Текст книги "Все дороги ведут в Рим"
Автор книги: Марианна Алферова
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
Глава XVII
Игры лемуров против Рима
«А вот новый подарок, дорогой читатель:
«Истинный закон – это правильный разум, согласный с природой, обнимающий всю Вселенную, неизменный, вечный…»
Цицерон, «О государстве».
«Книва капитулировал. Его дальнейшая судьба неизвестна».
«Сообщают подробности гибели юного Александра. Небольшой отряд, которым он командовал, столкнулся с отступавшими виками. Все римляне пали в неравном бою. На теле Александра обнаружили двенадцать ран, и все – в грудь и лицо, ни одной – в спину. Юному герою устроены пышные похороны за государственный счет. Горе диктатора Бенита безутешно».
I
После известия о поражении в Готии и о нападении виков на Франкию Город сразу опустел. То ли люди боялись выходить из дома, то ли жара их мучила, то ли тревога. Даже исполнителей нельзя было заметить. Время от времени вигил появлялся, чтобы заглянуть в таверну и выпить воды со льдом. А, выпив, тут же исчезал.
Береника, Серторий и Гюн сидели в пустом кафе. Единственные посетители. Хозяйка лениво по третьему разу протирала столы.
– Куда же все подевались? Неужели расхотелось есть? Жирненькие римляне, ау! – засмеялась Береника.
На ней была туника из тончайшего белого хлопка, такая тонкая, что без труда можно было разглядеть узенькую полоску кинктуса. Нагрудной повязки она не носила.
– Струсили, – ухмыльнулся Гюн. Он пил воду со льдом и демонстративно вздергивал верхнюю губу, скаля белоснежные зубы. Оттого его уродливое лицо становилось еще безобразнее, бугры мяса под кожей вспухали огромными болячками.
– Что ты думаешь об этой «героической» смерти Александра? – спросил Серторий.
Он был уверен, что «подвиг» Александра – бессовестное вранье. Но привык, что вместо очевидного ответа от людей можно услышать поразительные нелепости. Интересно, что ответит гений.
– Я бы на месте Бенита сообщил то же самое. И неважно, кто на самом деле пришил его сынишку. Гражданам Империи это знать ни к чему.
Серторий удовлетворенно кивнул: гений его не разочаровал. Между гениями и людьми гораздо больше сходства, чем кажется на первый взгляд.
– Эта смерть не может нам помешать? – Беренику всегда интересовала лишь практическая сторона дела.
– Нет, смерть идиота нам лишь на пользу. От Макрина никаких известий. Скорее всего, погиб. Или обделался от страха и забился в нору. Что в принципе одно и то же. Теперь я командую исполнителями, – приосанился Гюн. – Преторианская гвардия покинула Город. Остались только ветераны – не больше одной когорты. Исполнители без труда заблокируют преторианцев в их же лагере. Связываться с ними не будем – это опасно. Но и наружу они не выйдут. Через пару месяцев, когда у них кончатся припасы, с этими ребятами можно будет договориться. Кто способен оказать сопротивление, так это вигилы. Они еще со времени ареста Курция точат на нас зубы. Но против толпы они не пойдут. Пугнем хорошенько, и «неспящие» разбегутся, как зайцы. Ты займешься лагерем беженцев, Серторий.
– Что ты предлагаешь? – спросил тот. Ему было жарко. В который раз он отер лоб пестрым платком. Он тоже пил воду со льдом. Как замечательно сидеть в уличной таверне и пить воду со льдом, когда где-то далеко идет война. Там – грязь, кровь, боль. А здесь – тишина. Сразу понимаешь, какой ты счастливец.
– У нас много пришлого люда – проходимцев и просто беженцев, которым некуда деваться из Готии, из Хорезма, даже серы – , и те есть. Все беженцы устремляются в столицу – надеются, что здесь им помогут. Но всем на них плевать. Это порох, и надо лишь щелкнуть зажигалкой. Вот! – бывший гений швырнул на стол пачку рукописных страниц.
– «Критика Готской кампании», – прочла Береника заголовок.
