Текст книги "Врата войны"

Автор книги: Марианна Алферова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

ИНТЕРМЕДИЯ
ПОСЛЕ ВОЙНЫ

В детстве Витьке казалось, что война все еще длится. О ней говорили все и постоянно. В сознании людей время делилось на две половины: до и после. Сама война была вне времени. Просто война. Без измерения. Витька родился после. Но у него было все время такое чувство (особенно в детстве и в юности), что он ее пережил. Все события сравнивали с тем, что было во время войны. «Тогда было иначе», – примерно так начиналась каждая вторая фраза. Одно время Витьке казалось, что война – это часть жизни и она вот-вот должна вновь наступить. Каждое утро он, просыпаясь, прислушивался: вдруг началось, а никто еще не знает. Вдруг уже... Но день проходил за днем, а война не возвращалась. Даже взрослые научились потихоньку ее забывать. Но это было так трудно.

Фильмы и геймы были только про войну. Остальное казалось пресным. На войне было много трупов, много крови и выкриков: «Огонь!» На фронте все становились героями. Даже муж соседки Марты, низкорослый, нервный, дерганый Павлуша, был героем и на лоснящемся пиджаке носил какие-то густо позолоченные железяки с трехцветными ленточками. А по пьяни (впрочем, он почти всегда был пьян, но малая доза не считалась) рассказывал, как лично врывался с десантом в захваченный «востюгами» Иркутск. Их рота заняла район новых колоний, солдаты носились по этажам, запаляя «Гариными» все подряд. На последнем этаже он отыскал какую-то китаянку с дочкой. Мамашу связал, а дочку поимел во все места. А потом обеих пристрелил. Ему боязливо верили. Марта гордилась.

«Мы бы и Хабаровск могли взять, если б сволота наверху нас пустила», – рассуждал Павлуша.

Когда Вера робко возражала, что вся территория Приморья превратилась в мертвую зону и теперь ее чистить надо лет сто, Павлуша орал:

«Молчи, дура! Русскому мужику ничто не страшно! Поняла, дура? Мы куда угодно придем! Бутылку выжрем, зубами вцепимся – и на рывок! Подня-я-яли! Небось пупок не развяжется! Дай нам волю! А теперь там косоглазые, суки, хозяйничают!»

«Мы с ними дружили, обнимались, – вспоминала Марта. – Думали, они нас научат, как жить надо, как работать. Любили, можно сказать, а они...»

Ну, это было ожидаемо: кого прежде любили, с тем крепко потом дрались. Париж обожали – потом шли на Париж. С немцами обнимались и совместные парады устраивали – на Берлин тоже пришлось идти. Пекин стал лучшим другом? Ну все, готовьтесь штурмовать Пекин. Не довелось. Штурмовали Иркутск. А вокруг Хабаровска ставили заграждение, отсекая мертвую зону.

Голод был второй темой после темы войны. Голод коснулся почти всех. У мамы в шкафу на кухне вся нижняя полка была вся забита консервами. Когда подходил к концу срок хранения, их съедали и покупали новые банки. Суп из тушенки был самым частым блюдом в Витькином детстве. Или картошка с тушенкой. Обычно по воскресеньям мама распахивала дверцы шкафа, смотрела на батарею из банок и вздыхала:

– Ах, если бы у меня в войну было столько запасов!

Витька мечтал изобрести машину времени и перенести припасы назад, в то время, когда мама жила в такой нужде. Он подозревал, что она их покупает и копит именно для этой цели.

Правда, однажды Витька подслушал разговор мамы с какой-то женщиной, и из этого разговора следовало, что в войну не все гражданские голодали, что, напротив, многие очень здорово питались, даже жирели. И, главное, богатели.

«Вот сволочи!» – возмущались женщины.

Витьке вдруг пришла в голову простая и вполне очевидная мысль: наверняка те, кто обжирался и богател, смертельно презирали тех, кто голодал и умирал на войне. Он не знал, что из этого открытия следует, но пока решил держать эту мысль при себе.

