Текст книги "Из глубины прошедших лет (СИ)"
Автор книги: Марина Леманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Штольман вопросительно посмотрел на Ливена.
– Моя Анна ему понравилась? Хотя да, между ними совсем небольшая разница, а она – красивая женщина… Я могу его понять… И тебя тоже…
– Яков, ты вообще о чем думаешь? Бог мой, да ты ее ревнуешь… Ты что ж ее к каждому мужчине ревнуешь?
Яков Платонович промолчал.
– У меня есть дама, Саша тоже женским вниманием не обижен. Я имел в виду то, что нам обоим было бы приятно общаться с ней по-родственному, как и с тобой. Кстати, мне вот интересно, как Саша назвал тебя в письме, кузеном или братом? – Ливен уже почти смеялся.
Штольман понял, что Павел действительно знал Александра очень хорошо.
– Кузеном – что, естественно, немного привело меня в замешательство. Назвать так возможного незаконного родственника, да еще после единственной встречи…
– Когда будешь писать ему ответ, не вздумай назвать его Ваше Сиятельство, а то обидится. Как и я.
Штольман припомнил, что когда он называл Александра при встрече Ваше Сиятельство, тот немного странно на это реагировал, как будто ему было неловко, правда ничего на этот счет не говорил, но пару раз теребил манжету, совсем как он, когда волновался, только не левую, а правую. Теперь Яков Платонович понял, в чем было дело. Александр не хотел быть его Сиятельством для возможного родственника, он надеялся в дальнейшем на более неформальные отношения, о чем и дал ему понять в письме. Но не был уверен, нужны ли такие отношения Штольману.
– Знаешь, быть князем – не всегда преимущество, особенно в личных отношениях. У меня были случаи в жизни, когда с людьми не получалось построить тех отношений, которые бы мне хотелось, именно по той причине, что они воспринимали меня только как князя. Хотя в целом быть князем не так уж плохо, есть свои выгоды, да и женщины ведутся на титул, что и говорить. Ты не представляешь, сколько дам мечтали стать княгиней Ливен, – засмеялся его Сиятельство.
– Ну и почему ты не женился?
– Я что-то не припомню, что князь обязан быть женатым, – усмехнулся Павел. – А если серьезно, я же фактически был женат и овдовел. Я ведь тебе говорил, что считал Лизу своей женой, хоть она и была формально замужем за Дмитрием. После Лизы я уже никого полюбить не смог. А какие браки бывают без любви, я прекрасно знаю. Мне такого не надо. Да и у меня есть Саша, жениться только ради отпрыска мне не нужно. В женщинах у меня недостатка никогда не было. Сейчас моя пассия – вдовствующая графиня, лет на пятнадцать меня моложе, красивая, с золотым характером, обеспеченная, живет одна, оба сына в кадетском корпусе. Что еще нужно для приятных встреч? Думаю познакомить вас, когда будете в следующий раз в Петербурге. А в этот раз вам с Анной нужно обязательно сходить посмотреть жилье. Вот тебе, Яков Дмитриевич, адрес и ключи. Все остальное мы сделаем в другой раз. А насчет квартиры не беспокойся, за ней приглядывают слуги из особняка. Так что вы можете переехать туда прямо сегодня.
– Не стоит, нам завтра уже ехать обратно в Затонск. Но в следующий раз мы, возможно, остановимся там, думаю, это лучше, чем в гостинице. Хотя я и постарался найти приличное место, это не «Европа», но такого я, конечно, позволить себе не могу…
– Когда приедете в Петербург, пошли записку в особняк Евстигнею. Помнишь дворецкого? Я распоряжусь, чтоб он прислал кого-нибудь с кухни готовить для вас. Ну и постирать, убрать там и все остальное…
– Для нас?
– Ну не сама же Анна будет готовить и стирать. Ты в своем уме? На это есть слуги, – впервые Яков увидел перед собой не подполковника Ливена, а князя, который привык совсем к другой жизни, нежели он сам.
– И как ты это представляешь? Со слугами из особняка и всем остальным?