– Я – бывший гений самого бога Логоса. То есть гений вдвойне, – самодовольно сообщил Гюн. – Человек мягок. Прометей вылепил его из глины и забыл обжечь. В одних условиях большинство превратится в преданных псов. В других – в милых безвольных хныкалок, которые не смогут раздавить и клопа. Но стадо можно превратить в убийц и зверей. И мы будем руководить этим стадом.
– «Несведущий должен следовать за руководством разумного и быть под его властью», – прочел Серторий первую фразу и почти без изумления обнаружил, что Гюн слово в слово повторяет мысль Платона. – Может быть прежде, Гюн, ты был гением самого Платона?
– Может быть, – Гюн вновь оскалил зубы.
– Монголы разбили наши легионы под командой Макрина, и от Готского царства ничего не осталось… – начал рассуждать Серторий.
– Тем лучше для нас, – перебил его гений. – В Италии практически нет боеспособных соединений. Вики очень удачно напали на Франкию. Если Бенит там увязнет, то Рим – наш. Монголы разгромят римлян, а мы свергнем Бенита.
– А что дальше? – осторожно спросил Серторий.
– Мы заключим мир с монголами. Им достанутся Дакия и все прочие страны Содружества на наших восточных и южных границах. Пусть делают все, что хотят. А нам оставят Италию, Галлию и Испанию. Для начала нам этого достаточно. Мы даже можем дать им пару легионов.
– У нас есть пара легионов? – подивился Серторий.
– У нас есть исполнители. Как только мы победим, у нас будет десять легионов. Десять легионов добровольцев. Со всего мира люди сбегутся к нам.
– Все это бред, – сказала Береника. – Но тем занятнее будет его осуществить.
– Как говаривал Платон, тиран – всегда «ставленник народа». «Закон именно в том, чтобы повиноваться воле одного» [32]32
Платон.
[Закрыть], – заметил Серторий.
II
Луций Галл был встревожен. Во-первых, он подготовил, как того требовал Бенит, закон о продлении чрезвычайных полномочий диктатора в связи с военными действиями монголов и виков. Полномочия предлагалось продлить на год, несмотря на то, что императору вот-вот должно было исполниться двадцать. Надо было предварительно договориться с сенаторами о том, кто будет выступать в прениях, кто скажет похвальное слово Бениту. Как всегда в таких случаях, Галл составил список самых надежных. Обзванивать начал лично – дело было очень уж деликатным. И… первый же телефон в этом списке ответил длинными гудками. А время было около полуночи. Может, в лупанарий отправился наш сиятельный старичок? Галл рассмеялся язвительно – с годами смех его сделался неподражаем – и принялся набирать другой номер. В этот раз подошла секретарша и сообщила, что сенатора нет в Риме. Он отбыл утром. Куда?… Девушка не знала.
Лишь третий в списке отозвался. И, как положено, согласился выступить.
– А кто же еще?! – тут же воскликнул он удивленно и вполне искренне. – Кто же еще, кроме Бенита, будет править Римом?
Луций Галл усмехнулся, благо собеседник его не видел. Искренне верующих в гений Бенита он всегда презирал. Профессиональный политик должен продаваться, и чем дороже, тем выше его квалификация. Если ты что-то делаешь даром, значит, деньги получает другой. Галл всегда был этим «другим». Или не всегда? Неужели и он когда-то… Смешно подумать! Нет-нет, он всегда был практичным и умным. И способным предвидеть.
А говорят, в Новой Атлантиде изобрели видеофон. Вранье, конечно.
Четвертого сенатора в списке опять не удалось отыскать.
– Отбыл к войскам, – сообщил какой-то шепелявый старческий голос. Не секретарь, скорее, а привратник. – Вместе с супругой и детьми.
К войскам с детьми?
Пятый из списка был на месте. Шестой тоже. Но выступать почему-то отказался. И при этом бормотал что-то бессвязное. Несколько раз повторил: «Какой великий артист погибает» и даже не попрощавшись, повесил трубку. Седьмой уехал из Рима вчера – один. Впрочем, его жена и дети отдыхали с начала лета на Лазурном берегу. А вот секретарша, она же любовница по совместительству, была в истерике: патрон оставил записку с приказом ей немедленно уезжать. Но не написал – куда.
