Текст книги "Год Черной Лошади"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 58 страниц)

– Как ты это делаешь? – много раз допытывался Войков. – Ты что, управляешь им, как на ниточках, да?

Денис раздраженно мотал головой. Начинал объяснять, но сбивался на поток невнятных терминов. А может быть, и хитрил – намеренно уводил директора от разгадки, как птица уводит хищника от гнезда.

– И что ты при этом испытываешь? – спрашивал Войков, скабрезно усмехаясь. Но Денис на провокации не поддавался.

– Испытываю исследовательское вдохновение, – отвечал сухо. И больше ничего нельзя было от него добиться.

Тем временем Вадик запил. Это было внезапно и страшно и не имело видимого объяснения; Войков сам звонил его матери и вел с ней долгие переговоры. Отбивал Вадика у милиции; вылавливал в каких-то кабаках, запирал в подсобке, тряс за плечи: да ты что, парень?! Вадик молчал, болезненно морщился и бормотал еле слышно:

– Наука…

Денис провел несколько ночей, сидя у кровати вдребезги пьяного, потерявшего человеческий облик Вадика; потом они имели долгий разговор.

Потом Вадик вдруг просветлел. Очнулся, завязал, принес извинения Войкову и попросил разрешения попробовать метод на жирафе. Жираф Манюня привязался к Вадику, как брат: едва завидев его, шел к решетке, наклонял длинную шею, даже, кажется, улыбался мягкими черными губами. Результат не заставил себя ждать: вскоре перед клеткой Манюни толпились зеваки. Жираф ходил, кланялся, пританцовывал, звонил в подвешенный к потолку колокольчик; конечно, с успехом Султана это не могло сравниться, но Войков и тому был рад: главное, Вадик вернулся, выбросил дурь из головы, а успехи – не за горами.

Основания для оптимизма у Войкова были. Мировые фонды дергали удочки одну за другой, директор едва успевал подсекать. Город выделил зоопарку дополнительную площадь; качели-карусели Войков безжалостно снес, а на их месте заложил новые вольеры для купленных, выменянных, полученных в порядке гуманитарной помощи крокодилов, бегемотов, слонов, белых медведей, кенгуру… Вокруг стройки пестрели рекламные щиты. «Здесь будет „Империя зверей“» – вот что было на них написано.

Явились люди с крупного телеканала: город полнился слухами, пришло время снять документальный фильм. Две недели, пока шли съемки, Войков стоял за спиной оператора и следил, чтобы Денис и Вадик не попали в кадр; впрочем, молодые люди и сами не искали дешевой популярности. Та слава, что ждала их впереди, не нуждалась в размене на сиюминутную экранную мельтешню.

Одновременно с выходом документального фильма Войков выпустил блок рекламы на радио, в метро и на ученических тетрадках. Поток посетителей вырос почти вдвое; цены на входные билеты Войков демонстративно не менял: зоопарк – лицо города, и возможность заглянуть в это лицо должна быть доступна всем…

Строительство «Империи зверей» продвигалось не просто ударными – сбивающими с ног темпами, днем и ночью. Прошло несколько месяцев, и деревянные щиты, отгораживающие стройку от остального парка, сняли; под дощатым забором обнаружился другой – лепной, затейливый, со стилизованными воротцами и будкой контролера при входе.

Публика завозмущалась было – но билеты на право посетить «Империю» оказались вполне доступными по цене. Смирились, завосхищались: все-таки как здорово сделано! Внутри, среди крохотных озер и живописных водопадов, отделенных от зрительской тропы барьером и каменным рвом, розовым лесом стояли задумчивые фламинго. Слон со слонихой бродили, как величественные светло-серые танки: расходились в разные стороны, потом одновременно разворачивались и шли навстречу. Приветствовали друг друга; касались хоботами и расходились снова, и в этих повторяющихся проходках было что-то от древнего магического ритуала.

