Текст книги "Тридцать три поцелуя на десерт (СИ)"
Автор книги: Марина Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
– Пожар.
– О…
Я поёжилась и обхватила плечи руками.
– Это деревня Крайняя, – пояснил Брэд. – Замковые земли, и хоть местные предпочитают считать себя пригородом Фархеса (тут до города четыре часа езды медленным ходом), отвечать за них перед императором мне, – виновато глянул на меня, провёл ладонью по выпачканной в сажу скуле. – Так что не обижайся, но, кажется, наше путешествие немного затягивается.
– Да ты что? – возмутилась я. – Какое «не обижайся», когда у людей беда такая? Хотя бы, никто не погиб?
Как выяснилось, избежать трагедии удалось просто чудом. Дом старосты злоумышленники подожгли заполночь, когда все в деревне, включая коров, собак и даже бродячих котов, спали и видели десятые сны. Не просто подожгли, а с умыслом, чтобы убить всех домочадцев: ставни все закрыли, двери подперли. И если бы не хозяин дома, сгорели бы все: и мать его, и бабка, и жена, и дети, и семья старшего сына, который недавно женился и привёл в отчий дом молодую жену. Девчонка хоть и была моложе меня с виду, но уже успела отрастить себе внушительный живот, внутри которого важно шевелился будущий старостин внук.
Да и хозяин бы ничего не смог сделать, кабы накануне не залез в бабкины запасы и не украл у старушки огромную бутыль сливовой настойки – сладкой и крепкой, как удар лошадиного копыта. Налакавшись, по меткому высказыванию супруги, в овечью сиську, староста заснул в каптёрке, махонькой пристройке к сараю, где в особенно морозные дни хозяева топили печку, которой обогревали скот и семена.
Заснул мужик к вечеру, когда солнце ещё не село, устроившись на еловых лапах, которыми накрывали картофель, чтобы морозом не побило. Спалось старосте, по его же словам, как никогда сладко. Снились цветущие сливы, розовый рассвет и молодая ещё мама, развешивающая на натянутых в саду верёвках только что постиранное бельё, а он, маленький, подбегал к белоснежным простыням, прижимался к ним лицом и пытался вдохнуть знакомый с детства липовый аромат, но вместо него почему-то вдыхалась совершенно отвратительная горелая вонь.
От неё староста и проснулся, выбрался из сарая на улицу (сарай-то злоумышленники не заперли!) и, увидев, что дом его охвачен огнём, со всех ног бросился к парадному крыльцу, с ужасом понимая, что крыша дома уже занялась и, скорее всего, никого из домашних спасти уже не получится.
Но тут в игру вступает вторая часть чуда. Молодой жене старшего сына старосты той поздней ночью отчаянно и смертельно захотелось помидорного рассола с клубничным вареньем. Она разбудила мужа и, озвучив ему свою просьбу, принялась ждать. Но муж вернулся с пустыми руками и воплями «Пожар!»
Подняли всех: бабку, мать, младших братьев, сестёр, старого кота Брумеля, кошку Мошку и даже банку, в которой самая младшая из дочерей старосты держала двух улиток, Пата и Мата, захватить не забыли. Всей толпой вывалились в сени, и тут стало ясно, что выбраться наружу нет никакой возможности.
К счастью, вскоре подоспел отрезвевший глава семейства, и по-настоящему ужасной трагедии не случилось.
Хотя, если говорить словами Тьмы, «всё, что нажито непосильным трудом», конечно, погибло.
Ну, всё, что было в доме.
В той его части, которая успела сгореть до появления нашей повозки и соседей с вёдрами и баграми.
Пока я дрыхла наверху, Брэд помог деревенским потушить пламя при помощи магии, и сейчас мужчины разбирали завалы.
– В доме беременная женщина и маленькие дети, – будто бы оправдывался передо мной Мэтр ордена щитодержцев и самый сильный маг современности по совместительству. – Оставлять их без крыши над головой – дикость. А сами они вряд ли справятся, поэтому придётся задержаться. Я не маг-зодчий, возводить временные стены не умею. Но у меня, и у Джери и у Бруно с его парнями есть руки. Да и местные мужики не откажут в помощи старосте, так что за день-два всё восстановим. И стены, и крышу.
