Текст книги "Сквозь время"

Автор книги: Марина Домбровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Агнес в бежевом платье сидела под зонтиком и что-то читала.

– Что читаете, мадемуазель? – к ней подбежал Джасмин.

– Какие-то стихи, – девушка показала на желтоватые исписанные листы.

– Кто автор?

– Я не знаю, тут не указано. Такой странный стиль, я прежде не встречала, вот послушай:

«Пряности вдохнув отчаяния,

Скупо убедившись в пустоте,

Ты нальешь в бокал раскаяние

И отдашься, несомненно, наготе»

Внутри Джасмина что-то екнуло, он испуганно уставился в одну точку в лесу.

«И прильнет к тебе извечная потребность,

В кой нуждается любой, и даже Бог:

Спрос любви… Как глупо, вот нелепость!

Не совсем удачный мой пролог»

– Джасмин, что с тобой?

– Откуда у тебя это?

– Мне Магдалена дала почитать, когда были в доме.

Вот чертовка, эта Магда, – подумал парень, – залезла в мою комнату и нагло похитила такие отвратительные записи. Ну почему она не могла забрать что-то подостойнее этого?

– Джас, расскажи мне, что такое? – Агнес уставилась своими синими подсвеченными солнцем алмазами на приятеля.

«Никогда не доверяйте глазам: они могут очаровать», – вспомнились тут же слова Стефано парню.

– Тяжело понять сумасшедшего, наверное, нужно быть гением.

– Но я то знаю, что все гении и есть сумасшедшие.

– Именно, – Джасмин как-то странно и почти неприлично уставился на девушку. – Ты никогда не замечала, как тысячи мыслей проносятся в твоей голове, а ты выбираешь самую неброскую, всегда невпопад и некстати, едва лишенную смысла?

– Порой. Особенно в отрочестве, когда я была несколько отверженной девочкой.

– В подростковом возрасте человеку необходимо быть отверженным. Ты ценишь каждый миг, шорох, твое зрение улучшается… созерцание одиночества необходимо.

Прошелестел ветер и позволил листве завибрировать, пропуская теплые лучи такой долгожданной и редкой в этих краях звезды. Волосы Агнес зашевелились, словно живые, и заблестели медью.

– Агнес, Вам так идет солнце.

– Вам кажется, Джасмин.

– Нет, я восхищен, каждым присутствующим, и от всего в забвении. Взгляните на этих незнакомых, видимо, только нам двоим, людей. Говорят, что настоящую сущность человека мы сможем пронаблюдать в случайностях.

– Ваш друг считает иначе.

– Неужели Стефано поспорит со мной?

– Он уже продемонстрировал это своей выходкой в доме часом раннее.

– Ах, Вы про это… Да, он специфическая личность. Стеф, как хорошее вино. Без него спокойно можно прожить, но с ним ужин всегда будет вкуснее.

– Не поспоришь.

– И с одним он точно согласится: лишь естественная красота является апогеей уникальности и совершенства.

– Мне тоже нравится наблюдать за людьми, они восхитительны, когда уверены, что на них не смотрят.

– Добрый день, месье Бонье.

– Добрый вечер, Дон. Располагайтесь, прошу.

Стефано впустил в свои ноздри прелестный аромат мужчины, который только что прошел мимо него и весьма удивился.

– Ох, Магдалена, как ловко пересматриваешь человека, как только он меняет свой парфюм на великолепный.

– Иногда мне кажется, дорогой, что ты не традиционной ориентации.

– Упаси Боже. Быть художником, видеть роскошные женские тела, творить их, и быть геем, полагаю, слишком противоречиво, и так глупо. Нас приучили, что женщина есть второе блюдо, после мужчины. Особенно церковь стремится всячески нам это навязать, коверкая интереснейшую историю. Но ведь именно женская сущность – божественна. Именно музы, женщины, встречают нас, творцов на горе Парнас, чтобы вдохновлять нас, чтобы прокладывать нам путь к искусству.

