Текст книги "Сатирические очерки"
Автор книги: Мариано де Ларра
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
Возвращение Фигаро
Письмо другу, проживающему в Париже [400]400
Очерк впервые увидел свет в газете «Испанец» 5 января 1836 г. – это была первая статья, напечатанная Ларрой после возвращения на родину. Эпиграф взят из очерка «Возвращение из Парижа» испанского писателя Рамона Месонеро Романос (1803–1882), выступавшего с нравоописательными («костумористскими») очерками под псевдонимом «Любопытного говоруна».
[Закрыть]
Свое заграничное путешествие я совершил не с какой-нибудь специальной целью, не со специальным поручением, а просто так: хотелось увидеть разные страны для собственного развлечения и удовольствия и на свой собственный счет.
Любознательный говорун. Из «Мадридской панорамы». Возвращение из Парижа
Мадрид, 3 января 1836 года.
Итак, дорогой друг, из Парижа я возвратился в Испанию: это свершившийся факт, и, более того, – факт приятный. Не я один закончил столь трудное путешествие. H безумно счастлив и рад. Что бы там ни говорили о превосходстве других стран, а для испанца родина еще более необходима, чем церковь, а церквей у нас, как ты знаешь, множество: на каждом углу по одной, а то и по две. Еще чаще, чем на церкви, натыкаешься в Мадриде на людей, вернувшихся из Парижа. Что касается меня, то сомнений не было – я действительно вернулся. Поздравив сам себя по столь приятному поводу, я первым делом спешу написать тебе.
Ты удивлен, не правда ли? Скажешь, к чему было возвращаться? Зачем? Для чего? Каким путем? На чем? Не спеши с вопросами.
К чему было возвращаться? К моим старым дурным привычкам, друг мой. Признаюсь: я ничего не могу с ними поделать. Десять месяцев без сплетен! Разве можно себе представить Фигаро, который целых десять месяцев ничего не ведает о любовных похождениях обитателей своего квартала, живет без ссор и столкновений, не критикует комедиантов, не ест нашего славного турецкого гороха, обходится без непременной чашечки шоколада, не видит кастильского солнца? Разве можно себе представить Фигаро, лишенного удовольствия видеть мадридские мантильи, наблюдать томную бледность валенсианок, любоваться стройностью андалузских ножек? Разве можно провести почти год, не имея возможности постоять, закутавшись в плащ, на Пуэрта дель Соль или на какой-нибудь иной площади, не заглянув разок-другой в кафе Принсипе, не побывав на заседании кортесов, не видя ни одного королевского декрета, не встретив ни одного гранда? Нет, поистине то, что вы там у себя называете жизнью, есть не что иное, как прозябание. Что мне за дело до вашей науки, промышленности, прогресса, железных дорог? У нас здесь тоже есть люди, сведущие в науке, но это наука высшего порядка: наука хорошо пожить и вдоволь поболтать. Тот, кто в Париже не сумел бы заработать и реала, здесь, в Мадриде, имеет реальную возможность в кратчайший срок сделать сказку былью. И, представь себе, люди подобного сорта никому не служат, никого не ублажают лестью. Наоборот, они сами главенствуют, заставляют других служить себе и ублажать себя лестью. Вот тебе и наука и промышленность!
Что касается прогресса, друг мой, то все идет как надо. А наш театр? Да где же ты еще можешь увидеть вещи такими, какими они никогда не бывают в действительности? Разве можно еще где-нибудь воочию наблюдать что-нибудь более похожее на представительную форму правления, чем та, при помощи которой так счастливо управляется современная Испания? Где еще можно увидеть занавес, столь же похожий на дерево, комедианта, который так же походил бы на принца крови, и Статут – на конституцию? С божьей помощью сходство это будет увеличено еще больше.
Есть у нас и железная дорога. Разве можно иначе назвать ту тернистую, жесткую дорогу, по которой мы бредем вот уже два года из Ла Гранхи, [401]401
…мы бредем вот уже два года из Ла Гранхи– то есть с момента смерти Фердинанда VII.
[Закрыть]чтобы снова вернуться в конечном счете к монастырю доньи Марии Арагонской. [402]402
Сейчас – место заседаний Палаты знати, во времена Конституции – место заседаний кортесов. (Прим. автора.)