Витька и Артем росли как близнецы. Год разницы – почти не в счет. Близнецы от разных отцов. Во дворе их дразнили пятаками и посмертниками. Они обижались. С пацанами дрались, взрослых обзывали в ответ на презрительные клички. С тех пор Виктор терпеть не мог ругани. Она его обжигала и заставляла вспоминать, что он – пятак. Его мать получала за него пять сотен евродоллов. А за брата – ничего. Они родились после войны, потому что каждый погибший солдат имел право продлить себя в потомстве. Разумеется, тем, кто уходил на войну, чьи тела разрывало на части слепое железо, было плевать на это великое право.

Отцом Артема был пилот Лисов, Поль Ланьер служил в пехоте. Кто бы мог подумать, что пехтура все еще должна удобрять землю в век киборгов и умных боевых машин. Витька страстно завидовал Артему. Однажды, когда какая-то тетя (черт бы побрал всех этих любопытных теток) спросила, кем был его отец, Витька соврал, что пилотом. И эта тетя (Ланьер вспоминал о ней неизменно с ненавистью) подошла к маме и принялась сюсюскать: «Ну надо же! Надо же! У мальчика отец пилот истребителя, герой, сбивший три „востюговских“ самолета!» Артем стоял рядом и все слышал. Как он взъярился! Как налетел на старшего Витьку. Бац! Кулак расквасил нос брата! Артем был слабее и ниже ростом, но не задумываясь кидался в драку.

– Не смей примазываться к моему отцу! Не смей! Ты, пехтура сраная!

Но в общем-то они не сильно с Темкой ссорились. Играли обычно вдвоем. Да и кто им был нужен? Больше всего они любили играть в старой «Немезиде». Внутри огромного серого цилиндра сохранилось несколько кронштейнов и рам для крепления оборудования. Входную дверь кто-то уволок, чтобы приспособить в своем скромном жилище. Витька с Тёмкой забирались внутрь и воображали, что несут в «Неме» дежурство. «Немезида» не позволяла взрываться ядерным и термоядерным зарядам. Ракета приносила лишь радиоактивный заряд; он мог, разумеется, сработать как «грязная» бомба, когда корпус ракеты раскалывался, но ядерный Апокалипсис сотворить был не в силах. В войну и сразу после о «Немезиде» говорили восторженно. А потом... потом после подписания договоров и создания Мирового правительства кто-то высказал крамольную мысль, что «Немезида» помогла войну развязать, отменила политику ядерного сдерживания. Да, придумали ее в Штатах трое ученых – немец, русский и еврей (ну почти как в анекдоте). Собрались на барбекю, поговорили, выпили и придумали «Немезиду». А потом китайцы спустя полгода идею украли. Евросоюз обвинил американце!; в халатности. Да что толку было руками махать. Война глядела в окна. Она приближалась. Все лишь гадали, когда... «Боинг» уже запускал «Немезиду» в производство.

Всего этого маленький Витька и маленький Лис не знали, играя в пустой утробе мертвой машины. Они воображали себя двумя киборгами, готовыми к атаке. И они шли в атаку. А с неба их прикрывал непременно Иван Лисов.

Однажды немолодой седовласый мужчина распахнул дверь (было не заперто, они жили на первом этаже, а Витька и Лис непрерывно бегали из дома на улицу и обратно, пытаясь починить найденный на свалке велик). Мама что-то готовила. Наверное, овсяную кашу, которую братья искренне ненавидели.

Мужчина вошел, поставил на пол объемистую коробку и сказал:

– Бонжур, Вера.

Мама повернулась, увидела его, всплеснула руками и бросилась мужчине на шею.

Витька и Лис смотрели на гостя во все глаза. Он был среднего роста, крепко сбитый, загорелый, нос горбинкой, карие глаза. Выправка выдавала военного. Впрочем, таких было повсюду тысячи, миллионы. Он улыбался белозубо и немного фальшиво. Витька и Лис почему-то сразу решили, что этот человек останется у них навсегда. Поселится у них в квартире, будет спать с мамой за занавеской, как спит тот противный дядька, что приходит в те дни, когда мама получает пособие на Витьку, и тогда старая кровать стонет на все голоса, а потом в душевой долго течет тепловатая вода, и слышно, как этот тип плещется и напевает самодовольно пошлый мотив (та-та-та-там, та-там... тьфу, ненавистный мотив...).

