Текст книги "Борисоглебский, 6. Из лирического дневника 1914—1922"

Автор книги: Марина Цветаева

«О всеми ветрами…»

 
О всеми ветрами
Колеблемый лотос!
Георгия – робость,
Георгия – кротость…
 
 
Очей непомерных
– Широких и влажных —
Суровая – детская – смертная важность.
 
 
Так смертная мука
Глядит из тряпья.
И вся непомерная
Тяжесть копья.
 
 
Не тот – высочайший,
С усмешкою гордой:
Кротчайший Георгий,
Тишайший Георгий,
 
 
Горчайший – свеча моих бдений —
Георгий,
Кротчайший – с глазами оленя – Георгий!
 
 
(Трепещущей своре
Простивший олень).
– Которому пробил
Георгиев день.
 
 
О лотос мой!
Лебедь мой!
Лебедь! Олень мой!
Ты – все мои бденья
И все сновиденья!
 
 
Пасхальный тропарь мой!
Последний алтын мой!
Ты, больше чем Царь мой,
И больше, чем сын мой!
 
 
Лазурное око мое —
В вышину!
Ты блудную снова
Вознесший жену.
 
 
– Так слушай же!..
 

1 <14> июля 1921

(Не докончено за письмом.)

«В сокровищницу…»

 
В сокровищницу
Полунощных глубин
Недрогнувшую
Опускаю ладонь.
 
 
Меж водорослей —
Ни приметы его!
Сокровища нету
В морях – моего!
 
 
В заоблачную
Песнопенную высь —
Двумолнием
Осмелеваюсь – и вот
 
 
Мне жаворонок
Обронил с высоты —
Что зá морем ты,
Не за облаком ты!
 

2 <15> июля 1921

«Жив и здоров!..»

 
Жив и здоров!
Громче громов —
Как топором —
Радость!
 
 
Нет, топором
Мало: быком
Под обухом
Счастья!
 
 
Оглушена,
Устрашена.
Что же взамен —
Вырвут?
 
 
И от колен
Вплоть до корней
Вставших волос —
Ужас.
 
 
Стало быть жив?
Веки смежив,
Дышишь, зовут —
Слышишь?
 
 
Вывез корабль?
О мой журавль
Младший – во всей
Стае!
 
 
Мертв – и воскрес?!
Вздоху в обрез,
Камнем с небес,
Ломом
 
 
По голове, —
Нет, по эфес
Шпагою в грудь —
Радость!
 

3 <16> июля 1921

«Во имя расправы…»

 
Во имя расправы
Крепись, мой Крылатый!
Был час переправы,
А будет – расплаты.
 
 
В тот час стопудовый
– Меж бредом и былью —
Гребли тяжело
Корабельные крылья.
 
 
Меж Сциллою – да! —
И Харибдой гребли.
О крылья мои,
Журавли-корабли!
 
 
Тогда по крутому
Эвксинскому брегу
Был топот Побега,
А будет – Победы.
 
 
В тот час непосильный
– Меж дулом и хлябью —
Сердца не остыли,
Крыла не ослабли,
 
 
Плеча напирали,
Глаза стерегли.
– О крылья мои,
Журавли-корабли!
 
 
Птенцов узколицых
Не давши в обиду,
Сказалось —
Орлицыно сердце Тавриды.
 
 
На крик длинноклювый
– С ерами и с ятью! —
Проснулась —
Седая Монархиня-матерь.
 
 
И вот уже купол
Софийский – вдали…
О крылья мои,
Журавли-корабли!
 
 
Крепитесь! Кромешное
Дрогнет созвездье.
Не с моря, а с неба
Ударит Возмездье.
 
 
Глядите: небесным
Свинцом налитая,
Грозна, тяжела
Корабельная стая.
 
 
И нету конца ей,
И нету земли…
– О крылья мои,
Журавли-корабли!
 

7 <20> июля 1921

«Огнепоклонник! Красная масть!..»

 
Огнепоклонник! Красная масть!
Завороженный и ворожащий!
Как годовалый – красную пасть
Льва, в пурпуровую кипь, в чащу —
 
 
Око и бровь! Перст и ладонь!
В самый огонь, в самый огонь!
 