– А мне привлекательны более мужчины.

– Кто бы сомневался.

– Где мой Джасмин?

– Кажется, читает стихи этой, рыжеволосой, не помню, как ее зовут, – Стефано был явно не доволен тем, что происходит между двумя обсуждаемыми.

– Агнес, ее зовут Агнес, – Магдалена задумалась.

– Не переживай, милая, мужчины осознают свою потребность в женщине, только когда она от них уходит. Джасмин еще наш.

– Не наш, а твой. А Агнес очень даже красива.

– Я так не думаю: у нее ужасные веснушки, и эти рыжие кучерявые волосы…

– Стефано, какой же ты грубый! Кто же нравится тебе?

– Мне никто не нравится. Мне комфортно быть одному.

Он развернулся и ушел, а Магдалена непонимающе смотрела ему в след, будто только что ее лишили десерта, впрочем, как всегда.

– Стеф! Стефано! Подойди. Позволь представить тебе Агнес, – Джасмин явно засуетился.

– Добрый день, месье Бонье.

– Добрый, – Стефано подошел с незнакомым для остальных мужчиной.

– Это Джасмин Маре, месье Гамильтон. Это Дон. Прошу.

– Приятно познакомиться.

– И мне, месье. Стефано, у меня идея. Нарисуй Агнес, взгляни она красавица…

–Ты прав, она великолепна, таких не встречал, – прогремел брюнет. – Только больно много веснушек… Ваши глаза настоящие сапфиры, это значит, что в вас много воды. Вода принимает любую форму, изворачивается, пробивает напрочь все препятствия. Вам повезло, дорогая, иметь такой дух.

– Благодарю.

– Джасмин, расскажите нам о вашей новой книге, – неоднозначно поинтересовался друг.

– Вы пишите? – ошалела Агнес.

– А Вы, милочка, видимо, вовсе не знаете своего приятеля?

– Я пишу сейчас роман, – скромно заявил Джасмин.

– На сколько Вы сплетены с Вашей книгой? – неординарный вопрос последовал от нового знакомого.

– О, иногда мне кажется, что моя жизнь много теснее связана с этой книгой. Этот роман – это не только история моего прошлого, фиксация настоящего, но и возможность будущего.

– Звучит интригующе, Джас. Может, поделитесь чем-то с месье Гамильтоном: он весьма заинтересован в новых революционных авторах.

– Не причислил бы себя к революционным.

– Но не к скромным, – добавил Стефано и отдалился вместе с Агнес к остальным гостям.

– Это стихи Джасмина? – Агнес протянула листы Стефано.

– Почерк его, – он поднес бумагу к лицу и втянул запах слов. – Простые чернила, с запахом: Джас обожает такие. Полагаю, и творчество его.

– Магдалена подсунула мне это сегодня. Я думаю, она меня не взлюбила.

– И ты можешь заявить это мне, самому приближенному ей?

– Вы не представляете угрозы, месье Бонье.

– Я думаю, что такие женщины, как Магдалена, не способны любить кого-либо вообще.

– А как же Вы?

– А что со мной?

– Ходят слухи, что между вами роман, даже более, высокие чувства. Почему вы не вместе?

– Как иногда прекрасно бывать дураком. Иногда даже любви недостаточно для того, чтобы быть вместе. Но я лучше перефразирую: между мной и Магдой нет, не было и никогда не будет чего-то более страсти, искр, чего-то более влечения. А вот между тобой и Джасом будет все, кроме того, что я перечислил. Наши возможные пары обречены, им не видать счастья, как и любви.

– Почему Вы так думаете?

– Мы слишком подобны, я с Магдаленой, ты с Джасмином. Нет того кубка, куда вливался бы отдельный, созданный обоими, мир. Я не алхимик, но как медь с медью не смешивай, золота не выйдет. Только противоположное имеет смысл, во всех отношениях, будь то любовь, дружба или чувства братские. Инь и Ян. Чем ярче разница, тем удачнее сочетание. Ради искусства стоит отдаться всецело.

