Текст книги "Сквозь время"
Автор книги: Марина Домбровская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Марина Домбровская
Сквозь время
Живопись – это поэзия, которую мы видим, а поэзия – это живопись, которую мы слышим.
Леонардо да Винчи
Мы дышим мечтой, людьми и временем
Посвящаю эту книгу моему теплому прошлому с его поселенцами, неопределенному настоящему и еще неизведанному, но наверняка сладкому, будущему
Предисловие
– А там, что за звезда?
– Альфа Весов или точнее Зубен Эльгенуби. Весы, одно из моих любимейших трех созвездий.
– Почему любимейших? Расскажи, пожалуйста.
– Еще древние греки говорили, что данный знак тесно связан с богиней правосудия Фемидой, женой самого Зевса. С повязкой на глазах обходила она всю Землю со своими весами во имя правды и справедливости и взвешивала поступки людей, а затем докладывала мужу. Итак, Зевс оставил Фемиде весы на звездном небе.
– Красивая легенда.
– А вот там, взгляни, Близнецы, или их еще называют «Диоскуры». У ослепительной Леды, жены царя Спарты Тиндарея, был сын Кастор. А от брака с Зевсом появился еще и Поллукс, который получил от отца бессмертие. Оба сына прославились своими подвигами и, несомненно, бескорыстной дружбой. Когда смерть пришла к Кастору, Поллукс попросил отца воссоединения с братом. В награду за столь искреннюю братскую любовь Зевс поместил образ Диоскуров на небо в созвездие Близнецы.
– Хм… А какое же третье созвездие?
– Как это не прозвучит банально, Рыбы. Самый загадочный, на мой взгляд, знак. Их притягивает свобода, неизвестность и таинственность. Все то, что происходило в течение двух тысяч лет, было под эгидой знака Рыб, и наше рождение в том числе.
– Но у каждого рожденного свой знак, а всего их двенадцать!
– Нет-нет, у каждого свой знак относительно Земли, ее вращения. Все дело в точке весеннего равноденствия, каждые две тысячи сто сорок восемь лет она смещается и попадает в другой знак. И вот приблизительно с рождения Иисуса Христа настала нынешняя эпоха Рыб, на смену которой вскоре придет эра Водолея.
– Рыбы… Есть легенда и о них?
– Ну конечно. Древние греки те еще мечтатели и гении.
Рыбы. Символы мужественного Акида и изысканной Галатеи. Бог моря, Нерей, имел пятьдесят прекрасных дочерей, нереид. Каждый день на рассвете они выходили из морских глубин на берег и проводили беззаботно и весело время. От их песен и смеха усмирялись волны, на их смену приходил штиль. Однажды одна из нереид, Галатея, увидев необычную бабочку, погналась за ней в лес, и заблудилась. От безысходности она присела на камень и расплакалась. В это время в лесу охотился ослепительный Акид. Найдя плачущую девушку с красивыми глубокими темно-синими глазами, он позабыл все на свете и влюбился, а она, в свою очередь, в него.
Но у Акида был соперник, ревнивый циклоп Полифем. Выследив их однажды, он нежданно ворвался во влюбленный мир молодой пары, намереваясь убить их обоих. У возлюбленных было два пути: на смерть циклопу или обрушиться со скалы. Взявшись за руки, они предпочли второе, и бросились в бурное море.
Боги с Олимпа наблюдали за этой драмой и превратили Акида и Галатею в двух рыб, связанных одной цепью. И поместил их Зевс на небо, и появилось новое созвездие, Рыбы, как символ неразрывной любви мужчины и женщины.
– Почему именно эти знаки – объект твоей влюбленности?
– Знаки, представленные во множественном числе, ибо одно не может существовать без другого. Весы как символ двух равных душ, гармония дружеских чувств. Близнецы олицетворяют единую кровь, самые крепкие, семейные, узы.
– А Рыбы?
– Сосуд, вселяющий в себя все предыдущее, да с добавлением глубокого вечного чувства к противоположному полу. Любовь. Половины единого целого тянутся через всю Вселенную, чтобы найти себя, друг друга и раствориться в том мире, что открывается обоим.
Глава I Струны арфы
Все начинается со взгляда. Всегда
С. Есенин
Мне имя Леонардо, и я постараюсь окунуть вас в свою историю.
