраке розы» и по возможности заменять Павлову, когда у нее были другие гастроли. Выезжать в Вену надо было через неделю, времени на раздумья не было. Но Лидии и не надо было думать – с Фокиным она согласна была ехать выступать куда угодно, так она любила танцевать в его балетах. Мишель Суворов, оказывается, уехал раньше и уже танцевал в Будапеште.