– Я тоже хочу помочь! – объявила я, решительно прихлопнув шевельнувшуюся в кармане Тьму. – Дома я строить не умею, но обеспечить горячий и сытный завтрак для всех помощников и пострадавших совершенно в моих силах.
– Это будет очень кстати, – просиял Брэд. – Идём, я познакомлю тебя с женой старосты, её дочерьми, невесткой. Мадди, мне показалось, или у тебя в кармане кто-то сидит?
Я сглотнула и непроизвольно попятилась. А вдруг Тьма не зря боится магов? Она, конечно, ручная и домовая, но всё-таки демон.
– Тебе показалось!
– Не думаю. – Он вздёрнул бровь и покачал головой. – У твоего питомца уж больно приметный хвост. Ты там рогля прячешь, что ли? Но откуда? Ты же не маг!
– Сам ты рогля! – пропищали из моего кармана, и на свет вылезла острая мордочка, длинные уши и тот самый, приметный, хвост. – А мы Тьма. Хозяйка, а давай мы его укусим? Чего он обзывается?
И тут Брэд посмотрел на меня таким задумчивым взглядом, что сразу стало понятно, кому из нас двоих он позволит себя укусить. Нет. Кого из нас двоих он ЗАСТАВИТ себя укусить. От этого понимания мне вдруг стало жарко-жарко и стыдно-стыдно. Я кашлянула, схватила Тьму за шкирку и засунула её туда, откуда она вылезла.
– Прости. – Отвела взгляд. – Это моя домовая, она… Она маленькая ещё. Не злись.
– Предки, чем я провинился перед вами? – хмуро глядя на меня, вопросил Брэд. – У всех, у всех вокруг есть собственный рогль. Только меня они обходят стороной. Почему?
Я виновато пожала плечами и уточнила:
– А кто такой рогль?
– Демон, которого ты прозвала Тьмой. Это же ты дала ему имя?
– Ей.
– Я так и подумал. – Внезапно Брэд рассмеялся тихим, беззлобным смехом. – Бывают же совпадения. Пойдём, хитрая лисичка, познакомлю тебя с местным курятником.
Кивнув, я последовала за мужчиной, но, если честно, то так и не смогла понять, с чего вдруг он обозвал меня лисой. Это как комплимент понимать, или обижаться?
Пока мы шли мимо сгоревшего наполовину дома, я обижалась, когда вышли в ещё не успевший распуститься сад, улыбнулась, а когда подошли к большому навесу, под которым собрались все женщины этого многочисленного семейства, решила и вовсе не обращать внимания на слова Брэда.
Женщины сидели на узких лавках, приставленных к длинному столу, и с потерянным видом щипали кур. Десяток или два тушек лежали в большой плетёной корзине, под которой уже успела натечь лужа чёрной крови. И вот если бы я не провела пять лет в мясной лавке, я бы вздрогнула от ужаса, честное слово. Ну сами понимаете: рассвет, пожарище, фруктовый сад со спящими ещё деревьями, гора птичьих трупов и пятёрка бледных женщин, бездумно выдёргивающих перья.
И дети.
Этим мелким демонятам всё нипочём. Град ли, дождь ли, метель или вьюга, наводнение, война или пожар – на всё наплевать, если есть отличная возможность поиграть в прятки!
– Я оставлю тебя здесь? – оглядываясь по сторонам, спросил Брэд. И клянусь, попросись я сейчас обратно в повозку, он бы, не раздумывая ни секунды, проводил бы меня обратно. Но я лишь снисходительно улыбнулась и уверенно взялась за пуговицы на своём пальто.
– Конечно. Ступай. Уверена, при починке дома ты сможешь оказать больше помощи, чем при разделке кур.
– Это вызов? – вздёрнул он русую бровь, и я тихонечко фыркнула.
– Иди.
И он ушёл, а я повернулась к замершим женщинам и, сбросив с плеч пальто, решительно хлопнула в ладоши.
– Леди, – обратилась ко мне, судя по возрасту, нынешняя глава семейства, жена пьяницы-старосты. – Вы б надели-то пальтишко обратно. Замёрзнете ведь...
– У нас говорят, что зимой только лентяи мёрзнут, – ответила я. – И я не леди, я почти что местная. К тому же пять лет в мясной лавке проработала, так что безголовой курицей меня не испугаешь. Меня Мадди зовут. А вас?