[Закрыть]
Ты спрашиваешь, зачем я все-таки вернулся? За тем же, зачем я уехал отсюда; из-за тех же соображений, которые всю жизнь побуждают меня к перемене мест; потому же, почему я вынужден был некогда перейти из «Болтуна» в «Обозрение», из «Обозрения» в «Наблюдатель», из редакций на сцену и от комедий к романам. Словом, всему виной моя природная склонность к перемене, о чем я писал в № 94 «Обозрения» следующим образом: [403]403
Ларра приводит отрывок из своего очерка «Новые дома», опубликованного в «Испанском обозрении» 13 сентября 1833 г.
[Закрыть]
«Жажда путешествий и новых объектов наблюдения… сделала меня самым непостоянным человеком из когда-либо живших на свете. Это дает мне неоценимые преимущества, так как окружающих можно выносить только в течение двух первых недель знакомства. Единственное, что мне не надоедает, – это жизнь, и если говорить правду, то все дело в том, что, хорошенько поразмыслив, я понял: только жизнь и может утолить мою жажду к смене впечатлений. Разве есть кто-нибудь счастливее меня! Что же касается мирской молвы, то она занимает меня не больше, чем, скажем, путешествие в Мекку».
Для чего же я все-таки вернулся? Для того, чтобы писать, ибо ныне в Испании свобода печати уже существует в проекте. Ах, что это за проект! Проект этот столь замечателен, что о нем одном я готов написать тебе особое письмо, ибо в настоящем послании едва ли могут уместиться все те многочисленные похвалы, идущие от чистого сердца, к которым я намерен прибегнуть, комментируя его и расшифровывая его смысл.
Еще со времен Каломарде у меня возникло страстное желание писать свободно, и я готов был вернуться хотя бы только ради того, чтобы отдать за свободу печати все оставшиеся у меня силы, в добавление к тем, которые некогда были растрачены в борьбе с цензорами, будь они прокляты! Тысячу раз я готов был возвратиться только ради того, чтобы получить возможность высказаться и почувствовать себя дома.
Ты спрашиваешь меня, какмне пришлось возвращаться? Каким путем? На чем?На эти вопросы могли бы ответить путевые записки, если бы путешествие мое не было столь поспешным. Не скрою: вопрос о том, каким путеммне возвращаться, не давал мне покоя. Бискайская дорога доступна не для всех, в особенности с тех пор, как одним мятежником стало больше,и хотя он в единственном числе, как хорошо заметил кто-то, он, видимо, настолько огромен, что заполняет собою все и вся. Некоторое время тому назад подходящей мне казалась каталонская дорога, поскольку нельзя было проехать по бисканской, но и там с некоторых пор оказалось несколькими мятежниками больше и несколькими дилижансами меньше. Правы были те, кто говорил, что олеронская дорога мало удобна для путешествий. Но что же оставалось делать? Нельзя сказать, чтобы возвращение через Португалию было мне по пути, да и вообще оно не соответствовало моему беспокойному характеру. Кроме того, есть на свете страны, которые не хочется видеть дважды.
Мне советовали также сесть на средиземноморский пароход, взяв курс на Марсель – Алжир – Кадис и Севилью. Однако предложение вернуться через Алжир походило скорее на дерзкую насмешку, [404]404
Алжир оставался попрежнему местом ссылки и каторжных работ.
[Закрыть]чем на разумный совет.
Итак, решено было возвращаться через Олерон, куда я уже вовсе не рассчитывал пробраться из-за жандармерии; жандармы буквально наводнили пограничные районы с целью охраны пути из-за возможного вторжения карлистских мятежников. Так как я не обладаю внешностью наследного принца и не похож ни на дон Карлоса, ни на дон Себастьяна, [405]405
Дон Себастьян,младший брат Фердинанда VII, присоединился к карлистам.
[Закрыть]поскольку при мне не было ни оружия, ни лошадей и вообще никакого снаряжения, то мне стоило большого труда пробраться в Испанию. Хотя Пиренеи после четырехстороннего соглашения перестали разделять Францию и Испанию, а все другие препятствия, казалось, были уничтожены нашим правительством золотой середины, все же через горы пришлось перевалить верхом на муле или, лучше сказать, вместе с мулом. Здесь это называется почтовым дилижансом Сарагоса – Олерон.Пробыв с вышеупомянутым мулом двое суток среди скалистых гор один на один или, как говорят, с глазу на глаз, я так и не уяснил себе, откуда взялось такое громкое название. Было очень скользко, и переход оказался таким трудным, что нельзя было сказать, кто кого тащил на себе.
