Текст книги "Геката. Умереть, чтобы жить (СИ)"
Автор книги: Марина Альте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Геката.
Умереть, чтобы жить.
1
На старом кладбище было ветрено, хоть и повсюду стояли огромные стволы многолетних деревьев. Они шелестели листьями, так упоительно превращаясь в колыбельную песнь, что иногда одинокой девушке казалось, она сдастся и уснет. Вдалеке слышались звуки проезжающих машин, которые убегали вдаль за стрекотанием кузнечиков и щебетанием осенних птичек. За бурыми стволами виднелась одинокая церквушка Иосифа Астраханского, с пожелтевшими стенами и ветхими крышами полуразвалившихся лазаретов, наверняка уже не используемых больше полу века. И хоть вся эта дремучая и Богом забытая местность была похожа на угнетающие и скорбные отголоски чего-то пережитого, девушка не могла так просто покинуть это место.
Она сидела напротив старой, заросшей папоротником могилы, опираясь спиной на еще более старинный памятник, времен второй мировой, если не позднее. Гранит за ее спиной был почти что влажный, даже не смотря на полуденное солнце, которое пробиралось сквозь тонкий наст легких облачков, как последний привет осени перед наступлением холодов.
Мысли о загробной жизни, которая возможно бунтует под ее ногами, была близка, но та несмела подпустить ее слишком близко, что бы, не допустить отчаянье и страх, маячивший на горизонте сознания.
Наверное, эти старые кости не сильно разгневаются на меня,– уверяла она себя, пока перебирала пальцами сухую соломинку, которая трескалась и превращалась в труху прямо в ее тонких пальцах, а после разлетались по ветру, уносясь в густую шапку папоротников, над которыми возвышался одинокий и обтрескавшийся памятник со скудной надписью:
“ДВИ”
Наверняка, многие, кто замечают эти буквы с трудом понимают какое отношение, они имеют к умершей. В прочем, как и девушка, которая разглядывая резную надпись, не могла понять, почему нельзя было просто написать: Дерябина Виолетта Игоревна? Зачем все так усложнять? И почему это её так волнует?
Отведя взгляд в сторону, она сдула надоедливую прядку с лица, но та все равно легла на ее щеку, заставляя девушку буквально нервничать, хотя больше она нервировалась от того, что кладбищенская дорога была пуста и безлюдна.
Отец сказал, что через час приедет за мной, но, он забыл уточнить, что мне делать весь этот час,– нервно выдавила та в своем сознании и вновь осмотрелась,– Среди мертвецов, которые, увы, со мной не заговорят. Может, он думал, что я буду рада посетить могилу моей матери?
Девушка еще раз окинула памятник и остановила взгляд на одиноких буквах, которые словно магнит тянули ее взгляд к своим причудливым завиткам, таким жизнерадостным, словно человек, покоившийся в этой могиле, и вправду обрел покой.
От этих мыслей сердце забилось быстрее, и она оперлась локтями в колени, обхватив свою голову обеими руками. Решение отца привезти ее в это место попросту сводило с ума. Еще утром она, предчувствуя этот кошмар, пыталась отказать ему...
Но разве он меня слушает?– грохотнула она про себя и утихла, пытаясь дышать ровно и спокойно.
Сама же она не понимала, зачем вообще ей стоило ехать на это ужасное кладбище, в этот ужасный город, к её недалекому отцу.
Она не была здесь больше десяти лет, со смерти её матери и сейчас вновь оказавшись в этом месте, ей все больше казалось, что она словно очутилось в другом измерении.
Когда отца лишили родительских прав за изрядное употребление алкоголя, девочку отправили к бабушке в Барнаул, где, и прошла основная часть ей жизни. А ей там так нравилось...
В их большом доме она могла не прятаться от надоедливых глаз и глупых разговоров с бабулей, хотя, она доставала её очень редко, чаще, они весело проводили свой досуг, играя в карты или выпивая вишневый сироп с кусочками льда. Бабуля любила её, и оберегала, как могла, но, несколько месяцев назад она умерла и отцу вернули право на опеку.