После этого Луций Галл наконец понял, что дело принимает дурной оборот. То есть он понял это гораздо раньше. Сразу после второго звонка. Но почему-то не посмел поверить. Уже не из своего списка, а наугад – лишь для того, чтобы увериться окончательно, выбрал несколько имен и позвонил. Повторилось тоже самое: половина сенаторов была в Риме, половина уехала. А между тем в связи с военными действиями монголов и виков сенат на летние каникулы не разъехался. Было ясно, что затевается что-то грандиозное. Несколько минут Луций Галл прикидывал, что лучше: остаться в Риме или бежать? Поскольку ни Бенита, ни Постума в Городе не было, то он понял, что бежать необходимо. Его молодая жена с детьми в Байях. Вещи он собрал сам, дабы не вызывать лишних слухов. Спать лег лишь на три часа. Утром, с рассветом, он покинет Рим. Но перед тем зайдет в банк и заберет все деньги со счета. Непременно не бумажками, а золотыми монетами. Вывезти их вряд ли удастся. Придется закопать в перистиле под статуей Аполлона.
III
Гэл с тремя исполнителями работал в типографии: печатал подпольный номер «Гениальной искры». На это место определил его собрат Гюн. Вестник расходился по рукам мгновенно.
Гюн взял номер, взглянул. Бумага дешевая, и печать так себе. Но это неважно. Главное: на первой странице – его статья. Приятно. И тут бывший гений Юния Вера заметил, что Гэл смотрит на него и улыбается. Прежде они были друзьями. Если, конечно, гении могут дружить. Сейчас улыбка Гэла необыкновенно походила на улыбку Элия. И лицо… Гюн отложил вестник, взял зеркало, долго разглядывал свое отражение, хмурясь.
– Послушай, приятель, а почему так вышло: у меня лицо как кусок дикого мяса, а ты красавчик по-прежнему, даже еще красивше стал. Внешне ты, пожалуй, похож на Постума.
– Ну и что?
– А то, что у гения внешность совпадает с внутренним миром. Гений дух-плоть. Я – урод. А ты почти идеал.
– Я долго воспитывал нашего императора, вот и сделался на него похожим.
– Это он должен был на тебя стать похожим, а не ты.
Гюн замолчал. Если Гюн – образ Постума, то каков тогда император на самом деле? Прихвостень Бенита, его выкормыш, его копия? Если так, то почему тогда Гэл совершенно не похож на Бенита? Нет, он не Элий, конечно. Но и не Бенит. Обман! Гюн почувствовал его острый запах. Дух подлеца должен быть уродлив, а этот…
Гюн положил ладонь на рукоять кинжала. Потом передумал, ухмыльнулся, похлопал старого приятеля по плечу, давая понять, что он пошутил. Направился к выходу. Вновь обернулся. Профиль Гэла на фоне окна напоминал профиль Постума, отчеканенный на монетах.
Глава XVIII
Игры лемуров против Рима (продолжение)
I
В лагере беженцев с утра выстраивались очереди за хлебом и горячим супом. Люди ругались, частенько дело доходило до драки. Вокруг лагеря не осталось даже кустарника – серая каменистая земля с клочками чудом уцелевшей травы. Люди бесцельно слонялись меж палатками, едва заметив префекта по делам беженцев, присланного Большим Советом из Аквилеи, кидались к нему с жалобами. Все почему-то забыли, что рядом Рим, где правит Бенит, и возлагали надежды только на Содружество. Префект, одетый в тогу, как и положено официальному лицу, слушал с важным выражением лица, охотно кивал в ответ на просьбы, доброжелательно улыбался и что-то записывал в тощий блокнотик. Трое здоровяков-охранников старались отстранить слишком нахальных беженцев от тела префекта.
Но в то утро посланец Аквилеи уехал на рассвете из лагеря. Напрасно беженцы ожидали час за часом возле кухни – раздачи горячей похлебки не было. Торговцы рыбой и хлебом выменивали свой товар на припрятанное беженцами золотишко.
Тревога нарастала. Кто-то пустил слух, что кормить больше не будут.
Парень с обмотанным грязными бантами лицом рассказывал собравшимся вокруг него людям:
– Они нас раздавили, буквально раздавили. Этот на него с мечом… а ему хоть хны… Ну, горит один. А их как саранчи! И едут, едут…
Трое военных протиснулись сквозь толпу и несколько секунд слушали рассказчика. Потом один из них шагнул к парню и положил руку на плечо.
