Текст книги "Сквозь время"
Автор книги: Марина Домбровская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Palermo, June 2008
Цвет мандаринов насыщал томное сумеречное небо, бросающее рефлексы то тут то там на верхушки домов, шляпки деревьев, на чудные щиколотки Селестины, так изящно летящей куда-то вперед, что сам летний теплый ветерок менял свое направление к ее сущности, грациозно подгоняя к чему-то, видимо, сто́ящему для милой девочки. В ее завитых средне-русых локонах порхала перламутровая лента, небрежно заключенная в бант, на лице девчонки отражалась невесомая радость. Она несла перед собой стопку книг, пять или шесть, в новеньком для того времени переплете, и пребывала в некоем наслаждении, неведомом никому более. Она порхала как бабочка, а за нею как за Сидхартой едва распускались лотосы. Селестина забежала под арку во внутренний дворик, звуки отдаляющихся каблуков эхом отразился в ушных перепонках каждого прохожего. Все они оборачивались, и скорее причиной были не сами звуки, а странная энергетика, излучаемая от девушки, так удачно настоянная в аромате приятной туалетной воды Габриэль Мэдисон, ее матери.
Наконец она сняла свои изящные босоножки, подхватила их в левую руку и побежала по раскаленным камням, по стеклам, по горячей желтоватой, но такой уютной летней пыли. Это был ее город, ее улочки, запах этого местечка, моря с песком, который напрочно вклеился в ее кожные клетки, дабы напоминать ей, какому именно месту принадлежит ее молодая душа. Зной стоял еще над наивными людьми, прогуливающимся по старым улочкам Палермо, такого грязного и будто брошенного.
– Селестина, ты снова бегаешь босиком? Мало ли что ты можешь вогнать себе в ногу, ты только вспомни, как к тебе в ногу вошел гвоздь месяц назад, – вечно твердили ей мама с бабушкой.
– Вот именно, тогда я была в сланцах, а теперь я без них. Я смотрю себе под ноги.
Каждое лето в компании своих родителей, а иногда и любимой бабушки Авроры, Селестина, как правило, на поезде, выбиралась из своего богом забытого городка Бьеллы в этот курортный и самый прекрасный город Палермо. Ей было тринадцать, и ее чувство собственной важности, амбиции и воля бурлили в ней стремительно вверх. Она даже завела дневник, утаив этот факт, конечно, от всех, как это обычно бывает с подобными меланхоличными девочками. Ее подруга, Инэс, тоже вела подобную рукопись, но она была наделена скучным повествованием будней. Селестина порой глумилась над этим, «ведь настоящий дневник предназначен для глубоких тайных мыслей, которые вряд ли еще раз навестят даже самую гениальную голову, ибо наше восприятие меняется каждый день, а ощущения и подавно».
Одна из первых записей Селестины:
«Прошлого и будущего не существует: есть только настоящее.
Я просыпаюсь и чувствую запах жареной картошки. Который час? Открываю глаза, эта комнатка кажется такой маленькой в сравнении с моими мыслями. Слышны чьи-то женские шаги, конечно мамы. Поворот дверной ручки…
– Селеста, вставай, иди завтракать.
Месяц назад мне исполнилось тринадцать. Всегда считала, что это самый прекрасный возраст. Я начала пользоваться косметикой, глупо, не правда ли?
Воскресенье, а значит завтра школа, снова этот кошмар. Как же я всех там ненавижу… или это все ненавидят меня? Но нужно идти, следует быть выше ожиданий других людей. Моя жизнь столь скучна и постоянна, что мне порой и жить то не хочется. Как человек может жить без невероятного, без волшебства, магии? Частенько в моей жизни происходит что-то необычное в присутствии Инэс, моей лучшей подруги, как она считает. Для меня она стоит на ступени не выше Виолетты, высокой кудрявой девочки, в которой, как мне кажется, много амбиций. Но вторую я уважаю, она способна заявить о том, что ее не устраивает, у нее всегда имеется свое мнение. Странно, почему она так закрыта со всеми? Я думаю, она очень одинока…
В любом случае, одинокой скорей назовешь меня, а не их, т.к. многие от меня отвернулись. Со мной что-то творится, мама называет это переходным возрастом, и думаю, я согласна с ней. Мне скучны эти дни, эта неизменная канитель будней. Я часто являюсь предметом ссор друзей… Я бы хотела стереть им память, как это ловко проделывают некоторые вампиры, в которых я, на удивление, в свои 13, почему-то верю. Меня привлекает мистика. Может быть, это все отголоски моей старой прапрапрабабки, которая была ведьмой?