 
Огнепоклонник! Страшен твой бог!
Пляшет твой бог, нá смерть ударив!
Думаешь – глаз? Красный всполох —
Око твое! – Перебег зарев…
 
 
А пока жив – прядай и сыпь
В самую кипь! В самую кипь!
 
 
Огнепоклонник! Не опалюсь!
По мановенью – горят, гаснут!
Огнепоклонник! Не поклонюсь!
В черных пустотах твоих красных
 
 
Стройную мощь выкрутив в жгут
Мой это бьет – красный лоскут!
 

14 <27> августа 1921

«Останешься нам иноком…»

 
Останешься нам иноком:
Хорошеньким, любименьким,
Требником рукописным,
Ларчиком кипарисным.
 
 
Всем – до единой – женщинам,
Им, ласточкам, нам, венчанным,
Нам, злату, тем, сединам,
Всем – до единой – сыном
 
 
Останешься, всем – первенцем,
Покинувшим, отвергнувшим,
Посохом нашим странным,
Странником нашим ранним.
 
 
Всем нам с короткой надписью
Крест на Смоленском кладбище
Искать, всем никнуть в чéред,
Всем………, не верить.
 
 
Всем – сыном, всем – наследником,
Всем – первеньким, последненьким.
 

15 <28> августа 1921

«Други его – не тревожьте его!..»

 
Други его – не тревожьте его!
Слуги его – не тревожьте его!
Было так ясно на лике его:
Царство мое не от мира сего.
 
 
Вещие вьюги кружили вдоль жил,
Плечи сутулые гнулись от крыл,
В певчую прорезь, в запекшийся пыл —
Лебедем душу свою упустил!
 
 
Падай же, падай же, тяжкая медь!
Крылья изведали право: лететь!
Губы, кричавшие слово: ответь! —
Знают, что этого нет – умереть!
 
 
Зори пьет, море пьет – в полную сыть
Бражничает. – Панихид не служить!
У навсегда повелевшего: быть! —
Хлеба достанет его накормить!
 

15 <28> августа 1921

«Не проломанное ребро…»

 
Не проломанное ребро —
Переломленное крыло.
 
 
Не расстрельщиками навылет
Грудь простреленная, – не вынуть
 
 
Этой пули. – Не чинят крыл.
Изуродованный ходил.
 

* * *

 
Цепок, цепок венец из терний!
Что усопшему – трепет черни,
 
 
Женской лести лебяжий пух…
Проходил, одинок и глух,
 
 
Замораживая закаты
Пустотою безглазых статуй.
 
 
Лишь одно еще в нем жило:
Переломленное крыло.
 

Август 1921

«Соревнования короста…»

 
Соревнования короста
В нас не осилила родства.
И поделили мы так просто:
Твой – Петербург, моя – Москва.
 
 
Блаженно так и бескорыстно
Мой гений твоему внимал.
На каждый вздох твой рукописный
Дыхания вздымался вал.
 
 
Но вал моей гордыни польской —
Как пал он! – С златозарных гор
Мои стихи – как добровольцы
К тебе стекались под шатер…
 
 
Дойдет ли в пустоте эфира
Моя лирическая лесть?
И безутешна я, что женской лиры
Одной, одной мне тягу несть.
 

30 августа <12 сентября> 1921

Маяковскому

 
Превыше крестов и труб,
Крещенный в огне и дыме,
Архангел-тяжелоступ —
Здорово в веках, Владимир!
 
 
Он возчик и он же конь,
Он прихоть и он же право.
Вздохнул, поплевал в ладонь:
– Держись, ломовая слава!
 
 
Певец площадных чудес —
Здорово, гордец чумазый,
Что камнем – тяжеловес
Избрал, не прельстясь алмазом.
 
 
Здорово, булыжный гром!
Зевнул, козырнул – и снова
Оглоблей гребет – крылом
Архангела ломового.
 

5 <18> сентября 1921

«Гордость и робость – рóдные сестры…»

 
Гордость и робость – рóдные сестры,
Над колыбелью, дружные, встали.
 
 
«Лоб запрокинув!» – гордость велела.
«Очи потупив!» – робость шепнула.
 
 
Так прохожу я – очи потупив —
Лоб запрокинув – Гордость и Робость.
 

7 <20> сентября 1921

«Следок твой непытан…»

 
Следок твой непытан,
Вихор твой – колтун.
Скрипят под копытом
Разрыв да плакун.
 