Признаться честно, возвращаться сюда ей совсем не хотелось. Сочи, Лазаревский район, этот маленький поселок с речкой – не было приделом её мечтаний. Может в детстве, когда ее семья была полной чашей, но не сейчас.
Все здесь было для нее чужим, включая отцовский, старый, давно проеденный крысами дом и школу (единственную в этом поселке!), которую ей предстоит посещать.
Для обычной девчонки семнадцати лет, возможно, эти места бы были по-настоящему райскими. Море, пляж, жара, голубое небо над головой....
Но только не для меня,– девушка вновь уронила голову, обхватывая себя обеими руками, и задумалась о новых знакомствах, которые ей придется заводить в школе. Или не придется. Хотя она не видела особой радости ни в том, ни в другом.
Всего пару недель здесь, а уже так не терпится закончить среднюю школу, отпраздновать совершеннолетие и улететь куда-нибудь очень далеко,– подумалось молодой девушке и та с наслаждением закатила глаза.
Вновь посмотрела на неровные края мраморного памятника и неожиданно для самой себя начала улыбаться. В следующие мгновение, она уже ловила образ своей матери у себя в памяти. Один единственный образ, который остался у нее с детства, и который, в глубине души, она так боялась потерять.
Девушка совсем не помнила свою мать, но почему-то иногда она чувствовала, что очень похожа на нее.
Смотря на себя в зеркало, на свои темные волосы, вьющиеся к концам, в ярко зеленые глаза, на светлом, почти оливковом лице, она словно видела не себя, а ее, хотя четко понимала – мамы больше нет. Как и воспоминаний. Лишь одно, в котором она тянет к девушке руки и завет ее по имени. На лице матери вялая тень улыбки, за которой прячется откровенная боль, а в глазах зияют слезы.
Девушка трясет головой, и воспоминание развевается как пыль, оставляя лишь гущу папоротника и холодную гладь могильного памятника.
Интересно,– задумывается она,– Что делают в этом случае? Может, мне стоило бы поплакать? Излить свою душу и мне стало бы легче? Все-таки здесь покоится моя мама...
– Бред!– вспыхивает она и, упирая руки во влажную землю, встает на слегка затекшие ноги.
Оглянувшись по сторонам, она вновь кипит от раздражения, что отца до сих пор нет. На горизонте лишь сверкающая на солнце дорожная пыль и роскошная зелень высоких холмов, да старые оградки и кресты, от которых уже тошнит.
Да он рехнулся!– мысленно чертыхается она,– Целый час в компании покойной мамочки и одного воспоминания!
Тут же на ум приходит забавная мысль пойти пешком по направлению к дому, и она уже почти бежит меж старинных могил. Многие их них выглядят, более ли менее ухоженными, но, в основном, все памятники уже давно поросли могильной травой, мхом и старостью. Некоторые покосились, а есть и те, которые давно уже превратились в труху и пыль и теперь только небольшой холмик напоминает, что здесь когда-то был похоронен человек.
Вскоре начались свежие могилы, с шедевральными монументами в образах ангела, юной девушки или старой матери держащей на своих руках сына. Ашенское кладбище разрослось уже почти до начала трассы, все больше оставляя в стороне старое кладбище, откуда и бежала девушка и куда уже давным-давно ни кого не селят.
Могилы сменялись одна за другой, памятники с мала до велика, проскакивали мимо ее взгляда, оградки почти все смешались в единую черную решетку, которая, словно бы запутывала ей дорогу, но она продолжала бежать. В груди колотилось так, словно бы она убегала от волка или медведя, хотя ни что не предвещало такой опасности как голодный хищник, но она не могла успокоиться.
Ей даже вздумалось оглянуться, что бы уверить себя, что ни какой опасности нет, и горизонт за спиной чист.
Так и есть, пройденный путь ни что не устрашало, но сердце уже стучало по вискам. Голова кружилась, она на мгновение зажмурилась, что бы вернуть глазам былую зоркость, но не успев открыть их, она чувствует, как под ногами хрустит старый корень. Девушка спотыкается, но удерживая себя на ногах делает шаг вперед, и буквально врезается в твердую грудь, внезапно появившуюся из неоткуда и ее машинально одергивает назад, но крепкие руки удерживают девушку от падения и та замирает в напряжении.