Снова мой тайный сосед со второго этажа играет прекрасную мелодию Моцарта «Музыка ангелов». Ах, как же хочется познакомиться с ним…
Этим летом я прочла почти все книги Роулинг о Гарри Поттере. Эта писательница творит настоящие чудеса, потому что до нее меня вряд ли кто мог заставить взять в руки книгу. Наверное, чтобы создать в воображении такой мир, нужно быть настоящим гением. Но эта женщина открыла мне не только любовь к чтению, к познанию новой Вселенной, она открыла и кое-что во мне, помимо накопленных знаний, эмоций, она открыла во мне то окно, что так распахнуто у моей матери, любовь к письму. Да, я хочу писать, о том, что вижу, что чувствую. Моя мама пишет стихи, но я горю не поэзией, я желаю написать роман, создать новый мир, как создает художник, доступный только автору. Боюсь, у меня ничего не выйдет… но начало положено, ведь я купила дневник. И как без него я раньше обходилась? Иногда я даже прибегала к разговорам с самой Луной, но это уже другая история…
Однажды я стану другой, начитанной, образованной, глубокомыслящей, такой же благородной, как мама, и харизматичной эмоциональной, как бабушка Аврора, а пока нужно потерпеть.
P.S. И почему, как только интересные мне парни уделяют мне знаки внимания, мне тотчас же становится от них тошно?»
Для Селестины никогда не составляло проблемы найти друзей, которые будут ее искренне любить, уважать, восхищаться ею и даже нуждаться в этой юной леди. Но ей нисколько не нужна была эта дружба, она порой даже мешала ей, едва созревшая девушка заполняла этими людьми маленький пустой уголок внутри себя, не значащий не более чулана в доме. Селестина мечтала все глубже и глубже погружаться в саму себя, совершенствоваться, выявить в своем характере какие-то отличительные черты. Ей хотелось заявить всему миру, что вот она, чудная и особенная, но пока на нее мало, кто обращал внимание. Но чем же ей зацепить общество, удивить, внести что-либо новое? Да, в ней был потенциал, несомненно, навыки и умения, в ней была вся милость и привлекательность созревающей тринадцатилетней девочки, но ей не хватало языка, напористости, уверенности, чувства собственного эго. Понимала ли она это тогда, что однажды эти качества станут верными ей и самыми близкими подругами, которым позавидует сама юная соседка и лучшая подружка Селесты, постоянно проживающая в этом солнечном городке Палермо, а также и ее новый приобретенный кузен, и старый верный друг Льюис? Нет, она и предположить не могла, что может измениться кардинально, вывернуться наизнанку, показав свои истинные эмоции. А ведь в далеком детстве, когда ты ни на секунду не задумываешься, чем тебе позавтракать, когда двери школы еще для тебя так плотно закрыты, что даже начинает казаться, что это придет так не скоро, как и будущие смерти самых близких, это совершенно ей и не требовалось, влияние и легкий налет лидерства в ней был как само собой. Конечно, в глубоком детстве к нам совершенно ни коим образом не могли залезть подобные мысли в голову, и в особенности к Селестине. Эта девчонка твердо верила в то, что мир настолько красочен, всесторонен и светел, что все различные плохие вести из уст родителей или знакомых, даже вещания телепередач есть не более чем выдумки, плотная платформа для развлечений, что так на досуге взрослые увлекаются неким фольклором, и у кого эти басни лучше, краше и звучнее, тот несомненно заслуживает авторитет, аплодисментов и необходимую полочку в обществе. Да, дети глупы порой до отвращения, но стоит взглянуть на них, так понимаешь, что это единственные, кто так глубоко любят жизнь, наслаждаясь каждым мгновением. Они не останавливают себя на мысли, что сегодня нужно придерживаться такой точки зрения, они не убеждают себя и других, что только этот день – самый прекрасный из всех. Для них это должно, они на самой легкой волне знакомятся друг с другом и также расстаются, не допуская серых мыслей о значении, поисках выгоды, о возможной потери гордости, не стремясь что-либо доказать себе или другим, о том, что возможно никогда уж более не встретятся. Дети – это, как же мне не хотелось быть предсказуемым, но иного и быть не может, дети – это цветы жизни.