 
Нетоптанный путь,
Непутевый огонь. —
Ох, Родина-Русь,
Неподкованный конь!
 
 
Кумач твой без сбыту,
Палач твой без рук
Худое корыто
В хоромах – да крюк
 
 
Корою нажрусь, —
Не диковина нонь!
– Ох, Родина-Русь,
Зачарованный конь!
 
 
Не вскочишь – не сядешь!
А сел – не пеняй!
Один тебе всадник
По нраву – Мамай!
 
 
Раскосая гнусь,
Воровская ладонь…
– Эх, Родина-Русь,
Нераскаянный конь!
 

25 сентября <8 октября> 1921

«Уже богов – не те уже щедроты…»

 
Уже богов – не те уже щедроты
На берегах – не той уже реки.
В широкие закатные ворота
Венерины, летите, голубки!
 
 
Я ж на песках похолодевших лежа,
В день отойду, в котором нет числа…
Как змей на старую взирает кожу —
Я молодость свою переросла.
 

4 <17> октября 1921

«Блаженны дочерей твоих, Земля…»

 
Блаженны дочерей твоих, Земля,
Бросавшие для боя и для бега.
Блаженны в Елисейские поля
Вступившие, не обольстившись негой.
 
 
Там лавр растет, – жестоколист и трезв,
Лавр-летописец, горячитель боя.
– Содружества заоблачный отвес
Не променяю на юдоль Любови.
 

4 <17> октября 1921

«С такою силой в подбородок руку…»

 
С такою силой в подбородок руку
Вцепив, что судорогой вьется рот,
С такою силою поняв разлуку,
Что, кажется, и смерть не разведет —
 
 
Так знаменосец покидает знамя,
Так на помосте матерям: Пора!
Так в ночь глядит – последними глазами —
Наложница последнего царя.
 

11 <24> октября 1921

«Молодость моя! Моя чужая…»

 
Молодость моя! Моя чужая
Молодость! Мой сапожок непарный!
Воспаленные глаза сужая,
Так листок срывают календарный.
 
 
Ничего из всей твоей добычи
Не взяла задумчивая Муза.
Молодость моя! – Назад не кличу.
Ты была мне ношей и обузой.
 
 
Ты в ночи нашептывала гребнем,
Ты в ночи оттачивала стрелы.
Щедростью твоей давясь, как щебнем,
За чужие я грехи терпела.
 
 
Скипетр тебе вернув до сроку —
Что уже душе до яств и брашна!
Молодость моя! Моя морока —
Молодость! Мой лоскуток кумашный!
 

5 <18> ноября 1921

Муза

 
Ни грамот, ни праотцев,
Ни ясного сокола.
Идет-отрывается, —
Такая далекая!
 
 
Под смуглыми веками —
Пожар златокрылый.
Рукою обветренной
Взяла – и забыла.
 
 
Подол неподобранный,
Ошмёток оскаленный.
Не злая, не добрая,
А так себе: дальняя.
 
 
Не плачет, не сетует:
Рванул – так и милый!
Рукою обветренной
Дала – и забыла.
 
 
Забыла – и россыпью
Гортанною, клекотом…
– Храни ее, Господи,
Такую далекую!
 

6 <19> ноября 1921

«Скоро уж из ласточек – в колдуньи!..»

 
Скоро уж из ласточек – в колдуньи!
Молодость! Простимся накануне…
Постоим с тобою на ветру!
Смуглая моя! Утешь сестру!
 
 
Полыхни малиновою юбкой,
Молодость моя! Моя голубка
Смуглая! Раззор моей души!
Молодость моя! Утешь, спляши!
 
 
Полосни лазоревою шалью,
Шалая моя! Пошалевали
Досыта с тобой! – Спляши, ошпарь!
Золотце мое-прощай-янтарь!
 
 
Неспроста руки твоей касаюсь,
Как с любовником с тобой прощаюсь.
Вырванная из грудных глубин —
Молодость моя! – Иди к другим!
 

7 <20> ноября 1921

«Без зова, без слова…»

 
Без зова, без слова, —
Как кровельщик падает с крыш.
А может быть снова
Пришел, – в колыбели лежишь?
 
 
Горишь и не меркнешь,
Светильник немногих недель…
Какая из смертных
Качает твою колыбель?
 