На секунду ей показалось, что это сам Дьявол выпорхнул из-под земли, что бы, не дать ей убежать от всего этого кошмара. Высокий, твердый как камень, сильный – именно таким она всегда и представляла себе прародителя ада, если бы он существовал.
Она выхватывает здравые отголоски своего разума и пытается разглядеть лицо Дьявола, но солнце светит ему в спину, освещая его ярким ореолом, что в конец меняет ее представление об ангелах и демонах.
– Прости,– вдруг говорит тот, но его голос мягкий и бархатистый, от него почти текут слюни и кружится голова,– Я, наверное, тебя сильно напугал...
С каких это пор Дьявол биться напугать смертного?– с усмешкой думает девушка, даже не пытаясь выбраться из холодных и каменных объятьев.
В это мгновение солнце вновь прячется за слоем перистых облаков и ореол, окружающий Дьявола пропадает, давая ей возможность посмотреть ему прямо в лицо, но она замирает, не успевая сделать вдоха.
Пронзая десятисантиметровое расстояние, темно-синие глаза незнакомца в упор смотрят прямо ей в лицо. Конечно, она думала, что Дьявол должен быть чертовски сексуален, что бы овладеть разумом смертных, но она даже не подозревала, что он настолько сногсшибателен.
На ровном и гладком лице не было ни единого изъяна, словно бы оно было слеплено вручную, как скульптура самого умелого мастера. На фоне белой, почти фарфоровой кожи, выделялись ровные и идеальные губы, прямой нос, с четкими формами и синие глаза, словно бы два глубоких колодца на снежном поле.
Одного прикосновения хватило, что бы адреналин прыснул в кровь и вместо ощутимого холода от ладони парня, что крепко держала девушку за поясницу, та почувствовала обжигающее тепло.
В этой массе эйфории и феромонов, что летали вокруг нее, девушка не сразу заметила, человек, которого она приняла за Дьявола, улыбается, и только потом ощутила как трясется ее нижняя губа в попытках что-то сказать, но не в силах вымолвить и звука.
– Ты в порядке?– спрашивает парень, не переставая улыбаться.
Она тут же находит себя в этом мире, хотя возвращаться в этот хаос ей ни сколько не хочется и медленно отодвигается от парня, который делает шаг назад.
– Я?– глупо вырывается у нее и она часто моргает, заставляя себя не пялиться, так откровенно в его лицо, но сверкающая улыбка парня манит ее не отводить взгляд,– Да все в порядке,– дрожит она, складывая руки в замок, что бы скрыть свое нелепое состояние.
– Хорошо,– тихо шепчет он, даже не пытаясь скрыть свой интерес.
Его нахмурившиеся брови, темные и густые заставляют ее заговорить:
– Я не видела, что здесь кто-то есть...
– Да,– бледное лицо парня стало на удивление светлым,– Я заметил...
Парень смотрел на нее взглядом, который она не могла расшифровать. В его глазах читался намек на узнавание, хотя я не была в этом уверенна.
– Мы знакомы?
– Сомневаюсь,– интригующим тоном ответил парень, продолжая разглядывать ее лицо.
Солнечные лучи вновь выбрались из занавеса облаков и, пробравшись сквозь крону деревьев, осветили его высокий силуэт, и он словно бы засветился изнутри. Девочка смотрела в его лицо так заворожено, сама не понимая, о чем думает в эту секунду.
Неловкое молчание затянулось, и девушка оглянулась, посмотрев на дорогу, хотя ее заплывшие глаза едва ли видели что-то в радиусе двух метров.
Парень еще немного смотрит на нее с прищуром, будь-то, исследуя, но с его лица не сползает лукавая улыбка. Он выдыхает и спрашивает:
– Что ты тут делаешь? Одна.
Вопрос казался девушке слегка не к месту. Вспоминая последние минуты одиночества, ей хотелось отшутиться, ответив:
– С друзьями пришла погулять.