– Гай Курион, ты арестован за дезертирство.
Гай дернулся, пытаясь встать, но лапища патрульного придавила его к камню и не дала подняться. Женщина, что сидела подле рассказчика на корточках, неожиданно выпрямилась, расправила на груди и животе тунику.
– Уходи, – сказала хриплым низким голосом патрульному. – Оставь парня в покое.
Женщина была немолода, но плечи широки, и бицепсы на руках, как у древних атлетов. В ее внешности было много мужского и много карикатурного.
«По всей видимости, бывшая гладиаторша», – подумал патрульный.
– Он дезертир, – повторил военный и оглянулся.
– Вы – личные фрументарии Макрина, – сказала женщина. Имя Макрина она произнесла с презрением, будто сплюнула. – А самого Макрина вы, ребята, тоже ловите за дезертирство?
В толпе загоготали.
– Нельзя узнать у вас, куда Макрин делся после того, как обосрался?
Второй военный положил руку на кобуру. Толпа подалась вперед. И тут женщина неожиданным молниеносным ударом заехала центуриону в нос. Раздался хруст, кровь залила подбородок, центурион пошатнулся, и тут же второй удар сомкнутыми пальцами, как копьем, – в шею. Центурион схватился за горло, захрипел и повалился к ногам Гая Куриона. Тут же человек пять навалились на двух других. «Парабеллумы» были отобраны, и толпа принялась рвать жертвы. Женщина ухватила Гая за плечо и вытолкнула парня из гущи свалки.
– Останови их. Останови… – шептал Гай, из-за мелькавших рук и ног не видя распростертых на земле тел.
– Остановить толпу? – женщина передернула плечами. – Достаточно они верили Бениту. Может, хватит? Или нет? – В ее голосе прорвалась такая злоба, что Гай невольно отшатнулся.
– Долой! Долой! – Крики перешли в визг.
Толпа устремилась куда-то, захватив в свой водоворот и Куриона, и его спасительницу. Куда, зачем? Все мгновенно сошли с ума.
Неожиданно в толпу врезался какой-то человек на гнедой лошади, вскинул руку и заорал:
– Нас обокрали! Бенит – предатель! Сенат – толпа предателей. – Юноша тряхнул длинными светлыми волосами. Щеки его пылали от волнения. Глаза блестели.
– Аполлон, сам бог Аполлон! – зашептались вокруг.
И люди почему-то сразу в это поверили.
– Аполлон! Аполлон! – разнеслось по всему лагерю.
Толпа разом прихлынула. Разгоряченный жеребец ронял с удил хлопья пены на головы слушателям. Острый запах пота возбуждал, смешиваясь с запахом крови. Гай Курион неожиданно обнаружил, что сжимает в руке нож, и лезвие ножа в крови. Неужели он ударил этим ножом фрументария?
– В Риме огромный склад забит жратвой и одеждой. Все для вас прислано Содружеством. А сенат не отдает! – Серторий надрывался от крика. – Идемте со мной, и вы получите все! Это все – ваше!
– Пустите меня, пустите! – Молодая женщина, яростно работая локтями, протиснулась к Серторию. – Глянь! – Она протянула руки, до кости изъеденные язвами. – Так невозможно жить! Так скоты не живут, как мы живем!
– Я – римский гражданин! – крикнул срывающимся голосом какой-то тощий мужчина в грязной серой тоге, больше похожей на половую тряпку. – И вот… я… я…
– На Рим! – заорала женщина.
– На Рим!
Плюясь фиолетовым дымом, подкатил раздолбанный фургон. На его борту красовалась нарисованная полуобнаженная красотка в коротенькой белой тунике. «Лаки и краски», – было написано на борту. Из брюха фургона выскочили двое парней в черном и принялись раздавать желающим винтовки и патроны. Исполнители.
– Даже исполнители за нас! – кричали вокруг. И лезли обнимать существ в черном.
И те обнимали всех подряд и вкладывали в каждую протянутую руку винтовку. Началась давка. Страха не было. Было лишь возбуждение. Всем мерещилась победа. Только победа. Ах, если бы тогда в степи тот же призрак блуждал над головами легионеров.