– Яков, ты определенно не понимаешь ситуации. Ты – сын князя, хоть и незаконный. И ты будешь жить так, как положено. Положено иметь слуг, значит, они будут. Поначалу – из особняка. Потом – посмотрим. Саша редко бывает в Петербурге, а эти лодыри там по несколько месяцев ничего не делают, как сыр в масле катаются. Начинают шевелиться, только когда его Сиятельство должен приехать. Так и при Дмитрии было, и сейчас. Ну мне, конечно, прислуживают, когда я остаюсь в особняке. Мне иногда приходится туда заезжать, чтоб они в конец не разленились. Вот думаю, не переехать ли туда насовсем – как Дмитрий уже давно предлагал. Одно останавливает – у меня своя квартира в паре минут от дворца, что очень удобно при моей службе. Мой Демьян там хоть чем-то занят, а эти баклуши бьют. Так что пойдут служить туда и к тому, как я прикажу. И без вопросов – еще не хватало, чтоб прислуга хозяев обсуждала. Вылетят на улицу и их в самое затрапезное место потом не возьмут.
Штольман подумал, кто на самом деле сейчас настоящий хозяин в доме Александра – сам Александр или же Павел? Он больше склонялся к тому, что Павел был серым кардиналом. И не только в доме. А Александр был так, только для ношения титула…
– Прости, а как это будет выглядеть? Я Ливенам никто. А ты собираешься послать к нам слуг из княжеского дома. Ведь связь между нами будет очевидной… Ты ведь и сам знаешь, как быстро распространяются сплетни среди прислуги. Этого никак не пресечь… Через неделю весь Петербург будет знать обо мне… Я не о прислуге, естественно, а о, скажем так, свете.
– И что тебя смущает?
– Ну как же? Незаконный родственник… К чему такие проблемы? – Штольман был совершенно сбит с толка.
– Вот уж нашел проблему – бастард его Сиятельства. Ладно бы был побочным сыном Императора, ну или хотя бы одного из Великих Князей, а то остзейского князя, которого в Петербурге еле кто знал. Кому это интересно?
Ты что же действительно не знаешь, что творится в высшем свете? Ладно, не будем трогать монаршее семейство, это, как говорится, святое. Да ты пройди по дворцу, и у половины там фамилии и титулы, которые они носят незаконно. У тебя хоть отец точно известен. А для многих и это загадка, так как несколько претендентов на отцовство… Так что когда все откроется, а это все равно случится рано или поздно, извини, ты не будешь притчей во языцех. Кроме тебя есть особы, о которых будут сплетничать гораздо больше, чем о тебе… Так что, ты – родственник князя Ливена, и этого хватит для слухов, а кто уж что подумает – это их дело. И если уж это так тебя беспокоит, мы еще и родственники по материнской линии, через Ридигеров.
Сосредоточив внимание на возможном родстве с Ливенами, Штольман почему-то совершенно выпустил из виду свое родство с Ридигерами, которое и доказывать было не нужно.
– И в каком родстве мы состоим? – поинтересовался он.
– Надо посчитать… Так, Катя была дочерью Вольдемара, кузена Теодора… Подожди, так ведь Теодор – брат нашей матери, почему у меня это вчера из головы вылетело? Хотя неудивительно, у нас же с ним вообще никаких отношений нет. Значит, Вольдемар – двоюродный брат и нашей матери. А Катя Дмитрию – троюродная сестра. Значит, ты мне – троюродный племянник.
– Троюродная сестра? О Боже, только не это! – простонал Штольман. – Так, может, Ваш отец из-за этого и был против брака Дмитрия Александровича с Катей? Из-за такого близкого родства? На такой же брак вроде бы благословение епархиального архиерея требовалось.
– Близкое родство? – хихикнул Павел. – Да Ливены часто на родственницах и женились, чтоб деньги из семьи не уходили. Нет, тут дело не в родстве, а именно в деньгах. Отец же жадный был кроме всего прочего. Катя ведь была почти бесприданницей, ну небольшое приданое у нее было, но явно не такое, на которое рассчитывал отец. Хотя Дмитрий мог жениться и на барышне вообще без приданого, ему столько досталось, что на десять жизней хватило бы… Да, а наш общий предок – Якоб Вильгельм, граф Ридигер, он мне приходится прадедом, а тебе – прапрадедом.