Но, она глотает эти слова и почти мычит:
– Видалась с мамой,– тыкает она пальцем, указывая на кучку заброшенных памятников за своей спиной, тем временем не отводя взгляда от синих глаз незнакомства.
Он, нахмурившись, осмотрел старые надгробья и вновь посмотрел на девушку.
– Какой именно?
Та поперхнулась от сжатого воздуха, что пулей влетел в ее легкие и брови девушки подпрыгнули вверх от неожиданности.
Может он тут работает?– подумала она, но вдруг ей показалось это абсолютной нелепостью. Хотя какой нормальный человек будет просиживать солнечные дни на кладбище?
Она поджала плечи, словно бы укрываясь от его настойчивого взгляда, но ее рот сам по себе открылся:
– С надписью “ДВИ”
Губы парня несколько раз раскрываются и закрываются, но он тут, же вновь щурит взгляд:
– “ДВИ”?– переспрашивает он.
Девушка кивает, не сетуя на его непонимание, ведь такие странные надписи на надгробье озадачат любого.
– Виолетта твоя мама?
От этого вопроса по спине девушки заерзали холодные мурашки, словно длинные когти мертвечины играют на ее ребрах как на фортепьяно. Она с недоверием смотрит в синие глаза и старается говорить спокойно и ровно, но голос предательски дрожит:
– Ты ее знал?
Парень долго не отвечает, смотря на девушку с глазами полными недоверия, словно бы сомневался в ее словах, но после быстро выдыхает и как, ни в чем не бывало, сухо улыбается. Напряженное лицо сменяет беспечность:
– Нет, не то что бы знал...
Незаконченная фраза парня повисла в воздухе, а напряжение с каждым вздохом возрастало. По крайней мере, в груди у девушки.
Наверное, здесь все такие, странные...– думает она, глубоко вдыхая прогнивший, насквозь, воздух.
– Ясно,– только и вымолвила та в ответ, хотя ее язык лениво расплылся по челюсти.
Она вновь смотрела на незнакомца стараясь найти в нем хоть что-то, что бы в нем ей не нравилось, но, к сожалению, ни чего такого на божественном лице не наблюдалось.
Парень вдруг оглянулся и в спешке заговорил:
– Мне пора идти...
– Да, конечно,– проглотив досаду, ответила та.
Незнакомец еще раз улыбнулся, на прощание и, сделав несколько шагов в сторону старого могильника, обернулся:
– Еще увидимся.
Девушка предпочла промолчать, боясь ляпнуть что-нибудь, за что потом будет себя ненавидеть весь остаток жизни.
Ну, или хотя бы полжизни, точно,– усмехнулась она и туго выдохнула.
Оставшись одна, девушка словно бы вновь окунулась в пугающую реальность, и осмотрела старый кладбищенский лес. Силуэт парня исчез, словно приведение.
А Сочинские парни довольно приветливые,– мысленно улыбнулась она, заставляя себя думать о чем угодно, только не о могиле матери, от которой она бежала прочь. Отдышавшись, она еще раз посмотрела в сторону, куда затерялся силуэт незнакомца. Деревья, холмы могил, деревья...
– Привет,– громыхнул отцовский голос за спиной, и девушка подпрыгнула от неожиданности.
– Боже!– вырвалось у нее со всхлипом.
– Рад, что ты вспоминаешь его хоть иногда.
Хмурое выражение лица мужчины заставило девушку съежиться, но, не дождавшись ответа, тот продолжил:
– Кого– то встретила?
Она вдохнула глубже, стряхивая с себя напряжение и, расправив плечи, грубо выговорила:
– Нет,– и обойдя отца, направилась в сторону дороги, где неподалеку стоял темно-синий ржавый пикап.
Обсуждать свою личную жизнь ей совсем не хотелось, тем более с человеком, который десять лет, бесследно пропадал в клинике для зависимых алкоголиков.