Все женщины посмотрели на миниатюрную старушку с тощим пучком на макушке, а та, не поднимая глаз от занятых делом рук, выдала:
– Бабулей можешь звать, коли и вправду местная.
Дети с визгом пронеслись возле лавки, нечаянно сбросив на землю моё пальто. Средняя женщина громко цыкнула на них и погрозила пальцем, а я, поднимая с земли свою одёжку, заметила, что из кармана появилось сначала одно длинное ухо, затем второе, после чего показалась и вся мордочка. Любопытные глазки на миг сверкнули интересом, который угас, стоило Тьме заметить корзину с мёртвыми птицами.
После этого домовая скрылась в недрах моего пальто. Ишь ты! Даже про голод забыла! Интересно, чего она так боится: ненужного внимания или грязной работы?
Я мысленно усмехнулась, понимая, что честного ответа на свой вопрос не получу. Мелкая Тьма – та ещё врушка. Вон как заливала, что магов боится, а между тем едва не загрызла Мэтра Алларэя.
Того самого, который мне ещё обязательно расскажет про роглей.
Но потом.
Пока же мне предстояло доказать местным дамам, что с мясом я управляюсь куда лучше, чем они.
Некоторое время мы работали в тишине, лишь искоса поглядывая друг на друга, но вскоре молчание наскучило, и я первой нарушила молчание:
– Рановато вы птицу бьёте. Выгоднее всего в конце августа – начале сентября.
– Выгоднее, – фыркнула беременная девушка. Личико у неё было довольно симпатичным, но некоторая надменность его изрядно портила. – Не до жиру, быть бы живу!
– Отэм! – прикрикнула на неё средняя женщина. Свекровь, догадалась я. – За тоном последи-ка. Не с товарками у колодца болтаешь. – Затем перевела свой взгляд на меня и пояснила:
– У нас курятник сразу за домом стоит. Стоял. А когда дым от пожара в ту сторону потянуло, да птица дохнуть начала, бабуля решила спасти всё, что можно, – рубанула по горлу рукой, искоса поглядывая на миниатюрную старушку. – Мёртвое мясо же в пищу непригодно. А если кровь спустить до того, как почернеет, то ничего.
– Не плакай, – проскрежетала со своей части стола бабуля. – Не всех я порешила. Топтун, Несушка и Наседка вон шастають. Червей из-под старой груши выгребають.
Все дружно оглянулись на старую грушу. Действительно, между корнями дерева можно было увидеть двух белоснежных курочек и одного дерзкого зеленохвостого петушка, который гордо посматривал на свой гарем одним острым глазом и, суетливо загребая обеими лапками землю, забавно надувался, топорща перья на шее и воинственно потряхивая алым гребнем.
– Топтун у нас молодец, – довольно хохотнула бабуля. – Второй раз своих девок от смерти спасает. У меня теперь и рука не подымется его в суп пустить.
– Как второй раз? – встрепенулась я. – Вы разве уже горели?
Все женщины дружно поплевали себе за левое плечо и постучали кулачками по деревянному столу, а бабуля глянула на свекровь и велела:
– Накаркай мне ещё тут! – погрозила мне кулаком свекровь, а бабуля флегматично заметила:
– Учишь тебя, Тура, учишь. А всё без толку. Сколько раз говорила – сначала по шее, потом объяснять за что. А то таперича убегёт же. Балаболка эта.
– Извините, – потупилась балаболка, то бишь я, и заочно провела рукой по неизбитой пока шее. – Я не подумала...
– Не было у нас пожара раньше. – Тура всё-таки решила удовлетворить моё любопытство. – Первый это в деревне, сколько себя помню.
– Точно первый, – поддакнула бабуля.
– Тогда какую же беду пережил ваш Топтун? – спросила я.
– Так порченную же лихорадку. Осенью она нас подкосила. Слава Предкам, не сильно. Почти все мы её без последствий перенесли. Прадедушка разве что только бабулин в зелёные луга от нас ушёл.
– Оставил сиротами, – кивнула седой маковкой бабуля, и я задумалась, сколько же было лет тому члену семьи, который – единственный! – не пережил эту страшную болезнь. О Предки, что делается в мире? Во времена эпидемий моего детства эта болезнь людей направо и налево косила. А что сейчас?
