Текст книги "Золушка глазами сводной сестры (СИ)"
Автор книги: Мари Юсупова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Мари
Золушка глазами сводной сестры
Мари
Золушка глазами сводной сестры
Аннотация: Ещё одна версия известной сказки Шарля Перро.
Лето вытащило из сундука свой последний наряд. Отделанный богатой позолотой желтеющей листвы, он ещё радовал своими роскошными оттенками поздних цветов. Величественные розы, меланхоличные хризантемы, упрямые бархатцы – они всё ещё дерзко пылали своими соцветиями. Но в воздухе уже разливалось предчувствие. Увядающая флора замирала в ожидании. Зелёный мир словно пытался уснуть, прежде чем его коснутся холодные щупальца приближающейся Зимы. Это вселяло в сердце тоску. Хотелось крикнуть: «Постой, не уходи!». Лето смотрело с легкой укоризной, напоминая, что оставляет нас не с пустыми руками. И действительно. В отличие от ветреницы-Весны, что капризной девицей ускользнула в дымке ароматов первоцветов, знойное Лето щедрой рукой разбросала свои дары. Дары, что большей частью были заботливо упрятаны в погребах. Иные же оставались на полях и огородах – дозревать.
Я сидела в саду, на лавочке, подставив лицо солнцу. Как дряхлая старушка, пыталась напитаться живительными лучами, чтобы в промозглые дождливые осенние дни эти крупинки тепла помогли мне не замёрзнуть. Наверное, никто так не будет тосковать о лете, как я. Я бы даже сказала – болезненно тосковать. Для меня это время года значило многое, и если бы я могла себе это позволить, отправилась бы туда, где круглый год светит солнце. Мечты, мечты! Но именно они позволяли мне продержаться в холода и дотянуть до благословенного лета.
Я лениво наблюдала как пчёлы, собирая свой последний урожай, проворно перебираются с одного цветка на другой. Армада муравьёв суетливо тащила в муравейник всё, до чего могла добраться. Почувствовала себя частью этого мира: я с той же скаредностью запасалась последними подношениями сезона.
Идиллию моего единения с природой нарушил скрип. Оглянувшись, я увидела, как из коровника выскользнула фигурка в бледно-лиловом платье.
– Ой, Адель, ты его видела?! Он такой хорошенький! А глаза огромные! А ресницы длинные!
Первая мысль, которая пришла мне в голову была: «Опять перепачкалась!», вторая – «Дверь!»
– Дверь! Изабелла, закрой дверь! – крикнула я.
Как и следовало ожидать, Изабелла лишь озадаченно заморгала, а в это время из низкого бревенчатого хлева выскочил некто. Он замер ненадолго, словно осмысливая произошедшее. А потом, сверкнув своими «глазами огромными» из-под «ресниц длинных», рванул со всех своих четырёх ног.
Что тут началось!
Трёхмесячный теленок, которым так восхищалась Изабелла, вырвавшись на свободу, в одночасье превратил цветущий сад в поле боя. Он носился, дрыгая ногами, отчего в воздух взлетали сломанные цветы и комья земли. На суматошные крики Жака прибежали Матильда и Сюзанна. Втроём они пытались изловить эту фурию, скакавшую, словно дикий необъезженный жеребец.
Понимая, что от меня пользы никакой, я держалась в сторонке. Правда, при этом удерживала рядом с собой Изабеллу, которая могла, при случае, добавить хлопот.
Сколько длился этот инцидент, не знаю. Скажу только, что заарканить это копытное чудовище, смогли только когда он сам немного притомился. Арест нарушителя был в самом разгаре, когда на сцене появилось новое действующее лицо. Моя матушка. От увиденного она пришла в такой ужас, что некоторое время ничего не могла выговорить. Лишь слегка побледнев, переводила взгляд с одного на другого.
Жак потащил иногда упирающегося теленка за веревку, которую набросил ему на шею, следом шла Сюзанна, добросовестно огревавшая животное хворостиной. Добравшись таким образом до хлева, «арестанта» водворили на место.
– Что здесь произошло? – придя в себя, спросила матушка. – Кто его выпустил?
– Попробуйте-ка угадать, – съязвила Матильда, колыхнув необъятной грудью.
Кухарка величаво возвышалась над растоптанными цветами, словно гладиатор-победитель среди поверженных врагов.
