Текст книги "2000 № 9"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Роберт Шекли,Далия Трускиновская,Дмитрий Володихин,Владимир Гаков,Эдуард Геворкян,Виталий Каплан,Сергей Соболев,Владимир Покровский,Дмитрий Байкалов,Сергей Синякин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

ФАНТАРИУМ

ЧИТАТЕЛИ ПРОСЯТ…

«Умоляем вас, не дайте погибнуть двум одиноким любителям фантастики, волею судьбы лишенным общества себе подобных. Опубликуйте, пожалуйста, адреса (телефон, e-mail, местоположение по межгалактическому каталогу и т.д. и т.п.) фан-клубов любителей фантастики, КЛФ». Катя М. и Мария Г., Москва.

«Было бы очень здорово создать заочный клуб любителей фантастики по переписке, раз уж очные почти все развалились. А то ведь в стране столько „диких“ фэнов, жаждущих общения с единомышленниками». В. Селантьева, Владивосток.

Писем с подобными просьбами наша редакция получает немало. Действительно, некогда широкая сеть клубов любителей фантастики сегодня практически рассыпалась. И тем не менее поклонники фантастики не сдаются, следуя поговорке «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Наша редакция время от времени получает сообщения о создании заочных КЛФ. Читайте доску объявлений.

…СПОРЯТ

«В обзоре писем („Если“ #6) с изумлением обнаружил, что февральский номер с hard SF не понравился некоторым читателям. Знайте – я к таковым не отношусь. Где еще в литературе можно напрячь научную мышцу мозга? „История твоей жизни“ и „Ковры Вана“ особенно показательны в этом отношении. Мне кажется, что неприятие hard SF, скорее, свидетельствует об окостенелости мозга». А. Аграновский, по Интернету.

Отрадно, что вкусы наших читателей зачастую совпадают со вкусами редакции. И не только редакции. Ведь повесть «История твоей жизни» позже получила «Небьюлу» – самую престижную премию в области англоязычной фантастики. Кстати, вручают ее профессионалы. Таким образом, многих из читателей «Если» воистину можно назвать самыми профессиональными читателями фантастики…

«Почему в кинорецензиях вы обозреваете одно старье? Фильмы, вышедшие год, а то и два назад – это что, новинки?… Так вы пролетаете даже с самыми рейтинговыми картинами – ни слова о „Шестом чувстве“!» Д.Урусов, Казань.

Читатель не сообщил о себе никаких сведений, и поэтому нам приходится лишь догадываться: то ли он совсем недавно открыл для себя журнал, то ли читает его нерегулярно. «Шестому чувству» была посвящена отдельная статья в «Если» #12 за прошлый год. Теперь о «старье». В статьях киноведов или в «Курсоре» сообщается обо всем, что происходит в фантастическом кинематографе, в рецензиях – только о тех фильмах, которые сегодня появляются на отечественном видеорынке или в прокате. Поступать иначе, по нашему мнению, значит просто дразнить читателей.

…ТРЕБУЮТ

«В четвертом номере вашего журнала я наткнулась на вопиющую ошибку. В разделе „Фантариум“ было опубликовано: „Суть размышлений читателей сводиться к следующему. Во-первых, всю фантастику можно причислить к виртуальной реальности (ибо слово „виртуальный“ означает возможный, вероятный)…“ – это один из главных доводов. К сожалению, это не так! Слово „виртуальный“ пришло к нам из английского языка, и virtual (англ.) – фактический, действительный. Надеюсь, в будущем вы постараетесь избежать подобных ляпсусов. Для серьезного журнала такая грубая ошибка просто недопустима. Не сомневаюсь, что будет опубликовано опровержение». А.Разумная, по Интернету.