Позднее в кортесах, да и по всему Мадриду мне пришлось много слышать о таможнях. Многие весьма выдающиеся деятели считают, что таможни приносят государству немало доходов, и почти все верят, даже правительство, что у нас на границе имеется настоящая таможня, причем говорят, что она находится в Канфранге. Видимо, так и должно быть. Однако, когда я переходил границу, эта самая госпожа таможня, очевидно, отлучилась на прогулку с местным священником и цирюльником, так что я и в глаза ее не видел, равно как и она не видела моих чемоданов. Тем не менее я повстречал нескольких карабинеров, с которыми благополучно оформил денежную операцию. С каждой отданной монетой я все больше и больше чувствовал себя в Мадриде, ибо здесь уже нельзя отделаться одной песетой: ведь здесь – столица, и нужно отдать по крайней мере две, чтобы спокойно распоряжаться контрабандой по своему усмотрению. Лишь случайно со мной не оказалось никакой контрабанды, о чем я немало сожалел, но готов поклясться, что все возможное сделано для того, чтобы всякий, кто захотел бы что-нибудь провезти, мог это сделать вполне успешно. Я рассказываю тебе все это на тот случай, если ты вздумаешь навестить нас. Забирай с собой хоть пол-Парижа в чемодан и не слишком доверяйся, как я в свое время, утверждениям, будто здесь все обстоит по-новому и не происходит никаких правонарушений. Не верь даже в том случае, если ты увидишь все это написанным черным по белому: ведь мы пишем но обязанности, и всякий журналист знает, что если не напишешь, то и не поешь. Независимо от того, как ты воспримешь мое уведомление, пусть оно останется между нами.
Ты, очевидно, помнишь, что в начале августа я отослал в «Обозрение» статью, в которой, предсказывая, как это положено Фигаро, развитие событий, рекомендовал нашему добрейшему правительству, чтобы оно распорядилось собрать со временем всякого рода художественные ценности, упрятанные в монастырях. [406]406
Речь идет о статье «Испанские монастыри. Художественные ценности, в них скрываемые»; статья была напечатана в «Вестнике кортесов» 3 августа 1835 г
[Закрыть]Статья была напечатана, хотя ее и обкорнал какой-то благодушный цензор. Ты, наверное, не забыл, что на днях, разумеется по чисто случайному совпадению, в «Газете» был опубликован королевский указ, в котором предписывалось провести то же самое мероприятие. В соответствии с этим повсюду, кажется, были выделены специальные уполномоченные, которым вместе с суточными было дано право провести реквизицию ценностей и поручено взять их на сохранение. Мероприятие это вызвало такой ажиотаж и проводилось с таким рвением, что мне самому довелось увидеть и даже потрогать неподалеку от Мадрида некоторые вещи из тех, что охотно прибираются к рукам любителями старины: древние своды законов, манускрипты, редкие издания античных авторов и прочая чепуха. Действительно, для чего правительству все эти глупости: книжицы ученых монахов, безделушки монахинь?
Рекрутский набор прошел с большим подъемом. И кстати расскажу тебе об одном случае, который не может не повлиять на умонастроение народа и в особенности армии. Недавно я случайно попал в одну деревушку, неподалеку от Мадрида, через которую проходили новобранцы из Эстремадуры. Но как же обращались с солдатами! С этими достойными землепашцами, которые оставили плуг, чтобы своей кровью защищать наши доходы! И это в эпоху, когда человеческое достоинство признано повсеместно! Я сам, собственными глазами, видел, как офицер ударил по лицу новобранца, а капрал бил другого солдата не чем иным, как палкой – подлинным символом воинской власти и произвола. Все это произошло на глазах у народа, прямо на площади, среди бела дня. Однако если солдат позволит себе какую-нибудь дерзость, то его сразу же посадят в колодки, если он попытается дезертировать, ему не миновать виселицы, а если он подастся к мятежникам, мы же назовем его каннибалом. Как видишь, противозаконные поступки у нас сурово наказуются.