Вернувшийся Жак обессилено опустился на колени прямо посреди изрытого копытами цветника. Старый садовник расплакался, глядя, во что превратился его прекрасный розарий. От этого зрелища все опешили. Сюзанна засопела носом, тоже готовая расплакаться, а Матильда, в кои-то веки, удержала свой острый язычок. Зрелище и в самом деле удручало. Мне было очень жалко Жака, эти розы были его гордостью. Стоявшая рядом Изабелла, всхлипнув, пробормотала:
– Простите. Я нечаянно.
Матушка оправилась первой.
– Никакого прощения, – строго сказала она. – Тебя сотню раз предупреждали, чтобы ты запирала дверь. И насколько я помню, тебе вообще было запрещено ходить в коровник.
Во время этой речи Изабелла покаянно утирала слёзы. Но матушка была неумолима.
– Ты наказана. Не появляйся в доме, пока не приведёшь тут всё в порядок. Будешь делать всё, что скажет Жак. Кушать будешь то же, что и он...
Продолжение слушать я не стала и отправилась в дом. Повторяться и указывать на то, что это не поможет – не сочла нужным. Моя мать была довольно упрямой. Она решила перевоспитать Изабеллу, заставляя её исправлять всё, что она натворила. Я уже не раз и не два убеждала матушку в бесполезности этого метода. И как всегда – она оказалась глуха к моим доводам. Как и тогда, когда я отговаривала её не торопиться выходить замуж. Все почему-то вообразили, что с моей стороны это ревность. Хотя я просто не могла понять ту поспешность, с которой приехавший в наш городок мелкий барон уговаривал её выйти за него. Его натиск оказался очень продуктивным: через три недели ухаживаний, матушка приняла его предложение. А спустя ещё неделю, несмотря на мои уговоры подождать, они сочетались браком. Через несколько дней мой отчим отправился к себе домой, сообщив, что будет ждать нашего скорейшего приезда. Мы с матушкой, закончив свои дела, отправились следом. Прибыли мы в маленький городок, сильно отличавшийся от моего родного – приморского. Когда подъехали к дому, я получила первые подтверждения тому, что отчим женился на матери из-за денег. Наше новое жилище оказалось довольно скромным и запущенным, но, кажется, на это обратила внимание только я. В довольно тёмном холле нас встречал мой новоявленный папаша и... девочка-подросток. Как оказалось, это была его дочь. О которой он ни словом не заикнулся пока гостил в нашем городке. Я посмотрела на матушку как бы говоря: «А я предупреждала». Но та только слегка пожав плечами, устремилась к мужу. Началось знакомство между членами семьи. Глядя на двенадцатилетнюю девчушку, одетую в розовое платьице с оборочками, я подумала, что вряд ли выйду замуж раньше неё. Она была невероятно хорошенькой. Но вела себя ужасно. Естественно мы решили, что таким образом она протестует против нашего появления в своей жизни.
Изабелла встретила нас с равнодушным легкомыслием, которое мне казалось тщательно отрепетированным. Когда отчим начал расспрашивать нас о том, как мы доехали, моя новоявленная сестра заохала увидя бабочку и устремилась за ней. Что ещё я могла подумать, кроме того, что это заранее продуманная тактика действия? Вовремя ужина, Изабелла начала кормить пса со своей тарелки, чем чуть не довела до обморока мою матушку.
Первые два месяца мы пытались наладить отношения внутри семьи, одновременно обустраивая дом и сад вокруг, которые были в ужасном состоянии. Я брюзжала по этому поводу, втолковывая матери, что на ней женились из меркантильных интересов, а она отмахивалась в ответ, находя оправдание всему происходящему. Но потом нам уже было не до этого. Мой отчим слёг. Бросив все дела, матушка окружила его своим вниманием и заботой, что ему, впрочем, не помогло. Недолго помучившись, он отправился в мир иной, предварительно взяв с жены клятву, что она позаботится о его дочери. А вот уже позже стало понятно, что мои подозрения были-таки небеспочвенны. Оказалось, барон знал, что ему недолго осталось, это сподвигнуло его на поиски жены, молодой и состоятельной, на плечи которой должна была лечь забота о ненаглядном дитятке.
Но тогда же я поняла ещё кое-что. Во время болезни отца, Изабелла слонялась по дому, словно потерянный ребёнок. Напуганная и одинокая, она искала человека, к которому могла бы приткнуться. Матушка была занята больным, слуги не собирались взваливать на себя заботу о девочке...