– На Рим! – ревели тысячи глоток.
Толпа выкатилась на дорогу. Клубы пыли, поднятые в воздух, тут же накрыли идущих серой пеленой.
– На Рим! – ревело пылевое облако и катилось к столице.
Гай Курион шагал в последних рядах и все больше отставал – сказывалась незажившая рана. Свою спасительницу он потерял в толпе. Кто-то сунул ему в руки винтовку, и он шел вместе со всеми. «Долой Бенита»! – орали рядом. И он кричал. Бенита он ненавидел. За Макрина, за Цезона Галла. Прежде любил. Не сильно, но любил. Он вырос с этим именем. А теперь любовь исчезла мгновенно и навсегда, уступив место ненависти.
Слышал он плохо – в ушах его постоянно что-то хрустело. Наверное, это все еще хрустел человеческий хребет под гусеницами танка.
А у Аппиевых ворот беженцев уже встречали горожане. Они кидали беженцам цветы и вливались в толпу. По рукам передавали бутылки с дешевым вином. Почти все бутылки, когда доходили до рук Гая, оказывались пустыми. Но несколько глотков досталось и ему. Он быстро захмелел. И не помнил, где и когда потерял винтовку.
II
Во главе отряда исполнителей Береника и Гюн ворвались в курию. Здание никто не охранял. Преторианцы-ветераны поразительным образом куда-то исчезли. Так же, как и вигилы. Кое-кто из сенаторов вскочил с места. Исполнители рассыпались меж рядами: хлопья черной сажи на фоне белой шерсти сенаторских тог. Широкие красные полосы на тогах и туниках вдруг утратили всякий смысл. Что-то показалось Беренике странным. Но что – она в первую минуту не поняла.
– Низложены! – выкрикнул Гюн. И грохнул кулаком по столу, на котором были разложены документы. И прежде чем Первый сенатор успел сказать хоть слово, наложил раскаленное клеймо ему на лоб.
Запахло паленым мясом. Кто-то испуганно ойкнул. А сенатор истошно заорал.
– Кто следующий? – воскликнул Гюн, поворачиваясь к источающей запах пота и страха бесформенной массе слепившихся в ужасе тел. Гидра. Настоящая гидра. Шестисотголовая. Бессмертная. Многоголовая власть. Прижечь каждую голову! Немедленно! Наложить тавро.
– Я – Геркулес! – взревел Гюн и вырвал могучей рукой из липкой копошащейся массы чье-то жирное, податливое тело.
– Не надо, не надо, – бормотало существо с лицом белее снега. Тога соскользнула с его плеч. Сенатор запутался в ткани, споткнулся, упал на колени.
– Прочь голову! Прочь голову! – орал Гюн, вытравливая клеймо на лбу жертвы.
Потом отпихнул ногой разом обмякшее тело и потянулся за следующей жертвой…
– Шестьсот голов лернейской гидры, шестьсот голов гидры, – бормотал он, клеймя. В этот раз была женщина. От страха она обмочилась: на белой ткани расплылось желтое пятно.
От запаха горелого мяса и от боли некоторые из сенаторов блевали. Зато исполнители пришли в возбуждение. Вонь блевотины смешивалась с вонью горелого мяса. Жертвы всегда смердят. Богам на алтари тоже вываливают вонючие внутренности животных. И боги, вдыхая смрад бычачьих кишок, приправленный ароматом благовонных курений, приходят в восторг, и даруют победу.
То, что не удалось двадцать лет назад, теперь сбывалось.
– Сейчас они примут решение о передачи власти Патронам Римского народа, – объявила Береника.
– Невозможно, – сказал кто-то.
Она сначала не поняла, кто говорит. Потом сообразила: Понтий. Тот уселся на чье-то пустующее место и завернулся в тогу, сорванную с одного из отцов-сенаторов.
– Почему? – спросила Береника, хотя уже догадалась о причине.
– Потому что сенаторов в курии двести двадцать семь. А половина сената – это триста. Ни одно решение не будет действительным.
– Куда девались остальные? – Береника обвела взглядами клейменые лбы сиятельных отцов-сенаторов. Неужели удрали? Быть не может! Вход в курию лишь один. Мимо исполнителей никто проскользнуть не мог!