Слонов звали Рави и Шаши. С ними работал Денис. В темной воде мокли крокодилы, числом четыре. Время от времени кто-то из них вырывался, как торпеда, прямо перед собравшейся у барьера публикой – разбрызгивал воду, разевал пасть, заставляя зрителей сперва отшатнуться, а потом нервно захохотать; крокодил ходил взад-вперед, свирепо поедал кровавое мясо из кормушки, бил хвостом и снова нырял в озеро; через четверть часа то же самое проделывал другой крокодил, и, таким образом, каждая из рептилий имела почти час заслуженного отдыха, а толпа перед крокодильим озером не редела ни на минуту.

Крокодилов звали Ротбард, Одетта, Одилия и Яшка. С ними работал Вадик; Ротбард был его любимцем.

– Он чем-то похож на меня по характеру, – признавался Вадик на ночных «планерках» у шефа. – Такой, понимаете, глубокий эмоциональный контакт…

Для белых медведей было построено отдельное помещение с кондиционером. В чистый глубокий бассейн бросали лед и запускали рыбу; медведи ничего особенного не делали: спали, купались, ну, иногда боролись. Кенгуру прыгали по периметру обширного вольера; ни на медведей, ни на кенгуру у Дениса и Вадика пока не хватало сил, а на осторожное войковское предложение «нанять подмастерьев» оба ответили таким ледяным молчанием, что Войков никогда больше об этом не заговаривал.

Посыпались статьи, репортажи, интервью в городских газетах. Не было дня, чтобы перед воротами зоопарка не остановилась машина с эмблемой какой-нибудь телекомпании на дверях. Денис и Вадик интервью не давали: в эти дни они рывком приблизились к пониманию важнейшей тонкости в работе мозга и проводили дни и ночи в одном на двоих рабочем кабинете, где в помощь двум их ноутбукам установлена была мощнейшая машина, уместная не в зоопарке, но в центре управления космическими полетами.

Войкова беспокоила некоторая экзальтированность изобретателей (а оба они к тому времени числились заместителями Войкова по работе с животными и получали зарплату не ниже, чем у директора). Крокодилы, соскучившись, все чаще пропускали очередь «на выход»; слоны двигались будто нехотя, а то и вовсе стояли, вперив глаза в землю. Кенгуру валялись по всему вольеру, разбросав по земле безвольные хвосты.

Войков раздумывал долго и мучительно. Раздумывал целый день; на другое утро вызвал юную уборщицу, принятую на работу после конкурсного отбора, вручил ей калькулятор и поручил жизненно важное для зоопарка исследование: считать, сколько человек находится одновременно перед той или другой экспозицией.

– Каждые полчаса, – строго говорил Войков, – подсчитываешь, сколько публики стоит и смотрит. Складываешь. Делишь на количество замеров, и таким образом получаешь среднее арифметическое. Называешь его «рейтинг» и записываешь в тетрадку. Тетрадку – мне… В конце месяца получишь премию.

Уборщица преданно мигала коротенькими светлыми ресницами.

– Прошло то время, – сказал Войков наставительно, – когда популярность животного измерялась собранными медяками! У нас «Империя зверей» – не выставлять же, как раньше, копилки…

И через несколько дней поднял цену на билеты в «Империю».

* * *

Изобретатели узнали о рейтингах случайно. Сперва удивились занятию уборщицы, тайно – в бинокль из окна подсобки – ведущую подсчеты. Потом увидели «журнал рейтингов» – и поразились вдвойне. Оказывается, на крокодилов смотрели в два с половиной раза охотнее, чем на слонов!

– Крокодил вызывает содрогание, – самодовольно комментировал Вадик. – Страх, опасность привлекает сильнее, чем что-либо другое… А слон? Что он может? Надоевший символ, трейд-марка: «Три слона», «Белый слон», «Золотой слон»…

Денис молчал.

Прошла неделя. У слона Рави со слонихой Шаши начались настоящие супружеские сцены.

Причина их конфликта иногда была ясна публике, иногда – нет. Слоны ссорились из-за бананов в кормушке, из-за места на прогулочной дорожке (которая могла вместить десяток слонов, а не только двух), но, что самое интересное, слоны ссорились из-за внимания публики, и, когда публика это «просекла», удовольствию не было пределов.

– Ра-ви! Ра-ви! – скандировала толпа и хлопала в ладоши. Рави раскланивался; Шаши замахивалась на него хоботом, злилась и провоцировала драку.