Как-то ночью, проходя мимо её комнаты, я услышала всхлипы. Постучав и не дожидаясь ответа, вошла. В спальне было темно – тусклая луна давала мало света. Но достаточно, чтобы разглядеть на полу у кровати, Изабеллу, которая плакала, утирая глаза рукавом.
– Изабелла, что случилось? – спросила я, подходя к ней.
– Папе очень плохо, – констатировала девочка. – Он умрёт?
Я опешила. И устыдилась. За время своего пребывания здесь, я так накрутила себя, что перестала обращать внимания на очевидные вещи. Как бы Изабелла не относилась к нам, отца-то она любила. И он действительно умирал. Девочка вот-вот потеряет единственного родного человека, а я прогрязла в каких-то своих претензиях, недовольстве...
Опустившись рядом с Изабеллой на пол, крепко обняла её.
– Всё будет хорошо, сестрёнка, – сказала я, понимая, что отныне нужно постараться, чтобы так оно и было.
Познакомившись со сводной сестрой поближе, выяснила, что там, где я видела коварные интриги, имели место лишь бесхитростность и наивность. Оказалось, что Изабелла живёт в своём обособленном мире, в котором она общалась с животными и растениями. Она очень добрая и отзывчивая, но все же люди как-то мало вписываются в её окружение. Отец Изабеллы понимал, что она не приспособлена к самостоятельной жизни, поэтому и поручил её заботам моей матери.
Вот и заботимся. Уже три года.
Поднявшись к себе в комнату, я увидела приготовленную для меня ванну. Не дожидаясь Сюзанны, разделась и опустилась в тёплую воду. Сегодня мы отправлялись на приём и нужно было подготовиться. Поскольку Изабелла наказана и никуда не поедет, возможно, даже удастся расслабиться и развлечься. Наплескавшись в ванне, я вылезла и, закутавшись в простыню, прилегла на кровать. Время до вечера ещё есть, нужно отдохнуть.
А под окном слышалось недовольное ворчание Жака, который спасал чудом уцелевшие цветы, отмахиваясь при этом от Изабеллы и её неуклюжих попыток помочь.
***
Сюзанна закончила укладывать мои волосы. Она, как всегда, не подвела. Мои иссиня-чёрные кудри были перевиты ниткой жемчуга и высоко забраны, а один локон изящно скользнул на плечо, привлекая внимание к тонкой шее. Я надела жемчужные серьги и золотую цепочку с кулоном в виде сердечка. Не стала увешивать себя драгоценностями – достаточно моих зелёных глаз, сверкающих как изумруды. Платье из плотного шёлка цвета сирени и такого же цвета башмачки – скромно и со вкусом. Последних штрих – духи с лёгким ароматов весенних цветов и я готова.
В карете, сев напротив матушки, я заметила, как меж её светлых бровей залегла морщинка. Мне было жаль, что такая молодая и красивая женщина так и не испытала счастья в своей жизни. Ей было шестнадцать, когда родители выдали её замуж за купца, которому было шестьдесят три. Обнищавшие мелкие дворяне, они посчитали этот брак удачной сделкой. По крайней мере, их дочь выбралась из той бедности, в которой прозябали они сами. Через год после свадьбы родилась я. А ещё через год мой отец умер, что, кстати, было довольно предсказуемым. Матушка стала молодой и обеспеченной вдовой. Нет, ничего заоблачного, просто доля на торговом судне давала нам возможность жить, не зная забот. Моя мать оказалась достаточной умной, чтобы суметь самой вести дела. Она брала меня с собой, когда приходили известия, что корабли входят в порт. Я с детства наблюдала за ней, и многому научилась. Правда, ни она, ни я не считали, что это может мне пригодиться. Пока со мной не приключился несчастный случай...
Я смотрела на матушку с нежностью. Бордовое платье, отделанное кружевами, оттеняло её чудесную кожу цвета сливок. Мягкие завитушки пепельных волос обрамляли лицо, делая её моложе. Выразительные зеленовато-серые глаза светились умом, но было в них что-то ещё ... Какая-то наивность, вера в некое чудо, ожидание чего-то волшебного... Словно нет за спиной двух браков. Словно не воспитывает она одна двух взрослых дочерей. Словно не ведёт свои дела как заправский купец. Словно ей не тридцать шесть, а лишь семнадцать. Когда мы появляемся вместе люди думают что мы... Нет, не сёстры, для этого мы слишком разные. Они думают, что мы подруги. Иногда я жалела, что унаследовала черты своего отца, а не её.