Я родился весной 1994 года в маленьком городке N. на окраине Италии. Много сентиментально то, что я вошел в этот мир в такую пору, а именно весной, когда каждая клеточка нашей сущности, всего живого, пробуждается, нагло заявляет о себе, своей жаждой бежать, творить, врывается нежданным гостем в эти изгибы, казалось, таких непреклонных параллелей. Неклассическая физика всегда оставалась для всех загадкой, являясь, что парадоксально, самой что ни есть романтичной областью в мире наук. Хотя некоторые считают, что не сами науки вьются в романтичных сферах, а именно мы, люди, способны находить что-либо таковым, сентиментальным. Совсем иные лишены собственной точки зрения, но я постараюсь не фокусировать на них внимание в данном повествовании, что дастся мне с большим трудом: обещать не стану.
Мое желание, влечение к прекрасным особам настигло меня врасплох, когда шел четырнадцатый год моего несколько жалкого, но наделенного огромным, в сравнении с другими, смыслом, существования…
Ее звали Селестиной, и это действительно была небесной натуры девушка. Когда я повстречал сию особу впервые, на вид ей было около двадцати лет, мне, соответственно, еще больше. Я вижу перед собой тот день, нашего первого пересечения, стоит мне закрыть глаза и выбросить из головы весь угнетающий мусор. Ее волосы, эти завитые небрежные кудряшки, такие легкие, непослушные и чарующие не менее ее больших серо-голубых глаз. Для меня эта девушка по сей день остается совершенством, и много тому странных мелочей подтверждали мое видение из раза в раз.
Так, ее двоюродная бабушка Эмма частенько рассказывала историю о том, как за месяц до рождения Селесты на небе отчетливо вырисовывалась комета, и погасла она тотчас, как малышка появилась на свет. Есть притча о том, как комета – всегда предвестник смерти, революции, перемен. Так ли было и в этот раз, связано ли было простое ночное наблюдение с судьбой маленькой девочки, или все – есть не более чем череда случайностей? Я предпочитаю верить тем, кто склоняется к первому варианту. Есть и еще ряд странностей, так насыщенно сопровождающие жизнь Селестины, но в них мы углубимся чуть позднее.
Быть может, моя проходимость до встречи с ней и походила на существование, но ее – являлась же рывком, настоящей обогащенной жизнью, поистине легким дыханием Бунина. Но, не смотря на всю жизнерадостность, цветность дней, порывов мыслей, иногда и ее посещали темноватые идеи, порой суицидальные, но все они были проекциями прошлых пран. Всему имеет место быть, и данному мимолетному влечению к пропасти, обязательно в таких, как мы. Ведь чем выше мы взбираемся, тем притягательней становится падение.
Paris, 1919
Вечером во вторую субботу октября 1919 года Джасмин Маре неуклюже сидел за грязной барной стойкой и что-то быстро писал на желтоватых обрывках бумаги. В нетронутом бокале виски отражалась ночная жизнь недорогого кабаре, а в лице молодого человека – пребывание музы. Замкнутое помещение незнакомых лиц, пьяные мужчины и смеющиеся доступные женщины за спиной, угрюмый бармен со шрамом на лице, невыносимая жирная муха, которая то и дело отвлекала от мыслей, довольно тусклый свет и странный неприятный запах, – так Джасмин Маре праздновал свое семнадцатилетие. Он даже не обратил внимания на то, как к нему подсела высокая хорошенькая блондинка.
– Пишите стихи?
Самый приятный голос девушки, который когда-либо слышал Джасмин в своей жизни, донесся до него откуда-то слева. От неожиданности он замер и несколько побледнел. Наконец, решившись обратить внимание на обладателя нежнейшего голоса, он увидел перед собой… о, чудо! Высокая девушка лет двадцати в ослепительном розовом платье длиной до середины лодыжек кокетливо сидела и соблазнительно перебирала пальцами серебряный мундштук. Короткие пшеничные волосы волнами выглядывали из под пепельной шляпки-клош. Идеальная белая кожа, дугообразные светлые брови, томная розовая помада и небывалой красоты янтарные глаза. Броские серебряные украшения с яркими камнями огибали ее милый лоб, маленькие уши и большую для тех времен грудь.