Немного помолчав, Агнес вдруг выпалила:

– Вы находите меня не красивой. Ваша реакция на предложение Джаса…

– Нисколько, мадемуазель. Вы привлекательней каждой второй на этой поляне. Терять мне нечего, я бы не стал Вам лгать. Я художник, и мое понятие красоты весьма относительно. Всегда найдутся те, кто будет считать Вас непривлекательной и неинтересной. Но всегда рядом будет как минимум один человек, который будет видеть Вас ослепительней самой Афродиты. Более того, некоторые увидят в вас красоту лишь со временем. Родиться с красивым личиком может не каждый, это всего лишь природа, это всего лишь заманчивая идея, я называю таких просто симпатичными. Быть красивым или не быть, это уже зависит от самого человека. И если он за всю свою жизнь не воспользовался этим шансом, то видимо, он дурак.

Leningrad, spring 1981

Время шло, и наши героини, Ева и Констанция, подошли к тому возрасту, в котором начинают распускаться бутоны пионов. Тринадцать. Рыжие пушистые волосы обеих спускались ниже поясницы, а наглые веснушки не переставали размножаться.

– Ох, как же они меня достали, – замазывала Констанция свои крапинки на щеках. Она опаздывала в художественную школу, шел последний выпускной год.

– А мне они нравятся, они прекрасно сочетаются с моими глазами.

– Ты сентиментальна, Ева. Они все портят!

– Ты не права. Они чудны, они делают нас особенными, а ты их замазываешь.

– Наша бабушка тоже не любила веснушки, – вдруг произнесла Констанция.

– А твои парни, с которыми ты водишься, они как к ним относятся? – язвительно спросила Ева.

– Мы не разговариваем на подобные темы. Есть куда более важные вещи, чем обсуждение удела рыжих. Эх, все-таки мальчишки понимают меня много лучше.

– Когда же ты полюбишь себя? Хотя, впрочем, я бы тоже кое-что в себе изменила… – мечтательно пропела Ева.

– Например?

– Я бы хотела завитые локоны, кудрявые пряди, чтобы они путались между собой, как виноградные ветки, не давали покоя ни мне, ни друг другу, но это выглядело бы так небрежно и столь естественно, что люди невольно бросали взгляд.

– И думали, что ты неряха, – презрительная ухмылка показалась на лице сестры.

– А еще, – не замечая ее, Ева продолжала, – я хочу, чтобы глядя в мои глаза, любой думал, что в них вода, что во мне текут моря.

– Что?

– Понимаешь, голубые глаза, или даже серые.

– Как у Виктора? – рассмеялась Констанция.

– Дурочка ты, – потускнела Ева, – у Виктора глаза карие…

– Не замечала. Кстати, он уезжает этим летом.

– Что? – Ева в ужасе вскрикнула.

– В Эквадор. Его отец оттуда, забирает всю семью.

– Не может быть!

– Может. А еще ты повела себя, как идиотка, когда приехала наша тетя Наташа, – неожиданно произнесла Констанция.

– Да что же ты такое говоришь? Я ее обожаю, она для меня как лучшая подруга! – возмутилась сестра.

– Ева, ты это поэтому пару месяцев назад написала на зеркале в ее доме, что влюблена в Виктора?

– Откуда ты знаешь? Я просто пустила пар на свое отражение и начертила пальцем пару фраз…

– Да что ты говоришь! Об этом знает теперь вся семья! Неужели тебе бумаги не хватает?

– Ох, как же мне стыдно, – залепетала Ева. – Но как же быть? Что делать?

– Ждать, пока все забудут, – Констанция улыбнулась.

– Теперь ты не угомонишься, да? Будешь язвить на этот счет постоянно?

– Да нет же, я ведь знаю, что теперь ты ненавидишь Виктора.