Публика некоторое время потешалась, потом кто-то самый сострадательный выкрикивал:

– Шаши!

– Ша-ши! Ша-ши! – скандировали взрослые и дети, Шаши успокаивалась и подходила ближе к барьеру со рвом, но тогда ее настигал обиженный Рави, и семейная свара начиналась с новой силой…

Разумеется, ссоры и драки между слонами прерывались периодами «развода», когда каждый отдыхал в своем углу вольера, не обращая на публику внимания. По-прежнему бывали моменты «спокойствия», когда парочка расхаживала взад-вперед, обмениваясь церемонными приветствиями. Но публика, погуляв по «Империи», снова и снова возвращалась к слоновьей загородке: не пора ли? Не началось?

Слоны оправдывали ожидания и менее пяти ссор за рабочий день не устраивали. Уборщица, ведущая подсчеты, жаловалась на объективные трудности: таку-то толпищу поди сосчитай!

Тогда Войков закупил и смонтировал систему камер наблюдения со встроенной функцией подсчета. Отныне рейтинги являлись ему – и изобретателям – не в виде каракулей в школьной тетради, а в виде таблиц и графиков на экране монитора.

Вадик нервничал. Много курил. Войков слышал, как он говорил Денису:

– …На глазах детей? Вот гадость! Кровь… То есть народ бы повалил, я понимаю… Но на глазах детей – невозможно… Хрен с ними, с крокодилами!

И переключился на кенгуру, причем с таким пылом и изобретательностью, что рейтинг слонов оказался побит в считаные недели.

«Живые животные! – возвещала реклама. – В самом деле живые!»

Скоро стало ясно, что центральный вход в зоопарк спланирован без учета наплывающих толп; все ждали нового подорожания билетов в «Империю» – и дождались. Отныне право посмотреть на живущих полной жизнью зверей стоило, как ужин в хорошем ресторане.

Последовало осложнение со стороны городских властей. Войков был к этому готов, радушно и честно принял комиссию из мэрии. Был искренен, ничего не скрывал: вот зоопарк, в отличном состоянии. Чистота, санитарные нормы, великолепные условия содержания: копытные, птицы, бурые медведи, обезьяны… Для городских детишек – лошади, козы, свиньи, куры, индюки, все сытое и ухоженное. Плата за вход – символическая, дети, пенсионеры, солдаты и студенты – бесплатно.

А вот «Империя зверей», общество с ограниченной ответственностью, щедро платящая зоопарку за аренду площади. Здесь цены, увы, коммерческие – такова жизнь. Хотя для детей, опять-таки, пятидесятипроцентная скидка.

Комиссия стала свидетельницей ссоры и примирения слонов Рави и Шаши, кроме того, впервые для комиссии в кенгурятнике была представлена сценарно организованная композиция «Чей ребенок?». Войков сам давал необходимые объяснения:

– Кенгуриха Зульфия уверена, что кенгуренок ее сестры Джулии на самом деле украден ею у кенгурихи Гюльсар. Отец кенгуренка отказывается признавать права Гюльсар на сына, а может быть, дочь – половую принадлежность молодого животного мы пока не определили… Смотрите, сейчас Зульфия желает осмотреть кенгуренка, а Джулия чинит препятствия!..

Заключение комиссии оказалось благоприятным для Войкова; на следующий день подписан был договор с крупнейшим международным телеканалом: съемки и трансляция повседневной жизни уникального, единственного в мире зоопарка, содержащего столь активных и внутренне свободных зверей.

* * *

…Подумать только – когда-то простой прогулки по вольеру было достаточно, чтобы у решетки собралась толпа!

Теперь, когда за каждым процентом рейтинга стояли бешеные деньги, Денис и Вадик относились к работе иначе. К слову сказать, и друг к другу их отношение поменялось – они, конечно, внешне оставались друзьями, но Войков был слишком проницателен, чтобы не придавать значения острым, а иногда и ненавидящим взглядам, которыми его заместители обменивались на планерках.

Денис делал ставку на драматургию внутрисемейных отношений. Маленький прайд посвежевшего и помолодевшего Султана давно стал частью «Империи»; отношения слонов Рави и Шаши получили значительную рейтинговую прибавку, когда Войков купил для Дениса новую слониху – Звездочку. О кенгурятнике, где вечно делили детей, и говорить не приходилось.