– Не сегодня. Я писал один рассказ, – скромно отпарировал Джасмин.
– И о чем он?
– О нашем прекрасном будущем, мадемуазель.
– Вы находите его прекрасным?
– Полагаю, теперь, после войны люди станут умнее. Их не так будет интересовать политика, как, например, искусство. Люди будут говорить, что думают, одеваться, как того хотят, творить, не задумываясь о том, что кому-то может не понравится их творчество.
На это девушка соблазнительно рассмеялась.
– Но ведь и сейчас находятся смельчаки. Чего стоит одна лишь корсетная революция.
– Их лишь единицы, большая часть людей – стадо овец. Лет через сто Земля будет кишеть храбрецами и гениями. Жаль, что мы с Вами этого не увидим.
– Очень жаль, месье.
– Простите, как ваше имя?
– Мадлен. Как же ваше?
– Джасмин, мадемуазель.
Блондинка звонко расхохоталась, обернулась и позвала кого-то рукой из зала.
– Что смешного? – нахмурился юноша.
– Ваше имя. Оно странное, но воздушное и легкое, как боа.
К девушке подошел среднего роста брюнет с черными усиками. Вероятно, это был муж этой сногсшибательной блондинки. Сияющие лаковые оксфорды, изысканный пиджак темно-синего цвета в серебристую полоску и такие же укороченные до щиколотки брюки. Он отбросил свою фетровую шляпу на чужой столик, наклонился вперед и протянул руку к бокалу виски, предназначенному для Джасмина. Он выпил все до дна, а в его лице не было и намека на извинения. Его свобода движений, его амплуа отражали непреклонность, неугомонные качества лидера, амбициозного и порой тщеславного.
– Магдалена, мы уходим: здесь становится скучно. К тому же у меня есть для тебя подарок, – не менее приятным голосом, чем у девушки, только мужественным и повелительным сказал мужчина.
– Я люблю твои подарки, но мне не нравится, когда ты меня так называешь.
– Это твое настоящее полное имя. Где твоя гордость? И где твое воспитание, что ты не знакомишь меня, твоего любовника, с новой твоей наивной забавой?
Джасмину сделалось не себе.
– Это молодой писатель, будущий гений, Джасмин, а это…
– Стефано Бонье, – мужчина ответил сам, молниеносно протянул руку для рукопожатия и заглянул в глаза юноши, – знаете, ваше имя весьма интересно.
– И мне показалось так же, – Магдалена не без страсти погладила плечо брюнета.
– Думаете? – забрав, наконец, из тяжелой сильной руки Стефано свою, поинтересовался Джасмин.
– Оно слишком женственно, но оно прекрасно, – ответил тот.
– И почему же?
– Оно вдохновляет меня.
Его серые глаза засверкали, и доводы Джасмина об этом человеке внезапно рухнули.
– Мадемуазель, этот цвет Вам к лицу, – Стефано Бонье, рассматривая чудесное платье Магдалены, обратился теперь к ней.
– Благодарю Вас, месье. Мне всегда шел розовый.
– Розовый? Это цвет вечернего песка, дорогая.
– Стефано, в этом нет никакой разницы.
– Простите, что вмешиваюсь, но позволю заметить, что на девушке платье цвета супа из раков, – на удивление всех вмешался неопрятный краснолицый бармен.
– Но ведь это не так важно, какого цвета одежда. Главное то, чтобы цвет был к лицу, – воскликнул Джасмин.
– Не могу с вами согласиться, но и спорить не стану, ведь Вас приведет в ужас то, что на вас сейчас брюки не обычного зеленого и даже не голубого, а цвета кадмиево-зеленого. Они простые, неприметные, – Стефано бросил взгляд на низ Джасмина, – скорее всего, дешевые, но из тысячи цветов вы выбрали именно этот, и я Вам благодарен. Ваш выбор говорит мне о многих вещах, о которых Вы даже не подозреваете.
– Стеф, пойдем уже домой. Нас ждут гости, в конце концов, – прошелестела Магдалена.
– Нас никто не ждет, хоть мы и хозяева. Юный Джасмин, сколько Вам лет?
