Текст книги "Охонский батюшка"

Автор книги: Марина Клецко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Охонский батюшка

Протоиерей Василий Евлампиевич Денисенко

Марина Клецко

Охонский батюшка

Протоиерей Василий Евлампиевич Денисенко

Предисловие

Рядом с нами долгое время жил удивительный батюшка. Мудрый, кроткий, бесконечно добрый и милосердный. Отец Василий Денисенко служил в Свято-Троицком храме древнего новгородского села Охона около сорока лет. И за это время благодаря ему многие и многие нашли свой путь к Богу. Краткие слова и простые наставления батюшки Василия о том, что нужно трудиться, опасаться праздности, любить ближних и, по заповеди, быть всем как слуга, одинаково трогали сердца и «мудрецов», и «простецов», и глубоко верующих людей, и сомневающихся скептиков.

Казалось, что смерть над ним не властна, что и нас, и наших детей, и внуков наших он будет благословлять на добрые дела вечно. Как и мы, они будут ездить к охонскому старцу, слушать его рассказы о войне, о силе человеческого духа, о бесстрашии перед лицом смерти. И так же, как и мы, они будут защищены силой его молитвы.

Но вот батюшки не стало, и в наших сердцах образовалась ничем не заполняемая пустота. Сотни людей почувствовали не просто утрату близкого человека. Из жизни ушел великий подвижник; тот, чья вера могла творить чудеса.

Книга эта – не что иное, как попытка еще раз прикоснуться к личности дорогого всем нам человека, батюшки Василия Денисенко. В ней описываются случаи его благодатной молитвенной помощи и многочисленные свидетельства его прозорливости. Возможно, многие, искренне ищущие спасения, почерпнут здесь нечто полезное для своей души.

Детство

Будущий охонский батюшка, отец Василий Евлампиевич Денисенко, родился на Черниговщине, в селе Орловка 4 октября 1925 года. В своих воспоминаниях он редко и неохотно говорил о детстве. И это не удивительно. Только-только отгремели раскаты гражданской войны, вновь заколосилась пшеница на когда-то пустующих и незасеянных пашнях, взошла трава на некошеных лугах, а о мирной да сытой жизни можно было лишь мечтать. На крестьян, измотанных бесконечной братоубийственной войной, свалилось бремя непосильных налогов. Отобрали Советы у людей последний хлеб, со двора увели скотину и повелели трудиться на благо великой страны не щадя живота своего.

Хоть русский мужик умен да хват, но с этой напастью не справился. Обнищали когда-то хлебосольные южнорусские земли, белоснежные глинобитные хаты под соломенными крышами почернели, покосились плетни, опустели хлебные амбары. Семимильными шагами по России шел голодомор. На родине отца Василия, в селе Орловка, вымирать начали целыми семьями, и хоронили умерших в общем рву, недалеко от когда-то величественной, а ныне разрушенной сельской церкви во имя архистратига Михаила.

«Родился я в семье крестьянина-бедняка», – лаконично напишет в автобиографии охонский батюшка. За этими словами скрывается многое. И постоянно преследующий голод, и ощущение беспросветности и бесконечности рабского труда на общее колхозное благо. Родителям, несмотря на постоянную, изматывающую работу – чуть свет они вставали, до заката трудились на колхозных полях, а по ночам, уже дома, ткали бесчисленные половички и дорожки – никак не удавалось справиться с нуждой. Работали все: и стар и млад. По ночам в их хате горел свет, из приоткрытых окон доносился монотонный шум ткацкого станка.

«Помню, – рассказывал батюшка, – сосед наш в родном селе Орловка как-то усадил моего отца, уже совсем старенького, на стул, собрал народ и говорит, уважительно так:

– Смотрите, этот человек – великий труженик, по ночам он не давал мне спать!

Мой отец действительно спал очень мало. Днем работал на колхозном поле, а ночью дома на большом ткацком станке».