И это было правдой. Все сладкие чувства к смуглому брюнету увяли, как и его чистота души. Его харизма куда-то исчезла, она буквально зачахла. Он превратился в настоящего мерзавца: направо и налево унижал девчонок с младших классов, да и не пропускал Еву, а ведь тому и Констанция виной, ибо весь год она здорово его доводила до бешенства. Вот ничтожный мальчишка решил отыграться на ее сестре.

От любви до ненависти всего один шаг, и кто это мне однажды сказал?

– Констанция, а ты не опаздываешь? – Ева глянула на часы. – Уже четыре часа, а занятия в художке, кажется, начинаются в два.

– Ничего, подождут. Я не опаздываю, а всего лишь задерживаюсь.

– Разве вас там никак не наказывают за это?

– Ева, понимаешь, я звезда в художественной школе.

– Ну конечно, – девочка рассмеялась.

– Это так. С тех пор, как меня перевели на два года вперед вместо одного, меня предельно зауважали. Да и за два часа в художке я успеваю больше, чем остальные за четыре, – гордо заявила Констанция.

– Твой учитель, который Виктор Яковлевич?

– Именно.

– Странно, у него такая благородная семья, высшие сливки интеллигенции, настоящие аристократы, – Ева явно подтрунивала над сестрой. – Его жена настоящая леди, он – джентльмен, а ты вся такая… бунтарка и язва.

– Прекрати, Завьялов довольно таки прямолинеен. И мало тех, кому удается с ним работать, т.е., я хотела сказать, у него учиться. Многие ученики еще в первый месяц уходят из школы из его напористости и требований.

– Так он строг или груб? – Еву это заинтересовало.

– Он на своей волне. Может называть вещи своими именами, и он не берет в счет то, что кто-то еще не в том возрасте, чтобы умело держать карандаш.

– Понятно теперь, почему он тебе так нравится. Вы все, художники, грубияны.

– Он не грубиян. Прекрати. Да, это странно, но мы похожи, – задумчиво закончила Констанция.

Она обожала своего учителя, для нее он был прежде всего прекрасным наставником. Ведь главное в учителе не всегда научить, а открыть в ученике новые стороны, заставить обратить внимание на то, чего прежде не замечал, толкнуть его на поиски знаний и умений. А в Констанции таланта было завались. Ей нужно было только черпать его из себя, но эта ленивая натура порой игнорировала свои способности и занималась ерундой.

– А твои друзья, из художественной школы, расскажи мне о них, – Ева наблюдала за сестрой, она знала, что спешить той необязательно.

– Мне нравится одна Настя: она добрая и милая, но в ней так не хватает изюминки. Еще там есть Кристина, какой-то парень, еще Алена, кажется, Катя, я точно не помню…

– Как можно не запомнить имена друзей?

– Ева, это не так важно. На первых курсах мы играли в прятки, тогда я знала каждого. А сейчас зачем? Я прихожу, словно заезжает театральная труппа, играю свою роль, иногда рисую, а они все восхищаются. Мне не нужно знать их имен.

– Как скромно, Констанция. Неужели они тебя терпят?

– Для них я настоящая диковина. Понимаешь, я активируюсь в это время суток, с двух до шести, как ты ночью. Меня переполняет энергией, мне кажется, что я героиня романа, кокетка, и берусь за игру. Всегда мечтала стала актрисой.

– А я моделью, – печально произнесла Ева.

– Есть еще один парень, Кирилл. Он такой идиот, но иногда он меня привлекает, – Констанция вспомнила, как недавно он горячо чмокнул ее в губы при встречи.

– Тем, что он идиот?

– Скорее да, чем нет. В нем что-то есть, какая-то доля харизмы. В него бы ты точно влюбилась.

– Не думаю.

– Странно, но мне кажется, что я буду скучать по ним, по учителю, – у Констанции тут же появилась перед глазами картинка, как она по пути в художественную школу тренирует свою идеальную модельную походку, а по возвращении беседует о высоком с Завьяловым.

– Между прочим, нам в школе дали задание нарисовать с тобой плакат. Ты ведь поможешь мне?