– А точно это порченная лихорадка была? – засомневалась я. – У нас она половину квартала выкосила. До сих пор удивляюсь, как я маменьку с сёстрами выходила.
– Ещё бы не точно! – возмутилась Тура. – У нас и грамота есть. Если пожар её не сожрал. Нам сам целитель фархесский карантину назначил. Пять седмиц со двора ступить боялись. Сказал, кто ступит – тому сразу, фенита. Но Баська, конечно, тот ходил. Того карантина не берёт.
– Баська?
– Папенька наш, – поджала губки Отэм. – Бастрел Дил… Вы бы, бабуля, не позорили главу нашего семейства перед посторонними. Не любят папенька, когда его Баськой обзывают.
– Ещё я спрашивать стану, чего они там любят, – огрызнулась бабуля. – Я Баську крапивой по голой жопе учила, а таперича должна господином величать? Да я Топтуна скорее так звать стану! Он для моей пользы больше сделал.
Я осторожно покосилась на Топтуна.
– Маменька!
– Бабуля! Та хоть перед столичной барышней не позорьтесь, и нас не позорьте!
– Да я не столичная! – отмазалась я. – Я местная. У меня в Фархесе кофейня.
– В самом Фархесе.
Я вздохнула.
– Была.
– Сгорела! – всплеснула руками Отэм, а я скромно потупилась, решив не вдаваться в подробности. Ещё узнают, упаси Предки, что обо мне наши сплетницы насочиняли – вовек не отмоешься.
– Не сгорела… Просто проблемы у меня. С арендой.
Женщины понятливо кивнули.
– С арендой завсегда проблемы, – важно согласилась бабуля. – Кривой Жак прошлым летом тоже вон всё ходил за Тайсой, мельничихиной дочкой, ну, из Залесья. Знаете? Так ейные братья ему так аренду подпортили, что он три дни встать не мог.
Все молча уставились на бабулю, но никто не решился исправить её или уточнить, к чему вообще был этот рассказ. И я, памятуя о крапиве и голожопом Баське, тоже. Бабка хоть и мелкая, но кто её знает. Вдруг у неё рука тяжёлая.
– И что теперь делать будешь? – деликатно кашлянув, спросила Тура.
Я пожала плечами.
– Вот. К маменьке еду. Она на Предельной трактир держит. «Весёлая вдовица», слышали, может? Пока там побуду, а там – увидим.
Дальше последовали расспросы о трактире, о семье. О столице, когда узнали, где именно находилась та самая мясная лавка. Отэм с тоскою в голосе спросила, какие шляпки нынче в моде, и я посмотрела на неё с удивлением.
– Ферди её из города привёз, – шепнула мне мимоходом старшая хозяйская дочь, девчушка лет двенадцати. – Дочь белошвейки, а корчит из себя королевишну.
Я не нашла, что возразить, а девчонка вдруг выкрикнула звонко:
– Короны! Короны и диадемы нынче в моде в столице, ваше высочество.
И, зловеще захохотав, поскакала отлавливать бегающих между деревьями младших братьев и сестёр.
– Мерзавка, – крикнула ей в спину Отэм. – Я тебе ночью лягушку в кровать засуну.
– Если будет куда ложиться к ночи, – решительно зарубила на корню зарождающееся веселье бабуля. – Мужиков целый двор приехал, курей не напасёсся, чтобы всех прокормить, а никто топора в руках держать не умеет. – Воинственно тряхнула седым пучком. – Вон тот бугай, вон. С бревном. Здоровый такой, на медведя похож. Я вот этими глазами видела, как он кору тешет. Не удивительно, что у него двух пальцев не хватает. Рукожопый. А жрёт, небось, за семерых.
– Удивительный человек наша бабуля, – шепнула мне в самое ухо Отэм. – С утра до ночи твердит, что совсем на старости лет ослепла и оглохла, а гляди-ка, за сто метров разглядела, что у какого-то мужика там пальцев не хватает.
– Я всё слышу!
Я прикусила щёку изнутри, чтобы не захохотать, и на всякий случай спрятала глаза, когда всевидящие око бабули прищурилось в мою сторону.
Тем временем мы закончили обрабатывать тушки и приступили к готовке.