Не покладая рук трудился и школьник Василий. Этому его научили родители. «Мой отец много работал физически, – вспоминает сын охонского батюшки митрофорный протоиерей Николай Денисенко, благочинный Лужского округа, почетный гражданин города Луги. – И дедушка Евлампий, и прадедушка Петр всю жизнь трудились до изнеможения. Прадедушка Петр умер от голода в тридцатые годы на Украине. Умирая, он говорил: «Хлебушка бы». Всю жизнь он работал от зари до зари, но, так и не наевшись досыта, умер голодным. Страшное было время.

Папа отца Василия, мой дедушка Евлампий, прошел две войны, был Георгиевским кавалером, получил ранение под Старой Руссой и умер почти в столетнем возрасте. Лицо у него было очень молодое, и часто, когда он ехал в общественном транспорте, его просили: «Молодой человек, уступите место». А в это время ему было за девяносто лет».

Во время каникул школьник Василий Денисенко пас лошадей. Их на его попечении было аж семьдесят голов. Вставал юный пастух на заре, когда солнце лишь начинало золотить серые стога сена да верхушки хлебных снопов, и стремглав мчался на поле. Больше всего на свете он любил объезжать и укрощать ретивых коней. Через много лет охонский батюшка нет-нет да и вспомнит свежесть утренней зорьки, бескрайность малоросской степи да ржание коней. Это одно из немногих отрадных воспоминаний юности, прошедшей в те тяжелые, голодные времена.

На фоне безысходности советской действительности, бессмысленной и беспросветной работы в только что организованных колхозах единственной отдушиной, местом, где исстрадавшаяся душа могла прийти в себя, успокоиться, прикоснуться к многовековой духовной традиции, была церковь.

С храмом связаны самые светлые воспоминания детства. Батюшка рассказывал, как со своей матерью ездил в паломничества по монастырям да церквям Черниговским. Особенно сильное впечатление на него произвела древняя, основанная еще в ХІ веке Антонием Печерским Троицко-Ильинская обитель города Чернигова. Среди всеобщего запустения, среди хаоса и беспредела советской действительности монастырская жизнь казалась оазисом покоя и гармонии: подземные пещерные храмы, мерцание лампадок, неспешная, полная благодати монашеская жизнь. В те безбожные времена в немногих оставшихся монастырях подвизались великие старцы, духовники и подвижники. Встреча с ними во многом определила дальнейший духовный путь отрока Василия.

С раннего детства будущий охонский батюшка воспитывался в рамках той высокой православной культуры, что складывается из опыта предыдущих поколений. «По материнской линии, – рассказывал отец Василий, – все были певчими. Грудным ребенком я чаще на клиросе, чем в колыбели, лежал. Деда своего тоже часто вспоминаю, мне о нем и односельчане не дадут забыть – милосердный был человек, долгую и светлую память о себе оставил. Будучи старостой в церкви, он от архиерея серебряный пояс заслужил».

Неприкрытая религиозная позиция родителей отца Василия в те времена, когда на любого верующего человека обрушивалась вся мощь атеистического государства и вновь, как и в древние века, полилась кровь христианских мучеников, вызывает не просто уважение. Это подвиг веры. Перед нами люди, которые в тяжелейших испытаниях сохранили доверии к спасительному Промыслу Божию, распростертому над каждым верующим человеком.

По Своей милости Господь оберегал боголюбивое семейство. Хотя местная партийная ячейка и склоняла здешний люд пополнить ряды коммунистов – новой советской религии требовались свои адепты и свои сторонники – семью Денисенко не трогали. Ни пионером, ни комсомольцем школьник Василий так и не стал. Никому даже в голову не пришло позвать этого красивого рослого юношу в ряды юных коммунистов. Прикровенно Господь уже тогда указывал ему верный путь, оберегая от искушений безверия и атеизма.

«Никогда не думал, что придется зарывать собственную могилу!»