– Конечно, – Констанция обняла сестренку. – Но только с одним условием.

– С каким же? – довольная Ева стала кружиться юлой.

– Мы нарисуем как можно безобразнее, чтобы от нас наконец отстали и более не давали эту грязную работу, пусть поручают подобное Валерии.

– По рукам.

– Почему люди никогда не говорят, что чувствуют? – однажды спросила Ева у сестры.

– Это очевидно, чтобы потом не было так больно.

– Иногда мне кажется, что я некрасива, одинока, да и лучших подруг у меня нет.

– Не водись ты с этими дурами. У тебя есть море мальчишек и я. Подруг не бывает, Ева. И ты очень красива, – Констанция утешала сестру.

– Неправда! Иногда мне даже нечего надеть.

– Что ты несешь? – голос Константы повысился. – Один мой знакомый даже однажды спросил у меня, нужна ли смелость, чтобы одеваться так, как моя сестра, как ты.

– А что ответила ты? – Еву это заинтересовало.

– Что она нужна даже для того, чтобы проснуться.

– Хм, что ж, красивая ложь всегда выигрышнее смотрится горькой правды, – тускло пролепетала Ева.

– Ты мне надоела своим нытьем! – Констанция вышла из себя. – Сегодня праздник, а ты ведешь себя отвратительно, как настоящий флегматик.

– Прости, мне это свойственно по праздникам, хандрить, – и Ева поплелась в свою комнату.

– И куда ты уходишь?

– Стих хочу написать.

Констанция в последнее время плохо понимала Еву, но ей порой удавалось чувствовать то же, что и она. Началась наконец их переходная стадия, они превращались в настоящих девушек. Ева все более уходила в себя, разбираясь в своих чувствах, выбрасывая их на бумагу, Констанция же наоборот, установила железные двери, закрывающие ее от реальности и эмоций. Потихоньку их прежние друзья уходили на второй план, а на переднем оставались лишь они вдвоем, такие разные, но неотрывные, как лист из книги, по обе стороны которого две совершенно различные страницы.

Ева подалась в биологию, участвовала в городских олимпиадах, но только для того, чтобы наладить отношения с учителем. Ее оценки падали, и Констанция предложила ей отличную идею с этим предметом. И все вышло более, чем прекрасно: Ева стала любимицей учителя, вместо троек она стала получать пятерки не понятно за что, а главное, ее вовсе не спрашивали на этих глупых уроках. Она слетела с серебряной медали и наконец расслабилась, отдавая полностью свое время самой себе. Родители подарили близняшкам гитару, и Ева полностью ушла с головой в новое увлечение. Правда, она частенько заливалась слезами, когда у нее не выходило.

– Это прозвучит неубедительно, но я тоже всегда плачу, когда у меня что-то не получается, – однажды призналась Еве Констанция.

– Например?

– Например, я не могу проговаривать французскую букву «р», а когда я проигрываю в карты или шашки у мальчишек, я быстро бегу домой проплакаться. Затем возвращаюсь, чтобы никто ничего не заподозрил.

– Помнишь, наша учительница, Анна Игнатьевна, часто говорила нам, что те, кто плачет, у них всегда глаза красивые? – Ева вытерла слезы.

– Теперь ясен секрет моих великолепных глаз.

Сестры засмеялись.

– Но, Констанция, ты ведь не играешь в карты.

– А ты как думаешь, почему?

– Ты бываешь такой жестокой, я и не думала, что ты столь ранима.

– Я не ранима, я не люблю проигрывать.

И это было так. Констанция терпеть не могла умных малых, пытающихся всем вокруг доказать, каковы они умны и чего только стоят. Более всего ее раздражали два парня из класса, мальчишка из семьи протестантов, слишком уж светлый душой, слегка жалкий, но на удивление интересный и начитанный, и парень из благородной семьи, неумелый в юморе, но знаток точных наук. Сестра же была от них без ума, и из-за этого возникали частые ссоры близняшек.