Автор письма оказался в плену достаточно распространенного заблуждения. Определение «виртуальный» происходит не от английского virtual, а от латинского virtualis, что означает вероятный. Новый термин потребовался физикам в начале шестидесятых годов, когда для описания процессов квантовой механики возникла необходимость в том, чтобы допустить существование неких элементов, наличие которых невозможно зарегистрировать или подтвердить экспериментально (виртуальные частицы, виртуальные процессы). Позже термин взяли на вооружение программисты, предложив «систему виртуальных машин» – когда в одной машине условно существует несколько других. Из узкопрофессиональной лексики термин перешел в разряд общеупотребительных слов и приобрел, как это нередко бывает, еще одно значение (в зависимости от контекста) – воображаемый.А.Ершов, канд. филологических наук

…ПРЕДЛАГАЮТ

«Вы все время жалуетесь, что нынешние фантасты не обращают внимания на повести и рассказы, но почему вы варитесь в кругу известных имен? Обратили бы внимание и на других. К примеру, у нас в Томске живут хорошие писатели, которые зарекомендовали себя как раз в рассказах и повестях: Виктор Колупаев, Сергей Смирнов, Александр Рубан или Юлий Буркин. Вам так трудно к ним обратиться?…В вашей рубрике „Вернисаж“ вы рассказываете только об иностранных художниках (исключение – Шехов). Хотелось бы услышать и о других». Н.Вечегев, Томск.

Если Вы внимательно следите за нашим журналом, то обнаружите, что географическое пространство отечественной фантастики представлено достаточно широко и отнюдь не ограничено Москвой и Санкт-Петербургом, а степень известности публикуемых авторов далеко не равноценна. Относительно Ваших пожеланий активнее представлять сибирских фантастов, то, быть может, Вас утешит тот факт, что в следующем номере журнала будет напечатана новая повесть томичей Юлия Буркина и Константина Фадеева.Что же касается содержания рубрики «Вернисаж»… Замечание вполне справедливо. Вы совершенно правы – нужно уделять больше внимания творчеству отечественных художников-фантастов. Постараемся это сделать.

«Пожалуйста, не прекращайте публикацию мемуаров российских фантастов. Это же ваше „ноу-хау“!» Д.Ухов, Москва.

Не будем. В следующем полугодии журнал планирует опубликовать литературные воспоминания Владислава Крапивина.

«С большим удовольствием читаю литературные портреты зарубежных фантастов, которые пишет Вл. Гаков. Было бы здорово собрать их в отдельную книгу – типа „Зарубежная фантастика в именах и лицах“. Очень полезное было бы издание, интересное не только фэнам, но и обычным читателям. Не собирается ли критик осуществить такой проект?» В.Чиков, Уфа.

Собираюсь, и довольно давно. Ведь таких литературных портретов в моем «портфеле» набралось уже около сотни (основное, конечно, сделано для «Если», но есть и предисловия к собраниям сочинений разных авторов). Но, увы, выпуск книги пока не представляется возможным. Все предложения к издателям неизменно наталкиваются на то, что подобный проект-де коммерчески бесперспективен. Такова реальность нашего времени.

Вл. Гаков

2100: ИСТОРИЯ БУДУЩЕГО

Сергей СИНЯКИН. КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ по поводу «Истории нашего столетия» Н. Оберлендера, Нью-Йорк, изд-во «Брукс», 2100 год

Понять – значит упростить. То, что является обычным делом в математике, абсолютно неприменимо к гуманитарным наукам, составляющим основу общественного мировоззрения в конце ХХI столетия. Доктор Оберлендер не прав. Упростить мир невозможно, можно лишь примитивизировать свои представления о нем. Отсюда ошибки в целом незаурядного и весьма квалифицированного автора, которые делают книгу неприемлемой для подготовленного читателя.

Ошибочность примененной Оберлендером методологии приводит к тому, что в описании автора имевшие место события обретают мифологический оттенок и более похожи на легенды, нежели на реальные события, изменившие общественные социологические построения и культурологические концепции, принятые научным сообществом последней четверти ХХI века.