Неужели кто-то осмеливался открыть Селестине глаза? Быть может, однажды, именно в ту прекрасную пору жизни, некий мальчишка по имени Джованни из ее группы в детском саду? Он был влюблен в нее, и абсолютно все вокруг знали об этом союзе. Как нелепо, детям всего пять, а между ними настоящие отношения. Подчеркну «настоящие», ибо Селестина никакой влюбленности внутри себя не ощущала к этому мальчику. В том коллективе, группе, девчонка была самой способной, что изменилось при поступлении в школу: там уже она была наравне со всеми, исключая, конечно, творческие навыки. Был и еще один герой, Льюис, о котором мы вскользь уже упомянули. Его родители буквально тесно общались с ее матерью Габриэль и отцом Сириусом: они были лучшими друзьями и жили в одном дворе, а дети, в свою очередь, были как брат и сестра. С самого рождения Селестины маленький Льюис всегда был рядом, ведь он старше подруги на два года, и это никак нельзя было изменить, как ей всегда хотелось. Нет детства девочки краше, если оно пробегает в дружбе с хорошими мальчишками. Селестине в этом повезло, как и с тем, что ей удалось застать не только своих родителей и бабушек с дедушками, но также и прабабушек с прадедушками. Льюис был не менее чутким мальчиком, чем Джованни. Девочке всегда нравилась его прическа, его манера вести себя, да и к тому же он не был так смазлив, как ее кавалер. Лучший друг отличался мужской настойчивостью и непоседливостью, чего так не хватало в одногруппнике. И главным фактором, значимым для Селестины, было то, что Льюис никогда не нарушал личного пространства подруги, что в противном вызвало бы в девочке легкое презрение. Они часто семьями ездили вместе в Палермо.
– Селестина, ты представляешь, мы сегодня с мамой были на экскурсии… Мы долго взбирались на гору, но это того стоило. Я…я…
– Что ты, Льюис? – не выдержала девочка.
– Я трогал облака. Представляешь, они были, как сладкая вата, только не липкие, а воздушные и неуловимые.
– Ах, – Селестина была поражена рассказом друга. Только он мог так изящно и просто превратить простое событие в приключение, а земное действие – в волшебство. Наверное, фантазии Селестины позавидовал бы любой, но воображение – было визитной карточкой Льюиса.
Прошло время, и в жизни маленькой леди, которой только исполнилось шесть, появился еще один друг, Адам. Он стал для нее кузеном: ее дядя Серафино Мэдисон женился на женщине с шестилетним ребенком. Вот уж удача. И куда же уходят пределы того прекрасного времени, когда двое первоклассников, Селестина и Адам, шагают в первый раз в школы, да только в разные: леди решили отдать в лицей, самую новую и престижную школу города, а Адама – в самую обычную? Дядя Серафино никогда не отличался ответственностью и благородством, что кажется странным, глядя на его гены. Да, он был братцем матери Селестины, сыном настоящей итальянки Авроры и аристократа Франклина Мэдисона, внуком безумной Эйвы. Голубая кровь кипела в жилах данной семьи, да вот только не проявила себя в четвертой отрицательной Серафино. Он никогда не был погладист, излишне самоуверен, вечно дискутировавший со своей матерью. Но светлую Габриэль и малышку Селесту это всегда забавляло, и они, подкравшись в соседней комнате к стене, разделявшей спальню и кухню, где велись настоятельные беседы, прикладывали к ней чашечки и подслушивали. Напомню, что девочка и не подозревала о том, что эти разговоры имеют реальную почву, она находила их небылицами, и эти самые бабушкины басни казались ей самыми интересными, увлекательными и такими живыми, что Селестина уже в раннем возрасте не могла не замечать превосходной игры настоящей актрисы, какую ни в каком фильме не покажут. Оскар – Авроре, и нет, наверное, прекраснее дара, чем харизма.