Перечеркнула эту жизнь война. В 1941 году Украину оккупировали немецко-фашистские войска: железнодорожную станцию Дроздовка, расположенную в 17 километрах от села, начали бомбить в первые дни войны, а чуть позже по пыльным сельским дорогам уже неслись немецкие танки.

Рослого, коротко остриженного юношу немцы заприметили сразу. Уж больно вид его не соответствовал возрасту. С трудом матери удалось убедить немецких солдат, что ее пятнадцатилетний сын не красноармеец, не партизан и в боевых действиях не участвовал. Расстрела избежать удалось, но вскоре его, как и других подростков, угоняют на работу в Германию. Несколько последующих лет превратятся в кромешный ад, воспоминания о котором будет преследовать охонского батюшку до конца жизни.

Сначала город Бремен, где он работал в «Геманшафто-лагере» слесарем на фирме «Форман». Вспоминать об этих годах батюшка не любил. Мы можем лишь догадываться о характере этой работы. Известно одно – через некоторое время его, обессиленного и уже не годного ни для какого труда, отправляют в концентрационный лагерь. Здесь, отрезанный от всего мира забором и колючей проволокой, в деревянном бараке с мокрым земляным полом и нарами, расположенными в несколько ярусов, Василий Денисенко ощущает зримое присутствие Господа, отводящего смерть и дающего надежду на спасение.

«В первый раз со смертью я столкнулся в 42-ом году, – вспоминает батюшка. – В лагере был особо ненавидящий меня фельдфебель. Измывался, как мог. Однажды выгнал меня из барака, сунул в руки лопату и погнал в лес. Там приказал рыть себе могилу.

– Длинный, тебе хватит! – в какой-то момент крикнул немец. – Вылезай, коленки подберешь.

Лагерный надзиратель достал из кобуры пистолет и направил его в сторону подростка. Каким чудом рядом с ними появился еще один охранник, Василий так и не смог понять. Немцы начали горячо спорить, жестикулировать.

– Ладно, закапывай, – с досадой махнул рукой охранник».

«Уж я с таким удовольствием закапывал эту яму, – улыбаясь, вспоминал батюшка. – Никогда не думал, что с такой радостью буду зарывать собственную могилу!»

«Господи, укрой! Господи помоги!»

«Мы судим о войне, о концлагерях по фильмам, – часто повторял отец Василий, – но это выдуманные и приукрашенные картинки. Пленные, перетаскивающие гигантские валуны и огромные бревна… На самом деле концлагерь – это, прежде всего, место тотального уничтожения людей. В центре стояли газовые камеры и крематорий. И огромная очередь истощенных людей перед входом в них. И даже не людей, а теней, еле-еле поддерживающих плечами друг друга. Какая-то чуть живая человеческая масса».

Несколько раз водили пленного Денисенко в газовую камеру. Несколько раз он стоял в очереди обессиленных, утративших надежду людей. Несколько раз молил Господа отвести беду. И чудесным образом вновь и вновь избегал смерти.

Пунктуальность была присуща немцам всегда. Четкий распорядок дня в концлагере соблюдали неукоснительно. В пять вечера рабочий день заканчивался, за полчаса до этого подготовленных к уничтожению людей распускали по баракам. И каждый раз очередь до пленного подростка не доходила. Вечером, стоя у своих нар, он потихоньку молился Господу, благодаря за избавление от неминуемой гибели.

Вспоминает охонский батюшка и то, как в апреле 45-го бежал из плена. Десять дней скрывался в лесах. Спасаясь от ночного холода, зарывался в стога сена. «Господи, укрой! Господи помоги!» – шептал он, слыша, как лагерные охранники с собаками прочесывают территорию. В это же время на родине Василия, в далекой Украине, его мать молилась о спасении сына. Три года назад его угнали в германское рабство, три бесконечных года она просила Всевышнего сохранить жизнь своему первенцу. «Жив твой сын. Он нигде, он и в поле, и в лесу», – отвечал ей преподобный Лаврентий. Великий молитвенник, имевший от Господа дар прозорливости, служил в то время в Троицком Черниговском монастыре. Именно к нему за молитвенной помощью обращалась несчастная женщина. «Ничто не может быть сильнее материнской молитвы, – много лет спустя скажет охонский батюшка. – Молитва матери творит чудеса». А преподобного Лаврентия Черниговского отец Василий почитал особо. Как своего молитвенного заступника и покровителя.