Вадик тем не менее считал, что соперничество в стае, в стаде или даже противоестественном коллективе крокодилов, волею судеб заключенных в одном бассейне, куда интереснее всяких мелодраматических коллизий. Власть и пути к власти – вот что приковывает взгляд; Вадик требовал в «Империю» волков, и получил волков, и занялся волками, и результат сразу побил все «драматургические изыскания» Дениса. Целый месяц по первому каналу транслировали документальный сериал «Стая он-лайн»: три вожака грызлись за главенство, шесть волчиц отдавали предпочтение то одному, то другому, в ход шли поощрения и наказания, симуляции и соблазны, сговоры («снюхивания»), клыки и зубы… Целый месяц рейтинг волчатника оставался самым высоким по «Империи».

Тем временем в гарем льва Султана привезли новенькую – Хуррем, львицу-подростка, еще недавно жившую с матерью в каком-то европейском зоопарке. Первые дни Хуррем сидела в углу вольера и истерически рычала в ответ на любую попытку приблизиться к ней – будь то Султан или кто-то из его жен. Однако прошло время, и юница осмелела; на глазах изумленной публики разыгралась длинная и подробная драма: возвышение Хуррем, поединок Хуррем и старшей львицы Вольки, клочья шерсти, вырванные из Волькиной шкуры теперь уже Султаном, благоволение – даже страсть – Султана к Хуррем… Ревность оставленных львиц. Беременность Хуррем. Возвращение Вольки из немилости. Ревность на этот раз Хуррем и вспышка Султана – соплячка забывается! Результатом воспитательных усилий Султана стал выкидыш у Хуррем, после чего перед зоопарком появились пикетчики с плакатами: «Старого мерзавца – на мыловарню!» Под мерзавцем подразумевался, вероятно, Султан…

– Я больше не могу, – закатывал глаза Денис.

Вадик жестко усмехался. Его следующий проект назывался «Война», и в нем участвовали на этот раз две волчьих стаи. После того, как в каждой стае утверждался вожак, происходило «сценарно организованное» массовое сражение. Проигравшая стая оттеснялась за красную линию, нанесенную краской на грунтовом полу «бойцового» вольера, и там нещадно поливалась ледяной водой; обычно после проигрыша случались стихийные «перевыборы».

Рядом со старым административным зданием выстроили новое – из красного кирпича, с мраморной отделкой, с коробочками кондиционеров по числу окон, с крышей, плотно усаженной спутниковыми антеннами. Изобретатели получили каждый по кабинету с приемной и по две сменных секретарши. Войков, не желавший выпускать заместителей из виду, расположился на том же этаже – с видом на зеленые просторы зоопарка. К тому времени за границами «Империи зверей» остались только обезьяны (их щедро расселили по большой территории) да сельскохозяйственная живность вроде овец и коз. «Империя», обнесенная высоким затейливым забором, разрасталась, захватывая все большую площадь, и забор то и дело приходилось переносить.

В старом здании администрации теперь была телестудия. Войков счел, что пора основать собственную телекомпанию – «Звер-тиви». И основал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Игрейна Маркова ждала мужа с работы.

В паспорте у Игрейны значилось «Ирина», но так уж случилось, что с будущим супругом ей довелось познакомиться на ролевом полигоне. Юная Ирочка была в те дни королевой, а Максим – случайным человеком, студентом кинофака, явившимся поснимать колоритную натуру.

С тех пор Макс называл Иру Игрейной, и сама она как-то незаметно стала звать себя именно так. А ведь известно, что в разговорах с собой человек называет себя настоящим именем, тут уж ничего не поделаешь.

Был летний день, который уже через несколько минут смело мог называться вечером. Крохотная кухонька крохотной квартиры, по счастливому стечению обстоятельств принадлежавшей Игрейне и Максу, обращена была на запад. Игрейна резала картошку, и разделочная доска постукивала под ножом, как деревянный щит под градом легких стрел.

Игрейна ждала мужа. Сегодня у Макса была очень важная, судьбоносная, можно сказать, встреча. Он должен был вернуться к двум, самое позднее к трём – но часы показывали десять минут шестого, а Игрейна все еще ждала.