Но братья ошиблись. Гость (мама лишь сказала, что его зовут Робер) пробыл у нее до утра и ушел на рассвете. В кровать они не ложились. Сидели, пили вино, закусывали, потом пили кофе (его запах мгновенно разнесся по всему дому) и разговаривали. Гость смешивал слова – английские, русские, французские. Витька знал немного по-английски, отвечал. Артем не знал ни слова, сидел молча в углу. Гость угощал мальчишек какими-то незнакомыми деликатесами, гладил по головам и печально улыбался. Мама плакала.

После визита Робера мать тут же побежала отдавать Марте долг в пятьдесят евродоллов («Никогда не бери у нее больше денег!» – вопил Артем и топал ногами); купила мальчишкам новые ботинки и куртки, и еще месяц на столе вместе с кашей появлялась колбаса. Иногда даже мясо бывало. И свежие огурчики. Огурцы были после войны дорогущими: какая-то отрава все еще оставалась в воде и почве с войны, огуречник чернел, как от мороза, едва пробивался третий лист. Так что огурцы растили в закрытых теплицах на особой почве и водой поливали фильтрованной. Потом земля очистилась, пошли обычные дожди, но то, послевоенное, поколение всё равно обожало огурчики, люди покупали их килограммами, солили и ставили на любой праздничный стол. Но того, что не доел в детстве, не наверстаешь потом, не доешь. Это – навсегда.

Оставленную Робером коробку мама распечатала только через неделю. На самом верху блестел новенький футляр компа, а рядом лежал пакет с дисками. Витька сразу вцепился в комп.

– Не трогать! – закричала мама. – Это не тебе!

– А кому? – Витька прижал подарок к груди. – Кому тогда? Лису?

– Нет, это вообще не вам.

– Почему?

Мама не отвечала.

– Нет, почему? – вопил Витька. – Почему не нам? Кому ты хочешь подарить? Кому?

Мама отобрала комп и спрятала обратно в коробку.

– Это мне подарок! Мне! – закричал Витька. – Робер ко мне приезжал! Ты никому это не подаришь! Никому!

– Еще как подарю! – кричала мама.

– Нет, не подаришь! Потому что это мне! Мне! Это мне прислали! – Витька заплакал. – Ты за меня получаешь деньги! За меня!

И Лис тоже заревел. От обиды. Неужели Витькин отец был лучше, чем отец Лиса? Отец Лиса летал на истребителе и сбил трех «востюгов», а Поль Ланьер служил в пехоте и погиб в первом бою.

– Ну, так и будете реветь наперебой? – спросила мать. – Ну давайте, давайте, ревите!

Она спешно закрыла коробку и унесла из дома, А там еще было полно подарков, которые привез Робер.

На другой день у соседа Мишки Соболева появился новенький комп и набор игр к нему. Вера купила себе зимнее пальто и сапоги, а мальчикам – по дивану: они уже большие, нечего спать на старом сундуке вдвоем.

Когда Виктор Ланьер заработал первые бабки (ему было тогда пятнадцать), он купил себе точно такой же комп с играми (дешево, устаревшая модель). Но никакой радости запоздалый, сделанный самому себе подарок не доставил.

ВОЙНА
Глава 19

1

Вечер в крепости был так же сер, как день и ночь. Вечер отмечался тремя ударами малого колокола на башне. Бурлаков вернулся, как раз когда на башне пробило три раза. Привез на вездеходе еще пятерых раненых и двух парней, отбившихся от своей части и заблудившихся за вратами.

– Похоже, вас тут здорово припекло, – Бурлаков оглядел изуродованные стены. Не удивился. И не встревожился. – Придется завтра за лесом ехать, частокол чинить.

Хьюго тут же явился – доложить о дневном нападении.

– Потом, – отмахнулся Бурлаков. – После ужина обо всем поговорим. Я, ты и Ланьер.

Хьюго глянул на выскочку с ненавистью. Стиснул зубы.

– Поговорим. Хотя не знаю, что вам сможет поведать господин Ланьер. Разве что о своих подвигах! – Хьюго изобразил улыбку.