Видел батюшка смерть и когда союзнические самолеты начали бомбить немецкие города. Как стена, строем летели английские бомбардировщики и в шахматном порядке сбрасывали на землю бомбы. В Бремене тогда находилась одна из главных баз немецкого флота, и этот город почти сравняли с землей. Вывороченные булыжники мостовой, по которым течет кровь, как вода после дождя, горящие здания, обугленные деревья.

Не менее страшной, по словам отца Василия, была бомбежка крохотного немецкого городка Ахмер. Тогда, следуя непонятному зову, он побежал не в бомбоубежище, а в противоположенную сторону. Вместе с ним в огромной свекольной яме спряталась немка-графиня и поляк. Несколько часов они провели в кромешном аду «Молись, Василь, молись своему русскому Богу, а мы тебе хлеба дадим», – просили немка и поляк, прижимаясь к худенькому украинскому пареньку. А когда выбрались наружу, увидели, что все вокруг превратилось в горелую кашу, в месиво из человеческих тел, обломков зданий, спаленных деревьев. От бомбоубежища не осталось и следа. Опять смерть прошла мимо. Господь вновь смилостивился над Василием Денисенко, отведя от него неминуемую погибель.

Много лет спустя охонский батюшка рассказывал об этих событиях с удивительным для слушателей отстранением. Словно не он, а кто-то другой стоял в очереди в газовую камеру среди истощенных, ждущих своего смертного часа людей. Словно кто-то другой, сталкиваясь со смертью, снова и снова ее избегал. Возможно, ожидание конца стало для него уже привычным. То, с чем сталкиваешься ежедневно, ежечасно, перестает пугать.

А возможно и другое. Тогда, в далеком 43-ем году, восемнадцатилетний Василий Денисенко понял нечто очень важное. Столкновение со смертью может уничтожить, подавить человеческую волю, обнажить самые темные, звериные уголки твоей души. А может и преобразить. Все мелкое, суетное становится несущественным. В центре остается лишь самое главное – вера в Божий Промысел, в то, что твоя жизнь в руках Господа. Остается лишь полное доверие Ему, потому что больше довериться некому. Ведь кроме Него, тебе уже не поможет никто.

Годы мытарств

После возвращения домой в 1945 году домой бывший немецкий узник был арестован органами МГБ Украинской ССР. Ему предъявили обвинение как «изменнику Родины». Согласно приказу наркома обороны СССР от 16 августа 1941 г. всех, кто попал в плен, без разговора считали «изменниками Родины». И опять начались мытарства. Теперь уже в советских лагерях. В городе Березняки Пермской области Василий Денисенко провел еще три бесконечных года.

Казалось, злоключениям не будет конца, но именно здесь, на Урале, он встретил свою будущую жену. Худенькую девушку заприметил сразу. В тоненьких резиновых сапожках, в прохудившемся пальтишке, среди горя и отчаяния, она не утратила свой веселый, жизнерадостный нрав. Обрадовал и крестик на шее. Матушка Антонина станет верной спутницей отца Василия. Вместе они проживут долгую жизнь, разделят пополам и горести, и радости, воспитают детей.

Возвратившись в Чернигов, Василий Денисенко окончательно укрепляется в желании посвятить себя служению Богу. Днем он работает механиком на ремонтной базе, чуть позже – в цехе по пошиву шерстяных изделий, а вечерами штудирует курс по программе киевской семинарии. Жизнь рядового советского человека переплетается с жизнью глубоко духовной, озаренной светом Всевышнего.