Глава семейства постановила пустить ножки и крылышки на копчение, из грудок накрутить колбас (при слове «колбаса» я, надо признаться, опасливо покосилась на своё пальто: демона-то своего карманного я так и не покормила!), ну а из лап, голов и потрохов наварить работникам супу.
Я задумчиво почесала бровь. Суп из куриных костей – блюдо, вне всякого сомнения, приятное, но кормить им голодных мужчин… Которые весь день потратили на возведение новых стен…
Тура достала из кармана передника огромную луковицу часов и, щёлкнув пальцем по крышке, объявила:
– Три четверти после полудня.
Отэм хихикнула, а когда я глянула на неё, прижала палец к губам:
– Молчи, – прошептала безмолвно.
Ну, ладно.
Ещё минуты три ничего не происходило, а потом бабуля громогласно объявила:
– Старость не радость! Днём устаёшь, ночью не высыпаешься. Отэм, милочка, я бы закусила холодным мясом и солёным огурцом. И кружку пива мне из кладовой принеси, холодного.
Отэм и слова против не произнесла. Наоборот, едва ли не бегом бросилась выполнять просьбу бабули, а Тура тем временем позвала младших детей, что-то шепнула им, и те умчались в неизвестном направлении. Правда, ненадолго. Вскоре они вернулись с небольшой тележкой, под завязку нагруженной жёлтой, как одуванчики, соломой. Тележку они тянули все вместе, и лишь самая младшая девочка, малышка лет пяти, сидела наверху с поистине королевским величием.
– Это зачем? – шёпотом спросила я у Туры.
– Для бабули, – ответила она. – И её бессонницы.
– О…
Я ничегошеньки не поняла, но вскоре вернулась Отэм с огромным деревянным подносом в руках, на котором я заметила большой кувшин с пивом, кусок окорока, тарелку с квашеной капустой, несколько солёных огурцов, ломоть белоснежного пшеничного хлеба, луковицу и россыпь чесночных зубчиков. Я недоверчиво посмотрела на миниатюрную старушку, но она не подвела ожиданий: слопала всё, не оставив ни крошки. После чего, замаскировав сытую отрыжку смачным зевком, сообщила:
– Прилягу на минутку. Глаз всё равно сомкнуть не смогу, так хоть кости вытяну.
Малышня уже успела накидать в телегу поверх соломы какие-то тулупы, в них-то бабуля и закопалась.
– Ночи напролёт не сплю. Грехи спать не дают. Ох, жизнь моя грешная. Замучила бессонница пр-ро… прр-ро… Пр-р-хо-р…
К своему стыду должна признаться, что не сразу сообразила, что старушка храпит.
– Ну, слава магии и Предкам! – простонала Отэм и, обняв одной рукой свой большой живот, откинулась на спинку лавки. – Хоть отдохну пару минут. Бессонница у неё! Заснёшь тут ночью, когда днём у тебя два послеобеденных сна, по два часа каждый!
– Имей уважение к старости! – окоротила невестку Тура. – Хотя меня и саму бабуля иногда так доведёт, что я готова колун взять в руки, да черепушку ей раскроить... Мадди, скажи, в твоей кофейне только сладкое подавали или для мужиков готовить тоже умеешь? Поможешь?
– Конечно, помогу! Что готовить будем?
– Суп с потрохами на первое. Бигус и куриные жопки.
– Жо-жопки? – переспросила я.
– На закуску, – кивнула Тура. – Славная вещь. Я научу, не бойся.
Глава 8. Куриные «жопки» и не только куриные
Самое смешное, что когда Тура произнесла сакраментальное «куриные жопки», я ещё некоторое время наивно полагала, что за этим названием может скрываться что-то иное. Мясные рулетики, котлеты, картофель, фаршированный мясом… да всё, что угодно! Но когда женщина поставила на стол миску, наполненную куриными гузками, я откровенно скривилась.