Бурлаков лениво махнул рукой в ответ. Хьюго повернулся и ушел.

– Начальник охраны думает, что он здесь главный в крепости. А вы как считаете? – спросил Бурлаков.

– Нет, конечно. Раз вы вернулись...

– Глупый, точно глупый. Главная у нас Светлана Васильевна. Потому как сейчас ужинать позовет. Коли она нас ужином не накормит, то всем хана, – Григорий Иванович улыбнулся, руку положил Ланьеру на плечо. Разговаривал как с другом. Как с равным. Это льстило. – Был год, когда мы здесь жутко голодали. Мары в тот год разорили и сожгли все деревни в округе, люди к нам прибежали, а кормить нечем. Охотой много не добудешь внутри нашей зоны, а через мортал ходить на охоту сил уже не было. Мары на крепость несколько раз нападали. Мы траву собирали, деревья эти, что растут вокруг крепости, обдирали и листву варили. А ее есть невозможно, она жесткая, как галька, камни легче разжевать. Я тогда зуб сломал, – Бурлаков вздохнул. – Думал все, конец, до весны не дожить, ещё чуть-чуть, и начнем друг друга есть. Двое ушли в мортал, чтобы там сгинуть.

– Как вы спаслись? – спросил Виктор.

– Пасики к нам пришли. Пять человек, Светлана с ними. Рассказ их был банален и страшен. На них напали мары, многих убили – мужчин, женщин, детей. Скот поубивали, собак. Всего несколько человек успели спрятаться в сделанном заранее укрытии. Сидели там три недели, потом отважились и к нам пробрались. Я отправился на вездеходе со своими людьми в ту деревню. Оказалось, пасики запрятали припасы в тайнике: овощи, соленые и сушеные грибы, сухари, консервы – все осталось. Мародеры прихватили жратву из домов, оружие, тряпки какие-то, серебро и ушли. Мы потом две недели припасы в крепость возили. Я установил норму, чтобы люди после голодухи не обжирались. Светлана выдавала пищу. Кто не слушался, лез за второй порцией – тому поварешкой по лбу. От такого удара несчастные доходяги ей в ноги падали. Она нас выкормила, выходила и спасла. Так что Светлана здесь главная. Ты это запомни.

«Здесь замечательно, – думал Ланьер. – Но этот мир сделан под Бурлакова. На нем одном и держится. Бурлаков покачнется – мир рухнет».

2

«Я скоро привыкну ко всему этому. К свечам, полумраку и этой зале, к обильной пище и неспешным беседам», – думал Ланьер, сидя напротив хозяина. Теперь за хозяйским столом их было трое – Бурлаков, Виктор и Хьюго.

Ужинали скромно, сытно. Смотритель подвалов толстый Ганс принес кувшины с вином. Одно портило Виктору аппетит – то, что рядом с ним сидел Хьюго.

– Деревня пасиков, откуда пришла Светлана, и теперь обитаема и находится под нашей охраной. Овощи и мясо оттуда, – объяснял Бурлаков Виктору. – Но к Новому году мы обычно перегоняем скот и перевозим припасы в крепость, инвентарь и громоздкие вещи прячем. Сейчас мары терзают главный тракт, но вскоре они расползутся по боковым дорогам и начнут все крушить. Часть деревень окружена частоколом и стенами. Они зимуют и выдерживают серьезные осады. Но наши друзья отрицают насилие и просто уходят под нашу защиту.

– А сегодняшнее нападение? – спросил Виктор. – После того как их отбросили от крепости, эти люди могли ворваться в вашу беззащитную деревню.

– В данном случае пасикам нечего бояться, – покачал головой Бурлаков.

– В деревне есть охрана?

– Я отправил туда семерых человек.

– Слишком мало.

– Это нападение устроено лишь для того, чтобы испытать новых бойцов, – сказал Бурлаков. – Крепость для этого подходит. Деревня – нет. Какая доблесть в том, чтобы спалить несколько избушек?

– Все зависит от того, как представить дело. Можно посчитать, что это был целый укрепрайон, – улыбнулся Виктор. – Три четверти лавров «синих» или «красных» – хорошая программа в портале. Семь человек в отчете командующего операцией легко превратится в семьдесят.