 
Блаженная тяжесть!
Пророческий певчий камыш!
О кто мне расскажет,
В какой колыбели лежишь?
 
 
«Покамест не продан!» —
Лишь с ревностью этой в уме
Великим обходом
Пойду по российской земле.
 
 
Полночные страны
Пройду из конца и в конец.
Где рот-его-рана,
Очей синеватый свинец?
 
 
Схватить его! Крепче!
Любить и любить, пока жив!
О кто мне нашепчет,
В какой колыбели лежишь!
 
 
Жемчужные зерна,
Кисейная сонная сень.
Не лавром, а терном
Чепца острозубая тень.
 
 
Не полог – а птица
Раскрыла два белых крыла.
– И снова родиться,
Чтоб снова метель замела?
 
 
Рвануть его! Выше!
Держать! Не отдать его лишь!
О кто мне надышит,
В какой колыбели лежишь!
 
 
А может быть ложен
Мой подвиг и даром – труды.
Как в землю положен,
Быть может – проспишь до трубы.
 
 
Огромную впалость
Висков твоих – вижу опять.
Такую усталость —
Ее и трубой не поднять!
 
 
Державная пажить,
Надежная, ржавая тишь.
Мне сторож покажет,
В какой колыбели лежишь.
 

22 ноября <5 декабря> 1921

«Как по тем донским боям…»

С. Э.

 
Как по тем донским боям, —
В серединку самую,
По заморским городам
Всё с тобой мечта моя.
 
 
Со стены сниму кивот
За труху бумажную.
Всё продажное, а вот
Память не продажная.
 
 
Нет сосны такой прямой
Во зеленом ельнике.
Оттого что мы с тобой —
Одноколыбельники.
 
 
Не для тысячи судеб —
Для единой родимся.
Ближе, чем с ладонью хлеб —
Так с тобою сходимся.
 
 
Не унес пожар-потоп
Перстенька червонного!
Ближе, чем с ладонью лоб
В те часы бессонные.
 
 
Не возьмет мое вдовство
Ни муки, ни мельника…
Нерушимое родство:
Одноколыбельники.
 
 
Знай, в груди моей часы
Как завел – не ржавели.
Знай, на красной на Руси
Всё ж самодержавие!
 
 
Пусть весь свет идет к концу —
Достою у всенощной!
Чем с другим каким к венцу —
Так с тобою к стеночке.
 
 
– Ну-кось, до меня охоч!
Не зевай, брательники!
Так вдвоем и канем в ночь:
Одноколыбельники.
 

30 ноябри <13 декабря> 1921

«Так, Господи! – И мой обол…»

 
Так, Господи! – И мой обол
Прими на утвержденье храма.
Не свой любовный произвол
Пою – своей отчизны рану.
 
 
Не скаредника ржавый ларь, —
Гранит, коленами протертый!
Всем отданы герой и царь,
Всем: праведник – певец – и мертвый.
 
 
Днепром разламывая лед,
Гробовым не смущаясь тесом,
Русь – Пасхою к тебе плывет,
Разливом тысячеголосым.
 
 
Так, сердце, плачь и славословь!
Пусть вопль твой – тысяча который?
Ревнует смертная любовь.
Другая – радуется хору.
 

2 <15> декабря 1921

Ахматовой

 
Кем полосынька твоя
Нынче выжнется?
Чернокосынька моя!
Чернокнижница!
 
 
Дни полночные твои,
Век твой таборный…
Все работнички твои
Разом забраны.
 
 
Где сподручники твои,
Те сподвижнички?
Белорученька моя,
Чернокнижница!
 
 
Не загладить тех могил
Слезой, славою.
Один заживо ходил —
Как удавленный.
 
 
Другой к стеночке пошел
Искать прибыли.
(И гордец же был – сокóл!)
Разом выбыли.
 
 
Высоко твои братья!
Не докличешься!
Яснооконька моя,
Чернокнижница!
 
 
А из тучи-то (хвала —
Диво дивное!)
Соколиная стрела,
Голубиная…
 
 
Знать, в два перышка тебе
Пишут тамотка,
Знать, уж в скорости тебе
Выйдет грамотка:
 
 
– Будет крылышки трепать
О булыжники!
Чернокрылонька моя!
Чернокнижница!
 

16 <29> декабря 1921

1922

«Первородство – на сиротство!..»