Ливен вынул карманные часы:
– Извини, мне уже нужно спешить. Если хочешь, я тебе как-нибудь потом об этом расскажу. Мне сегодня еще нужно вернуться в Павловск.
– Павел в Павловск? – улыбнулся Штольман.
– Да, вот так, Павел в Павловск. Мне часто приходится ездить по службе по дворцам и даже, бывает, по Империи. Или ты думал, что заместитель полковника Варфоломеева прохлаждается в Петербурге?
– Вот, все хотел тебя спросить, – вспомнил Штольман.– А Варфоломеев – он что же никогда не замечал сходства между нами? Это же трудно не заметить.
– Это ты уж сам у него спроси. Если он, конечно, скажет. Ты же знаешь, он лис еще тот.
Вместо Павловска Павлу хотелось поехать именно к Варфоломееву, взять его за грудки, потрясти хорошенько… И спросить: «Когда ты, старый прохвост, догадался о том, что в Штольмане течет кровь Ливенов? Сколько лет назад? Или ты знал об этом? А узнал, когда познакомился со Штольманом? Или, может, еще и до этого? И почему не сказал мне? Хотел владеть сведениями, которые могли нас компрометировать? Зачем? Чтоб при случае использовать? Против кого? Против Штольмана или против меня? Или нас обоих? Или на это есть какая-то другая причина?»
Желание вытрясти признание из Варфоломеева было у него с того самого момента, когда он увидел, как в ресторан входит помолодевший десятка на три лет его Сиятельство князь Дмитрий Александрович Ливен. Тогда у него куда-то провалилось сердце, и он прошептал: «Димий, мой Димий… живой…» Когда Дмитрий сказал ему, что его сын от Кати очень похож на него, Павел подумал, что брат мог преувеличивать, что ему просто хотелось, чтоб так было. Но это было действительно так, Яков был копией Дмитрия. От неожиданности он даже повел себя непозволительно фамильярно с человеком, которого видел впервые в жизни, пусть он даже и был его родным племянником. Теперь в его жизни появился сын Дмитрия, и он сделает все от него зависящее, чтоб его не потерять. Впервые за месяцы после утраты любимого брата у его стало спокойно на душе.
В близком родстве его самого и Штольмана не могло быть сомнений. Яков спросил, неужели Варфоломеев не видел его сходства с Ливеном. Это был правильный вопрос. Павел никогда бы не поверил, что Варфоломеев был слеп. Только не он. Он видел все и вся. Иначе бы он не стал начальником охраны Императора. Но вот зачем он скрывал от него то, о чем догадывался или, возможно, даже знал довольно давно – было непонятно. И как получилось так, что по крайней мере за пару лет они со Штольманом ни разу не встретились, даже случайно? Он очень хотел это выяснить.
– Ты мне пиши, пожалуйста. Я там свой адрес тоже написал. Да, чуть не забыл. Это карточка Дмитрия, не знаю, захочешь ли ты иметь ее. Это один из последних снимков, когда он еще был более или менее здоров. Раз уж у тебя теперь есть портрет Катеньки, пусть будет и снимок Дмитрия.
– Спасибо, я возьму.
– Сообщи, когда ты будешь в следующий раз в Петербурге, я постараюсь быть в городе, если позволит служба. Ты же знаешь, мы – люди подневольные. И обязательно дай знать Саше. Он, конечно, нечасто будет жить в Петербурге, но если будет здесь, непременно захочет с тобой встретиться.
– Я не думаю, что смогу снова скоро приехать в Петербург, сам говоришь – служба, но я обязательно напишу и тебе, и ему.
– Димий, ты, пожалуйста, не пропадай, – попросил Ливен.
– Не пропаду, – заверил его Штольман.