Получалось, что остальных кто-то предупредил. Но кто?
– Искать сенаторов! Привести сюда! Вырыть из-под земли! – Береника почувствовала, что лицо ее каменеет от ярости.
Исполнители кинулись на поиски. Через час нашли двоих. Остальные сенаторы исчезли. Будто провалились в Тартар.
Уже стемнело, когда Береника и Гюн вышли из курии. Форум был запружен народом. Фонари не горели. Как и свет в домах. Но тысячи и тысячи факелов пылали по Риму в непроглядной черноте ночи. И вдруг занялось. В одном месте. Потом в другом. Языки пламени поднимались над черепичными крышами в черное небо.
– Мой дом, – простонал кто-то в толпе.
Гюн захохотал.
– Плевать на сенат. Власть все равно наша, – воскликнула Береника. – Мы – Патроны римского народа, а не жалкие лемуры. И мы сделаем с этим миром все, что захотим.
– А что теперь мы хотим? – спросил Гюн.
– А теперь мы хотим навестить гения Империи. Кажется, у тебя с ним тоже счеты?
Тем временем толпа осадила здание «Акты диурны», охрана не оказала сопротивления, и вскоре из окон редакции полетели бумаги и мебель, телефонные аппараты и бюсты Бенита. По всему Риму исполнители разбивали статуи – Бенита, Постума, императоров, что правили Римом тысячу лет назад. Даже бронзового Марка Аврелия облили черной краской. Но бронзовый Марк, восседавший на бронзовом своем скакуне, как на скале, отнесся к этому стоически.
– Забавно… Кто мог подумать, что после двадцатилетней спячки толпа так легко впадет в безумие, – размышлял вслух Понтий, следуя за Серторием.
На форуме сложили грудами книги, что вытащили из ближайших книжных лавок и подожгли. Но плотные, хорошо переплетенные тома Марка Симиуса «Подъем и расцвет Римской Империи» лежали в огне нетронутыми. На фоне оранжевого – пурпур с золотом. Береника знала, что к утру сгорят и они.
III
Пока толпа громила алеаториум и сжигала тессеры на костре, а деньги тайком распихивала по поясам и кошелькам, Гимп сидел в пустом зале, как всегда, с повязкой на глазах. Сквозь черную ткань он видел мир в черном свете. Видел, но не находил нужным что-то требовать от этого мира. Человек бы расплакался или пришел в ярость, или кинулся с «парабеллумом» на толпу, видя, как уничтожают его детище. Гений же смотрел равнодушно на царящие вокруг разгром и разор. Он даже находил забавным эту невероятную хрупкость всего созданного: любое творение человеческих рук может исчезнуть без следа. Вечный город кажется вечным, но эту лишь иллюзия – он так же хрупок, как стеклянные бокалы голубого стекла, которые сегодня били без сожаления будущие обитатели идеального государства.
Постепенно крики на улице стали стихать: погромщики отыскали новый объект и устремились туда, выкрикивая бессвязные лозунги. Гимп пытался понять, что они кричат, но не мог. Слова утратили смысл.
И тут в пустом зале раздались шаги. Гений вздрогнул всем телом и обернулся, позабыв, что играет роль слепца. В зале было темно, лампа уцелела только на лестнице, и сквозь черную ткань Гимп видел лишь контур фигуры.
– Кто здесь? – спросил он, озираясь так, как будто был действительно слеп.
– Твой друг. Гэл. Бывший гений Элия, – последовал ответ. Голос был хриплым, но одинаково мог принадлежать и гению, и человеку.
– Гэл, друг, – передразнил хозяин алеаториума. – Не помню, чтобы мы были друзьями. Может, и Гюн мне друг? Этот урод, ставший Патроном римского народа?
О роли Гюна Гэл решил не распространяться.
– Тебе надо уходить. Есть где укрыться?
– Укрыться? От кого гений должен укрываться? – Гений Империи вспомнил о своей неуничтожимости и рассмеялся. – Зачем?
– Идем отсюда! – Гэл положил ему руку на плечо.
– Зачем? – вновь спросил Гимп. Глупо задавать вопросы – ни на один нет ответа.