Скрежетнул ключ, поворачиваясь в замке. Игрейна на секунду сунула руки под кран и, на ходу вытирая их полотенцем, поспешила к двери.

Спешить ей было недалеко. Шесть квадратных метров кухня, два метра – прихожая.

– Макс!

– Все в порядке, – сказал Максим, стягивая сандалии. – Дай чего-нибудь попить, а?

Игрейна плеснула ему в чашку минералки. Макс выпил до дна, тогда Игрейна плеснула ему еще; рубашка мужа, с утра безукоризненно белая и без единой складки, сейчас напоминала футболку марафонца на финише.

– Ну? – не выдержала Игрейна.

– Договор подписал, – Макс почему-то развел руками. – Ну, знаешь… Подписал. Все. Штатный сотрудник.

– И-и-и!

Длинная минута ушла на объятия, поздравления и прочую дребедень. Рискуя повалить составленные в углу штативы, Игрейна висела на шее у мужа и целовала его в потные щеки:

– А я не верила! Вот ей-богу, не верила! Ну, ты молодец. Ну, ты просто гений. Давай напьемся. Максик, давай гостей позовем… Умница моя!

– А еще водичка есть? – жалобно спрашивал Макс.

Через полчаса поспела жареная картошка. Максим, успевший принять душ, сидел на диване в майке и шортах, вертел в руках вилку (аппетита у него почему-то не было) и рассказывал:

– Ну… Он какой-то ненормальный, этот Войков. Я хотел уже все бросить и уйти. Одно собеседование, второе… Это при том, что два «интервью» я уже прошел! При том что была и практика, и пробные съемки, и работы свои я присылал… Нет, говорят, с творческой стороны вы нас вполне устраиваете, а вот кем был ваш дед по материнской линии? Случалось ли вам похищать книги из библиотеки? Нет ли у вас друзей-журналистов? Такое впечатление, что я не в телекомпанию нанимаюсь, а в какие-нибудь очень компетентные органы…

Макс поморщился и замолчал.

– И все-таки, – осторожно сказала Игрейна, – это очень хорошо, Максик. Это чудо как хорошо. Круче «Звер-тиви» сейчас нет никого!

– Ну да, – вяло согласился Макс. – Пару лет поработаю – квартиру нормальную купим… Слушай, а что ты там говорила насчет гостей?

* * *

Супружеская кровать Марковых была узкой, как на корабле. Но будь она размером хоть с теннисный корт, Игрейна все равно не могла бы заснуть, слушая, как вздыхает в темноте Максим.

За годы замужества она успела изучить все его вздохи. И сейчас ей совершенно ясно было, что Макс, никогда от жены ничего не скрывавший, теперь носит на душе гадюку и стесняется – либо боится – поделиться ношей.

Игрейна не спала, но и ни о чем не спрашивала. За тонкой стенкой пробили соседские часы – час ночи, потом два часа; колыхалась занавеска. Максим вздыхал.

– Не могу, – Игрейна села, спустив ноги на пол. – Ну не могу же… Что случилось?

– Ничего.

Игрейна поднялась и босиком прошлепала на кухню. Поставила на плиту чайник – не потому, что хотела чаю, а потому, что это простое действие всегда ее успокаивало.

– Знаешь, – сказал Максим из спальни. – Я сам уже не рад. Что подписал все это.

– Да что такое ты подписал?

– Контракт, – глухо сказал Максим. – Без права увольнения в течение пяти лет. И еще десять подписок. О неразглашении, невступлении в контакт с прессой, не вижу, не слышу, шаг вправо, шаг влево…

– Весь этот бред противоречит конституции, – авторитетно заявила Игрейна. – Войков параноик. Не стоит принимать его заморочки всерьез.

– Я хотел с тобой посоветоваться, – после паузы сказал Максим. – Но они так все повернули – или я подписываю сразу, или – до свидания…

Игрейна вернулась в спальню. Села на кровать, обняла мужа за голое влажное плечо:

– Он элементарно боится, что у него потырят этот его «передовой метод дрессуры». Затем ему охрана, юристы, «крыша»… Затем он запугивает новичков, заставляя подписывать всякую дрянь. То есть по-хорошему, конечно, всякую дрянь лучше не подписывать… Но ведь не конец света, правда? Ты ведь оператор, а не промышленный шпион, нафига тебе чужие тайны?