На днях нескольким лицам был пожалован титул высокопревосходительных сеньоров: это были представители какой-то корпорации, а может быть, и члены какого-нибудь совета или трибунала. Впрочем, неважно, кто они, – важен самый факт присвоения титула. Всякие превосходительства, высокопревосходительства и т. д. и т. п. очень нужны Испании, это хорошо с той точки зрения, что подобным образом достигается различие в положении людей, а мы ведь к этому и идем. Ты сам знаешь, как трудно признание заслуг, если всякий выскочка может называть тебя просто на «вы». Все это вполне соответствует духу обновления, процесс которого мы теперь благополучно завершаем.
Палата знати все еще существует: заседания происходят как обычно. Я говорю тебе это потому, что, как мне помнится, в Париже я совсем было забыл о них.
В Нижней палате мы услышали ответ на тронную речь; здесь уверяют, что месяца через два соберутся кортесы: одни говорят, что они будут представительными,другие определяют их как учредительные.Первое определение звучит слишком расплывчато, второе – более конкретно.
Но если за полтора месяца ставился на обсуждение только один из многочисленных проектов, интересно, сколько же проектов сумеют обсудить до марта. Однако разговоров по этому поводу ведется очень много. Правительство получило в конце концов вотум доверия, как говорят, единогласно, ибо только сеньор Пардиньяс голосовал против. Наконец выступил граф де Торено: это случилось в первый раз после того, как он перешел в оппозицию. Он говорил так, словно сам никогда не был министром. Сеньор Мартинес де ла Роса наговорил кучу всяких вещей: про алхимию и прочую чепуху. Этот говорил так, словно все еще пребывал на посту министра. Ныне оба они уже не министры, и говорить о них не приходится.
Что касается правительства, то должен сказать тебе, что там творятся чудеса. В кабинете министров есть три лица, которые все вместе составляют только одного действительного министра: противники утверждают, что ему надо было бы уже заговорить. Во всяком случае нельзя отрицать, что нынешнее правительство – много обещающее.Хорошо, если бы оно исполнило свои обещания. Но поживем – увидим. Если судить по началу, то, я думаю, мне представится весьма подходящий случай превратиться в клеврета правительства, если бы я хоть сколько-нибудь был к этому склонен; однако тебе хорошо известно, что я никогда ничего не добивался и не получал ни от одного правительства и впредь не имею подобного намерения. Моих верноподданных чувств хватило только на то, чтобы в случае, если у нас оказывалось хорошее правительство, похвалить его благие дела с той же независимостью, с какой я критиковал все дурное.
Кстати, я не хотел бы, чтобы об этом забывали. Можешь себе представить: по приезде в столицу я встретил людей, которые полагали, что моя заграничная поездка субсидировалась правительством. Это меня очень позабавило. Ведь ты об этом ничего не знал? Я тоже не знал. Но тут в Мадриде все знают. Известно ведь, что в Париж собираются ехать не просто так, а с каким-нибудь поручением, и, разумеется, на правительственные средства. Каких личных средств могло бы хватить для того, чтобы добраться до Парижа? Да и не такой у меня вид, чтобы можно было подумать, что поездку в Париж я предпринял ради собственного удовольствия. Это ясно как день. Что за проницательность, да благослови их бог!