Адам был однозначно маленьким бунтарщиком. Он стремился все испробовать, что есть в этом чудесном детском мире, его привлекала некая пошлость, чем Селестина от него и набралась. Он редко подпускал к себе людей, необходимо было достаточное количество лет, чтобы втереться к нему в доверие, но Селестине то ли из той удачи, что они были еще детьми, то ли из ее открытости и легкой проникновенности, удалось это в два счета, и теперь они были лучшими друзьями, едва не выдвинув полувлюбленного Льюиса на задний план. Адама выделяло спокойствие, подозрительность к людям и, что удивительно, странная форма воспитанности. Его мать не отличалась хорошими манерами, но старшее поколение Мэдисонов всячески оправдывали невестку с сыном тяжелой судьбой, выпавшей на них в виде мужа-отца настоящего тирана.
И вот, летом 2009 года семья Корелли вместе со молодой семьей Мэдисон двинулись все на море, в сказочный город Палермо. Почему именно сюда? Здесь располагался домик прабабушки Эйвы, который в последствие перейдет во владение Серафино Мэдисон. Эти новости взбудоражили Селестину, ведь это жилище она всегда находила своим собственным домом. Сколько воспоминаний связано у нее с ним: беспощадная кулинария из вонючего песка для прабабушки Эйвы, о которой знал один только Адам, и за которую Селестине было стыдно как никогда; вечные споры с ее старенькой бабулей по поводу уборки дома; взрывоопасные ссоры из-за таких мелочей, над которыми сейчас стоит только смеяться; угрюмый двоюродный дед, лишенный одного глаза, он вечно ходил и матерился на ласковых котов, курил и поблескивал своим страшным стеклянным глазным яблоком, от которого у девочки мурашки ползли по спине; странные истории двоюродной бабушки и ее причуды. Все детство, пусть и ограниченное только временем года «лето» прошло здесь, не считая, конечно, каникул в самой Бьелле, у второй бабушки – Эмили Корелли, матери отца Селестины, Сириуса. Да, от прежнего родного состава Палермо остались лишь прабабушка Эйва, превосходный винтажный деревянный шкаф XIX века, закрывшийся от всех в гараже, в который Селестина была влюблена по уши, конечно, само Море, и не стоит не упомянуть и о соседской девчонке Габриэль, пятнадцатилетней лучшей подружке Селесты. Весь год девочка ждала лето, чтобы вновь встретиться с любимой особой из Палермо, поболтать о чем-то волшебным, помечтать о возвышенном, посмотреть «Зачарованные». Селестина и Габриэль словно не замечали то время, что тянется за ними, их быт уходил далеко на задний план, оставаясь размытым и нечетким, как при уменьшенной диафрагме. Домик в Палермо, куда голубоглазая приезжала каждое лето, был наделен теми чарами, коими лишена была сухая Бьелла. Для нее это было более, чем приключение, это был новый мир, погружение в который являлось необходимостью и потребностью, ведь именно Палермо был для нее поистине родным городком , а вот Бьелла никогда не претендовала на такой титул. Наше место не там, где мы рождены, не там, где пригодились, наше место там, где мы способны обрести покой, умиротворение, где мы приходим в гармонию, к самим себе, куда готовы вложить все свои труды и душу.
Стоит отметить, что Селестину всегда воспитывали по высшему классу, в ее крови изначально поблескивала голубой отлив. Легкие ноты аристократки в ее семье проявлялись подобно старому первому слою краски, проявляющемуся из-под новых свежеиспеченных сверху художником, которому вдруг взбрело в голову спустя пару лет возобновить внешний вид картины.
– Что это у тебя? Книги? – налетел на нее Адам, стоило Селестине только войти в дом. Она заметила, как на пороге топтался неряшливый и мерзкий мальчишка, лучший друг двоюродного братца.