Наверное, спор о роли личности в истории вечен. И все-таки по меньшей мере некорректно объяснять утрату гегемонии Соединенными Штатами Америки во второй половине ХХI века личностью и энергией лидера Европейского Союза Шарля Мак-Костака. Несомненно, что подобное угасание США и утрата лидирующих позиций в мире, в первую очередь, объясняются экономическими причинами. Свою решающую роль сыграло укрепление европейского экю и вхождение в Европейский Союз оправившейся после затяжного экономического кризиса России. Мак-Костак, несомненно, является ярким лидером столетия, но было бы наивно сбрасывать со счетов финансовую мощь Западной Европы, опирающуюся на природные ресурсы Евроазиатского союза, который в середине столетия объединил Индию, Россию, Казахстан, Узбекистан, Армению, Киргизстан, Таджикистан и Белоруссию. Я не сомневаюсь, что уважаемый доктор Оберлендер немедленно вступил бы со мной в полемику, доказывая, что объединение упомянутых выше стран явилось следствием энергичных действий Константина Николаева и его правительства. Не отрицая талантов Николаева, замечу, однако, что действительной причиной создания Евроазиатского союза явилось объединение ряда мусульманских и арабских государств в Аллахостан, руководство которым начали осуществлять экстремистски настроенные лидеры ваххабитского движения. Свою роль сыграли и экспансионистские устремления псевдокоммунистического Китая, чье население к середине столетия превысило 3 миллиарда человек. Развязанные Китаем территориальные конфликты с сопредельными Казахстаном и Индией, оккупация им в первой половине столетия Тайваня наглядно показали всему миру беспомощность и провинциальную отсталость ООН и явились причиной радикальной перестройки этого инструмента международной политики.

Именно силовой попыткой развалить новое мусульманское государственное объединение явился конфликт с арабскими государствами 2025 года, закончившийся применением ядерного оружия малой мощности в Персидском заливе и Западной Европе. Усматривать фрейдистские мотивы в действиях руководства ЕвроНАТО по меньшей мере нелепо, как и видеть в действиях руководства Союза Африканских государств, образованного после 2050 года, что-то иное, нежели попытку противодействовать окончательному разграблению природных богатств материка и создание афроиммигрантами из культурно развитых стран самостоятельного мощного государства, способного успешно противостоять наступательной политике остального мира.

Говоря о кризисе общества потребления, доктор Оберлендер взял за иллюстративную модель Соединенные Штаты Америки. Автор не совсем прав, и это доказывается тем, что аналогичные социумы до настоящего времени успешно существуют в Дании, странах Бенилюкса и Швеции, не обнаруживая видимых негативных тенденций в своем развитии. Было бы некорректно объяснять векторные различия указанных выше общественных систем психофизическими характеристиками их жителей. Скорее, надо признать, что экономические предпосылки вызвали отток интеллектуальных сил из проявившего излишние имперские амбиции политического гегемона прошлого столетия, что и обусловило кризис не только общественной, но прежде всего экономической системы, излишне часто и резко декларировавшей индивидуализм и вытекающий из него прагматизм.

Построив книгу на неверных методологических предпосылках, доктор Оберлендер, к сожалению, допустил и ряд фактологических ошибок. Не стоит, однако, полагать, что причиной подобных «неточностей» со стороны уважаемого в научном мире историка и публициста явилось незнание общеизвестных истин. Возможно, подобные просчеты объясняются желанием доктора Оберлендера притянуть те или иные события к создаваемой им концепции нашей истории.

Так, начало применения нанотехнологий следует отнести к 2025 году, когда эксперимент на Хоккайдо, начатый доктором Сумикадзе, окончился катастрофой, названной позже технологической Нагасаки. Успешные опыты К.Риттнера в Колорадо-Спрингс были все-таки вторым шагом, тем более что Риттнер являлся учеником доктора Сумикадзе. Пусть мечты пионеров энтелогии полностью пока еще не сбылись, ныне человечество владеет способом холодного расщепления воды и получило, наконец, новый и практически безграничный источник энергии.