Дедушка Суини эту часть птичьей тушки пускал на дешёвую колбасу, но чтобы продавать их отдельно…
– Вся прелесть «жопок» в их жирности и сытности, – пояснила Тура, пододвигая ко мне целый таз, в котором находились именно эти куриные части тела. – Первым делом их надо как следует посолить, а потом…
Я сделала всё! Натёрла мясо крупной солью с чесноком (чеснок ни в коем случае не резать, а только давить ножом, чтобы он соку как можно больше пустил), вываляла в густой, желтоватой сметане, старательно ворочала эти кусочки на огромной – действительно огромной! – сковороде, установленной на треноге над пламенем костра. Посыпала блюдо молоденьким лучком и черемшой, листья которой откуда-то притащили дети, да так много, что мы с Турой переглянулись и единогласно решили внести в обед ещё одно блюдо: солёный творог с черемшой, которую местные, кстати, называли медвежьим чесноком.
И вот творог я ела с удовольствием, а к «жопкам», несмотря на то, что сама их приготовила, так и не рискнула притронуться.
Однако оголодавшие мужчины смели всё, что не было прибито гвоздями к столу: и суп, и бигус, и «жопки», и творог. Последний они густым слоем намазывали на ломти пшеничного хлеба и с запивали это всё домашним берёзовым квасом, постанывая от удовольствия.
Впрочем, постанывали не только они, Тьма так вообще хрюкала – во второй половине дня похолодало, и щеголять в одном платье было бы накладно для здоровья, и я, наконец, смогла покормить своего маленького ручного демона. Домовая потихоньку высовывала из кармана мордочку, хватала лапками угощение и тут же пряталась назад. Кажется, она не столько магов боялась, сколько вообще людей.
Но когда к застолью присоединился Брэд, Тьма проворчала что-то недовольное в его адрес и, схватив кусок яблока, скрылась в кармане. И не высовывалась оттуда до самого конца обеда.
А маг и в самом деле пришёл к столу последним. Уж и не знаю, что он там делал один возле дома, что из развалин уверенно превращался снова в надёжное жилище, но только выглядел он очень уставшим – бледный, осунувшийся, а под глазами чернильные тени. Я встала, чтобы налить ему супа, но хозяйка опередила меня, поставив перед мужчиной миску супа и вручив ломоть хлеба.
– Благодарю.
Простой деревенской еде Мэтр обрадовался так, словно это было угощение из самого модного столичного ресторана, ел жадно, с аппетитом, довольно жмурясь и закатывая глаза от удовольствия.
На него приятно было смотреть, правда. И я, надо сказать, кажется, не отводила от мужчины взгляда, пока он не съел всё до последней ложки.
Тура вновь поднялась, чтобы подать Мэтру второе, но тут выяснилось, что подавать уже нечего: и бигус, и мясо обедающие уже уничтожили подчистую. Кто-то из детей даже вытер хлебом стенки огромного чана, в котором тушились овощи.
Тура схватилась за голову.
– Ох ты ж! Как же я так-то?
– В большой семье клювом не щёлкай, – рассмеялся Брэд. – Да вы не переживайте так, я вот хлеба с творогом ещё съем и квасу выпью, уж больно он у вас хорош!
Но хозяйку его слова совершенно не успокоили, да ещё и бабуля подлила масла в огонь.
– Бестолочь. Вожжами бы тебя отходить. Мужика голодным оставила.
Тура даже не скривилась, услышав это замечание.
– Что ж я за хозяйка, что у меня работник голодным остаётся, – несчастным голосом пробормотала она. – Бась, не серчай. Виноватая я.
Бастрел Дил, в домашнем быту Баська, слегка поморщился, когда супруга произнесла вслух его домашнее прозвище, но разгневанным не выглядел.
– Да отчего же голодным, – возразил Брэд. – Суп был очень вкусным и сытным.
– Отэм, – окликнул невестку староста, – принеси Мэтру из кладовой холодного мяса и...
– Отэм, не надо ничего нести! – остановил вскочившую на ноги девушку Брэд. – Не стоит беспокоиться! Я вполне сыт супом и творогом. Позаботьтесь лучше о тех, кто действительно сегодня потрудился на славу, – показал большой палец деревенским мужикам и парням Бруно. – Они молодцы – не я, их кормите. Я только так в сторонке стоял, да пальцами шевелил – ничего сложного.
Здоровяк Джери, сидевший по левую руку от Брэда, поперхнулся тем, что жевал в этот момент, и Мэтр участливо постучал приятеля по спине. А потом вдруг поймал мой взгляд и подмигнул. Я залюбовалась ямочками на его щеках, а он, продолжая меня рассматривать, провёл большим пальцем по верхней губе, стирая невидимый след от берёзового кваса, и моим щекам тут же стало жарко.