– Да, именно, Адам, книги, представь себе! – и гордо задрав нос она прошмыгнула к себе в комнату.
– Но ведь ты только вчера купила первую часть Гарри Поттера… Зачем тебе еще четыре?
– Не твое дело! Я, в отличие от тебя, читаю быстро, – и Селестина захлопнула дверь.
На пороге показалась Габриэль Мэдисон.
– Адам, пойдешь с нами на море или с другом?
– С ним, – он указал на забытого всеми мальчика, – между прочим, Селестина тоже не идет.
– Это еще почему? Что это за фокусы? – брови Габриэль поползли вверх.
– Она читает Гарри Поттера, и не думаю, что будет ходить на море, пока не дочитает его до конца.
Габриэль была приятно удивлена, ведь Селестина впервые тонула в какой-нибудь книге, но ей одновременно было и грустно, ведь они приехали на остров во имя отдыха, соленой воды и чаек. Еще какое-то время она уговаривала дочку сходить с ней и отцом на море, но та категорично отказывалась. Селеста даже не желала перекусить, она упорно читала до того предела ночи, когда на небе зажигаются самые тусклые звездочки. Наконец «Тайная комната» была отложена в сторонку, а ведь это только второй день пребывания здесь: хорошее начало. «Гарри Поттер» – это была первая осознанная желанная книга Селестины, которую она выбрала сама, купила на собственные накопленные деньги. Более того, гены матери неплохо дали о себе знать, ведь та всегда писала стихи и перечитывала собственную библиотеку с трех лет, и чем больше Селестина съедала строчки, тем больше ей хотелось писать свои собственные. Так она начала вести дневник, а затем и писать маленькие рассказы и даже бросала на бумагу маленькие стишки.
Одна из ее первых записей была посвящена ночи, окутавшей неподалеку от Палермо деревню, в которую они со всеми родственниками и друзьями родителей выехали на барбекю:
«Начинало смеркаться. Алекс, друг Серафино, как обычно, был с какой-то новой молоденькой девушкой, но ему это не мешало кокетничать с остальными, и даже со мной, как мне показалось. Да, он нравится мне, ему лет тридцать, он высокий и интересный. Правда, вела я с ним почему-то очень грубо, на что мама ответила, что у меня переходный возраст. Но мне было все равно них, я лишь хотела, чтобы он замолчал и оставил свои вопросы при себе. Почему? Да хотя бы потому, что впервые в жизни в ту ясную ночь я увидела собственными глазами Млечный путь. Это было также прекрасно, как и светящийся в сумерках голубовато-синий планктон, переливающийся в волнах, изящно просачивающийся между пальцами рук. Как можно думать о своих проблемах, когда есть они, звезды? Что бы ни произошло в моей жизни, в кромешной тьме, когда каждый сомкнет свои глаза, дабы увидеть простой сон, я должна поднять к небу глаза и увидеть их. Они стоят того, чтобы продолжать идти дальше. И почему, чем темнее ночь, тем ярче звезды? А интересуются ли эти высокие огни нами так же, как и мы ими? Но что, если звезды на небе – это зеркальные отражения людей со всей Вселенной? Что за чушь я несу? Да мы просто жалки, в сравнении с ними!»
Селестина еще долго не могла прийти в себя от увиденного, ее эмоции зашкаливали от того дня еще пару лет, а через какое-то время она перестала воспринимать то волшебство реальностью, и приняла его за сон или то мгновение детства, которое ни за что нельзя вернуть обратно. Увидит ли она эту ночную столь редкую магию снова? На этот вопрос знал ответ только один человек, тот, который едва это не воссоздал. Всему свое время и место. Да, этот человек – я.
Глава II Хвост звезды
Вы знаете возглас Гете: «Остановись мгновенье! Ты прекрасно!». Но как только мгновение остановится, оно перестанет быть прекрасным. Все, что стремится красоту увековечить, умерщвляет ее. Красота – не обнаженное тело, а обнажающееся. Не звук смеха, а губы, которые смеются. Не следы карандаша на бумаге, а миг, когда сердце художника разрывается на куски
Эммануэль Арсан
Исполнять волю творческих, это как раз для актеров. Я всегда нырял глубже, желая иметь власть над ними. Нет, я не тиран, я – идея в человеческом обличье, всего лишь художник по натуре. Необязательно уметь рисовать, чтобы быть художником, требуется мыслить революционно и, главное, жить этими мыслями, ограничиваться только ими, а ведь предела у них нет.