Печально известные события в Шотландии Н.Оберлендер относит к 2034 году, хотя полицейские архивы Глазго позволяют датировать появление Ночного Монстра 2032 годом (регистрация свидетельств о его первых нападениях). Рассказывая о жертвах генетического урода, доктор Оберлендер чаще останавливается на красочных описаниях кошмарных преступлений и, разумеется, упускает при этом главное – вывод о возможности генетических изменений для борьбы со старостью и повышения приспособляемости живых организмов к климатическим изменениям планеты. Кроме того, не следует забывать, что именно тогда биологами было сделано сенсационное открытие единого информационного поля Земли, постоянным воздействием которого обуславливалось убыстренное старение полученных клонов животных и людей до биологического возраста клонируемого объекта.

Вопросы евгеники и перестройки генома человека, позволившие человечеству навсегда избавиться от ряда опаснейших заболеваний, в "Истории нашего столетия" описаны достаточно подробно, особенно эксперименты лауреатов Нобелевской премии У.Киза и Д.Маркрафта. Тем большее недоумение вызывают ядовитые параллели с нацистскими экспериментами середины ХХ столетия. Из текста "Истории…" следует, что доктор Н.Оберлендер придерживается традиционного вероисповедания и эксперименты над человеческой природой, мягко говоря, не приветствует.

Снобизм, по-прежнему присущий американским исследователям, которые продолжают числить США среди передовых держав мира, приводит к тому, что доктор Н.Оберлендер в главах своей книги, посвященной культуре, науке и технике, уделяет значительное внимание своим соотечественникам, игнорируя опыт и достижения мирового содружества. Так, он считает величайшими свершениями ХХI века международные орбитальные станции "Альфа" и "Аврора", построенные на средства американских инвесторов. Немало страниц посвящено Первой марсианской экспедиции 2037 года, в которой значительную роль играли американские специалисты. Об организованных Евроазиатским союзом в 2064 и 2089 годах экспедициях к Юпитеру и Венере, строительстве двадцатикилометрового спутника "Дом Махатм", осуществленного с помощью вывода на орбиту цельнометаллических астродирижаблей российского Ярославского производственного объединения "Спецпроект", д-р Оберлендер пишет мимоходом. Зато Службу Космической Безопасности Земли он целиком считает заслугой американского правительства, несмотря на то, что в первом экипаже разгонщиков, изменивших орбиту печально знаменитого астероида Икар, были российские, китайские и французские астронавты.

Однако пусть у читателя не складывается впечатление, что книга «История нашего столетия» состоит лишь из недостатков. Любопытна интерпретация д-ра Оберлендера событий времен Большого информационного кризиса 2028 года, когда в результате массового выхода из строя Сети мир неожиданно был поставлен на грань финансово-экономической гибели. Можно обвинять в случившемся престарелого компьютерного императора Билла Гейтса. Можно искать причины в бесконтрольности информационного пространства. Можно также обрушиться на гонконгскую корпорацию хакеров. Именно это и делает д-р Оберлендер. Надо сказать, что версии свои автор выдвигает не на пустом месте – данный раздел книги читается как хороший детектив.

Гораздо труднее согласиться с утверждением автора "Истории…", что развитие компьютерной техники привело к разделению человечества на обычных граждан и все увеличивающуюся прослойку диспейсеров, живущих как в обычном, так и виртуальном мире. Слава Богу, дети все еще появляются на свет естественным путем – из утроб матерей или роддомных колб! Вживление чипов в мозг для увеличения его возможностей, практикуемое с середины века в разведке, а последние годы и в полицейских аппаратах стран мира, лишь опровергает концепцию автора, но никак не подтверждает ее.

Вместе с тем утверждения Н.Оберлендера, что виртуальных существ, создаваемых время от времени Сетью, следует считать новой формой жизни, не лишены определенного основания, но доводы в подтверждение этой теории далеко увели бы нас от предмета обсуждения.