«Первые мои детские впечатления, – пишет в своих воспоминаниях сын отца Василия протоиерей Николай Денисенко, – связаны с городом Черниговом. Я вспоминаю, как ранним утром отец несет меня на руках в Свято-Троицский собор (ныне здесь покоятся мощи святителя Феодосия, архиепископа Черниговского, преподобного Лаврентия Черниговского и Филарета архиепископа Черниговского). С самого раннего детства родители приучали нас с сестрой к молитве: утреннее и вечернее правило исполнялось дома неукоснительно. И постились всей семьей. Без поблажек на детский возраст. Помню, как мама готовила пасхальные угощения и по всему дому распространялся изумительный запах пасхальных лакомств. Мне тогда было около трех лет, я бегал вокруг стола и просил дать мне что-нибудь вкусненькое, хотя бы куриную ножку, но мама не разрешала. Ни взрослым, ни детям не позволено было нарушать пост».

В те далекие пятидесятые годы семья Василия Денисенко живет в рамках высочайшей духовной культуры. И это на фоне беспощадной атеистической идеологии Советского общества, когда любое инакомыслие приравнивалось к государственной измене! Но ко всем жизненным невзгодам будущий охонский батюшка относился с величайшим смирением, принимая их как особую милость Божию, как путь укрепления духа.

В Свято-Ильинской церкви города Чернигова Василий Денисенко помогает как алтарник, читает Часослов, поет на клиросе, постигает азы православного богослужения. В 1956 году Василий Евлампиевич Денисенко сдает экзамены на священника в экзаменационной комиссии при Черниговском Епархиальном управлении. В этом же году в Свято-Введенском храме Черниговского женского монастыря его рукополагают в сан диакона, а чуть позже епископом Андреем Черниговским и Нежинским он рукоположен в сан пресвитера.

Около семи лет отец Василий служит в храме Успения Божией Матери в селе Новые Боровичи, что на Черниговщине. Об этом периоде вспоминает сын отца Василия протоиерей Николай Денисенко: «Село Новые Боровичи было большое, около тысячи дворов. Но приходского дома там не было, поэтому родителям пришлось снять комнату у одной женщины. Так вчетвером в этой комнатушке мы и ютились.

В Новых Боровичах была очень красивая природа: широкая река, много рыбы. Папа очень любил плавать на лодке, заплывал далеко и часто уединялся на одном из островов для молитвы. И тогда, и гораздо позже он находил особую радость, уединяясь на природе. Там, в гармоничном, уравновешенном и спокойном мире, батюшка отдыхал, восстанавливал свои силы.

Прихожане любил отца Василия. И не только прихожане. Его уважали и невоцерковленные жители села. Помню, когда батюшка приходил мыться в единственную сельскую баню, банщик просил всех посетителей выйти и позволить священнику помыться в уединении. И люди терпеливо ждали, пока он помоется. Не возмущались, не бунтовали. Вот такое уважительное отношение было к священникам. Несомненно, тогда в сознании людей еще оставались дореволюционные представления об особом отношении к священнослужителям как к людям духовного пути. Теперь это, к сожалению, сложно себе представить».

Свое служение батюшка Василий начал в один из самых сложных периодов Русской Православной Церкви. Хрущевские гонения не были столь кровавыми, как при Ленине и Сталине. Теперь за веру уже не расстреливали. Но идеологическое давление в этот период по масштабам сравнимо только с «безбожной пятилеткой» 1932–1937 годов. Началось закрытие храмов, именно в это время было разрушено огромное количество церквей и монастырей, чудом уцелевших после сталинского террора.

Идеологи погрома склоняли священников не только к снятию сана. Местные комитеты партии требовали публично хулить имя Господа. Главное – отказ от веры. Священникам без особого разрешения запрещали служить на дому у верующих и там, где нет зарегистрированных храмов. Священнослужителей принуждали предоставлять облисполкому списки всех прихожан.

В вопросах веры отец Василий был непреклонен. «Трусость – самый главный грех, рождающий и ложь, и малодушие, и самооправдание», – говорил он. Ни на какие компромиссы с безбожниками не шел.