Paris, 1920
Прошло около полугода спустя, как Джасмин основательно переехал в помпезный дом Стефано Бонье. Из-за плотного графика художника, приятели виделись по вечерам в будние дни, зато уикенды всегда проходили или в атмосфере светских мероприятий или приключенческих выездов. Около образовавшейся неразрывной пары, что теперь смело могла называть друг друга настоящими друзьями, всегда крутилась неугомонная Магдалена. Она была олицетворением моды 1920-х, эротического и своевольного духа того времени. Ее капризы воспринимались молодыми людьми, как прихоти дорогостоящей звездочки, какую просто так не найдешь в ювелирном магазине или в рулоне звездного неба астронома. Тем не менее, она не получала того, чего желала на протяжении важной части ее жизни, ее главного спутника, Стефано, как мужчину, конечно.
Суббота. Тонкий луч теплого света зацепил закрытые шторами глаза Джасмина. Он сощурился и сладко пробудился. Внизу доносились оживленные голоса и звуки хрусталя.
Неужели снова гости? – подумал он. – Подумать только, одинокое прекрасное утро, а Стеф опять созвал всю высшую свиту. Или это Магдалена?
Он немедленно привел себя в порядок, надел чуть смятую молочную рубашку, заправил ее в серые брюки, и закончил свой образ черными оксфордами. Приоткрыл дверь комнаты второго этажа, какую занял для себя, и подошел к винтовой лестнице, ведущей вниз, в холл, откуда доносились голоса.
– Ну, бросьте, господа, – послышался голос Магдалены, – смельчаками могут быть только поэты и художники, остальные все просто у них на побегушках.
– А как на счет музыкантов? – кто-то поинтересовался.
– Ну что Вы, месье Мильтон, разве Вы имеете смелость, чтобы всей своей сущностью показать нам, каковы на самом деле?
– Несомненно.
– Именно поэтому Вы напялили на себя этот серый мешок.
Все рассмеялись. Джасмин озадаченно окинул свой образ.
– О, Джасмин, ты уже проснулся? – Сзади вырос улыбающийся во весь рот Стефано. -Собирайся, дорогой, мы уезжаем на пикник!
– Доброе утро. Со всеми этими людьми? Признай, вы меня бы даже не разбудили.
– Ни в коем случае, дружище! Я как раз собирался предложить эту идею твоей недавней знакомой, Агнес.
– Она здесь?
– Ну конечно.
– Где?
– Внизу, со всеми.
– Ты ее позвал? – Джасмин был удивлен, ибо его друг никогда бы не обратил внимания на такую простушку, как Агнес, да еще и рыжую с веснушками.
– Пригласил ее дядю и дал ему волю взять с собой кого-нибудь, кто хочет спровадить слишком серую неделю. Мы, знаешь, с ним отличные приятели, и… – Стефано вдруг замолчал, нахмурился, остановившись взглядом на покачивающейся на нитках пуговице Джасмина. Затем его взору предстала небрежная рубашка и серые брюки. Серые брюки…
– Стефано, это мое самовыражение, мой образ подчеркивает вольность и свободу мысли, слова.
– Джасмин, понимаешь, я ценю в тебе небрежность, в этой легкости есть шарм, как несомненно и в Агнес.
На счет последнего молодой парень засомневался.
– Но ведь нужно стремиться к сложности, к головоломке визуала…
– В браке мне однозначно нужен сексуальный мужчина, – донесся из-под низов громкий голос Магдалены. Два друга переглянулись.
– Переоденься, – настоятельно попросил Стефано. – В конце концов, там Агнес, – и он многозначительно посмотрел на друга. – И никакого одиночества в толпе: мне нужно представить тебя одному редактору.