Обстоятельно прописана глава о Едином Боге, посвященная созданию Сахаровым и Фогельсоном универсальной религии. Можно верить или не верить в Единого Бога, это дело совести каждого, однако нельзя не учитывать, что в последние годы по данным Земного Информатория данной религии придерживается около полутора миллиардов человек, поэтому гонения на Сахарова и Фогельсона во второй половине ХХI века нельзя не рассматривать как преступление против интересов человечества.

В целом, несмотря на досадные просчеты автора и некоторую предвзятость в изложении исторических событий, книгу "История нашего столетия" следует воспринимать не как летопись, последовательно и системно излагающую основные события ХХI века, а как попытку заглянуть в будущее, оценив уже пройденный человечеством путь.

Удивительно, но, взяв за основу неверные предпосылки, д-р Оберлендер делает правильный вывод. ХХI век показал нам, что выдвинутые социологические модели исчерпали себя и будущее принадлежит новым социальным построениям, главной ценностью и основным мерилом которых являются знания. Особенностью прошедшего столетия стала, прежде всего, усиливающаяся кооперация региональных государственных сообществ на основе единого планирования. Завершилось время колониального разделения и грабежа. Пришло время осознания каждой государственной единицей своего места в мире, стремящемся к объединению.

КОНСИЛИУМ

Далия ТРУСКИНОВСКАЯ: «Мы все – жертвы мании величия»

ВЕДУЩИЙ – Эдуард ГЕВОРКЯН

Эдуард Геворкян: Далия, ваше творчество весьма разносторонне – в активе не только фантастика, но и детективы, исторические романы. В этой связи не могу не задать вопрос: считаете ли вы себя вовлеченной в некую профессиональную гильдию фантастов или же не признаете какие-либо маркеры, помогающие издателям и в какой-то мере критикам классифицировать авторов в соответствии с читательскими предпочтениями?

Далия Трускиновская: То есть вставляю ли я себя в списки фантастической тусовки? Или вас интересует мое мнение о жанровых разграничениях? Ну так вот – литература не «Нортон Коммандер», где все по полочкам, как в немецком шкафу. На мой взгляд, нужно присутствовать в шкафу как в таковом, а если часть меня свесилась на другую полку, так беда невелика. Вот недавно посвятили меня в склоку между Владимиром Васильевым и Ником Перумовым с одной стороны и «Интерпрессконом» с другой. Васильев полагает, что «Интерпресскон» дает премию за «неправильную» фантастику. Он, Васильев, пишет «правильную», а лауреаты – «неправильную». И на этом основании оба писателя требуют не вносить себя в номинационные списки.

Андрей Николаев, один из основателей «Интерпресскона», публично ответил им примерно в таком стиле, в каком правильный дедушка объясняет внучку про то, как это делается у птичек.

Я полагаю, вопрос о самоидентификации разветвляется на два направления: причисляю ли я себя к фантастической литературе и причисляю ли себя к фантастической тусовке.

К тусовке – однозначно! Без нее на свете было бы очень одиноко. Но вот ведь в чем морока: детки, игравшие в одной песочнице, через двадцать лет становятся весьма разнообразными дядьками. Один идет в банкиры, другой становится бомжем. И смешно бомжу требовать, чтобы бан-1 кир все бросил и поселился на теплотрассе. Все мы начинали с рассказов и небольших повестей, непременно привязанных к космосу и хоть как-то – к науке. Вспомним «Малеевку» и «Дубултеевку». Совочки и формочки были у всех одинаковые. Но невозможно в пятьдесят лет делать то же самое, что в тридцать! Большинство разбрелись, куда глаза глядят. Комизм в том, что «Интерпресскон» объединяет нас по принципу "одна тусовка», а награждает по принципу «одна литература». Вот Васильев и негодует, что его не оценили по достоинству. Ну так и я там ни одного приза не получила! Но для меня-то как раз важна тусовка. Очевидно, то, чем я занимаюсь, не вписывается во вкусы жюри. Ну и что?