Однако я уже замечаю, что мое послание становится слишком пространным для обычного письма, хотя и недостаточно объемистым для брошюры. Если бы я не рассказывал о вещах, которые лучше всего хранить в секрете, то можно было бы сделать из него статью для газеты, ибо да будет тебе известно, что едва я успел приехать в Мадрид, как, охваченный легкомысленным желанием писать, бросился на поиски какой-нибудь газеты, в которой я мог бы свить себе гнездышко хотя бы на зиму. Однако мне хотелось, чтобы оно было достаточно просторным и вместило бы все то, что в прошлом году, по известным тебе причинам, не помещалось. Я хотел бы чувствовать себя в нем легко, свободно и непринужденно. Именно таким я представлял его себе тысячу раз, именно такое место мне было необходимо, чтобы свободно высказать все то, что у меня накопилось. Я готов уже был прийти в отчаяние, как вдруг на улице Лас Рехас появляется «Испанец», о размерах которого ты можешь судить по приложению. Я же, как пьяница в известном анекдоте, забрался в дом, чтобы подождать, когда он будет проходить мимо. «Это он!» – воскликнул я, едва увидев:
Как он велик, просторен, ростом до небес, -
и сразу вскочил в него, где и пребываю по сие время, в великой спешке сочиняя театральные рецензии, литературно-критические статьи, бытовые очерки, попрежнему немного ядовитые и, как всегда, независимые. Но я никогда не вмешиваюсь в личные дела и осуждаю только существующие порядки, а не самих людей, пытаясь при этом деликатно сочетать желчность сатирика с чувством уважения к тем, кто живет с нами в одном обществе, постоянно оставаясь верным другом моих друзей и питая чувство благодарности по отношению к публике, которая терпеливо приемлет мою писанину. Таково мое кредо.
Всегда твой Фигаро.
P. S.Сейчас, в момент отправки почты, сеньор Перпинья продолжает ораторствовать перед депутатами Нижней палаты. Он говорит со вчерашнего дня. Со следующей оказией я расскажу тебе о результатах сессии, если она к тому времени закончится.
Спокойной ночи
Второе письмо Фигаро своему парижскому корреспонденту о роспуске кортесов и о других новостях [407]407
Эта статья, датированная 30 января 1836 г., была опубликована отдельной брошюрой в Мадриде несколько месяцев спустя.
[Закрыть]
Мадрид, 30 января 1836 года
Третьего числа сего месяца я написал тебе, дорогой друг, первое письмо, в котором сообщал о своем возвращении в Мадрид. Я имею основания беспокоиться за судьбу этого письма (на которое, кстати, я не получил еще ответа), так как утром четвертого, [409]409
Насамом деле статья «Возвращение Фигаро» была напечатана но четвертого, а пятого января (см. примечание к предыдущей статье).
[Закрыть]когда можно было полагать, что оно находится по крайней мере уже в Арисе, я обнаружил его… Где бы ты думал? Не больше не меньше, как в «Испанце», в довольно укромном местечке, где-то среди парламентских отчетов и данных о котировке – в ту пору обе эти вещи еще существовали. Таким образом, письмо проделало не очень длинный путь от улицы Кабальеро де Грасия до Лас Рехас.
Так как все это выглядело очень запутанным, я вообразил сначала, что во всем виновата та атмосфера неразберихи, в которой нам приходится жить и дышать, и что я отослал письмо в газету «Испанец» вместо обещанной статьи о театре, а в почтовый ящик я опустил рукопись статьи, адресовав ее тебе. Меня смутило только то, что появившееся в печати письмо несколько отличалось от того, которое предназначалось для тебя, так как некоторые абзацы в нем были опущены. Это заставило меня еще больше пожалеть о совершившейся ошибке: если сам по себе факт перехвата нашей корреспонденции не очень приятен, то еще более огорчительным мне показалось то, что мое письмо изуродовали, хотя предназначалось оно не цензорам, а лично тебе. К тому же я, как тебе известно, немного робок, но так как мои послания носят конфиденциальный характер, то я не очень забочусь об отделке стиля и не могу ни на йоту отступать от истины: поэтому я рассказываю о вещах, с которыми, ей-богу, стыдно выступать в печати, и тем более стыдно, что все это, к сожалению, вещи достоверные.
Как бы то ни было, теперь я воспользуюсь другим способом, чтобы доставить тебе письмо, способом, который мне кажется более безопасным, если вообще можно говорить о том, что опубликование чего бы то ни было даст гарантию безопасности. Вообще я предпочитаю писать письма, а не статьи, и вот почему. Письмо всегда пишется определенному лицу, и, следовательно, ты можешь быть уверен в том, что хотя бы один читатель у тебя найдется. При этом у тебя есть немаловажное преимущество, которое заключается в том, что ты, таким образом, делаешь шаг по пути к гласности, а французы, видимо, правы, утверждая, что во всяком деле c'est le premier pas qui coûte. [410]410
Важно сделать первый шаг (франц.).