– Я ведь даже не в зоопарк нанимался, а на студию, – пробормотал Макс.

– Тем более не бери в голову, – сказала Игрейна твердо. – Все фигня.

В глубине души она вовсе не была в этом уверена.

* * *

Максим Марков был хорошим оператором. Дело даже не в призах, полученных на студенческих и молодежных фестивалях. Марков сочетал несомненный талант с рассудительностью и надежностью, а это случается гораздо реже, чем хотелось бы.

Режиссер Коровко, с которым Максу довелось работать на «Звер-тиви», ценил профессиональные качества нового оператора и, пожалуй, даже симпатизировал Маркову, но внешне этой симпатии старался не проявлять.

– Самку укрупни. Еще… Двигайся, Макс, не стой, да подойди ты поближе, они не кусаются… Так…

Те, кто «не кусаются», были волками. Крупными, серыми, очень энергичными и нервными – ненормально нервными, с точки зрения Макса. Волки жили сложной жизнью, лишь отдаленно напоминающей дикую жизнь их вольных собратьев. Марков уже понял: если поначалу «коньком» директора Войкова была «естественная жизнь животных», то со временем маятник качнулся в сторону «чудес дрессировки».

Никакой дрессировки, как мог заметить Марков, не было и в помине. Никто не ходил к волкам в вольер, никто не кормил их сахаром в награду за правильные действия, никто не щелкал кнутом в наказание за неправильные; никто ничего от волков не хотел – они жили как бы сами. Они поступали как бы по собственной воле; другое дело, что воля эта была очень странная. Волки играли в сложную, порой жестокую игру. Это была игра-соревнование; в вольере сооружено было два каменных «трона», вид которых живо напомнил Маркову старый мультик «Маугли», и два вожака боролись за влияние. Поединок, случка, «голосование» – кто из вожаков соберет вокруг себя больше последователей? Выяснение отношений, наказание ослушников, поощрение преданных сторонников, снова случка; поединок. Массовая драка. Зализывание ран. Массовая случка. «Голосование»…

Пик волчьей деятельности всегда приходился на послеобеденное время, когда у входа в «Империю зверей» стояла, несмотря на дороговизну билетов, длинная очередь. Марков – и с ним еще два оператора – снимали волчью жизнь полную рабочую смену. Ночью волки, вопреки своей природе, затихали, зато оживлялся режиссер Коровко – монтировал материал до рассвета, окруженный плотной бригадой ассистентов, помощников и специалистов по изготовлению кофе.

Работа нравилась Маркову. Работа давала возможность проявить себя в полной мере; Макс был хорошим оператором, и режиссер Коровко ценил его.

– …Это тебя, – сказала Игрейна, и в голосе ее Максу почудилось напряжение. Еще бы – одиннадцать вечера, они уже собирались отключать телефон…

– Марков?! Скотина! Ты что делаешь, сопляк! – кричала трубка голосом режиссера Коровко, кричала и материлась так, что Макс невольно отдернул ухо. – Ты что… Ты сколько… А ну, немедленно на студию! Немедленно!

– Проблемы? – спросила Игрейна.

Макс разглядывал черные дырочки в опустевшей трубке. Режиссер Коровко, хоть и бывал эмоционален, беспричинных вспышек ярости никогда себе не позволял. Что же он, Макс, мог такого натворить?..

– Поедешь? – Игрейна была спокойна и сосредоточена. – Или потерпишь до завтра?

– Поеду, – пробормотал Макс. – В конце концов, мне самому интересно.

* * *

Макс вернулся через три часа. Игрейна не ложилась спать – ждала. Читала книгу.

Макс был бледен. В прихожей снял обувь, прошел на кухню, выпил воды. Игрейна, ни о чем не спрашивая, следовала за ним по пятам.

– Ну… – сказал Макс наконец. – Ну, контора… Ты не поверишь.

– Поверю, – возразила Игрейна.