Может быть она могла бы его простить. Прошло уже столько времени и все поменялось. Но у нее не было сил, что бы заново выстроить сгнившие от старости мосты, хоть отец и пытался вернуть былую тягу. И она помнила, как любила его в детстве, но это чувство затерялась где-то глубоко внутри нее.
Она смотрела на него и видела, как время измотало его, а боль навсегда отпечаталась на его лице многочисленными морщинами. Видела, как одиночество буквально поселилось в его седой бороде, и ей было бесконечно жаль, что эта любовь к отцу забылась.
Неожиданно ей захотелось убежать, так далеко, где бы ее не нашли даже эти смердящие досадой мысли, но она продолжала гордо вышагивать по пыльной дороге к старому автомобилю, слушая как ворчит отец за ее спиной:
– Кладбищенские знакомства до добра не доводят...
Девушка залезла на пошарканное сиденье старого пикапа и захлопнула дверцу. Ремень безопасности был очень вредным и поддавался через раз, поэтому она провозилась с ним не меньше минуты, пока отец не забрался в салон и не заговорил:
– Надо бы бояться случайных встреч, ведь...
– Пап,– девушка не выдержала, и, развернувшись, вступила с мужчиной в зрительный поединок, в упор, смотря в его серые, старческие глаза,– Я сама смогу за себя постоять!
На мгновение им обоим показалось, что между ними возникло сильное напряжение, способное, давать ток, не в одну тысячу ват. Салон наполнился таким сжатым воздухом, что его можно было черпать ложкой.
Девушка не сдавалась, хоть ее силы были уже на исходе. Этот день изрядно помотал ее, но решительность поставить отца в рамки, за пределы которых она бы не хотела его пускать, была просто несокрушимой. Вскоре отец опечаленно опустил глаза на руль, уже предчувствуя свое фиаско в нравоучениях.
Спустя несколько секунд мотор пикапа громко зарычал, и салон заполнился звуком двигателя и запахом бензина.
– Готова ехать?– спросил отец, даже не смотря в ее сторону.
Девушка легко кивнула, стараясь не смотреть на отца, да и на могилу матери, она так и не посмотрела.
Мужчина включил передачу, и машина медленно поехала по дорожному гравию, который хрустел под колесами. Как только дорога стала более ровной, он прибавил газу, и машина вышла на оживленную трассу. Мимо неслись деревья, а перед его глазами года, которые он потерял.
За все эти годы одиночества, он не смог винить ни кого, кроме самого себя. Он чувствовал груз этих тяжелых лет, но еще острее чувствовал свою вину перед дочерью. И как же он хотел хоть раз приехать в Барнаул, но не мог. Не мог посмотреть дочери в глаза. Боль и скорбь буквально разъедала его, разрывая по частям. Ему потребовалось много лет на реабилитацию, а когда его выписали из клиники, пришлось научиться жить заново. Выживать, работать и стараться забыть о том, что случилось.
А ведь когда-то он был самым счастливым человеком. У него была счастливая семья, жена, что дарила тепло и добро, и маленькая дочка с глазами полными любви.
В какой момент небеса посчитали, что я этого не достоин?– думал мужчина все эти годы, но ответа так и не находил.
2
Желание добраться до своего дома было угнетающим. Девушка разглядывала проплывающие мимо окон билборды, пыльные и старые, наверняка давно потерявшие надобность, и думала только о своей кровати в самой верхней комнате отцовского дома, которую чаще называли чуланом. И не то что бы под крышей ей слишком нравилось, даже наоборот это убежище вселяло жуткий дискомфорт, но она готова была вытерпеть что угодно, лишь бы как можно меньше встречаться с отцом.
Мужчина заерзал на водительском сиденье, словно вспомнил что-то очень любопытное, но не решался сказать, а через несколько минут хмуро улыбнулся:
– Знаешь, я часто бываю на ее могиле...
Девушка зажмурилась, делая вид, что ей не особо интересно, хотя была довольно озадаченна. Она-то думала, что отец возненавидел свою жену за то, что та оставила его. Возненавидел саму жизнь, но каким-то странным образом все еще находит силы, что бы жить дальше.