Я и впредь не собираюсь писать романы про крутых космических бойцов, пробивающих кулаком борт звездолета. Не буду я писать и про драконов. Это негуманно. Я как женщина против насилия, а изнасилованные драконы – это страшно. Так, о чем еще я не буду писать? О неведомой силе, переносящей земного героя на непонятную планету, где почему-то живут натуральные средневековые люди с мечами и в кольчугах. Я полагаю, что этот прием есть результат писательской лени. Вместо того, чтобы прочитать полдюжины книг по европейскому средневековью, наши коллеги начинают измышлять некие упрощенные декорации, в которых каждая планета является простеньким государством с зачаточной экономикой. Реальная история гораздо интереснее.

Я всю жизнь хотела быть именно историком. У меня нет морального права писать про космос. Ибо предел технической мысли для меня – мясорубка, и ту я не всегда правильно собираю. В своей первой повести "Запах янтаря» я позволила себе фантастическое допущение – герои бредят наяву, «вспоминая» себя в восемнадцатом веке. Но все остальное-то исторично! Возможно, дальнейший мой путь есть свидетельство моей неповоротливости. Вместо того, чтобы целенаправленно искать издателей, заинтересованных в исторической литературе, я повлеклась в хвосте у фантастики, поскольку тут меня хоть немного знали… Я написала два историко-фантастических романа – «Несусветный эскадрон» и «Окаянная сила». Оказалось, что они никому не нужны.

Я не знаю, в какой мере узкое деление на жанры и поджанры есть изобретение издателей. Может быть, им действительно было удобно поделить рынок именно так. Но есть вертикальное и горизонтальное деление. Вообразим себе столбцы космической фантастики, фольклорной фантастики, фэнтези и пр. и в каждом – своя верхушка. Вообразим также, что кто-то из принципа публикует все «верхушки», кто-то– все «серединки», кто-то – весь «низ», потому что можно меньше платить или по иным коммерческим соображениям. Разумно, не так ли?

Но в этой схеме не учитывается творческий рост. Человек из «верхушки» может настолько перерасти самого себя, что сделается ненужным своему обычному читателю. А следовательно, и издателю. Как же тогда быть?

Э.Г.: Согласен с вами, потеря своего читателя – процесс иногда весьма мучительный. Гораздо мучительнее, чем даже потеря издателя: в этом-то случае всегда можно утешиться тем, что сей доблестный генерал книжных карьеров не понимает, потери какого ценного бойца он не заметил. Но вот какой вопрос остается неясным – а был ли тот читатель, которого мы потеряли? Практически любой писатель адресует свое творчество конкретной аудитории. Скорее всего, он держит перед своим мысленным взором обобщенный образ своего читателя. И однажды наступает момент, когда столкнувшись лицом к лицу (или лоб в лоб, если угодно) с покупателем фантастики, автор ужаснется: и вот этому существу, которое алчет в книге лишь «прикола и стеба», он посвятил лучшие годы своей жизни?! Не один, наверное, писатель сломался при прямом контакте с читателем. Идеализация всепонимающего читателя, который тонко воспринимает смысл каждой твоей запятой, свойствен начинающим авторам. Но кто сказал, что советскому писателю не присущ затяжной инфантилизм? В этом смысле перспективы нециничных авторов весьма плачевны, а пути реально просчитывающих все пиаров-ские ходы холодных виртуозов компиляции, напротив, широки и накатанны. Так может, читатель «в своем праве» отдохнуть от зауми, может, он имеет право насладиться восхитительно предсказуемой тягомотиной очередного книжного сериала? Может, сбылось предсказание (или проклятие) Фрица Лейбера и наступают времена словопомола?

Д.Т.: С одной стороны, проблема читателя еще увесистей проблемы издателя. Но она вполне вписывается в законы физики: если в одном месте убавилось, в другом, следовательно, прибавилось.