Бестактность Стефано все больше и больше удивляла парня, но мягкий по своей натуре он был не в духе сегодня вступать в конфликт с влиятельным, по всей видимости, выпившим мужчиной.
– Семнадцать, месье.
– И что Вы здесь потеряли, в этом грязном кабаре?
– Я шел домой, и внезапно меня ударило молнией: ко мне явилась муза. Я забежал в ближайшее заведение, ведь на улице дождь…
– И вы непременно заказали бокал виски, – Стефано ухмыльнулся.
– Подарок от заведения: парень сказал, что сегодня празднует свой день Рождения, – любопытный бармен вновь нашел возможность вмешаться в разговор.
– Какая нелепость! Забирайте ваши вещи, Джасмин: мы едем праздновать, – подав ридикюль блондинке и надев шляпу, он добавил, – И простите за ваш подарок заведения. Думал, весомого повода не имеете, чтобы пить в одиночестве. В любом случае, виски здесь – всегда гадость.
Джасмин не горел желанием возвращаться в сырую холодную съемную комнатку на окраине города, и оставаться в этом грязном месте ему тоже не хотелось. Он собрал свои записи и, даже не раздумывая, направился к выходу со своими новыми знакомыми.
Вилла Стефано Бонье отличалась роскошью и помпезностью. В тот вечер она сверкала сотнями людей, которые слушали музыку, ели, пили, знакомились, танцевали, – попросту беззаботно жили. Джасмина Маре не интересовало, что именно праздновали гости, его поглощали раздумья о личности Стефано, очень интересной личности, как ему показалось. Но тот затерялся где-то в толпе, и Джасмин откинулся на софе, потягивая из бокала бренди.
Юноша не был красавцем для своих лет, но его томные васильковые глаза всегда притягивали противоположный пол, словно магнит. Светло-русые волосы, светлые глаза, а вот кожа на редкость смуглая. Чересчур изящные для мужчины изгибы лица, излишняя грациозность в движениях, мягкий характер, – таков был этот простецкий парень.
– Знаете, а Вы не похожи на всех этих людей, – к нему ловко подсела рыжеволосая симпатичная девушка со звездным небом на лице в виде веснушек, которые она тщательно пыталась загриммировать.
– Знаете, а Вы – тем более.
Она была слегка выпившая, и блеск ее глаз наверняка был в тот момент еще более чарующим, чем обычно.
– Меня зовут Агнес. Мне всегда скучно на таких вечеринках, хотя я очень общительная.
– Такие, как мы, можем нечто большее: наблюдать. Кстати, у вас очень красивое имя.
– Спасибо. А как ваше?
– Джасмин, мадемуазель.
– Не менее привлекательно.
– Благодарю.
Девушка не была красавицей, но излучала неистощимую энергию, подобно лучику солнца. Открыта, словно книга, она сидела и сверкала ярче, чем камни у приглашенных гостей. Джасмин глаз не мог от нее оторвать: обычная девушка, но совершенно другая.
Перед ним вдруг выросла Магдалена, на груди которой сверкало ожерелье с голубыми камнями. Она пренебрежительно взглянула на Агнес, затем на Джасмина и улыбнулась.
– Австралийские опалы. Правда, чудесные? – счастливая блондинка не удержалась.
– Они восхитительные.
– Стефано ждет Вас у себя в кабинете, на третьем этаже.
Джасмин поставил свой бокал на столик, извинился перед огненной девушкой и направился к лестнице. Затем остановился и вернулся.
– Веснушки Вам очень идут, Агнес. Будь я женщиной, не стал бы их замазывать.
Поднимаясь по лестнице, он взглянул на свой прикид и понял, что одет неподобающе для неизвестного торжества. Но через пару минут эта мысль вылетела у него из головы: его одежда его почти не волновала. Он постучал в нужную дверь и вошел. Огромное помещение вдоль и поперек было заполнено книгами. Они были повсюду: плотно упакованные на стеллажах до потолка, на огромном дубовом столе, на подоконнике, на креслах и даже на полу. Встретив Стефано однажды, никогда не скажешь, что в его кабинете может быть так небрежно.