Тем временем отец бросил на дочь озорной взгляд, но заметив ее отстраненность, притупил улыбку, но продолжил:
– Иногда мне очень хочется остаться.
Девушка хмыкнула, стараясь показать всем видом, что старик спятил, хотя ее преследовало точно такое же чувство, но она всячески ему противилась.
– Так что ж не остаешься?– разозлившись на себя, заявляет девушка и бросает в отца острые взгляды.
Старик на минуту замолчал, разочаровавшись в своих попытках наладить общение с дочерью, но вскоре проговорил:
– Не надо так со мной, Эмилия...
– Эми!– перебила она его,– Можно просто, Эми?
– Эмилия очень красивое имя,– воспрепятствовал отец, но тут же передумал, ощущая гневный взгляд дочери,– Да, пожалуй ты права, имечко еще то...
Девушка не ответила. Уперла глаза к узкому горному хребту, что вырисовывался вдалеке, пока вновь не началась лесная чаща.
Следующий час они ехали молча. Мужчина не знал, что еще может сказать дочери, определенно осознавая, что она вряд ли хочет жить со своим стариком, но деваться ей было не куда. И он радовался этому в определенной степени. Он верил, что вскоре ее злоба закончиться, и они смогут найти путь друг к другу.
Вскоре показался придорожный знак из темного дерева, на котором были написаны буквы белой краской “Аше”.
Поселок Аше разместился на берегу одноименной реки, что впадала в черное море, а с другой стороны ограничивался огромными горами и холмами. Из приятного здесь был только климат и море, звук которого можно было слышать вечером из открытого окна, когда приезжие засыпали, и машин становилась в разы меньше.
Размахнувшись по побережью, Аше имел десятки улиц, чуть больше домов и население в восемьсот двадцать человек, все из которых знали друг друга в лицо.
Проезжая мимо самой старой улицы городка, Эмили буквально слышала, как прохожие взмахивали руками, приветствуя отца, и кричали ему в след, что-то на древнем абхазском, родном языке этих мест. Кафетерии зажигали веселые огоньки, что бы хоть как то оживить заброшенное захолустье, а магазины выставляли товар на уличные лавки, потому что полуденный зной отступал.
Пикап затормозил, прежде чем Эмили пришла в себя. Не дожидаясь отца, она поспешно выбралась из машины, зашла в дом и быстро поднялась по лестнице.
В душной комнате было темно, когда она пересекла порог своего нового жилища. И хоть отец запретил ей жить на чердаке, среди пыли и антиквариата, девушка все равно отказалась от комнаты с ним по соседству.
– Неужели ты будешь жить как чуланная крыса?– вновь ворвался папин голос в ее голову, и та плотно сжала виски пальцами, думая, что это поможет избавиться от мигрени.
Заперев за собой старую скрипучую дверь, Эмили зажгла тусклый свет и бегло осмотрелась.
Тут и, правда было неуютно и даже омерзительно. С потолка свисали полупрозрачные шедевры пауков, словно заплатки на потолке, на которых повисли погибшие мухи. Старая кровать со ржавым кованым изголовьем наводила порой ужас и даже чувство полного бессилия над этой жизнью, но тем она была дороже. Эмили не хотела чувствовать себя здесь как дома и особенно привыкать к этому месту.
В углу стоял огромный, забитый до отказа хламом, шкаф, двери которого закрывались уже с большим трудом, но девушка уже в первый, же вечер распаковала свои вещи, уместив все свое скудное богатство на свободную полку.
За то у нее была отдельная ванная комната, если ее можно было назвать ванной комнатой. Скорее это было подсобка для уборщицы, в которую с трудом помещалась старенькая ванная, в оранжевых трещинах, такая же раковина и унитаз, а еще куча швабр с тряпками и щетками. На стенах старинная плитка, цвета морской волны, густо покрытая слоем засохшей влаги, с потолка сыпалась штукатурка, и виднелся черный пугающий потолок.
Около окна небольшой стол с единственным шкафом и два пуфа со старыми ободранными ножками, не менее древними сиденьями бордового цвета. Узкий подоконник она почти сразу забросала подушками, которые нашла в старых комодах дома. Там было очень здорово сидеть вечерами. Пожалуй, это место было самым душевным во всей этой комнате, во всем этом доме, во всем этом городе.