Ведь ничего же такого, он просто смотрел и просто улыбался, мой же взгляд намертво прилип к этим губам, а мысли… Мысли были о предстоящих тридцати двух поцелуях. И когда я говорю «поцелуи», то имею в виду вовсе не десерты, к своему стыду.
И Брэд, кажется, знал, о чём я думаю, глядя на него через разделяющий нас стол, уж больно понимающий был у него взгляд. Понимающий и самую чуточку насмешливый.
Именно эта насмешка и помогла мне придумать, как именно я стану расплачиваться со своим покровителем на исходе этого дня. Я ответила на улыбку Брэда и, разорвав контакт наших взглядов, повернулась к Отэм.
– Послушай, а есть у вас холодильный шкаф? – Для моих целей подошёл бы и самый обычный, не магический, времени бы это заняло чуть больше, но, в конечном итоге, до темноты всё бы успело приготовиться.
– О, нет! – покачала головой девушка. – У нас яма. – Махнула рукой в сторону одного из строений. – В ней зимний лёд до осени не тает.
Такие ямы были очень популярны в столице лет сто назад, и под лавкой дедушки Суини тоже была такая, поэтому я обрадовалась. Мой десерт назывался «Молочный поцелуй», но специально ради Брэда и насмешливых искр в его глазах я собиралась переименовать его на сегодняшний вечер, заранее предвкушая выражение его лица.
Для десерта «Молочный поцелуй» нужно куриное мясо. Лучше всего подходит грудка шестимесячного кастрированного петуха, которого кормили одной лишь кукурузой, без каких-либо добавок. И да, я не оговорилась. Мясо – для десерта. Именно так. Его нужно отварить, а затем измельчить в мягкую нежную кашицу, но я предпочитаю длинные тонкие-тонкие ниточки, они пикантнее смотрятся и придают блюду более интересный вкус. Смешать с растворённым в жирном коровьем молоке дроблёным рисом (некоторые оставляют кусочки, а я его в ступке измельчаю так, что он почти превращается в муку) и сахаром, позволить закипеть, разлить по формочкам, и выставить на лёд.
Сахар я всегда использую только коричневый – единственно настоящий, без алхимических добавок и не такой сладкий. И часто смешиваю его с корицей, но в этом блюде корица хорошо смотрится, если белоснежное желе (кое-кто называет его пудингом) посыпать коричневой пудрой сверху.
Шестимесячного кастрированного петуха у меня не было, поэтому я ограничилась обычной куриной грудкой. Не думаю, что самый сильный маг современности так тонко разбирается в этом восточном десерте, что почувствует разницу, да и сахар пришлось взять белый, кусковой, и долго долбить его в мраморной ступке, доводя до нужной консистенции.
От готовки ужина меня избавили. Женщины семейства Дил (бабуля, в основном) заявили, что горячее два раза в день – «зажирно». И вечером работники вполне могут обойтись холодными закусками. В том смысле, что надо же чем-то закусывать домашний самогон (у меня от одного только запаха слёзы горохом потекли).
Так что времени на то, чтобы приготовить свой десерт, у меня было предостаточно. Единственное, чего я боялась, это того, что Брэд будет слишком пьян для того, чтобы по достоинству оценить мой десерт.
Но самогон он не пил.
Эту ночь мне предстояло провести не в повозке, а в доме – пусть и недостроенном пока, но стены у него были, а вместо крыши над нашими головами сиял голубоватый щит – тот самый, который кое-кто, если верить его словам, не умеет создавать. Я дождалась, пока все улягутся. Отэм ещё ворочалась, пытаясь найти удобное положение для своего большого живота, дети перешёптывались и хихикали, Тура уснула в тот момент, когда её голова коснулась подушки или немного раньше, а потом раскатисто и ядрёно захрапела бабуля, и я, подхватив тяжёлый плед из верблюжьей шерсти, побежала к яме со льдом.
За десертом.
За расплатой по счетам.
Брэд не спал. Он всеобщему веселью предпочёл одиночество. Сидел у костра, разложенного между гигантскими оглоблями повозки, на которой мы сюда приехали, и, рассекая воздух прутиком с огоньком на конце, о чём-то думал. А увидев меня, оживился, улыбнулся так ярко, что пламя костра померкло перед этими ямочками.