========== Часть 15 ==========
По оговорке Павла Штольман понял все. Все, о чем он уже начал догадываться ранее в ходе разговора. Павел надеялся, что он в какой-то мере заменит ему ушедшего из жизни любимого брата. Он принял незаконного сына своего Димия безоговорочно и теперь уже никуда не отпустит… Если, конечно, он сам ему позволит это… Позволит ли? Нужно ли это ему самому? Нужны ли ему родственники вообще, даже если по отношению к нему они так благодушно настроены?
Всю свою сознательную жизнь до Анны он жил один, без семьи, без родственников. Жил, как того хотел. Никто ему не указывал, как жить, не пытался навязывать ему свое мнение, рассчитывая, что он, если и не последует ему, то хотя бы примет во внимание. Он был сам себе хозяин и ни от кого не зависел.
Он понимал, как может измениться его жизнь, если сейчас он позволит Ливенам войти в нее. Его жизнь не будет прежней. Она будет иной. Он больше не будет только Штольманом, он будет еще и побочным сыном князя Ливена. И рано или поздно об этом узнают в свете, даже если они и попытаются выдать его за родственника со стороны Ридигеров. Какой уж там Ридигер, если на лице написано, что Ливен. Хоть Павел и сказал, что это не произведет сенсации, он знал, что это не пройдет незамеченным. Некоторые знакомые отвернулся от него. Другие скажут: «И что такого? Внебрачный сын остзейского князя? Подумаешь… Не князь ведь, который оказался прижитым от лакея или конюха… Вот это позор…» Еще ему было не по себе от того, что некоторые могут подумать, что его дядя – помощник Варфоломеева как-то способствовал его продвижению по службе… А ведь он достиг всего сам, ну или, по крайней мере, ему хотелось так думать… Нужно ли ему так менять свою жизнь?
Или же отказаться от всего, от квартиры в Петербурге, которую он хотел для Анны, от возможного возвращения в Петербург вообще…? Подать прошение, чтоб из Затонска его перевели в Москву или еще куда-нибудь, чтоб быть подальше от Ливенов… Подальше от Ливенов?? Штольман посмеялся над самим собой. Судя по тому, как Павел вознамерился изменить жизнь новообретенного племянника, он бы не удивился, если бы через какое-то время увидел его в Затонске… Ну может же заместитель начальника охраны Его Величества приехать в Затонск по служебной надобности. К примеру, проверить возможный маршрут поездки Императора или кого-то из монаршей семьи. Штольман совершенно не хотел, чтоб его Сиятельство князь Ливен появился в Затонске, да еще, как бы случайно оговорившись, назвал его Яковом Дмитриевичем, например, перед Трегубовым… Вот уж когда и где он был бы в центре сплетен, да и не он один, а с Анной… Нет, такого он не должен допустить… Может, тогда лучше Петербург? Где через какое-то время скандальная новость перестанет быть занимательной, и большинство о ней просто забудут или потеряют к ней интерес.
Что лучше, сдаться подполковнику Ливену без боя сейчас? Или проиграть битву потом? Может быть, иметь родственников – это не так уж и плохо? По крайней мере, у них с Анной будут какие-то близкие люди. Пусть и при очень неоднозначных обстоятельствах. Он чувствовал, что был расположен к Павлу – чего он никогда раньше не испытывал по отношению к людям после пары дней знакомства, что у них было что-то общее, и что тот был ему симпатичен несмотря на то, что был несколько напористым и не особо считался с чужим мнением. И что со временем он мог стать ему не только родственником, но и, возможно, другом. По отношению к Анне Павел был тоже настроен доброжелательно. Что ж, у Анны мог появиться еще один дядюшка. Он предполагал, что Павел, будучи человеком широких взглядов, не воспримет новую родственницу как безумную или проклятую, если к Анне вернется дар, да и не позволит другим злословить о ней. А это для него очень много значило. Что касается Александра, он слишком мало говорил с ним и мог составить о нем только поверхностное мнение. Но было ясно, что он – человек добродушный, незаносчивый и также не отягощенный условностями света, иначе бы он никогда не сказал Штольману о его возможном родстве и тем более не назвал его кузеном. Конечно, Александр будет в Петербурге только наездами, но, возможно, и у Анны наконец появится приятель… Пока он не будет пугать Анну предстоящими переменами в их жизни, ее нужно будет постепенно подводить к этой мысли. А для него самого новая жизнь уже началась.