С другой стороны от большого окна открытый стеллаж с кучей книг. Разноцветные переплеты и обложки заставляли Эмили взглянуть на все по новому, словно открывая перед ней совершенно другой мир, и она была не против окунуться во все, что предлагалось ей очередным сюжетом, лишь бы не вспоминать где она находиться.
Проведя указательным пальцем по целой колонне старинных книг, она наткнулась на ту, что читала уже миллион раз:
Гете Иоганн Вольфганг “Фауст”.
Палец остановился сам на корешке книги, и девушка плотно зажмурила глаза, словно для того, что бы уловить саму суть написанного в ней, хотя знала ее, наверняка лучше самого Иоганна Гете.
Уже через мгновения она листала потрепанные листочки с таким пристрастием, вспоминая, как впервые наткнулась на эту книгу в школьной библиотеке Барнаула. Тогда она писала доклад по литературе о смертных душах и двух сторонах человека, темной и светлой. Тогда, это ее даже забавляло ее, а сейчас?..
–“По сторонам клыки торчат. От злобы
Поток огня слюной стекает с неба,
И город мук, дымящийся в огне,
Виднеется в далекой глубине.”
Собственный тихий голос заставляет ее тело покрыться мурашками и в ту же секунду она смотрит на потемневшие дома за окном, словно, только сейчас увидела сходство этого города с тем, что описывал Гете.
– Город мук...– скверно выдавила она вновь и, захлопнув книгу, поставила ее вновь в общую колонну с остальными и обессилено рухнула на кровать, закинув рук за голову, смотря на обшарпанный потолок, который, наверное, протекает в сезон дождей. В углу уже виднелись ржавые разводы, и древесина немного вспухла, но, в общем-то, здесь можно было жить.
– Эмилия?
Девушка сморщилась от голоса отца.
Когда же он перестанет меня так называть?
За последние несколько дней, которые она прибывала в этой доме, он еще не дал ей даже разобраться со всеми накопившимися проблемами, вечно отвлекая ее своими новыми идеями, как провести следующий уик-энд.
– Интересно, что он вообще без меня делал?
Собирая все свои силы, она, уже слыша, как протестует ее организм, который так мечтал выспаться.
– Эмилия!
Она медленно шагала вниз по ступенькам, даже не пытаясь поторопиться, хотя папин голос был уже на взводе.
Ей даже не было интересно, зачем она понадобилась ему, если бы ее не раздражал его вопль, она, наверное, осталась бы в комнате, даже не отреагировав на его зов.
– Эми...– девушка вывернула из-за угла лестницы и остановилась. Отец вздрогнул, словно бы не ожидал, что та придет,– А вот ты где...
Девушка сложила руки на груди и приняла выжидательную позицию. Отец разбирал бумаги, сидя за обеденным столом и не пытался остановить взгляд на дочери.
– Звонила директор Сунцова,– девушка поморщилась сильнее, но отец не замечая, перелестнул бумаги и снова заговорил,– Она будет рада принять тебя на этот год в свою школу...
– А без школы не обойтись?– отшутилась та траурным голосом.
– Нет,– громко отрезал мужчина и его взгляд, оторванный от бумаг, стал проницательным,– Ты должна доучиться этот год, а потом,– он расправил руки, словно сдаваясь,– Как хотела, твоя жизнь в твоих руках...
Она на секунду задумалась о том, сможет ли мужчина отпустить ее так легко, как говорит об этом, но он вдруг вновь продолжил, оглядев ее взглядом серых глаз:
– Вот и славно! Завтра я встану пораньше и провожу тебя...
– Ну, уж нет,– усмехнулась девушка, оглядывая комнату сверкающим взглядом,– Не хватало, что бы ты сопровождал меня теперь в школу!
– Но...
– Я не в первый класс иду,– перебила его девушка, взмахивая руками.
– Ты даже не знаешь где это...