Я к тому, что в последнее время шел отток читателя в географическом смысле слова. Всякий, имеющий шанс перебежать в евреи или в немцы, этот шанс использовал. Америка, Израиль и Германия сейчас имеют ту интеллектуальную русскую диаспору, которая готова читать более или менее серьезную литературу.

С другой стороны, мы сейчас расхлебываем издательскую политику последних пятнадцати лет. Разверзлись хляби небесные, и на неокрепшие головы хлынул тридцать седьмой год во всех его проявлениях. Не читать «Крутой маршрут» было дико, нелепо, это означало признать себя сталинистом и коммунякой. Тиражи газет со всевозможными разоблачающими мемуарами прыгнули до небес. Тиражи книг, где так или иначе авторы выделывались под Оруэлла и вымучивали из себя антиутопии, тоже были не хилые. И все это простому человеку приходилось читать!

Вот и наступила реакция.

Кстати, совершенно нормальная реакция. Долго ли она продлится, зависит от того, насколько американским будет путь развития России. Если не убрать с экранов тупые американские фильмы, то скоро действительно писать будет не для кого.

Речь идет о культуре.

Я не знаю своего читателя в лицо. И вы не знаете. Но ориентироваться в своем творчестве на вкусы «Интерпресскона» лично я не буду. И на вкусы «Странника» тоже не буду. Один мой приятель как-то выдал прекрасную фразу: «Слава приходит к нам между делом. Если дело того стоит». Вот и я не стану конструировать этого гипотетического читателя с его интеллектуальным уровнем, возвышенными или низменными желаниями. Хотя бы потому, что у меня у самой сегодня есть желание читать Борхеса, а завтра – Хмелевскую. Но я выбрала свой путь – историю с элементами фантастики, фантастику на солидном историческом фундаменте и всякие промежуточные стадии. И пойду этим путем. Если то, что я пишу, будет интересно, то и читатель найдется. Сам. Явочным порядком.

Есть писатели, которые духовно соответствуют потребностям массового читателя. Очевидно, я не соответствую. Остается принять это как факт. Или же я не соответствую тому массовому читателю, которого сконструировали для себя издатели, специализирующиеся на фантастике. Значит, нужно поискать других издателей, только и всего. И не делать из этого драмы.

Чем, собственно, женщина и отличается от мужчины. Там, где мужчина в предсмертных судорогах пытается пробить каменную стену, неся потери и подставляясь под юмор конкурентов, женщина просто пойдет искать другую стену – может быть, ее и преодолевать не придется?

Вот так и скажем читателям фантастики. Пусть наслаждаются кем-нибудь другим. А когда тот, кто перед ними ковриком стелется, основательно надоест… Ведь не только писатель – читатель тоже имеет свойство взрослеть. А то, что новое поколение юных идиотов потребует той же ахинеи, от которой балдели и торчали папочки, это еще не аксиома. И трудно будет языку, истертому о конкретные читательские задницы, приспосабливаться к нормальной речи, вы уж мне поверьте!

Э.Г.: А что, если читатель определенного интеллектуального уровня попросту устал от прямого и явного вымысла и уступил эту площадку потребителю менее взыскательному? В таком случае автору, строгому к себе и к читателю, необходимо, вероятно, последовать за ним – не суетясь и не заискивая, и перейти на смежные пространства, например, к историко-авантюрной прозе, о которой вы говорили. Здесь вполне можно реализовать свои знания и умения, причем старый инструментарий фантастики окажется весьма полезен при разработке фабульной прозы. Другое дело, что, скажем, исторический роман или детектив представляют собой довольно-таки «закостеневшие» образования со своими традициями, почти приравненными к закону. Не обманете ли вы читательские ожидания, начав экспериментировать?