– Джасмин, проходите, садитесь. Не обращайте внимания на беспорядок. Я не буду говорить, что горничная не убралась или что не было на это все времени. Кабинет и мастерская это две мои жизни, запертые в четырех стенах, которые я не позволю кому-либо убирать. Не терплю неряшество, но люблю изысканный хаос, без него работать не могу.
– Все в порядке, Стефано. Моя комната ничем не отличается. Вы сказали «мастерская»… так чем же Вы занимаетесь?
– Я художник, которому повезло: мои картины продаются и сейчас, а не после моей смерти.
– Интересно было бы взглянуть.
– Нет. Мне не нравятся мои работы. И не будем об этом. Давай выпьем, ведь день заканчивается, а у тебя праздник. Семнадцать – лучший возраст: нет обязанностей, забот, постоянных женщин, нет четкого плана на жизнь и, увы, достижений не имеется. В семнадцать твое тело представляет собой бесконечное пространство для мыслей и идей, это хорошо сформированный сосуд, который еще почти ничем не наполнен.
Стефано достал из стола новую бутылку бренди, два бокала, налил в оба и протянул один Джасмину.
– Загадай желание, о котором никогда не пожалеешь. И никаких женщин, парень. Женщин нужно не желать, а добиваться.
Они выпили до дна и закурили.
– Джасмин, у меня к тебе три просьбы. Первая: обращайся ко мне на «ты».
– Без проблем.
– Вторая: будь осторожен с Магдаленой. Она мне, конечно, не спутница, я ведь не идиот. Она старый хороший друг и любовница. Поверь на слово, эта блондинка опасна. Она только кажется чистой и невинной, а на деле ей со мной давно упакована койка в аду.
– Я понял тебя, – Джасмин выпустил пару колец дыма.
– Магдалена ослепительно красива, но самое страшное то, что она умна, осознает свои достоинства. Как правило, сексуальные девушки почти всегда умны, что нельзя сказать о мужчинах. Ты не дурак, я вижу, что не дурак, но влюбиться можешь.
Тот горько улыбнулся.
– И третья просьба: ты должен ко мне переехать.
– Что? – глаза Джасмина полезли наверх.
– Ты молод, красив, талантлив, полагаю, но ты наивен и не самоуверен. Я все узнал о тебе: у меня неплохие связи в этом чертовом городе.
– Но…
– Хочу помочь.
– Но ведь это настолько спонтанное предложение. Стефано, я предполагал, что ты серьезнее.
– Джасмин, это и есть проекция моего серьезного нутра. Спонтанность не антоним серьезным вещам, как и пьянство для трезвости, – Стефано на секунду умолк, словно в чем-то проговорился. – Ты в любой момент можешь отказаться. Но я ведь вижу, что ты уже сейчас согласен.
– Но для чего это тебе?
– Я вижу дальше других. Вижу, что ты выше, что из тебя что-то выйдет, что тебя можно неплохо лепить, как глину. Да и писатель мне не помешает.
Молодому парню еще нечего было терять, он не видел угрозы, а чары перемен давно уже приняли решение.
– Позволь мне день обдумать все.
– Хоть десять! А сейчас я хочу повеселиться от души. Пойдем.
Как ни странно, но Джасмин был восхищен своим новым приятелем: его притягивала дерзость Стефано, простота, его проникновенность и даже грубость.
«Как у него поставлена речь. Как он мужественно пожимает руку и как смотрит в глаза, видя тебя насквозь, будто все твои тени прошлого отражаются в нем. Он потрясающий психолог и прирожденный лидер. Сколько свободы в нем, она проявляется во всем: и в том, как он держит сигару, и в разбросанных книгах, и в его словах. Стефано Бонье – ты лучший подарок на день Рождения».
– Стефано, сколько тебе лет?
– Был рожден в 1893 году. Сам посчитай: я сегодня гуманитарий, – и он заразительно рассмеялся басом.
В ту ночь мужчины здорово напились и вдоволь повеселились. Джасмин, если бы у него спросили, и не вспомнил бы, что он загадал в тот вечер, а ведь это было весьма серьезное желание: «Хочу видеть рядом с собой Стефано Бонье, как лучшего друга до конца дней».