– Короче, прихожу я… А там на мониторе – волки в лабиринте. Классно, честно говоря… Надо тебе как-нибудь сходить, посмотреть…

Макс вздохнул. Вытер мокрый подбородок. Игрейна ждала.

– Ну вот… Отсняли сегодня большой фрагмент. Волки ходят по лабиринту, решают всякие задачки – ну, лапой на рычаг нажать, подлезть, перепрыгнуть… А в конце лабиринта – волчица. Ждет, значит. Кто первый дойдет. Кто самый умный. Один дошел, и сразу к ней, а она ему зубы показывает. Рычит. Ее фаворит, понимаешь – он проиграл… – Макс нервно захихикал. – А этого победителя она не хотела… Ну, сцепились. Они клочья дерут друг из друга, а фаворит ее застрял в лабиринте – не может через решетку просочиться…

– Через решетку?

– Ну хитрая такая, двойная фигурная, и человек не сразу догадается, не то что волк…

– Странные у них развлечения, – пробормотала Игрейна.

– Странные, – мрачно согласился Макс. – Но публике нравится.

– А что не нравится Коровко?

Макс поморщился, будто собираясь чихнуть:

– Коровко… Ты прикинь – я ведь снимал эту волчью драку от начала и до конца. У них, когда крови много, волков всегда разгоняют… Шлангами… Так хорошо получилось, динамично…

Макс замолчал.

– Ну и? – спросила Игрейна.

– Ну и на заднем плане, – вздохнул Макс, – засветился там один… Войковский зам, Рачевский его фамилия. Со стороны зрителей его не видно было, он за щитом стоял…

А я искал ракурс и случайно этого Раневского взял в кадр. На заднем плане. Из-за этого у Коровко случилась истерика.

Максим снова замолчал.

– Не понимаю, – сказала Игрейна.

– Коровко дурак, – Макс мотнул головой. – Если бы он потихонечку, сам… на компьютере эту фигуру отредактировал… никто бы ничего не заметил. А так всем стало любопытно: за что это Коровко Маркова жучит? Кто попал? Марков попал? А-а, Рачевский попал в кадр… Коровко когда допер – совсем красный стал, я думал, его тут же кондрашка хватит…

– Все-таки не понимаю, – Игрейна поставила чайник на плиту.

– А я понимаю? – тоскливо спросил Макс. – Тайна Мадридского двора имени гражданина Полишинеля. Все делают вид, будто понятия не имеют, чем занимаются Рачевский и Федоров. Если кто-то хоть имя их всуе упомяет – Войков штрафует, Войков лютует, может даже бандитов наслать…

Макс спохватился, что сболтнул лишнее, и опасливо покосился на Игрейну.

– А чем же занимаются Рачевский и Федоров? – спросила Игрейна, делая вид, что не расслышала последних слов.

– Хрен его знает. Что-то шаманят со зверями. Дрессировщики…

– То, что ты каждый день рассказываешь, называется по-другому, – сказала Игрейна. – Я не представляю, как их можно выдрессировать… чтобы они таксебя вели.

– Как? Не по-звериному?

Чайник все не закипал. Игрейна молчала.

– Ты не волнуйся, – бодро сказал Максим. – Мне лично эта дурная ситуация ничем не грозит. Я так натурально хлопал глазами… Вроде как полный дурак…

– А ты, когда снимал, заметил Рачевского?

– Ну ясно, что заметил… Но ракурс менять не стал. Очень выигрышный был ракурс… Знаешь, волчью драку снимать – это не показ моделей, там совсем другой ритм…

– А что он делал?

– Кто?

– Рачевский.

– Да вроде ничего… Стоял. Смотрел. Глаза иногда закатывал. Губы кусал, будто нервничал. Вообще… – Макс задумался. – Странное лицо. Будто припадочный. А когда в коридоре его встречаю – нормальный мужик, молодой, здоровается даже…

– Так спроси его, что он там делал.

Макс медленно повернул голову. Посмотрел Игрейне в глаза; взгляд был красноречивее любого плаката. Так мог бы смотреть старый сапер на ребенка, только что предложившего сыграть в лапту на минном поле.