Стефано спустился на пару ступеней лестницы вниз и присел, оставаясь незамеченным для гостей.
– Иначе, чем мы будем заниматься еще? – кому-то из присутствующих отвечала Магдалена.
Мужчины в зале все в один голос засмеялись, а вот женщины скривили свои гримасы от отвращения, пропитанного завистью. Магдалена не переставала удивлять пришедших гостей, как и своего главного любовника. Десяток парней столпились вокруг нее, кто, опираясь на диван, где лежала сама мадемуазель, кто даже сидел на коленях, держа в руках бокал виски со льдом, но все внимание было приковано к этой дерзкой пошловатой и прекрасной леди. Даже молодые парни или зрелые мужчины, что пришли сюда со своими невестами или женами, были не с ними, а мысленно в ней, в Магдалене, хоть всеми своими актерскими данными пытались скрыть это от своих спутниц. Мужчины – лучшие актеры поневоле.
– Мадемуазель, а как же любовь? – спросил ее какой-то русый курчавый парень, выпив столько, что осмелился взять ее ручку в свою.
– А кто же ее отменяет? Пусть себе течет своей дорогой, а вот я вряд ли буду плыть вместе с ней.
– Магдалена, ты снова портишь молодых неопытных мужчин? – Стефано внезапно повис над ней, закручивая светлую прядь девушки между пальцами.
– Они думают обо мне, а значит, уже испорчены.
– Возможно, но не нужно внедрять им в головы свою религию, антеросизм11
Антеросизм (от др. греч. Ἀντέρως – «отрицание любви») – слово, придуманное автором, означающее отвержение веры в такое чувство, как любовь.
По верованиям древних греков Антерос (Антерот) являлся богом, надсмехающимся над теми, кто испытывает чувства. Один из трех сыновей Хаоса: Хронос (Кронос – Время), страстный Эрос (Эрот – Любовь) и хладнокровный рациональный Антерос (Антерот – Отрицание любви).
[Закрыть].
– Я не внедряю, я лишь придерживаюсь отсутствия, – Магдалена значительно посмотрела на Стефано.
– Отсутствие чувства уже предполагает наличие.
– А где мой милый друг, Джасмин? – девушка решила отвлечь мужчину от этой запретной для нее темы.
– Сейчас спустится. Что это на тебе? – шепнул он ей на ухо.
На Магдалене было шелковое оливковое платье с золотой бахромой на подоле и изящных рукавах, соответствующая шляпка из того же материала и ридикюль.
– Подарок.
– Ты же знаешь, как я отношусь к вещам из лавки. Оно красиво, но не уникально, не выражает саму тебя.
– О, Стеф, брось, – зашипела девушка. – У тебя тоже есть в гардеробе вещи, не сшитые лично на тебя и по твоему заказу. Например, я люблю глазеть на уже созданное в магазинах, чувствовать, что ощущает каждый человек стоящий за каждой вещью. Это бесподобное чувство.
– Мне интереснее бродить по магазину тканей и выдумывать целую Вселенную. Все красивое в жизни сделано мной, а не подарено кем-то. И я слишком амбициозен, чтобы рекламировать других и их деньги.
В ответ Магдалена фыркнула и отвернулась, ее глаза были наполнены слезами.
На лестнице показался Джасмин, в выглаженной белой рубашке и в лиловом брючном костюме.
– Что, по твоему мнению, тогда лучше выразит меня? – не выдержала Магда.
– Та ты, какова с собой наедине.
– Что это значит? – шепотом спросила она.
А это идея, – подумал Стефано.
– Мы настоящие, – прогремел он, – только нагие. Оголите душу в буквальном смысле, и я поднимусь в ваших глазах еще более, – Стефано немедленно встал, подзывая к себе Джасмина рукой.
– В чем идея? – тот все понял сразу, только увидев горящие глаза друга и испуганные у его компании.
– Джасмин, дорогой, это конгениально! Мы сейчас же увидим мир в таком цвете, в каком он был задуман однажды, сам знаешь, кем.
– Каким же образом?
– Освободим разум от нынешних проблем и, естественно, тело тоже.
– Тело? – недоуменно спросил молодой парень.