Leningrad, July 1978
Капли грустного дождя то и дело напоминали, что на улице не так уж сладко для июля. Рыжеволосая Констанция с кляксой веснушек, сдвинув брови, уже пять минут возилась со шнурками, ибо бант получался, по словам девочки, не идеальным. Ее близняшка Ева, поедая печенье, любопытно наблюдала за сестрой. Уникальная карта веснушек Констанции отражалась россыпью на лице Евы, но зеркально. По этому признаку девочек отличали учителя в школе.
– Ева, ты точно не пойдешь со мной во двор?
– Там же дождь начинается. Констанция, почему тебя так тянет туда сегодня?
– Я ведь говорила тебе, что одному мальчику со двора купили велосипед, все ребята будут кататься.
– Велосипед? Но я не умею кататься.
– Ева, тогда немедленно одевайся: будешь учиться.
– Хорошо. Тогда подожди меня, я переоденусь.
Ева немедленно оставила свое печенье и прошмыгнула в детскую.
– Кстати, вчера Виктор помогал мне учиться держать равновесие. А он уже неплохо катается, – крикнула из коридора Констанция сестре, поправляя свой пламенный хвост.
– Виктор? Это его велосипед? – сестренка изменилась в лице не в теплую сторону.
– Ева, что с тобой? Я ведь говорила тебе недавно об этом: у него был день Рождения, и родители…
– Знаешь, Константа, у меня что-то живот разболелся. Иди сегодня без меня.
– Как обычно. Ну, я пошла, – и дверь тут же захлопнулась.
Близняшки были сходны, как две капли воды: те же яркие волосы, веснушки, смуглая кожа, высокий рост и голубые глаза. Но девочки отличались друг от друга, как весна с осенью. Одна любила играть с мальчишками, не воспринимая вообще девчонок, а другая больше находила общий язык с девочками, хотя им никогда не доверяла. Констанция – левша с математическим складом ума, упрямая и целеустремленная, гордая и независимая, общительная и эмоциональная. Ева – правша, настоящий гуманитарий, спокойная и рассудительная, легкая, как перышко, и мягкая, как маршмеллоу. Первой нравится петь и рисовать, второй же по душе читать и писать. Но, несмотря на это, одна не могла жить без другой, – в этом и заключается вся природа близнецов.
Как чудесно переливается искренность на лицах детей: от беспечных пылинок желаний до летучих крупиц обиды. Прекрасное лето наконец заглянуло и в северную столицу. Ева со своей школьной подругой Аллой сидели на детской площадке и расчесывали старую куклу, у которой волос почти и не осталось.
– А почему Констанция не вышла гулять? – поинтересовалась Алла.
– Она с лучшим другом, Сергеем. Сестра только с ним и играет, – несколько обидно ответила Ева.
– Знаешь, это странно.
– Что странно, Алла? – девочка оставила в покое золотистые волосы куклы и удивленно посмотрела на подругу.
– То, что Констанция такая, другая, – Аллу как-то начал смущать этот диалог.
– Почему же другая?
– Она общается только с мальчишками, девочек никогда не называет подругами и вообще с нами ей никогда не интересно, – Алла так оттараторила, будто репетировала свою реплику.
– Потому, что с мальчиками действительно интереснее дружить, и они не обижаются.
– Тогда почему ты не дружишь с мальчиками?
– У меня выходит это не так, как у сестры, но я дружу, со своим братом, который живет в Крыму. Он – мой лучший друг, а ты – лучшая подруга… – с азартом начала Ева.
– А любишь ты Виктора, – неожиданно закончила, улыбаясь Алла.
– Что? Нет! Почему?
– Ты всегда говоришь о нем, правда, как он тебя бесит, но всегда.
– Он глупый, больной и гадкий. Я его ненавижу! – с бешенством воскликнула Ева, поправляя недавно сшитое зеленое платьице кукле.
– Все равно ты его любишь. Я знаю. Всем девочкам он нравится.
– Да, потому что он красивый. И в нем держатся тонны юмора, он харизматичен: что бы он не сказал, все тут же обращают на него внимание, подхватывают его, как ангела, и тешатся. Ах, почему я так не могу?
– Но Виктор далеко не ангел. И зачем тебе его способности?
– Он увлекателен, все слушают его с наслаждением, каждый. И все смеются с его шуток…
– Кроме твоей сестры. На самом деле, они очень похожи друг с другом, – просто ответила Алла, натягивая другое платье этой старой кукле.