Да, а где же Анна? Хотя они с ней не договаривались, как долго она собиралась гулять, он уже начинал беспокоиться, как бы с ней чего не случилось. Так и есть. Анна пришла в слезах. Вот идиот, зачем отпустил ее одну??
– Аннушка, что случилось? Тебя обидели? – Яков Платонович вытер слезы с ее лица.
– Нет, – покачала она головой. – Я ридикюль или потеряла, или у меня его украли. Села на скамейку в Летнем саду, потом пошла дальше, а ридикюля уже не было, или забыла, а его кто-то подобрал, или украли…
– И чего ты так расстроилась? Денег ведь там немного было.
– Не из-за денег. Мне ридикюль дядя на именины подарил. Жалко.
– Ну если на именины, тогда, конечно, жалко.
– Да еще я себя такой дурочкой чувствую… У меня муж – начальник сыскного отделения, а я – такая разиня…
Штольман засмеялся.
– Яков, отчего тебе смешно?
– Аня, это Петербург. Здесь воруют у всех. Думаешь, меня не обворовывали?
– Тебя? Полицейского? Не может быть, – не поверила Анна.
– Да, было такое. На мне же не написано, что я – полицейский. Однажды бумажник вытащили, когда я пьяный был, – признался Штольман, – не почувствовал даже. Я тогда в трактире засиделся, а утром, когда на службу собирался, обнаружил, что бумажника нет. В трактире я, естественно, расплатился, значит, его вытащили по дороге домой. А там идти минут пять.
– И, конечно, не нашли…
– Сам нашел. Там не только меня одного обчистили. Просто за пьяными шли следом, и, если они были в приличном градусе, крали у них бумажники и не только. Бумажник я себе вернул, без денег, конечно. Но хоть вора на каторгу отправили. Хочешь, потом пойдем поищем твой ридикюль? Я найти его не обещаю, но попробовать можно, – он знал пару мест в Летнем саду, где ворье скидывало кошельки, вытащив из них деньги.
– Да, давай попробуем. Ты извини меня, что я тебе опять проблемы приношу…
– Аня, какие это проблемы? Это – мелочи жизни. На тебя никто не напал, не обидел – это главное. А если ридикюль не найдем, купим тебе новый.
– Я тебя расстроила своей глупостью?
– Аннушка, я просто думал, что случилось что-то серьезное. Слава Богу, ничего.
– Я со своей потерей совсем забыла тебя спросить, как у тебя прошла встреча с Павлом.
– Все хорошо, вот оставил мне снимок князя…
– Как же ты все-таки похож на него! – посмотрела Анна на карточку. – Вот таким ты и будешь через много лет…
– А это его письмо, почитай…
Письмо читать Анна не хотела, ведь это было личное послание Якову, но он настоял.
– Что ты обо всем этом думаешь?
Анна пробежала глазами по листу и прикрыла рот рукой:
– О Господи! У них действительно была всего одна ночь, как и сказал Дмитрий в моем сне… Не было никакой длительной связи, тайных свиданий и двойной жизни. Только одна ночь. Должно быть, они и правда очень любили друг друга, если после этого появился ты. У твоей матушки только и была отрада, что ты, раз она не могла быть со своим Дмитрием.