Гэл не ответил и поволок собрата вон из алеаториума. Слишком поздно! Снизу навстречу им валила новая толпа. И во главе Береника с Гюном. За Патронами черными тенями стояли два десятка исполнителей.
Гюн обмотался поверх черной туники сенаторской тогой. Береника была закутана в пурпур. Не просто тряпка – тщательно сшитое платье. Она приготовила его заранее.
– Куда ты собрался, гений Империи? Далеко ли? Неужто надоела игра в кости? Хочешь сыграть во что-нибудь более интересное? – ехидно спросила Береника.
Гэл невольно подался назад, выставляя перед собой бывшего покровителя Империи, как щит. Потом опомнился и встал рядом с собратом.
– Помнишь, Гимп, как ты заточил нас в мраморные бюсты, а нашу книгу сжег. Помнишь? – тоном судьи вопрошала Береника и хищно усмехалась.
– Я ничего не забываю.
– Ты вообразил, что избавился от нас. Но мы вернулись. Через тысячу лет мы вновь здесь и ничего не забыли. Я и Серторий.
– А где Марк? – спросил Гимп, снимая с глаз черную повязку. – Я не вижу Марка.
– Надеешься, что он тебе поможет? – Береника ненатурально расхохоталась. – Э, нет, Гимп, тебе никто не поможет. Никто тебя не спасет.
И тут Гэл ринулся вниз, всей массой рухнул на Беренику и сбил ее с ног. Не устоял и Гюн. Втроем они кубарем покатились по лестнице, и сбили еще двух исполнителей.
– Беги! – заорал Гэл.
Последнее, что он успел прокричать в этой возне, которую и дракой было трудно назвать. В следующий миг исполнитель ударил гения мечом по спине.
Когда Беренике и Гэлу удалось подняться, Гимпа уже не было в здании: он исчез. В алеаториуме было три запасных выхода и множество потайных дверей.
IV
До вечера Гимп бродил по улицам. Один раз он вышел к Палатину. Дворец сверкал огнями. И на улице Триумфаторов, и вокруг Большого цирка толпились люди. Толпа была спокойна. Как-то торжественно, трагически спокойна. Гимп заметил, что на улицах по-прежнему не видно было вигилов: те боялись появляться. Из окон септемзодия[34]34
Септемзодий – семиэтажный дворец, построенный Септимием Севером.
[Закрыть] исполнители бросали в толпу императорские сокровища. Но все они были изуродованы: дорогие ткани истыканы мечами, тарелки расколоты, серебряные бокалы измяты. Иногда головы стоящих внизу людей сыпались обрывки бумаг.
Гимп ушел, не зная, куда уходит. К Арриетте он идти не мог: она жила в доме Макрина, и там бывшего гения Империи будут искать прежде всего. Хотя желание отправиться именно к Арриетте было сильнее всего. Но бывший покровитель Империи заставил себя направиться совсем в другую сторону. Шум, крики, толпы народа – все осталось позади. Он очутился в тихой части Города, которой пертурбации форума и Палатина не коснулись. Похоже, этих домов ничто никогда не касалось: они жили сами по себе. Здесь пышность и яркое освещение уступили место скромной опрятности. Статуи стали попадаться реже, чаще – цветы на подоконниках и в кадках меж колонн вестибулов. Может быть, здесь обитают настоящие гении, которые по-прежнему умеют летать?
– Привет! – сказал ему малыш, сидевший на ступенях. – Ты кто?
– Я – гений, – признался Гимп. – А ты?
– А я – Авл Верес. Моего отца тоже зовут Авл Верес.
– Привет, Гимп… – на пороге за спиной малыша стоял человек лет сорока, худой, с запавшими щеками, почти совсем лысый. – Помнишь меня? Мы вместе были под Нисибисом.
– Разве кто-нибудь из тех людей уцелел? – удивился Гимп.
– Меня спасла Норма Галликан. Мне сделали пересадку костного мозга. Идем, у меня есть комнатка в пристройке. Там тебя никто не найдет.