 
Первородство – на сиротство!
Не спокаюсь.
Велико твое дородство:
Отрекаюсь.
 
 
Тем как вдаль гляжу на ближних —
Отрекаюсь.
Тем как твой топчу булыжник —
Отрекаюсь.
 

* * *

 
Как в семнадцатом-то,
Праведница в белом,
Усмехаючись стояла
Под обстрелом.
 
 
Как в осьмнадцатом-то
– А? – следочком ржавым
Всё сынов своих искала
По заставам.
 
 
Вот за эту-то – штыками!
Не спокаюсь! —
За короткую за память —
Отрекаюсь.
 
 
Драгомилово, Рогожская,
Другие…
Широко ж твоя творилась
Литургия…
 
 
А рядочком-то
На площади на главной,
Рванью-клочьями
Утешенные, лавром…
 
 
Наметай, метель, опилки:
Снег свой чистый.
Поклонись, глава, могилкам
Бунтовщицким.
 
 
(Тоже праведники были, —
Не за гривну!)
Красной ране, бедной праведной
Их кривде…
 

* * *

 
Старопрежнее, на свалку!
Нынче, здравствуй!
И на кровушке на свежей —
Пляс да яства.
 
 
Вот за тех за всех за братьев
– Не спокаюсь! —
– Прости, Иверская Мати! —
Отрекаюсь.
 

30 декабря 1921

<12 января 1922>

«Пуще чем женщина…»

 
Пуще чем женщина
В час свиданья!
Лавроиссеченный,
Красной рванью
Исполосованный
В кровь —
Снег.
 
 
Вот они, тесной стальной когортой,
К самой кремлевской стене приперты,
В ряд
Спят.
 
 
Лавр – вместо камня
И Кремль – оградой.
Крестного знамени
Вам не надо.
Как —
Чтить?
 
 
Не удостоились «Со святыми»,
Не упокоились со святыми.
Лавр.
Снег.
 
 
Как над Исусовым
Телом – стража.
Руки грызу себе, – ибо даже
Снег
Здесь
Гнев. – «Проходи! Над своими разве?!»
Первою в жизни преступной связью
Час
Бьет.
 
 
С башни – который? – стою, считаю.
Что ж это здесь за земля такая?
Шаг
Врос.
 
 
Не оторвусь! («Отрубите руки!»)
Пуще чем женщине
В час разлуки —
Час
Бьет.
 
 
Под чужеземным бунтарским лавром
Тайная страсть моя,
Гнев мой явный —
Спи,
Враг!
 

31 декабря 1921

<13 января 1922>

Новогодняя

С. Э.

 
Братья! В последний час
Года – за русский
Край наш, живущий – в нас!
Ровно двенадцать раз —
Кружкой о кружку!
 
 
За почетную рвань,
За Тамань, за Кубань,
За наш Дон русский,
Старых вер Иордань…
   Грянь,
Кружка о кружку!
 
 
Товарищи!
Жива еще
Мать – Страсть – Русь!
Товарищи!
Цела еще
В серд – цах Русь!
 
 
Братья! Взгляните в даль!
Дельвиг и Пушкин,
Дел и сердец хрусталь…
– Славно, как сталь об сталь —
Кружкой о кружку!
 
 
Братства славный обряд —
За наш братственный град
Прагу – до – хрусту
Грянь, богемская грань!
   Грянь,
Кружка о кружку!
 
 
Товарищи!
Жива еще
Ступь – стать – сталь.
Товарищи!
Цела еще
В серд – цах – сталь.
 
 
Братья! Последний миг!
Уж на опушке
Леса – исчез старик..
Тесно – как клык об клык —
Кружкой о кружку!
 
 
Добровольная дань,
Здравствуй, добрая брань!
Еще жив – русский
Бог! Кто верует – встань!
   Грянь,
Кружка о кружку!
 

2 <15> января 1922

Новогодняя (вторая)

С. Э.

 
Тот – вздохом взлелеянный,
Те – жестоки и смуглы.
Залетного лебедя
Не обижают орлы.
 
 
К орлам – не по записи:
Кто залетел – тот и брат!
Вольна наша трапеза,
Дик новогодний обряд.
 
 
Гуляй, пока хочется,
В гостях у орла!
Мы – вольные летчики,
Наш знак – два крыла!
 