– Она ненавидит его, – тихо произнесла Ева, вспомнив как Констанция однажды передала ему записку во время урока с самыми оскорбительными словами в его сторону.
– А ты как раз наоборот.
И это было правдой, Ева была влюблена в этого мальчика. Виктор был самым красивым мальчиком в школе, да к тому же увлекался футболом. Его добрейший отец был родом из Эквадора. Семья Виктора держала фабрику кожаной обуви, которую однажды посетил весь их класс, что не осталось забытым явлением для близняшек, особенно для Констанции.
Но Виктор играл роль поганца, хотя Ева всегда и находила в нем положительные качества, свойственные добрейшему человеку. Констанция же эти прекрасные черты характера, глубоко запрятанные в его душе, не выделяла на первый план, а наоборот старалась не замечать, ставя Виктора на место одной лишь фразой «В семье не без урода». Гордая сестренка никогда не разделяла мнение Евы по поводу мальчишек, она частенько подшучивала над ними, издевалась, иногда даже дралась, хотя и дружила исключительно с ними. Но в ней сочеталась удивительная черта редкого беспризорника: окружающие в ней находили не причину ссоры или драки, а безмерное восхищение. Констанция походила на обиженный луч солнца: все ее проделки оставались незаметными для других. Ева же горела честностью и нежностью. Увидеть в темной туче чистые порывы искр было ее самым прекрасным талантом. Она действительно была влюблена в Виктора, в его артистичность, открытость, в его яркую харизму, а, может, только в невидимый след, спроецированный этими самыми качествами.
Было ли это обусловлено только красотой мальчика или очаровательным обаянием, а может она видела в нем гораздо большее, чем другие девчонки? Не исключено и то, что однажды Виктор дал надежду Еве, подарив ей на день Влюбленных самую большую и оригинальную открытку. Хотя презент все-таки веял не такой искренностью, как это казалось на первый взгляд. Прекрасно выполненные фамилия и имя совершенно другой девочки из класса, в которую сам Виктор был влюблен с самого раннего детства, красовались над основным пожеланием открытки, но интенсивно зачеркнутые, ибо в тот день она заболела. Поэтому под ними было имя другой из того же класса, недавно прибывшей новенькой, Валерии. Комично было и то, что Виктор в фамилии понравившейся ему девочки допустил ошибку, пропустив мягкий знак, но галочкой вверху простительно вставил его. Юмор был на своем пике, когда Виктор понял, что и Валерия не явится в школу, поэтому и второе имя было грубо зачеркнуто. Далее имя «Ева» – написано уже совсем непринужденным почерком, окончательным, с наплывом устойчивости, так как на этот раз оно не было ни заштриховано, ни зачеркнуто. Еву всегда заботили мысли о своем предназначении быть третьей в его гареме, а вот Констанцию это приводило в неудержимый смех.
Удивительно и то, что эта новенькая, Валерия, была для Евы лучшей подругой на протяжении долгих лет, а истоки этой дружбы вытекали еще из детского сада. Констанция никогда не разделяла мнение сестренки по поводу этой девчонки: она находила ее глупой, самовлюбленной дурочкой, простой, как коробок со спичками. Ее дико раздражали детские игры с этой типичной девчонкой, особенно, ее всегда приводил в ужас обмен игрушками: она принимала это за признаки нищенства, неряшества и невоспитанности. Однажды хулиганка побила мальчугана в детском саду только потому, что он отошел от песочницы, упрямо отталкиваясь от наставлений своей бабушки проследить за детишками пару минут, пока та отойдет в уборную. Она неплохо справилась со своей работой, будучи трехлетним ребенком, и пусть, что бабулю близняшек чуть не уволили из-за этого инцидента. Констанция всегда дралась с детьми, преимущественно с мальчишками: девочек она находила слабыми и скучными для драки. Помнится случай, как эта бестия под маской невинности осталась после уроков переписывать контрольную по математике. Ее приметил надевающий на себя куртку несколько отчужденный от всех одноклассник:
– Констанция!
– Чего тебе?
– Что это ты, контрольную на двойку написала? Позор!
– Отстань!
– А знаешь, куда я иду?
– Все равно.