Коснувшись её стиснутых рук, я мягко сказала:
– Не нужно так переживать, всё будет хорошо.
Она тяжело вздохнула, оторвавшись от своих раздумий:
– Я не знаю, что мне делать. Вдруг люди догадаются.
– Боюсь, что они скорее решат, что ты злая мачеха, – сухо предрекла я. На что матушка ответила:
– Я бы предпочла это, чем допустить, что кто-то узнает правду. Выдать бы её поскорее замуж, – с отчаянием в голосе прошептала она.
– Всё очень просто, – деловито сказала я. – Назначь за ней хорошее приданное. Женихи в очередь выстроятся.
Матушка упрямо покачала головой:
– Только после тебя. Дела идут неплохо, я сумею скопить для неё приличную сумму, но лишь когда пристрою тебя.
Теперь уже я тяжело вздохнула. Боюсь, что я не смогу объяснить матушке, что не собираюсь замуж. Мне было девятнадцать, и я не могла дождаться, когда исполниться двадцать, чтобы из засидевшейся девицы превратиться, в глазах окружающих, в старую деву. Официально. Это поумерило бы матримониальные планы матушки в отношении меня. Тогда я смогла бы аккуратно подвести её к мысли, что сама собираюсь вести дела, пустив в оборот свою часть наследства. Имея деньги, завести себе мужчину для утех не составит труда. И это уж куда лучше, чем выходить замуж, давая власть над собой человеку, который неизвестно как ею распорядится. Конечно, я даже не заикалась об этих своих мыслях. Матушку бы удар хватил.
Поскольку наша карета подъехала к дому виконта Ревье, у меня появилась возможность обойтись без ответной реплики. Матушка выпорхнула из экипажа, следом вылезла я, и спустя пару мгновений мы очутились в ярко освещённом холле, где гостей встречала чета Ревье. Покончив с обязательной частью приветствий, прошли в залу. Хотя прошло уже три года, как мы переехали в этот городок, местное общество всё ещё относилось к нам как к экзотике. Наше появление никогда не оставалось незамеченным. И если матушка довольно легко сошлась с этой публикой, у меня с этим возникли проблемы. Всё дело в том, что в первый же свой выход в свет, я умудрилась обзавестись врагом в лице дочери маркиза Бовиль. Прекрасная Аделаида – некоронованная королева этого городка. Я слишком поздно поняла, что её мнение не оспаривается никем и никогда. Когда она начала советовать одной из девушек фасон, который определённо только портил бы той внешность, я не удержалась, и выразила своё несогласие с этим утверждением. Этого оказалось достаточно, чтобы меня невзлюбили. Нет, никаких «открытых боевых» действий! Но приходилось быть начеку и оттачивать своё остроумие, чтобы парировать подколки уязвлённой «принцессы».
И если с Аделаидой у нас было легкое пикирование, то баронессу Шатони я обходила стороной по мере возможности. Эта язвительная старушка отличалась тем, что, не считаясь с титулами, игнорируя правила этикета, высказывала своё мнение обо всём и обо всех. И поскольку она всегда говорила абсолютную правду, никому не удавалось возразить ей в ответ. Меня она тоже поддела так, что я потом шарахалась от неё, как от огня.
Если исключить этих двух дам и пару-тройку людей раздражающих кто своим занудством, кто тупостью, то, в целом, местное общество было довольно приятным и милым.
В этот вечер я действительно сумела развлечься. Избежав ненужных встреч и бесед, протанцевала два медленных танца с приятными молодыми людьми, ускользнула прежде, чем заиграла быстрая музыка, поиграла в шарады и жмурки. Я уже начала уставать, когда Аделаида насмешливо предложила мне пойти послушать шевалье Дювон, который привёз последние новости из столицы.
– Вы ведь у нас любите политику, – язвительно добавила она.
Не показывая, что для меня это очень даже кстати, я отправилась в круг тех, кто постарше. Рассевшись на диванчиках, креслах, стульях старшее поколение слушало известия, охая и ахая в нужных местах. Я присела рядом с матушкой, которая сразу взяла меня за руку. Было приятно сидеть вот так, обволакиваемая тёплым ароматом матери и слушать хорошо поставленный голос шевалье.