«Когда представители власти приехали закрывать храм в селе Новые Боровичи, – рассказывает протоиерей Николай Денисенко, – то районное и сельское начальство потребовало у отца Василия ключи от храма.

– Не вы мне их давали, не вам я их и отдам! – жестко отрезал сельский батюшка и не подчинился распоряжению властей.

За это священника церкви Успения Божией Матери вообще лишили права служить на приходе».

Начался один из самых тяжелых периодов в жизни семьи Денисенко. Свой гнев сельские власти обрушили и на батюшкиных детей: Николая и Любу. Каждый понедельник на школьной линейке их стыдили за то, что они ходят в церковь, да еще и отказываются вступать в ряды юных строителей коммунизма. Ни октябрятами, ни пионерами, ни комсомольцами Николай и Люба так и не стали.

Травля детей священника продолжалась много лет. Как-то батюшкиной дочери поставили двойку за отлично написанное сочинение – просто так, в плане борьбы с религией. Произошло это, когда отец Василий уже служил в Новгородской области. Батюшка не побоялся, взял тетрадку дочери и поехал в Новгород к уполномоченному. В те времена уполномоченными по делам религии зачастую были бывшие начальники тюрем. На них и смотреть-то было страшно…Какая уж тут борьба за справедливость! Но отец Василий настоял на своём: сочинение пересмотрели, оценку исправили.

Горький осадок надолго остался в душе батюшкиного сына Николая и после того, как ему в сельском магазине отказались продавать хлеб. «Вашей семье не положено», – цинично заявила продавщица. И если бы не поддержка добрых людей, помогающих и продуктами, и просто добрым словом, семье священника Василия пришлось бы совсем худо.

Начинаются многолетние мытарства в поисках места: Кавказ, работа псаломщиком в крохотном православном храме Кабардино-Балкарии, жизнь среди иноверцев, возвращение на Украину. Казалось, напасти не закончатся никогда, но батюшка Василий всегда находился под особым духовным покровительством. Господь оберегал его и в детстве, и в юности, и теперь, когда в борьбе с безбожной властью уже почти иссякли силы. В жизни отца Василия вновь происходит событие, меняющее судьбу.

«В поисках места пришел я как-то в один из храмов Харькова, – вспоминает охонский батюшка, – церковь была пуста, в одиночестве я долго молился Пресвятой Богородице и вдруг увидел, как алтарная дверь открывается и оттуда выходит красивая молодая женщина в голубом платье. Подходит ко мне, кладет руку на голову и говорит: «Служить тебе, Вася, на Севере, в маленьком деревенском храме, до старости». Промолвила это, развернулась и вновь направилась к алтарю. Кто эта красивая женщина, откуда она меня знает и почему ей, молодой, позволено заходить в алтарь? Вместе с подошедшим священником бросились следом за ней, а в алтаре никого нет. Может, сама Пресвятая Богородица явила свое зримое присутствие, указывая верный путь?»

Охона

Вскоре после этого из Новгородской епархии приходит запрос с просьбой прислать священника. 4 мая 1964 года батюшка назначается настоятелем Свято-Никольского храма деревни Мроткино Новгородской епархии, а спустя полгода – настоятелем Свято-Троицкой церкви села Охона. Начинается новый этап жизни отца Василия – его почти сорокалетнее служение в небольшой деревенской церкви.

Охона – одно из древнейших сел Новгородский области. И церковь здесь тоже древняя. Построенная в начале XIX века, к 60-м годам XX-го она уже изрядно обветшала: прохудилась крыша, устрашающими дырами зиял иконостас, в разбитые окна ветер загонял первый декабрьский снежок.