[Закрыть]Поскольку тот, кто пишет письмо, сам решает, кому лучше написать, у него есть и еще одно важное преимущество: он выбирает читателей по своему вкусу. Отсюда ты можешь сделать вывод, напрашивающийся сам собой: когда кто-нибудь пишет письмо, он знает, с кем имеет дело, а это в наше время совсем не пустяк. Если ты учтешь, наконец, тот факт, что все статьи, которые пишутся в настоящее время, должны непременно сводиться к выражению правоверных чувств, то тебе не покажется удивительным, что я предпочитаю письма.
Между нами говоря, я не против того, чтобы меня причисляли к сторонникам действующего у нас Статута, тем более что я сумел бы сочинить одну-другую правоверную статью на эту тему. Хотя всегда утверждали, что мы живем в стране слепых (это весьма немаловажное обстоятельство для тех, кто слепо верит), откровенно скажу тебе, что я пока еще не вижу того кривого, который мог бы стать у нас королем. Ты, наверное, скажешь мне: «Пиши правоверные статьи наподобие тех, что у вас обычно пишут». Я бы написал, друг мой, если бы имел право верить.
Ко всем этим доводам следует добавить еще один: в области корреспонденции все так хорошо упорядочено, что невольно хочется писать письма, хотя бы потому, что отослать их можно куда угодно, в особенности после опубликования королевского декрета от 3 января. Этот декрет столь ясен, что не иначе как он подвергался обсуждению в кортесах. Вот что гласит этот декрет, посмотрим, поймешь ли ты его.
МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
КОРОЛЕВСКИЙ ДЕКРЕТ
Ваше превосходительство!
Ее величество царствующая королева, на основании письменного уведомления вашего превосходительства от 29 декабря прошлого года, соблаговолила повелеть следующее:
В связи с тем, что движение по дороге из Арагона в Барселону возможно без всякого риска и поскольку движение по дороге из Барселоны в Валенсию также не представляет отныне большого риска, настоящим разрешается отправлять корреспонденцию из Барселоны обоими путями. С того времени как арагонская дорога окончательно перестанет быть опасной, она должна превратиться в единственный путь сообщения между Мадридом и Барселоной. Ее величество королева повелевает вашему превосходительству распорядиться об опубликовании настоящего временного распоряжения в «Газете». Бог… и пр.
Мадрид, 8 января 1836 – Его превосходительству господину главному управляющему почтовым ведомством, Эросу
Это значит, что в связи с тем, что движение из Арагона в Барселону не является отныне рискованным, корреспонденция должна направляться именно этим путем до тех пор, пока он окончательно не перестанет быть опасным. Ясно, сеньор, что риска уже нет, но опасность пока еще есть. Далее. Само распоряжение названо временным. Нужно сказать, что заявлено об этом как нельзя более своевременно. Хотя этот документ называется распоряжением, он многословен, как настоящий королевский указ. Дела, о которых трактуется в этом распоряжении, больше касаются безопасности тела, нежели духа, иначе его можно было бы назвать духовным завещанием.
Королевский указ заканчивается упоминанием имени божьего и пр. Я не мог понять, что же это должно обозначать, хотя и предполагаю, что составитель хотел, видимо, сказать «Да хранит нас бог» или «Да внемли мне, боже», или «С нами бог», ибо следовать этому весьма странному распоряжению можно только не иначе как уповая на бога. Отсюда ясно, что господин управляющий почтовым ведомством более достоин сожаления, чем это может показаться на первый взгляд. Ведь это он должен не только рассылать всем письма, но еще и понимать, чего хочет от него министерство, если только их превосходительства в интимных разговорах между собой не придерживаются другого, более ясного языка, предназначая эту двусмысленную речь публике.
Хуже всего то, что 16 января, то есть восемь дней спустя, мы нисколько не продвинулись вперед в отношении стиля королевских декретов. Королевским декретом от 16 числа дон Франсиско Хавьер Уриарте-и-Борха произведен в капитан-генералы флота «без увеличения денежного довольствия, от которого Уриарте изволил благородно отказаться, принимая во внимание настоящие обстоятельства».