– Привет, – подвинулся на брёвнышке, освобождая мне самое теплое местечко у костра. – Тоже не спится?
– Я вообще-то по закладной хочу заплатить, – ответила я, протягивая тарелочку с моим корявеньким поцелуем (и нечего кривиться, сами попробуйте из желе вырезать поцелуй, если у вас под рукой нет ни одной подходящей формочки!), и в тот же миг очутилась в темноте, хотя костёр пылал всё так же.
– По закладной?
Он потянулся к тарелочке, но зачем-то обхватил пальцами моё запястье и, дёрнув на себя, пересадил на собственное колено.
– Вот это вот?
– Да.
– И как оно называется? – Взяв из моей руки вилку (десертную ложечку найти – увы! – не удалось), он отщипнул от десерта уголок, отправил его в рот и зажмурился. – М-м-м.
Я дождалась, пока он проглотит, а потом радостно объявила:
– Куриные жопки.
– Жо… жопки? – Брэд округлил глаза и замер со слегка приоткрытым ртом. Уверена, раздумывал, дожёвывать ли следующую ложку моего второго «поцелуя» или сразу выплюнуть в огонь.
– Ага.
Не выплюнул. Дожевал и даже третий кусочек отправил в рот.
– Очень вкусно. – Облизнулся. – Мадди?
– Что?
– А целовать ты меня вообще собираешься?
Сердце моё ухнуло с разгону сразу в пятки и там так отчаянно заколотилось, что я испугалась, как бы не пробило оно подмётки-то, и не выскочило наружу, а Брэд тем временем опустил ладонь мне на затылок и заинтересованно глянул на мой рот.
– Хотя бы раз?
– Мэ-мой поцелуй на твоей тарелке, – напомнила я. – Не понравился?
– Вкусный, – мурлыкнул Брэд и одновременно со своими словами лизнул кожу на моём подбородке. – Очень. Но ты вкуснее. Гораздо, гораздо вкуснее, моя лисичка.
Ох.
– Посмотришь сама или мне проверить?
– Ш-што проверить?
– Приняла ли магия твою плату, конечно.
Зараза.
Не только щёки, но вся я целиком вспыхнула так, словно вскочила прямо в середину весело потрескивающего костра. Вилка звякнула о тарелку с недоеденным десертом, когда Брэд чуть отклонился назад, чтобы поставить её на землю, а я расстегнула пуговку на манжете и отодвинула в сторону рукав.
– Давай вместе посчитаем, – шепнул Брэд и аккуратно, словно не к моей руке прикасался, а к бабочке из кружевного жжёного сахара, такой хрупкой, что она может рассыпаться от одного лишь взгляда, потрогал мою кожу.
– Одна, две, три… – бормотал он, а я сидела на его коленях, не дыша, боясь пошевелиться, млея от этой невинной ласки и завороженно следя за тем, как скользит его большой палец по чёрточкам и линиям магической татуировки. Понимала, что надо это всё прекратить, и вместе с тем сидела неподвижно, чувствуя, как разгоняется по жилам ток крови, как она шумит и отдаётся в ушах ворчливым гулом, заглушающим тихий голос Брэда.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать.
Забылась усталость и тревоги последних недель. Отступили на задний план все «потому что» и «нельзя».
– Девятнадцать, двадцать… – мой голос эхом повторял шёпот Брэда и, смешиваясь с искрами от пламени костра, вместе с дымом улетал в небо.
– Двадцать восемь. Двадцать девять. Тридцать.
С последним словом он склонил голову к моей руке и дотронулся губами до голубоватой жилки на запястье.
Я задержала дыхание.
– Тридцать один, – выдохнул Брэд, и я кожей почувствовала каждый произнесённый звук, а затем несдержанно охнула, когда вслед за дыханием к моей коже прикоснулся язык.
Когда-то Роберт Суини целовал мне руки, стоя передо мной на коленях. Покрывал поцелуями пальцы, тёрся лицом о ладони, а я задыхалась от отвращения и мечтала лишь о том, чтобы вырваться. Это было гадко. Хуже становилось лишь тогда, когда эти влажные, липкие губы прикасались к моей шее или лицу.