– Аня, я знаешь, что подумал? Она умерла от тоски… В букальном смысле этого слова… С любимым у нее быть не получилось. А с нелюбимым жить было в тягость, а после моего рождения при его отношении к ней и ко мне и вовсе как в кошмаре. Наверное, она постоянно думала о Дмитрии, да еще я, похожий на него как две капли воды, был постоянным напоминанием о ее несчастной любви… Как говорят, умерла от разбитого сердца…
– Если это так, то это очень трагично. Вообще вся ситуация трагичная. Если бы отец разрешил Дмитрию тогда жениться, ничего подобного бы не случилось…
– Нет, Аня, не совсем так. Если бы Дмитрий поступил так, как следовало бы, ничего бы не случилось. Да, отец был против его женитьбы. Но он мог жениться тайным браком и все же быть со своей любимой женщиной. Ну узнал бы отец об этом потом и что бы он сделал? Действительно лишил Дмитрия всего? Так если судить по тому, какая он был мразь – Анна, извини, но другого слова у меня для этого недочеловека нет – то он мог сделать это по любой причине, точнее всю жизнь его этим шантажировать. А ведь это в принципе так и было. Дмитрий до пятидесяти лет должил и все на отца оглядывался, плясал под его дудку. Разве это жизнь? А если здраво рассуждать, то как он вообще мог это сделать? Что Дмитрий был слабоумный или сумасшедший? Или отец собирался объявить его незаконнорожденным? Мол, нагулянный сын не может ничего наследовать? Не думаю, чтоб старик пошел на скандал. Лишить князя наследства – это был бы не меньший скандал, чем если бы Дмитрий попытался признать меня. Я более чем уверен, что это был просто шантаж. Просто отцу нравилось им манипулировать, чувствовать свою власть над ним, смотреть, как тот мучается, как, впрочем, и другие… Ведь он по сути ни одного из своих сыновей не любил, ни одного из пяти. Я тебе потом как-нибудь расскажу. И никаких угрызений совести по этому поводу.
У Дмитрия хоть перед смертью хватило смелости признаться, что он – мой отец. Написал мне письмо да еще мне вон какой подарок оставил… Теперь у нас с тобой будет своя квартира в Петербурге.
– Яков, ты же бы ее не принял, если бы был один? Это из-за меня? – поняла Анна.
– Скорее всего, не принял бы. Да, ты права – из-за тебя. Точнее, для тебя. Аня, я хочу для тебя лучшего, что возможно. У меня никогда бы не было возможности иметь собственную квартиру в Петербурге, я не миллионер, не промышленник, я обычный полицейский, хоть и довольно высокого чина. Почему я должен лишать тебя того, что я могу тебе дать? Это было бы неправильно. И не отговаривай меня. Я так решил.
Думаю, ты понимаешь, что теперь мне нужно будет подавать прошение о переводе на новое месте службы в Петербург. Только когда его удовлетворят, я сказать не могу. Возможно, придется ждать несколько месяцев, пока не появится какая-нибудь должность для меня. А сейчас давай сначала пойдем в Летний сад поищем твою потерю, а потом посмотрим квартиру.
В саду Анна показала Штольману скамейку, где сидела. Через пару минут он принес ее пропажу.
Анна повеселела:
– Яков, ты у меня такой участливый муж, ну и, конечно, прекрасный сыщик.
– Аня, я просто знал, где искать, – честно сказал Яков Платонович. – Это места известные. Раз ты успокоилась, давай двинемся смотреть квартиру, которую мне оставил его Сиятельство.
========== Часть 16 ==========
Когда Штольман с Анной пришли по адресу, его охватил нервный смех. Дмитрий Ливен, похоже, тоже был интриган и кукловод – сын своего отца, устраивавшего свои собственные спектакли, где актерами были его близкие. Это был тот самый дом, куда Яков приходил встречаться с Лизой. Он был в нем только в гостиной и в спальне в мансарде. Конечно, сейчас все выглядело по-другому – мебель, ковры, шторы… По молодости он не задавался вопросом, почему он так никогда и не встретил родственника, у которого жила Лиза, даже случайно, почему им всегда удавалось оставаться наедине. Сейчас это было понятно. Никакого родственника там не было, за исключением, возможно, самого Дмитрия Александровича. И то, каким бы извращенным не был ум Дмитрия, Штольман не верил, чтоб во время его посещений Лизы он мог бы быть дома.