Хьюго глянул на Виктора исподлобья:

– Здесь нет порталов и дурацких программ, чтобы выворачивать истину наизнанку и провоцировать ненужные столкновения. Все военные действия контролируют рыцари Валгаллы. Сами они не пойдут в деревню. А новичков мы всех перебили.

– Ну вот, так всегда, стоит попытаться трезво взглянуть на вещи, и все уже кричат: проклятые портальщики! Вы во всем виноваты. Знаете, со мной был случай в детстве. Захожу я в подъезд, а там наш сосед Павлуша, накушался какой-то отравы, стоит и блюет на пол. Увидел меня и давай орать, ругаться. Прибить даже хотел, но на ногах не стоял, поскользнулся в собственной блевотине и упал, Я был виноват: увидел, как он блюет на пол в подъезде.

– Он мог прибить тебя на другой день, – сказал Хьюго.

– Не мог. Он не помнил, что было накануне.

Бурлаков откинулся на спинку кресла и смотрел на своих помощников – возможно, сравнивал друг с другом?

– Виктор Павлович прав. В том смысле, что деревня в опасности. Каждый год в первые же дни после закрытия врат на нас нападают. Но обычно это лишь демонстрация силы. Такой серьезный штурм – впервые. Боюсь, никто не может больше гарантировать безопасность деревенским.

– Рыцари никогда не станут испытывать новичков в деревне пасиков! – надменно объявил Хьюго. – Тот, кто знает этот мир, никогда не вообразит такое...

– Да, не станут. Но кто-то из новичков захочет выслужиться перед Валгаллой и нападет на деревню по своей инициативе, – предположил Ланьер.

– Вы что-то знаете? – подозрительно прищурился Хьюго.

– Нет, всего лишь предвижу.

– Вот что, начнем эвакуацию завтра же, – решил Бурлаков. – Я отправлюсь в нашу деревню. Первым делом заберем детей. Остальные поселения надо предупредить, чтобы были настороже.

– Дети! Какое счастье! Опять эти монстрики будут сидеть в крепости три месяца, не будут расти, не будут взрослеть. И так они – капризные, избалованные твари, ни к чему не пригодные, – Хьюго говорил о детях как о врагах.

– Потерпим, – стоически отвечал Бурлаков. – А вы, Виктор, завтра повезете партию раненых в лес на реабилитацию. Реабилитация – хорошее слово. Оно мне нравится. Так вот, возьмите охрану и сигнальные заряды. В случае чего – подавайте знак.

– Ганс, еще вина! – зашумели за большим столом. – Кувшины пустые.

– Не дождетесь, – отозвался толстяк. – Старый закон: сколько Ганс вина принес, столько его и будет на столе. Два раза в подвал Ганс не спускается. Только на Рождество и на Новый год!

– Вино отличное!

– Конечно, отличное! Вам волю дай, за месяц вылакаете!

Бурлаков улыбнулся, прислушиваясь к перебранке.

– Вы слишком доверяете новичку, сэр! – выдавил Хьюго, глядя в бокал.

«Ага, сейчас наябедничает», – усмехнулся про себя Виктор. Ему в самом деле сделалось смешно, В обидчивой заносчивости Хьюго было что-то детское. Хотя опыт научил Ланьера, что подобные люди могут причинять серьезные неприятности.

– Этот человек впустил сегодня «синего» в крепость! – объявил Хьюго. – Хотя я запретил.

– Да, впустил, – подтвердил Виктор без тени смущения. – После поражения рыцари собирались убить парня, он кинулся бежать, я велел открыть ворота. Человек был ранен.

– И он... – Хьюго хотел продолжить список прегрешений нового помощника.

– И я, – перебил его Виктор, – выстрелил из винтовки в рыцаря и выбил того из седла.

– Упавший наверняка погиб, – добавил Хьюго.

– Рыцарь был в нашей зоне? – спросил хозяин.

– Да, в круге, – после паузы, явно с неохотой подтвердил начальник охраны.

– Ну, тогда ничего страшного. Рыцарь нарушил договор, за что и поплатился.

– Если захотят, они на нас нападут! – прошипел Хьюго.