– Несомненно.
– Это действительно то, о чем я думаю, – Джасмин в ужасе улыбнулся.
А Стефано уже ринулся наверх по белоснежной винтовой лестнице, примостился у перилл и постучал легонько серебряной ложечкой по хрустальной рюмочке.
– Раздеть толпу людей, каждого, полностью. Пусть для вас это будет неожиданностью, пусть вы избегаете этого, прикрываетесь или же просто покуриваете непринужденно в сторонке. Мы пронаблюдаем вас настоящих: ведь вы будете такими, какие с собой наедине. Казалось, парадоксально, но отсутствие людей, одежды и навязанных идей, консервативных взглядов и ограничений, а также наличие алкоголя или наркотических веществ рождают индивидуальность. Доступны все чрез удивление. Я предлагаю вам отбросить эту печальную неделю и просто танцевать до упаду. А затем поедем на барбекю.
В зале повисло молчание. Через секунд десять Магдалена сняла свои туфли и забралась на софу. Легким движением руки она скинула с себя шляпку, затем две бретели от платья раздора, которое тут же соскользнуло на пол, и нижнее белье. Она присела и закурила любимые дамские сигареты в серебряном мундштуке. Ни звука. Через минуту какой-то джентльмен проделал со своим прикидом то же самое, затем другой, и остальные. Раздалась музыка. Стефано удовлетворительно смеялся, это были его люди, настоящие своевольные и харизматичные, в каждом из них сидел он.
Зал повис в танцах. Шампанское разливалось со скоростью света, а чувство скромности ушло вместе с пузырьками от него глубоко в желудок. И это при всем том, что на дворе стоял полдень.
Эти люди могут расслабиться, если им позволить, – подумал Джасмин и двинулся в кабинет друга.
– Почему ты отталкиваешь от себя Магду? Она влюблена в тебя, – спросил он.
– Она не более влюблена в меня, чем во все вокруг диковинное.
– Но я ведь вижу, как она смотрит на тебя.
– Ты видишь то, что желаешь видеть. Это твой взор, твой мир, он достоин цвести, но это не значит, что мы с Магдаленой будем розами в твоем саду.
– Надеюсь, ты не ошибаешься, Стефано.
– Не беспокойся. Я нашел в этом мире уже то, что мне близко. Мой главный недостаток – это отсутствие привязанности к людям. Отсюда и выскальзывает то, что я ни с кем не был в настоящих отношениях, близких консерваторам. Более того, привязанность эта распространяется не только на людей чужого теста, встречающимся нам в течение жизни, но также и к членам семьи. Это отвратительный недостаток, за который стыдно мне самому.
Джасмин не знал, что ответить. Его беспокоило, что Стефано не чтит и дружбы между людьми.
– Тебя беспокоит мой эгоизм. Меня всегда удивляло это чувство в людях, особенно, это проявляется в том, когда заказывают у меня работы. Ведь в девяноста процентах это портреты.
– Ты не совсем похож на эгоистичную натуру.
– Нужно уметь называть вещи своими именами. Да, я высокомерен и эгоистичен, но ни в коем случае не в отношении тебя. Тебя я полюбил, как друга, конечно. Ты имеешь смелость быть собой, даже вопреки мне. В тебе есть дух, творческое дыхание, а я ценю это больше всего в людях. Я увидел тебя и сразу раскусил: первое суждение о человеке – самое верное. Ты мне дорог, Джас. Ты единственный человек для меня на данный момент, который представляет ценность, без которого худо.
– Но Магдалена! Она…
– Девушке нельзя любить кого-то более, чем ее саму. С Магдаленой мне комфортно, с ней прекрасно и волшебно. Так хорошо, что мурашки бегают по коже. Но когда ее рядом нет, мне тоже хорошо, не менее, чем с ней.
– Стефано, ты веришь в любовь?
– Верю в иное, в вечное соитие душ, – он загадочно улыбнулся.
На пикнике присутствовало человек двадцать пять. Все гости уже были в прежних своих одеяниях, а вот их истинные сущности, напротив, дышали свободой. Конечно, грех не дышать подобным после такого шоу.