Вечер подошёл к концу, и наша карета направлялась домой, когда меня погладили по щеке:
– Сегодня тебе было весело, – констатировала матушка голосом, в котором чувствовалось удовлетворение.
– И не только мне, – лукаво ответила я. – Весьма кстати появился здесь виконт Бриньи. Такой приятный мужчина. И он так увлёкся тобой, – я обхватила её руку ладонями.
– Ах, милая, ты преувеличиваешь. Он просто проявил учтивость, и не только ко мне одной.
– Ну, а отчего же ты покраснела? – спросила я.
В карете было темно и я, конечно, не могла наблюдать этот процесс, но я знаю свою матушку. Она пробормотала в ответ что-то невразумительное, чем вызвала мой смех.
Да, этот вечер закончился неплохо. Что, несомненно, радует.
***
Прибыли домой поздно, но это не помешало пройти в домик к Жаку, узнать, как продвигаются дела. Тот, помявшись, сообщил, что кое-что спасти удастся. Матушка объявила, что две её подруги пообещали ей с десяток кустов роз на выбор. Жак буквально просиял после этих слов.
Ну что сказать?! Матушка у меня – душевный человек. Ко всем находит подход.
Попрощавшись с Жаком, который даже заикаться начал от распиравших его чувств, отправились в дом. Конюхи уже убрали карету и развели по стойлам лошадей. Сюзанна приняла у нас тёплые накидки, а Матильда встретила подогретым вином с пряностями – всё же ночи довольно прохладны.
– Всё в порядке? – спросила матушка, опускаясь в кресло у камина. Она сделала глоток вина, но расслабиться себе не позволила – ждала ответа.
– Да в порядке, – кивнула Матильда, – Золушка, видать, так умаялась, что больше ничем не сумела набедокурить сегодня. Дрыхнет.
Я строго поглядела на кухарку, на что та ответила широкой ухмылкой. Матильда была на особом положении в этом доме. Когда-то она была нянькой матушке. Когда юную девушку выдали замуж – отправилась с ней в супружний дом, где помогала растить меня. Я выросла, а эта энергичная женщина, отказавшись от приятного безделья за счёт матушки, взяла на себя обязанности кухарки. Потому и позволяла она себе то, чего другие не смели. И, несмотря на запрет матушки, продолжала называть Изабеллу – Золушкой.
А всё из-за того, что однажды моя сестра решила спасти залетевшую в комнату ласточку. Птица, не будь дурой, пометавшись по комнате, вылетела. А вот Изабелла, гонявшаяся за ней, умудрилась опрокинуть ящик с золой. В результате, перепачканное платье и горка золы, прямо на ковре. Матушка, задействовав свой воспитательный метод, заставила Изабеллу прибрать комнату. Как я и предполагала, ничего хорошо из этого не вышло. Не считая штор, которые были лишь слегка припорошены, большая часть мебели оказалась вымазанной сажей и золой, так что ковер пришлось снести в чулан, а у дивана, двух кресел и пяти стульев заменить обивку. Сама Изабелла была похожа на трубочиста. Матильда прозвала её тогда «золушкой». И хотя матушка строго требовала не использовать это прозвище, я знала, втихаря слуги так и называют Изабеллу. А Матильда даже не скрывала. Но как я уже говорила – ей многое спускали.
Вот и сейчас, мой грозный взгляд пропал впустую. Матушка же удовлетворённая ответом, откинулась на спинку кресла, наслаждаясь домашним уютом. Опустившись в соседнее кресло, я тоже пригубила ароматное вино.
– М-м-м, – пробормотала я, блаженствуя от тепла, пробудившегося внутри, и нежась от того, что шёл от камина, обволакивая меня.
«Просто блаженство!»
Жаль, что такое тихое счастье не длится долго...
***
На следующий день я проснулась от предчувствия. Лёгкое, еле заметное нытьё колена предупреждало – наступают не самые лучшие для меня дни. Дождливые.
Нрав у меня не ангельский. Я бываю довольна резка в своих суждениях, но всё же, воспитанная женственной и мягкосердечной матушкой, слежу за своей речью и пытаюсь умерить свой пыл.
Но только не в эти дни.
Как только на небе появляются тучи, я превращаюсь в желчную, сварливую, недовольную всем ведьму. Кажется, в доме об этом уже все знают, и меня избегают, по мере возможности.