– Если захотят, они нападут без всякой нашей вины, – сказал Бурлаков. – Но если их не бить по рукам, они обнаглеют. Не стоит преувеличивать мощь Валгаллы, Хьюго!

– Это вы ее преуменьшаете! – неожиданно огрызнулся Хьюго, чего Виктор никак не ожидал. – Если бы мы обладали хоть десятой долей ее силы!

Григорий Иванович поднялся из-за стола. Кто-то закричал! «Хозяин! Да здравствует!» Бурлаков поднял руку. Приветствия смолкли. Он уселся за длинный стол, приобнял Светлану, что-то шепнул Гансу. Распоряжался. Как бы невзначай.

– Ваш отец был точно такой же, как вы, – шепнул Хьюго на ухо Ланьеру. – Лез туда, куда его никто не просил. И вечно придумывал какие-то идиотские планы. К счастью, он ушел за врата.

– Он вернется, – пообещал Виктор.

– Не имеет значения. Он прошел врата. Значит, потерял все, что накопил за пятьдесят лет. Извините меня, но это мог сделать только идиот.

– Разве Поль Ланьер больше не владеет замком? – удивился Виктор.

– Владеет? – хмыкнул Хьюго. – В этом мире никто ничем не владеет. Здесь все можно отнять. У нас не владеют, а повелевают. А ваш папаша, уважаемый Виктор Павлович, ничем больше не повелевает.

3

– Просыпайся! Опасность! – выкрикнул над самым ухом Арутян.

Виктор вскочил. В узкое оконце струился серый свет. Что сейчас? Ночь? День? Судя по тишине в крепости – ночь. Виктор натянул брюки и куртку. Взял кобуру с «береттой» и нож.

Шагнул к двери.

– Виктор Павлович! – послышался сдавленный голос из коридора. – Откройте!

– Димаш?

Виктор распахнул дверь. На пороге стоял Димаш в одном белье.

– Меня Терри прислала. Хьюго хочет раненого синяка, ну, этого Форака, из больницы забрать. Явился с подручными. Терри ему дверь не открыла в изолятор, так он велел замок ломать. Скорее!

Виктор кинулся бежать. Босиком. Камни крепости были как лед. «Скорее!» – билось в висках. Виктор потерял равновесие и чуть ли не кубарем скатился по лестнице. Рванул дверь. И сразу услышал женский крик и громкие мужские голоса.

Потом мужские голоса. Что он будет делать? Он еще точно не знал.

Промчался дальше. Дверь в госпиталь распахнута. Недлинный коридор. Потом поворот. Слева – операционная и палаты, справа – боксы. У закрытой двери в первый бокс стояла Терри.

– В чем дело? – Руки у нее были скрещены на груди.

– Где Хьюго?

– Удалился. Мы с ним немного поспорили.

– Почему вы сразу не послали за мной?! – возмутился Ланьер.

– Не волнуйтесь, я отлично справилась.

– Я чуток помог... – высунулся из двери напротив Каланжо.

– Каким образом?

Каланжо хитро прищурился, вытащил из кармана брюк гранату.

– Не бойся, она – парализующая. Ну, поваляешься полчаса в отключке. Одна неприятность: все мышцы расслабляются, кишечник и мочевой пузырь опорожняются. Вонища!

«Воображаю, как Хьюго взъярился», – подумал Ланьер.

И еще подумал, что стоит на всякий случай носить с собой парализующую гранату.

– Ты встал на пути у эсбэшника! – покачал головой Виктор. – Не боишься? Хьюго быстренько докажет Бурлакову, кто был прав.

– Плевать на его доказательства. Твой Бурлаков пригласил нас зимовать у него в крепости. А гостям морды не бьют. Особенно если этот гость – женщина. И потом... – Каланжо подмигнул. – Я подозреваю, что в здешнем мире хватает мест, где можно перезимовать. И где мы не будем каждый день видеть господина Хьюго. Этому павиану все время кажется, что в стаде слишком мало порядка.

– Да что ж ты все время о павианах да о павианах? – спросил Ланьер. – Жил среди них?

– Почему это – «жил»? Я и сейчас среди них живу.