 
Под гулкими сводами
Бои: взгляд о взгляд, сталь об сталь.
То ночь новогодняя
Бьет хрусталем о хрусталь.
 
 
Попарное звяканье
Судеб: взгляд о взгляд, грань о грань.
Очами невнятными
Один – в новогоднюю рань…
 
 
Не пей, коль не хочется!
Гуляй вдоль стола!
Мы – вольные летчики,
Наш знак – два крыла!
 
 
Соборной лавиною
На лбы – новогодний обвал.
Тоска лебединая,
В очах твоих
Дон ночевал.
 
 
Тоска лебединая,
Протяжная – к родине – цепь…
Мы знаем единую
Твою, – не донская ли степь?
 
 
Лети, куда хочется!
На то и стрела!
Мы – вольные летчики,
Наш век – два крыла!
 

5 <18> января 1922

«Не ревновать и не клясть…»

Алексею Александровичу Чаброву

 
Не ревновать и не клясть,
В грудь призывая – все стрелы!
Дружба! – Последняя страсть
Недосожженного тела.
 
 
В сердце, где белая даль,
Гладь – равноденствие – ближний,
Смертолюбивую сталь
Переворачивать трижды.
 
 
Знать: не бывать и не быть!
В зоркости самоуправной
Как черепицами крыть
Молниеокую правду.
 
 
Рук непреложную рознь
Блюсть, костенея от гнева.
– Дружба! – Последняя кознь
Недоказненного чрева.
 

8 <21> января 1922

«Не похорошела за годы разлуки!..»

С. Э.

 
Не похорошела за годы разлуки!
Не будешь сердиться на грубые руки,
Хватающиеся за хлеб и за соль?
– Товарищества трудовая мозоль!
 
 
О, не прихорашивается для встречи
Любовь. – Не прогневайся на просторечье
Речей, – не советовала б пренебречь:
То летописи огнестрельная речь.
 
 
Разочаровался? Скажи без боязни!
То – выкорчеванный от дружб и приязней
Дух. – В путаницу якорей и надежд
Прозрения непоправимая брешь!
 

10 <23> января 1922

Посмертный марш

Добровольчество – это

добрая воля к смерти…

(Попытка толкования)

 
И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как встает она,
О как встает…
 
 
Уронив лобяной облом
В руку, судорогой сведенную,
– Громче, громче! – Под плеск знамен
Не взойдет уже в залу тронную!
 
 
И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как встает она,
О как встает…
 
 
Не она ль это в зеркалах
Расписалась ударом сабельным?
В едком верезге хрусталя
Не ее ль это смех предсвадебный?
 
 
И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как встает она,
О как —
 
 
Не она ли из впалых щек
Продразнилась крутыми скулами?
Не она ли под локоток
– Третьим, третьим вчерась прикуривал?
 
 
И марш вперед уже,
Трубят в поход,
О как —
 
 
А – в просторах – Норд-Ост и шквал.
– Громче, громче промежду ребрами! —
Добровольчество! Кончен бал!
Послужила вам воля добрая!
 
 
И марш вперед уже,
Трубят —
 
 
Не чужая! Твоя! Моя!
Всех как есть обнесла за ужином!
– Долгой жизни, Любовь моя!
Изменяю для новой суженой…
И марш —
 

10 <23> января 1922

«Верстами – врозь – разлетаются брови…»

 
Верстами – врозь – разлетаются брови.
Две достоверности розной любови,
Черные возжи-мои-колеи —
Дальнодорожные брови твои!
 
 
Ветлами – вслед – подымаются руки.
Две достоверности верной разлуки,
Кровь без слезы прóлитая!
По ветру жизнь! – Брови твои!
 
 
Летописи лебединые стрелы,
Две достоверности белого дела,
Радугою – в Божьи бои
Вброшенные – брови твои!
 

10 <23> января 1922

«Завораживающая! Крест…»

 
Завораживающая! Крест
Накрест складывающая руки!
Разочарование! Не крест
Ты – а страсть, как смерть и как разлука.
 
 
Разгораживающий настой,
Сладость обморочного оплыва…
Что настаивающий нам твой
Хрип, обезголосевшая дива —
 
 
Жизнь! – Без голосу вступает в дом,
В полной памяти дает обеты,
В нежном голосе полумужском —
Безголосицы благая Лета…
 
 
Уж немногих я зову на ты,
Уж улыбки забываю важность…
– То вдоль всей голосовой версты
Разочарования протяжность.
 