Квартира, как предположил Яков Платонович, была застроенным пространством между двумя уже стоявшими домами, она была узкой и выходила на две стороны. В полуподвальном помещении были кухня, комната для прислуги и кладовая, на первом – гостиная и столовая, на втором – хозяйская спальня и кабинет, и еще две спальни в мансарде. Кроме того в квартире было две ванных комнаты для семьи, что было очень удобно. Одна из спален в мансарде была той, где он бывал с Лизой. Он никогда не скажет об этом Анне. Закроет эту комнату в мансарде на ключ и уберет его подальше…
И тут Штольман улыбнулся от мысли, которая пришла ему в голову. Его Сиятельство хотел, чтоб в этом доме его незаконный, но родной сын зачал его внука… Что ж, этого не произошло двадцать лет назад, но может произойти теперь. Но на этот раз со своей собственной женой. И в княжеский спальне. Так что по переезду в Петербург им с Анной будет чем заняться.
Когда они спускались вниз, Анне стало не по себе, и она остановила мужа.
– Яков, там кто-то есть!
– Где?
– В гостиной.
– Этого не может быть. Когда мы пришли, в доме никого не было, и мы заперли за собой дверь.
– А я говорю, что есть. Давай посмотрим. Вон он, сидит в кресле.
– Кто? Я никого не вижу.
– Князь.
– Князь? Какой?
– Ну батюшка твой Дмитрий Александрович, это точно он.
– И что он делает?
– Просто сидит, смотрит на нас и улыбается… Подожди, он говорит что-то… Говорит, что рад тебя наконец увидеть. И не одного. И просит простить его за все.
– И что мне делать?
– Скажи, что прощаешь, если сам так чувствуешь.
На секунду Якову привиделось, что в кресле сидел старик, похожий на него.
– Я прощаю Вас, отец, покойтесь с миром.
– Яша, он показал на кресло и… исчез.
Они подошли к креслу и увидели конверт, застрявший между спинкой и сидением. В конверте что-то было. Штольман разорвал его, и на его ладонь выпало кольцо. Кольцо было тонкой работы и поразительной красоты. В центре – монограмма с латинской L, выложенная бриллиантами, а вокруг как обрамление – более крупные бриллианты. К кольцу прилагалась записка.
«Дорогой мой сын Яков!
Раз ты нашел это письмо, значит, все же думаешь над тем, чтоб принять мой подарок. Я хочу оставить тебе еще кое-что.
Это фамильное кольцо Ливенов, его дарят жене. Я подарил его Катеньке, своей единственной любви, в ту ночь, после которой родился ты. Штольман вернул его после ее смерти. Потом, когда я вступил в вынужденный брак, я оставил его у себя. Я сберег его для тебя с надеждой, что хотя бы ты женишься по любви и будешь счастлив. Пусть твоя Анна носит это кольцо как жена Ливена, моего единственного родного сына, хоть и с другой фамилией. Для меня ты всегда был Ливен.
Если люди будут интересоваться кольцом, для непосвященных можно сказать, что монограмма с L – это первая буква от Liebe, то есть любовь.
Я всегда любил тебя, прости, что никогда не сказал тебе об этом сам.
Храни тебя Господь.
Твой отец князь Дмитрий Александрович Ливен”
Штольман повертел кольцо в руке и стал ощупывать его кончиками пальцев. Это были не сильные пальцы взрослого мужчины, а маленькие детские пальчики. Он услышал голос матушки: «Яша, mein Prinzchen, осторожней, это кольцо твоего папеньки». Он вспомнил, как матушка давала ему играть с этим кольцом.
Яков взял руку Анны и надел ей кольцо Ливенов перед обручальным, затем поцеловал ее пальцы и нежно поцеловал в губы:
– Аннушка, я люблю тебя и всегда буду любить. Я безмерно счастлив, что ты – моя жена.
– Яша, я тоже тебя люблю и я счастлива быть твоей женой. Но я не могу носить это кольцо, – покачала головой Анна. – Оно слишком дорогое и приметное для обычной женщины. Что подумают люди?
– Анна, ты будешь носить это кольцо. Когда мы переедем в Петербург. И мне все равно, что об этом подумают другие, – твердо сказал несостоявшийся князь Яков Дмитриевич Ливен.