Д.Т.: Дефиниции, сэр! Фантастика в исконно-посконном смысле слова – это то, с чего был взят старт. Это центр, откуда все мы с годами расползаемся в разные стороны. То, что творится теперь, это уже пограничные состояния и жанры с поджанрами. Нельзя всю жизнь писать про фанерные звездолеты, если ты не целенаправленный правоверный халтурщик и не страдаешь инфантилизмом в крайней степени. Литература для думающих и сомневающихся людей – это именно литература о думающих и сомневающихся людях, а прочее – более или менее обязательный антураж.

Новое поколение идиотов, я полагаю, потребует нового поколения халтурщиков, и не более того. А мы будем делать то, что считаем нужным. Раз уж литература все равно не кормит, как во времена оны, значит можно позволить себе полнейшую свободу мысли и пера! Рано или поздно они будут востребованы.

И поэтому действительно имеет смысл говорить о «переходе на смежные пространства», например, к той же историко-авантюрной прозе. Но это лишь один из коридоров. Беда нашего поколения в том, что ему лень оторвать задницу от стула и потратить несколько месяцев на что-то совершенно новое. Мы все еще надеемся, что высосем из пальца шедевры. А откуда они в этом пальце возьмутся? Если бы можно было уехать на лето в археологическую экспедицию! Уйти в путину с рыбаками или хоть в регату «Катти Сарк»! Я туда просилась – не вышло, а ведь морской болезнью не страдаю, физически бы справилась. Мы, фантасты, потрясающе мало знаем об окружающем нас мире. Если бы не журналистика – и я бы о нем ничего не знала.

А что касается инструментария фантастики, так он пригодится разве что для создания ходульных образов положительных персонажей. Возьмем, к примеру, Акунина. Замечательные стилизации. А вот именно детективный сюжет у Акунина совершенно фантастический. Почему никто из нас до этого не додумался?

Знаете, я именно историю сейчас воспринимаю как далекий космос, где совершаются неслыханные открытия. Вот где пространство для эксперимента! Давайте оставим тех, кто пишет классическую фантастику, дописывать ее и кормиться благодаря последним могиканам, которые только ее и читают. Их не так уж мало. А сами двинемся вперед, как пионеры Дикого Запада. Если больше нельзя жить в каком-то пространстве, до такой степени оно испорчено, собираешь манатки и уходишь туда, где еще чисто и кислороду побольше. Не я одна такая умная. Многие из наших собратьев по перу уже осваивают эти территории.

Э.Г: Вашими бы устами да цикуту пить! Какие просторы, какой еще кислород?! Помнится, лет этак двенадцать тому назад, когда на нас обрушилась лавина американской фантастики, я, к своему удивлению, вдруг заметил, что разные зарубежные авторы (весьма уважаемые) почти одновременно выпускали весьма похожие книги. Позже я сообразил, что у них там весьма строга писательская дисциплина. Скажет литагент с подачи издателя: «Пиши фэнтези», – автор берет под козырек; скажет: «Космическую оперу» – становится во фрунт… Позволить себе вольности могли только авторы бестселлеров, да и то потому, что они… не позволяли себе вольности и писали то, что издатель заказал. И вроде бы ничего в этом плохого нет, кому, как не издателю, доступен срез сиюминутных читательских предпочтений. Вот и у нас сейчас истоптали делянку, скажем, фэнтезийной махаловки и социального надрыва и кинулись вроде бы на целинные земли. А в итоге – либо та же альтернативная история, если автор склонен к науке (точной или гуманитарной), либо все та же фэнтези, если склонен к мистике, только персонажами будут не всякие принцы, а вполне исторические деятели. Но в этом рассуждении есть одно слабое звено – у нас не найдется такого количества издателей и литагентов, чтобы формировать волны авторских предпочтений. Так что, скорее всего, речь может идти о какой-то взаимной творческой индукции, или, пользуясь иной терминологией, о перекрестном опылении. А что касается интереса писателей к истории, так, может, они просто нутром ощущают востребо-ванность такой литературы. Может, отсюда и явный интерес к державно-сти, к героике созидания, а не к пафосу разрушения?