16 <29> января 1922

«Переселенцами…»

 
Переселенцами —
В какой Нью-Йорк?
Вражду вселенскую
Взвалив на горб —
 
 
Ведь и медведи мы!
Ведь и татары мы!
Вшами изъедены
Идем – с пожарами!
 
 
Покамест – в долг еще!
А там, из тьмы —
Сонмы и полчища
Таких, как мы.
 
 
Полураскосая
Стальная щель.
Дикими космами
От плеч – метель.
 
 
– Во имя Господа!
Во имя Разума! —
Ведь и короста мы,
Ведь и проказа мы!
 
 
Волчьими искрами
Сквозь вьюжный мех —
Звезда российская:
Противу всех!
 
 
Отцеубийцами —
В какую дичь?
Не ошибиться бы,
Вселенский бич!
 
 
«Люд земледельческий,
Вставай с постелею!»
И вот с расстрельщиком
Бредет расстрелянный,
 
 
И дружной папертью,
– Рвань к голытьбе:
«Мир белоскатертный!
Ужо тебе!»
 

9 <22> февраля 1922

«Сомкнутым строем…»

 
Сомкнутым строем —
Противу всех.
Дай же спокойно им
Спать во гробех.
 
 
Ненависть, – чти
Смертную блажь!
Ненависть, спи:
Рядышком ляжь!
 
 
В бранном их саване —
Сколько прорех!
Дай же им правыми
Быть во гробех.
 
 
Враг – пока здрав,
Прав – как упал.
Мертвым – устав
Червь да шакал.
 
 
Вместо глазниц —
Черные рвы.
Ненависть, ниц:
Сын – раз в крови!
 
 
Собственным телом
Отдал за всех…
Дай же им белыми
Быть во гробех.
 

9 <22> февраля 1922

«Небо катило сугробы…»

Эренбургу

 
Небо катило сугробы
Валом в полночную муть.
Как из единой утробы —
Небо – и глыбы – и грудь.
 
 
Над пустотой переулка,
По сталактитам пещер
Как раскатилося гулко
Вашего имени Эр!
 
 
Под занавескою сонной
Не истолкует Вам Брюс:
Женщины – две – и наклонный
Путь в сновиденную Русь.
 
 
Грому небесному тесно!
– Эр! – леопардова пасть.
(Женщины – две – и отвесный
Путь в сновиденную страсть…)
 
 
Эр! – необорная крепость!
Эр! – через чрево – вперед!
Эр! – в уплотненную слепость
Недр – осиянный пролет!
 
 
Так, между небом и нёбом,
– Радуйся же, маловер! —
По сновиденным сугробам
Вашего имени Эр.
 

10 <23> февраля 1922

«А сугробы подаются…»

 
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
Прощай, вьюг-твоих-приютство,
Воркотов приятство.
 
 
Веретен ворчливых царство,
Волков белых – рьянство.
Сугроб теремной, боярский,
Столбовой, дворянский,
 
 
Белокаменный, приютский
Для сестры, для братца…
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
 
 
Ах, в раззор, в раздор, в разводство
Широки – воротцы!
Прощай, снег, зимы сиротской
Даровая роскошь!
 
 
Прощай, след незнам, непытан,
Орлов белых свита,
Прощай, грех снежком покрытый,
По снегам размытый.
 
 
Горбуны-горбы-верблюдцы —
Прощай, домочадцы!
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
 
 
Голытьбе с любовью долг
День весенний, звонный.
Где метель: покров-наш-полог,
Голова приклонна!
 
 
Цельный день грызет, докучня,
Леденцовы зерна.
Дребезга, дрызга, разлучня,
Бойня, живодерня.
 
 
День – с ремень, ноченька куца:
Ни начать, ни взяться…
А сугробы подаются,
Скоро расставаться…
 
 
В две руки беру – за обе:
Ну – не оторвуся!
В две реки из ям-колдобин —
Дорогие бусы.
 
 
Расколдован, разморожен
Путь, ручьям запродан.
Друг! Ушли мои ворожбы
По крутым сугробам…
 
 
Не гляди, что слезы льются:
Вода – может статься!
Раз сугробы подаются —
Пора расставаться!
 

27 февраля <12 марта> 1922