Еву обучал игре на гитаре знакомый отца мужчина, похожий на настоящего американца. Он завязывал свои длинные волосы небрежно в хвост и вилял своей вальяжной походкой настоящего мужчины. Вторая сестра была влюблена в этого породистого мужчину, это как раз был ее стиль, хотя ей едва исполнилось тринадцать.

Констанция в свою очередь рисовала до изнеможения. Она приняла участие в республиканском конкурсе в области рисунка, где ее беспощадно засудили: из-за богатеньких участников вместо первого места девочке отдали третье. Все присутствующие были в недоумении, Завьялов – в ярости, а Констанция вовсе не расстраивалась, она была увлечена чтением романа.

Ее вообще мало, что волновало. Она часто ссорилась с отцом по пустякам, ей казалось, что он слетал с катушек, когда она находилась рядом. Констанции не хватало той заботы от него, какую он дарил ей в детстве, она была уверена, что он не уважает ее творчество, хочет засунуть ее в банку и заставить заниматься тем, что сам предложит. Порой она даже ненавидела его, а он в свою очередь ее. Иногда она даже втайне надеялась, что она не его дочь, да вот гены говорили обратное: девочки были похожи на отца, как друг на друга.

Мир поменял свой цвет, он повернулся верх дном. Он стал вдруг для девочек таким грубым и жестоким. Ева пыталась бороться с этим, оставаться светлой вопреки темноте, Констанция же превращалась в настоящую стерву. Если раньше ее называли неугомонной язвой, задирой и девчонкой в брюках, то сейчас она влезала в стильные платья, а кликали ее теперь смело беспощадной сволочью, унижающей всех подряд без всяких причин. Ради своей шкуры, ради выхода сухой из воды эта девушка готова была пойти на все, солгать, подставить, переспать, убить. Конечно, она этого не делала, ибо внутри нее все-таки что-то таилось, что-то взятое у Евы, солнечные рассеивающие лучи света, которые она прятала в себе все усерднее.

– Но чего ты добиваешься своим поведением? – спрашивала постоянно Ева.

– Я должна измениться: стать веселой, заводной, сексуальной, красивой, модной…

– Но ты кажешься всем такой противной, самодовольной, беспощадной гордыней.

– Понимаешь, как только я становлюсь тихоней, все вдруг начинают меня любить и принимать. А я понимаю, как это поддельно и искусственно. К тому же это такая скукотища! – Протянула, зевая, Констанция.

– Значит, ты только скуку убиваешь? – в Еве поселилась надежда.

– Наверное. Во мне борется та светлая сторона, по правде говоря. Я хочу быть милой и нежной, как ты, такой же грациозной и мягкой, но у меня не выходит сочетать в себе совершенно противоположные качества.

– Но почему бы тебе не выбрать что-то одно, например, светлую сторону? – Ева ринулась к авантюре.

– Неужели ты хочешь, чтобы нас было двое? – засмеялась Констанция. – Я никогда не буду вежливой и ласковой к тем, чье отношение ко мне иное.

– Знаешь, я тоже иногда хочу как-то грубо ответить, как ты, дать отпор, жонглировать словами и порой даже оскорблениями, но у меня не выходит. Я не сильна в разговорах, не приспособлена к обществу. Лучше жалеть о сделанном, чем о том, чего не попытался, ибо после каждого подобного раза я зарываюсь в подушку и представляю, как бы я поступила, придумываю все новые и новые реальности, диалоги, мои изумительные ответы, которые уже совершенно не актуальны, которые ничто. Это самый идиотский мой недостаток из всех идиотских моих недостатков.

– Вот видишь, теперь ты понимаешь меня, что я лишь защищаю так свою честь и достоинство, что я убегаю от проблем, самой себя. Это – самозащита, не более.

– Я рада, что ты также чувствительна, как и я, – произнесла Ева.

– Глупо думать, что у людей нет чувств. Они присутствуют у всех, просто каждый проявляет их по-разному. Я, допустим, совершенно исключение. Должно быть, я жалкая.