– З-зараза, – сквозь зубы ругнулась Игрейна. – Это зоопарк, да? Или это секретный военный объект в пустыне Гоби?

– Хуже, – глухо сказал Максим. – Знаешь, какие там бабки? А знаешь, какая там крыша?

– Зверей жалко, – сказала Игрейна.

– Что?

– Зверей. У них-то крыши не бывает.

* * *

Инцидент с режиссером Коровко замяли. У Максима вычли из зарплаты «за некомпетентность». О деньгах Марков не жалел, на формулировку обиделся очень; через некоторое время, случайно или нет, у него поменялось начальство: вместо Коровко с его волками Макс оказался под началом режиссера Сыча, специализировавшегося на съемке крокодилов.

– Не переживай, – сказала Игрейна, услышав о новом назначении Макса. – Может быть, чуть позже доверят тебе снимать жирафов каких-нибудь или пингвинов…

На самом деле Макс вовсе не был расстроен; утешая его, Игрейна утешала себя. Дело в том, что сама она ненавидела крокодилов с детства, ненавидела, боялась и брезговала. И даже рассказы о том, какими заботливыми бывают крокодилицы-мамаши по отношению к потомству, не могли ей внушить ни капли симпатии к рептилиям-убийцам.

Тем временем в зоопарке появилась мода на «совместное содержание», и крокодилы Ротбард, Одетта, Одилия и Яшка оказались на острие атаки. К их бассейну присоединили соседний вольер, в котором водились вараны Чип и Дейл, причем Дейл была самкой.

Макс прилежно снимал ежедневные упражнения крокодилов и не задумывался особенно, каким образом общежитие варанов и крокодилов может повлиять на зрительский рейтинг вольера. Прошло несколько недель, прежде чем он понял.

Крокодилицы Одетта и Одилия отложили яйца. Их кладки оказались на разных берегах бассейна; как и положено, крокодилицы аккуратно зарыли яйца в кучу листьев (гниющие листья обеспечивают оптимальную температуру для развития зародышей). Через несколько дней варанов перестали кормить, а кормушку крокодилов перенесли как можно дальше от кладок.

И началось то, что режиссер Сыч называл «драматургией».

Ротбард и Яшка, невозмутимые отцы, лежали в бассейне двумя неподвижными бревнами. Одетта и Одилия, голодные и свирепые, искали способ сохранить потомство от ненасытных варанов. Вараны прекрасно знали, где находятся крокодильи яйца; если одна крокодилица отлучалась поесть, другой приходилось охранять две кладки, разделенные бассейном и в равной степени доступные для быстрых и беспощадных врагов.

Рейтинг крокодильего вольера подскочил почти вдвое. Особенный восторг публики вызвала отчаянная попытка Одилии заставить Яшку дежурить у кладки.

– Все мужики одинаковые! – в азарте кричала какая-то женщина. – Разлегся в пруду и лежит, а баба разрывайся! Хоть бы пожрать ей принес, раз сам на яйцах не сидишь!

Крокодилий вольер снабжен был специальными рабочими местами для операторов, и Макс, ничем не рискуя, мог нависнуть хоть над берегом, хоть над буро-зеленой мутной водой. Азарт борьбы за яйца невольно передавался и ему; стоило варанихе Дейл (а она была просто прирожденной похитительницей яиц) направиться к бассейну, как Макс хватал ее в кадр, будто предупреждая этим крокодилиц, будто посылая Ротбарду и Яшке немой укор: что же вы делаете, отцы, блин!..

Вараны украли и съели два яйца у Одетты и два у Одилии, прежде чем Ротбард, наконец, почувствовал необходимость вмешаться. Он выскочил из воды, как возмездие, перед самым носом обнаглевшей Дейл; казалось, кровопролития не избежать – но Дейл вывернулась. Припадая к земле, как армейский броневик, Ротбард погнался за варанихой по чужой уже территории, но Чип и Дейл были слишком умны, чтобы принимать приглашение к битве. В их вольере предусмотрены были (кстати, кем?..) «крокодилонедоступные» безопасные места; туда и спрятались супруги-яйцекрады, и их равнодушные морды не выказывали ни страха, ни злорадства. Оно и немудрено: кто-нибудь видел злорадство на морде варана?!