– А я иду домой, а ты остаешься здесь, решать математику.
– Иди скорей домой или я убью тебя, – сквозь зубы процедила Констанция, уже взбешенная этим краснолицым ботаником.
– Ты на двойку или тройку написала работу?
– На двойку, – со стыдом ответила девочка, она терпеть не могла неудач из-за стремительного погружения в себя, разрушая себя изнутри: самокритичности мог бы любой позавидовать.
– Как можно было написать эту контрольную на два? Неужели ты такая глупая? Глупая, абсолютно без мозгов, – этот беспардонный после данного заявления мог ловко назвать себя самоубийцей.
И тут Констанция вышла из себя: она подорвалась, и в миг ее кулак поцеловал глаз этого задиры.
– Ирина Валерьевна, помогите! Она ударила меня, ударила! – глупый мальчишка прикрывал свое лицо правой рукой.
– Констанция, я не могу поверить! – раздалось на весь класс. Все оставшиеся ошарашено смотрели на инцидент, выпучив глаза и боясь вымолвить хоть словечко.
В тот момент девочка тоже не могла поверить, но только в то, что впервые за два года ее натура хулиганки была вскрыта из этих простыней невинности.
– Неужели это возможно? Да как ты посмела ударить его? Ты находишь это нормальным? – взбешенная учительница яростно надвигалась в сторону рыжеволосой.
– Ирина Валерьевна, это он виноват, – вдруг из-за их спин вырвался голос другого мальчишки, лучшего друга забияки, которому всегда нравилась эта буйная близняшка, но не менее, чем ее сестра, – он ее обидел, обозвал, а Констанция только ответила.
– Ах, ты негодник! Почему ты соврал? Живо отправляйся домой, чтобы я тебя не видела! – женщина мгновенно поверила защитнику: способности мальчишки приводили ее в шок, он был лучшим в классе и, возможно, не только в своем, но и в более старших. Ирина Валерьевна, как самый натуральный токсичный человек, давила на этого задиру, как умела, и тот в слезах убежал из класса.
«Как девчонка!» – раздался голос в голове Констанции, а сама она улыбнулась тихонечко своему спасителю и поблагодарила.
Вечером, плача в трубку телефона, с другого конца залетали в ухо Констанции извинения от козла отпущения, а на следующее утро ему удалось всем любопытным продемонстрировать свой темный громадный синяк под глазом.
Его звали Владиславом, того мальчишку, который защитил девочку. Уже через несколько месяцев эти двое мило возвращались со школы домой, беседуя на самые разные темы. Он был эрудированным мальчиком, в классе все шутливо называли его вундеркиндом, но Констанция всегда видела в нем нечто отталкивающее. Годом ранее Владислав весьма симпатизировал сестренке Еве, но как только тот, стал уделять ей свое внимание, милая леди напрочь выбросила из головы свои мечты на этот счет. Однажды Владислав даже подбросил милую маленькую открытку в форме сердца в почтовый ящик, в которой он слишком просто вырисовал три слова «Я люблю тебя», но сколько поистине было чувств вложено в этой краткости. Особенно на это глубоко уделяла внимание мать девочек, она была горда, что этот умный мальчишка из очень хорошей семьи уделяет знаки внимания в сторону одной дочери. Порой Ева даже гостила у Владислава, они играли в прятки, рассматривали книги с детскими рассказами и сказками. Перед ней расстилался целый шкаф с корешками детских новеньких книг, и под их надзором Еве становилось не по себе: читать такое она не любила, но ей было стыдно в этом признаться. А Владислав, уверенный в схожести литературного вкуса, одалживал ей одну, другую, менял их на следующие, когда она возвращала ему обратно, так и не прочитав их: ее мало интересовали пустые рассказики, которые со временем вылетают из головы напрочь. Другое дело, «Приключения Тома Сойера» Марка Твена, которое перед сном читала девочкам их любимая бабушка, или «Приключения электроника». Констанцию забавляли эти походы сестры к новому другу, она высоко чтила это слегка безразличное отношение Евы к влюбленному мальчишке, но тут же вспоминала ее горячие фрустрированные чувства к Виктору и вновь забавлялась. Такова была несносная леди, такая неповторимая, как две капли схожая с сестрой, но совершенно другая.