– Прекрати. Дело не в жалости, а в том, что ты скрываешь себя настоящую.

– Нет, Ева. Во мне начинает растворяться все хорошее, я чувствую это. Однажды я поклялась себе быть жестокой, гордой, беспрекословной, стать для окружающих настоящим дьяволом с мешком иронии, освоить манипуляции, а главное никому не открывать свою душу.

– О, Константа, что ты такое говоришь?

– Чистую правду. На днях, когда ты приболела, на уроке технологии я сорвалась на одноклассницу, а когда мне сделал замечание сам учитель, я сорвалась и на него. Я вылетела вон из класса. Больше я не явлюсь на этот предмет.

– Ты с ума сошла! Что же теперь будет?

– Не волнуйся. Все замечательно, – Констанция выдавила из себя горькую ухмылку, свойственную тем людям, которые улыбаются одними лишь уголками губ.

Закончилась школа, Констанция окончила и художественную – с отличием, обычную, как и Ева, с пятью четверками, и девочек заинтересовала пуще прежнего мужская доля населения. Ева начала общаться с каким-то Денисом, от которого Констанцию тошнило, а вторая меняла свои желания и образы еженедельно. Девочки стали образовывать на себе тот налет женственности, растущий в данном возрасте. Вокруг них действительно вился ряд поклонников, особенно они вырастали около Констанции, но ее они воспринимали как забаву, а вот Ева задерживалась в их сердечках надолго, некоторые в нее были даже втайне влюблены.

А кто-то и не совсем тайно. Например, упомянутый Денис. Он лелеял девушкой, а та не могла поверить, что она принадлежит кому-то, а ей он, такой красивый милый парень.

– Он слишком нежен, – говорила Констанция.

– Разве это плохо?

– Он надоест тебе.

– Вот уж, не думаю, – ответила Ева. – Меня смущает наш рост, Констанция. Почему мы такие высокие? Я хочу быть маленькой принцессой, как Дюймовочка.

– У нас великолепный рост, – сестра смотрела на себя в зеркало и умилялась. – У тебя бы при низком росте непременно были бы комплексы. Как это чудесно, быть высокой!

– Не соглашусь с тобой. Девушка должна быть маленькой.

Констанция оказалась права на счет Дениса: через неделю он перестал представлять интерес для Евы. Он нужен был ей только для проставления некой галочки в списке девушки. Он стал ее раздражать, своей капризностью, желанием частых встреч, беспредельной сопливой нежностью. Близняшка и опомниться не сумела, как осознала, что испытывает к нему одну лишь жалость. Все-таки всему свое время.

Констанция же время не теряла. Кто-то ее даже прозвал, как расхитительницу чужих парней. Хотя «стерва» употреблялось в ее сторону так часто, что уже сама девушка побаивалась, что это слухи дойдут до родителей.

– Знаешь, если мой будущий парень узнает о том, что я никогда не встречалась, он меня не поймет, – все болтала Ева.

– Тебя не должно это волновать. Все твои и мои встречные не достойны наших чувств. Любить нужно тех, для кого ты дорог, родных и близких. Остальные же мусор, поняла?

– Да. Констанция, у тебя бывало такое, в метро, взгляды незнакомцев?.. Я не совсем понимаю тот мир, происходящий между двумя, когда они связаны мимолетным взглядом. Это так печально, словно каждый раз новые миры рушатся, лишь успевая созреть.

– Бывало и похуже, – девушка улыбнулась.

– Хуже? Но что может быть хуже?

– Осень. Это самое ужасное, что может с нами произойти.

– Ты права. Осень и меня переворачивает наизнанку. Самая трудная для меня пора: каждый раз ухожу в спячку, а просыпаюсь только весной.

– Чудо время – весна, – мечтательно прошелестела Констанция.

– Как же хочется, чтобы просто пошел дождь. Ведь он пойдет, и все кончится, так? – Ева обняла сестру.