Но отцу Василию Господь даровал золотые руки. Батюшка все делал сам – искал синьку для окраски стен, обновлял убранство храма и дрова для церкви на зиму заготавливал. Потихоньку храм Святой Троицы обрел прежнюю красоту и величие. Приехавшие из Москвы художники обновили иконостас. Местные жители, видя усердие нового батюшки, достали припрятанные от властей иконы и отнесли их в церковь. Вскоре к охонскому храму, единственному в округе, потянулись люди.

Полюбили в Охоне батюшку Василия. Да и как иначе? Пройдя тяжелые испытания, он не ожесточился, не потерял веру в добро, милосердие. Глубоко зная человеческую природу, батюшка никого никогда не осуждал, не укорял, не навязывал свою точку зрения.

Как знать, не было бы в его судьбе тяжелого, голодного детства, в окружении жестокого, беспощадного и воинствующего атеизма, не было бы многолетнего ужаса фашистского плена с привычным ожиданием смерти, не было бы послевоенных голодных лет в «родном» русском концлагере, возможно, не увидели бы мы той силы духа, которая была присуща отцу Василию.

«Спасись сам, и тысячи вокруг тебя спасутся», – говорил старец Серафим Саровский. Находясь рядом со светом, невозможно оставаться во тьме, растворяясь в любви, невозможно лелеять злобу и ненависть. От одного взгляда на отца Василия уже становилось светло на душе. Все лицо его светилось неземной, просветленной любовью. Эта любовь объединяла, обновляла, грела и радовала каждого, кто приближался к батюшке из Охоны.

«Он прикровенно указывал верный путь»

В своих проповедях отец Василий не стремился учительствовать и скорее прикровенно исповедовался, говоря о том, что стало его личным духовным опытом. Сила проповеди была не в словах, а в личности батюшки. Заемных мыслей и чувств не было, каждое слово отражало его поступок, его собственный опыт. Возможно, поэтому духовные чада батюшки с такой теплотой и признательностью вспоминают советы, данные им во время проповеди. Не напрямую, часто иносказательно, рассказывая библейскую притчу или говоря об обычной житейской ситуации, он прикровенно указывал верный путь.

Надежда Васильева из Боровичей рассказывает о тех необыкновенных, трудно передаваемых чувствах, которые у нее возникли в храме с. Охона, когда она приехала сюда в первый раз. Ей показалось, что отец Василий знает о ее проблемах еще до того, как она ему о них поведала. Что это, простое совпадение, или особый дар духовного видения? «Здесь я была впервые, – вспоминает женщина, – впервые же видела и отца Василия, о котором уже слышала много хорошего. Во время проповеди батюшка стал говорить обо мне. Буквально перед самым приездом в Охону меня не приняли на должность председателя Красного креста, и я была очень огорчена. И тут вдруг отец Василий в проповеди рассказал о роли Красного креста во время Великой Отечественной войны. И еще сказал, что сегодняшнюю организацию Красного креста нужно называть Черный крест, потому что не благо, а зло несет он в мир. Уже после я поняла, что моя работа в этой организации, через которую проходило много сомнительных сделок, была бы искусительной».

«Когда я вместе со своей мамой приехала в храм Охоны в первый раз, – вспоминает Филиппова Светлана из Боровичей, – то поразилась, увидев этого величественного, но очень смиренного человека. В то время батюшка был уже болен. Во время проповеди говорил с трудом, выдерживая паузы, словно набираясь сил. Но с таким смирением, с таким человеколюбием!

В охонский храм я приехала не случайно. Многие знакомые говорили мне о том, что недалеко от Пестово, в местечке Охона, служит батюшка, обладающий даром прозорливости. И вот, когда служба подошла к концу и отец Василий начал говорить проповедь, я мысленно попросила батюшку мне помочь. В то время у меня были серьезные проблемы с дочерью-подростком. Как и многие родители, с первым ребенком я, вероятно, перемудрила. Была излишне строгой, деспотичной, контролировала каждый ее шаг, и, естественно, получала отпор. Мне очень важно было понять, права я или нет? Во время проповеди отец Василий посмотрел на меня и сказал, что нужно всех любить. И детей своих в первую очередь. «А бабушка, – произнес он, повернувшись к моей маме, – самое теплое место в доме. И она должна остановить свою дочь». Мне так стыдно стало от этих простых и проникновенных слов! Стою, плачу. Ведь я ломаю свою дочь! Ведь в моей строгости не любовь, а жестокость. С этого момента я как будто переменилась. Старалась быть более мягкой, понимающей. И общение с дочерью у меня наладилось. Спасибо, батюшка, за все!»