В голосе отца чувствовалась и усмешка и довольствование своей правотой.
Девушка устало выдохнула:
– А я прогуляюсь,– быстро заговорила девушка,– Свежий воздух все дела.... Заодно осмотрюсь.
Перспектива прийти в первый же день в новую школу с папой была омерзительнее, чем остаться на кладбище среди мертвецов и едва ли укладывалась в ее голове, но взгляд отца был строг и непреступен. Седые брови сдвинулись на переносице, лицо заиграло новыми морщинами, и вскоре отец ответил:
– Нет, Эмили, я провожу тебя до школы,– Эмили опустила плечи, поняв, что спорить со стариком бесполезно,– Только один раз, хорошо? Один раз.
Девушка силилась с желанием упасти на пол и биться в истерики от нехватки сил. Она теряла свое стратегическое положение, уступая отцу.
Завтра школа, а послезавтра? Может он со мной и по магазинам пойдет?– думала та, разглядывая ковер под своими ногами.
– Заодно узнаю список книг и расписание библиотеки. Все тебе сразу не усвоить, а тут я на подхвате, вдруг что забудешь...– продолжал уже повеселевший папа,– Одна голова хорошо, а две?– он замолчал, дожидаясь ответа от дочери, но спустя секунду вскликнул,– Лучше!
– Конечно,– буркнула Эмилия и пошла наверх.
Единственное место, где она хотела сейчас оказаться, это была теплая постелька в темном чулане.
Нет, конечно, сейчас больше всего ей хотелось бабушкиного объятие, и ее вкусных печенек с топленым молоком на ночь, но, поскольку это оставалось вовсе несбыточной мечтою, кровать была наилучшим вариантом.
С самого детства она привыкла считать бабушку и матерью и другом и даже той, кто сможет помочь в избавлении от юношеского пристрастия к курению и алкоголю, не читая нотации, а давая простые жизненные советы. Эмили знала, что она может обратиться к бабушке за любым советом и та всегда будет рада прийти ей на помощь, или же наоборот, стараться не мешать в преодолении жизненных трудностей, с которыми сталкивается любая юная девушка, таких как, первая любовь, предательство подруги или первые школьные танцы...
И теперь, когда понимания одиночества неизгладимо преследует девушку изо дня в день, она уже не хочет ни чего, кроме как свободы.
Девушка щелкнула выключателем, и небольшой торшер возле кровати засветился. По скатному потолку заиграли причудливые тени.
Рядом с торшером она увидела распечатанную фотографию в тонкой металлической рамке, которую она дарила на день рождении бабушки в том году, и, пожалуй, эта была одна из немногих вещей, которую Эмили позволила себе взять с собой после ее смерти.
Лишние воспоминания – это медленная смерть,– думала она в тот момент, а сейчас хотелось бы вернуться в старый дом и захватить с собой ее любимый плед, который бабушка связала ей на новый год, да и ту кружку, которую они купили на распродаже в одном из антикварных магазинчиках Барнаула, полгода назад.
Эмили провела дрожащим пальцем по стеклу, за которым две веселые мордочки, ее и бабушкина, улыбались, а позади, светилась новогодняя елка.
– Мне тебя не хватает,– вслух прошептала Эми, и одинокая слеза предательски скользнула по раскрасневшимся щекам.
Это заставило ее вздрогнуть и быстро смахнуть слезу, вновь говоря себе, что сильные люди не плачут, и не потому, что все они бессердечные и жестокие...
– Нет,– вновь тихо промямлила та,– Это потому, что слезы для нас это слишком большая роскошь.
Заставив себя забыть о прежней жизни с бабушкой, Эмили вновь подумала о незнакомце, который околдовал ее на кладбище. Пожалуй, она еще ни когда не видела более чудесных глаз. Таких живых, чистых и... невинных, если можно так выражаться о взгляде человека.
С нетерпением она обняла себя за плечи и почувствовала, как под ладонями расползаются мурашки. Такие, приятные и неторопливые, как воспоминание о незнакомце. Она закрыла глаза и постаралась вспомнить каждую секунду того удивительного момента их встречи.