Я согласен с тем, что настоящие обстоятельства не располагают к назначению большого денежного довольствия, но все же очень жаль, что с 16 января сеньор Уриарте должен довольствоваться лишь тем, что он до сих пор получал, и что отныне ему придется придерживаться точного соответствия между трудами и получаемыми удовольствиями. Это значит, что если, например, на следующий же день после опубликования королевского декрета сеньору Уриарте сообщили бы доброе известие, что-нибудь вроде роспуска кортесов, то он должен поостеречься обнаружить, что он весьма доволен этим, ибо уже одно это увеличило бы его довольствие сверх того, которое ему было положено до 16 января.
Чтобы сделать более сносной жизнь сеньора Уриарте и улучшить положение управляющего почтовым ведомством, следовало бы предложить правительству использовать на службе людей, которые умеют хотя бы читать и писать.
Но ты, наверное, горишь нетерпением узнать цель моего второго послания. Тебя, очевидно, заинтриговал заголовок? Почему же «Спокойной ночи»? – спросишь ты меня, – когда все известия, которые доходят до меня с родины, позволяют мне рассчитывать на рассвет, и прогресс, и всеобщее просвещение. Спешу вывести тебя из сомнений. Спокойной ночи я желаю вовсе не тебе. В потемках оказались мы сами, а у вас другое дело. Теперь ясно, к чему я упоминаю ночь? Все еще не понимаешь? Ну, хорошо, перейдем к изложению сути дела. Слушай. Только начать нужно несколько издалека.
Среди нас есть деятели, которые склонны играть с нашим счастьем в «кошки-мышки», и к тому же они обладают редким искусством делать все наоборот. Эти самые деятели еще в двенадцатом году ознакомились с документами, относящимися к прошлому столетию. Именно они-то и сделались либералами, причем такими, что лучше не надо. Они услышали крики о национальной независимости и решили про себя: «Смотрите-ка! Испания просветилась!» И посему у них исчезли сомнения, способна ли Испания принять Конституцию. Они составили нечто вроде священного кодекса, почитаемого словно какой-нибудь палладиум [411]411
Палладиум– статуя Афины-Паллады, которая, согласно античному преданию, упала с неба в Трою и должна была охранять ее; слово стало нарицательным для обозначения святыни, являющейся оплотом чьих-нибудь надежд.
[Закрыть]нашей независимости и колыбель нашей свободы.
Однако благие замыслы оказались недоступными для понимания народа в целом, слишком отсталого, чтобы дать себе отчет в пользе этих преобразований. Хозяин явился домой как раз в субботу, [412]412
Намек на возвращение Фердинанда VII в 1814 г.
[Закрыть]и земля Испании очистилась от нововведений. Деятели, о которых я тебе рассказываю, сделали по этому поводу следующее заключение: «Это было предательство, но в другой раз все будет обстоять лучше».
Стали ждать, и вот в двадцатом году снова накрывают на стол и ставят те же блюда, так как аппетит, как говорят, с тех пор не уменьшился. Но приходят и уходят дни, приходят и уходят французы, приходит и уходит конституция, приходят и уходят сами деятели. Едва прошла половина трехлетнего периода, как один из этих набравшихся опыта людей стал размышлять и сказал про себя: «Может быть, Испания не достаточно просвещена, и желудок ее не испытывает столь острой потребности в еде, как я это полагал. Палата представителей вполне может заменить конституцию».
Но явился третейский судья [413]413
Ларра намокает на герцога Ангулемского.
[Закрыть]и, пока враждующие стороны были заняты разыгрыванием комедии под заглавием «Кто должен главенствовать в доме?»,решил сыграть роль льва из басни. Кое-кому пришлось провести десять лет за границей, и те, о которых я рассказываю, вместо того чтобы снова заявить: «Это было предательство»(что соответствовало истине), выразились так: «Теперь совершенно очевидно, что Испания остается непросвещенной».
Дело ясное: поскольку попытка дважды провалилась, то, вероятно, по одной из следующих причин – либо сами правители, либо их подданные не подготовлены к столь решительному шагу. Человек поскромнее мог бы спросить: «Неужели мы так бездарны?»Но наши деятели сказали: «Да они просто дураки».