Рассказывает Татьяна Жарких, город Пестово: «Мы с мужем переехали в крохотный городок из Питера, когда поняли, что рядом смерть. Знаете, такое особое переживание смерти появилось. Ходили, спотыкались, а понятия об истинном пути не имели. Мы только-только начали ходить в храм, когда нам посоветовали съездить в Охону.

Если говорить о первой встрече с отцом Василием, то в голову приходит только одно слово – потрясение. У него были удивительно глубокие, проникновенные проповеди. Простые, но до самых пяточек достающие. И именно его проповеди изменили нашу жизнь.

С мужем мы были не венчаны. Он отказывался, говоря, что не хочет смешить людей. Мол, перед Богом и людьми я его жена, и до смерти жена, а венчаться – народ потешать. И вот во время проповеди батюшка начинает говорить о невенчанных браках. А ведь мы с ним тогда еще знакомы не были, и о наших проблемах он не знал. И на следующей проповеди опять о невенчанных браках. Было ощущение, что мы в храме одни, и его слова направлены лично к нам. А потом батюшка нас и повенчал».

«Во внешности отца Василия, – вспоминает Александр Клецко, – было что-то от былинного героя. Все было в нем по-богатырски крупно: не руки, а ручища, не шаг, а шажище. Впервые я встретил батюшку накануне моего крещения. Приехал в Охону по совету знакомого, потому как моя внешне благополучная жизнь стала разваливаться. Казалось бы, все хорошо: дом, семья, престижная работа, достаток, но было ощущение, что где-то рядом ожидает смерть. Настоящая, реальная. Что все уже пройдено, все позади, а там, дальше, пустота. И вот у деревенского храма нас встречает высокий священник. Седой, усталый, с лохматой бородой, в стареньком пропотевшем подряснике. Смотрит спокойно и ласково, но так, что становится стыдно за себя. Словно он видит тебя насквозь, обнажая самые потаенные уголки души».

Настоящее служение в милосердии

Не только во время проповеди, но и в обычном общении: на крылечке храма, в церковном дворике, за трапезой – батюшка беседовал с людьми. Как вспоминает Ирина Морозова, внучка отца Василия, он принимал всех, никому никогда не отказывал, никого не отталкивал, терпеливо выслушивал. «Сколько себя помню, – рассказывает она, – к нам всегда приходили люди. И в доме всем гостям были рады. Всех кормили, поили. И прихожане, и те, кому нужна была батюшкина помощь, его совет. И даже потом, когда дедушка уже болел, он никому не отказывал. Ни болезнь, ни усталость – ничего не могло отвлечь его от службы. Ведь настоящее служение не только в церкви, это, прежде всего доброта, милосердие и любовь по отношению к людям. После литургии, а там ведь еще и молебны, и требы, он часто не успевал даже пообедать. Помню, как сидим мы за столом, а дедушкина еда на тарелке остывает. Для нас, его внуков, это было привычным. Да и как же иначе? Ведь он священник, и это его работа».

«Отец Василий Денисенко, – рассказывает владыка Ефрем, епископ Боровичский и Пестовский, – был ревностным пастырем Церкви Христовой. Настоящим. Тем, кто и совет может дать, и направить, и исправить. В те далекие 80-е годы в церкви было очень мало народа, но отец Василий служил по Уставу, без сокращений, служил с душой, с ответственностью перед Богом и перед людьми. Помню, насколько он был поглощен службой. Полностью, абсолютно. Это то, что называется духовным совершенством.