Если бы гений Империи по-прежнему умел летать, если бы он поднялся над Золотым градом и глянул на Рим с высоты птичьего полета, то увидел бы толпы народа на улицах, огни факелов, алые язвы пожаров; лагерь преторианцев, осажденный толпой, которая однако не спешила атаковать; скопившиеся на станциях, так и не отправленные поезда; фейерверк в небе над Палатином, мародеров, что били витрины и тащили все по домам; и очень высоко в небе, так высоко, что с земли человек не смог бы разглядеть ни за что – одинокий самолет. Самолет сделал круг над Городом, развернулся и улетел на восток.
V
Первый сенатор, когда его наконец отпустили, добирался до дому пешком два часа. Он шел сквозь толпы пляшущих и поющих, хмельных от вина и буйства людей. Очутившись дома, он уселся в атрии на мраморной скамье и долго сидел неподвижно. Потом поднялся, принес из кладовой банку с краской и кисть, и написал краской на колонне атрия: «Рим пал! Да здравствует Рим!» Потом направился в бани, наполнил ванну теплой водой. Принес все, что потребно для последнего дела: бритву, бокал крепкого вина и электрофон с песнями любимых бардов. В доме никого не было. Прислуга разбежалась, жена и дети были на отдыхе в Кампании.
Труп нашли лишь на третий день. Гюн послал по домам отцов-сенаторов исполнителей в тщетной попытке собрать их для принятия важных решений.
Едва исполнители открыли дверь в дом, как почувствовали страшнейшую вонь: погода стояла жаркая.
– Лучше бы сиятельный покончил с собой в холодильнике, – пробормотал центурион исполнителей, зажал нос и распахнул дверь в ванную комнату.
VI
Лагерь Гнея Рутилия находился недалеко от Виндобоны.
Кто видел природу этих мест – сдержанную, строгую, но проникающую в самое сердце, тот никогда не забудет здешней красоты. Озера, похожие на небо, небеса, похожие на озерную гладь. Зеленые луга, будто ковры, вытканные руками гениев. Белые домики под красной черепицей, хранящие ласковую тишину.
Жизнь здесь текла размеренная, воистину провинциальная, и лишь слухи, доходившие то из Рима, то с дальних рубежей, заставляли тревожиться. Падение Готского царства вызывало недоумение. В Риме почему-то считали, что, разбивая армии Содружества одну за другой, войска Чингисхана постепенно ослабевают. Но силы монголов не ослабевали, а, напротив, росли. Раньше Рутилий был уверен, что в случае столкновения он сумеет дать отпор варварам. Теперь эта уверенность таяла с каждым днем. О Рутилии и его легионе все как будто забыли. А вот он помнил – и о поражении Блеза, и о разгроме и бегстве Макрина. Разведка у Рутилия работала отлично.
И потому еще за десять миль до Виндобоны его ребята остановили подозрительный внедорожник. В машине сидели трое парней, одетые просто и неброско. А еще в авто на заднем сиденье лежал огромный змей-гений. Змей мог обернуться вокруг этого внедорожника трижды. Путешественники не походили на обычных фермеров или горожан, выехавших на прогулку. Кто они? Военные? Лазутчики? Ясно, что не монголы. Но это ничего не значило: монголам служат теперь многие. В том числе и римские граждане.
– Куда направляетесь? – спросил патрульный.
Сидящий на переднем сиденье юноша откинул со лба капюшон. Легионер Рутилия всмотрелся. Он узнал, но не мог поверить.
– Август?
– Перед тобой император. А это мои телохранители – Крот и Кумий. А Гет – гений, и он незаменим. Я хочу видеть Гнея Рутилия, легата Десятого легиона. Ведь вы из Десятого, не так ли?
Легионеру ничего не оставалось, как ударить себя по броненагруднику кулаком, давая понять, что он в полном распоряжении императора.
VII
Через полчаса Постум сидел в принципарии Рутилия. Здание было старинным, хорошей кладки, с оштукатуренными стенами. На стене висела огромная карта, вся пронзенная красными и синими стрелками. Синие стрелки, перечеркнув южные рубежи Киевского и Московского княжеств, испятнали Готское царство, а теперь тянулись на запад к Дакии.
Из настоящей мебели в принципарии был один стол. Стульями служили ящики из-под снарядов. Столами для телефонов – тоже ящики из-под снарядов. Это понравилось Постуму необыкновенно. Именно таким он представлял настоящий принципарий боевого легата.