И снова был накрыт стол. «На этот раз, – заявили деятели, – постараемся вас не обкормить. Если в двенадцатом году у вас не было аппетита, а в двадцать третьем из-за вас провалился банкет, то неужто вы способны переварить все то, что вам предлагают в тридцать четвертом? Странный вывод. Я бы на их месте пришел как раз к противоположному заключению. Должны же мы за время с двенадцатого по двадцатый и с двадцать третьего по тридцать четвертый годы сделать какие-нибудь успехи. Получилось так, что те, кто шагал слишком быстро, пока Другие топтались на месте, остановились именно тогда, когда мы пошли вперед.
Вообрази, друг мой, что ты портной и что ты шьешь форменный мундир для семилетнего младенца. Ясно, что он будет ему велик. Тогда ты, портной, говоришь: «Вот видите, какой глупый ребенок. Я шью ему мундир советника, красивый, весь расшитый золотом, а он этому глупцу не подходит».
Ты забираешь мундир, бросаешь на ребенка презрительный взгляд и уходишь. Через семь-восемь лет ты снова приходишь с тем же мундиром, а мальчику в это время еще только пятнадцать лет. «Все еще велик! – восклицаешь ты, – это невыносимо! Ведь это тот же самый мундир; почему же он не подходит? Видно, мальчишка не годится в советники, это дурень какой-то». Ты снова возвращаешься в мастерскую и, умудренный опытом, шьешь теперь ему отличные пеленки и снова приходишь с узлом подмышкой через десять лет, когда юнцу уже двадцать пять.
«Черт возьми! – кричишь ты в изумлении. – Это не парень, а черт знает что такое! Опять не подходит. Ай, ай, ай, сеньор, да его невозможно одеть». Ты снова забираешь одежду и оставляешь его нагим.
Боже, избави нас и от таких выводов и от такого мастера!
Такова, друг мой, история Испании с двенадцатого по тридцать четвертый год. Она выглядит еще проще, чем история отца Дюшена в переводе отца Пела. [414]414
Испанский писатель XVIII в. иезуит Хосе де Исла (см. примечания к очерку «Обстоятельства») перевел с французского «Краткое изложение истории Испании», написанное в 1741 г. французским теологом, иезуитом Жан-Батистом-Филшюто Дюшеном (1G82 – 1755).
[Закрыть]Мне кажется, ты понял, о каких пеленках идет речь, и не к чему мне объяснять тебе, кто такой портной. Теперь, когда нам самое время начать одеваться, он приходит с пеленками, которые заведомо нам не годятся, и нас же обзывает дикарями.
Эта мало для нас подходящая одежда связывает нас по рукам и ногам. Без всякой посторонней помощи собирается парламент образца XV века, приспособленный к нуждам и запросам XIX-го. Иначе говоря, к пеленкам пришили фалды и галстук. И вот мы в течение нескольких месяцев разыгрываем комедию плаща и шпаги. Для событий тридцать пятого года иного определения не подберешь: такие же хитросплетения интриги, такая же страшная путаница, беспрестанно поднимается и опускается занавес, бесконечные выходы и уходы, смена декораций, неожиданные встречи, какие-то фигуры в плащах молят о помощи, витиеватые речи и непременно длиннейшие диалоги дам и кавалеров, диалоги, которые актеры выучили и произносят только для того, чтобы покрасоваться на сцене.
Но публика устала от длинных монологов и, видя, что развязка все еще остается неясной, в одну прекрасную ночь поджигает монастыри [415]415
Намек на события в Барселоне, когда в ночь на 23 июля 1835 г. население, возмущенное активной помощью монахов карлистам, подожгло несколько монастырей.
[Закрыть]и освещает таким способом Иберийский полуостров. При величественном зареве пожарищ ей становится ясно одно: причина всему – правительство, и оно должно уйти в отставку.
Призывается новый деятель, [416]416
14 сентября 1835 г. формирование нового правительства было поручено лидеру «прогрессистов», банкиру Мендисабалю.
[Закрыть]чтобы подавить карлистский мятеж и преобразовать нацию. Для выполнения первой части задачи необходимы средства, и он их находит. Но для того, чтобы преобразовать целую нацию, нужно начать с уничтожения того, что было плохо сделано. Незавидная судьба! Целый год мы должны были переделывать то, что было ошибкой одного дня. Испания превратилась в новоявленную Пенелопу, которая ткет и распускает. [417]417
см. примечания к очерку «Преимущество полумер».
[Закрыть]