Но вот когда начинается дождь – я сама прячусь от всего мира. И только два человека могут навестить меня тогда: матушка и Матильда...
Однажды, дождливым весенним днём, я вылетела из седла лошади и сломала ногу. Сломала так неудачно, что вызванный лекарь предложил её отрезать, объяснив, что толку в ней отныне не будет. Матушка приказала слугам выкинуть его из дома.
Да, да. Моя хрупкая, нежная, мягкая матушка разозлилась тогда не шутку. Избавившись от горе-врачевателя, она отправила ко всем лекарям королевства гонцов, пообещав озолотить любого, кто поможет её дочери. Обещанная награда была столь высока, что к нам съехалось два десятка эскулапов, и даже придворный докторус пожаловал. Только помог мне не он, а один молодой знахарь. Он спас мою ногу, предупредив, что мне нельзя утомляться, ездить верхом, и что иногда у меня будут сильные боли. От болей он дал мне мазь. И первое время всё было просто отлично. Я была очень осторожной, долгое время не выходила в свет, больше сидела и лежала. И всё же, перед сменой погоды, колено ныло так, что хотелось лезть на стену. Знахарская мазь спасала от этих страданий... Пока у меня не началось привыкание. Лекарство, которое готовилось строго по рецепту, из отборных трав, помогало с каждым разом всё реже, а потом и вовсе перестало. Вызванный знахарь развёл руками – это было самое сильное обезболивающее из имевшегося у него. И вряд ли кто-либо предложит мне что-то лучше этого.
На мой вопрос: «Почему болеть начинает в слякоть?», он, пожав плечами, ответил:
– Возможно из-за того, что это случилось в дождь.
Оставалось только молиться, чтобы солнце зависло на небе навсегда...
Но этого, естественно, не случилось. И моё колено предсказывало погоду, начиная ныть за пару дней до дождя. И по интенсивности боли я могла с точностью определить, когда именно небеса расплачутся.
И в этот раз, я два дня металась по дому злобной мегерой, а на третий, когда начался дождь, – забилась в дальний угол своей комнаты, кусая уголок подушки, чтобы заглушить стоны. А кухарка с суровым видом готовила мне примочки, позволяющие хоть как-то приглушить боль.
Я лежала на кровати, устроив ногу поверх подушек. Матильда деловито меняла повязку, когда в комнату вошла моя мать.
Матушка, коротко глянув на меня широко распахнутыми глазами, в которых затаилось сострадание, тихо попрощавшись, уехала с Изабеллой – полученное неделю назад приглашение от маркиза на званый вечер нельзя игнорировать...
На моё счастье, дождь был недолгим, и когда он закончился, вспышки боли пошли на убыль. Колено лишь изредка простреливало, заставляя меня стискивать зубы, но это было терпимо, если вспомнить, то, что было до этого.
Я перебралась с кровати на оттоманку у окна, и сидела обложенная подушками, когда в дверь тихо постучались.
Вопрос «как я себя чувствую» вызывал у меня в такие дни нервную дрожь, поэтому мы обходились без такого рода расспросов.
– Мы вернулись, – доложила матушка, входя в комнату. Она окинула меня внимательным взглядом. – Не стали там долго задерживаться.
– Что на этот раз? – спросила я.
Судя по чуть побледневшему лицу и поджатым губам – что-то, что заметно ударит по нашему кошельку.
– Одна из парных китайских ваз, – дрогнувшим голосом пробормотала матушка.
Если бы я не была вымотана приступами боли, у меня наверняка начался бы приступ истерики. А так, я лишь устало откинулась на подушки.
Китайские вазы, стоявшие в гостиной маркиза, были его гордостью. Ещё бы. Они не только дороги, но чрезвычайно редки. Чтобы расплатиться, придётся не только расстаться со всей выручкой от прибывающего в порт товара, но и изъять часть моего приданого. А его оставшуюся часть пустить в оборот, так как на закупку новой партии у нас не останется ни сантима.
Когда я представила плывущий по волнам корабль, решение пришло как-то само собой.
– Предложи возместить ущерб тиарой, – предложила я.
Матушка чуть нахмурилась, размышляя. Но затем её лицо начало проясняться.
– Той самой? – спросила она.
Я кивнула. Мы оба прекрасно понимали, о чём речь. Тиара, выполненная в модном стиле рококо, сплошь украшенная бриллиантами, достойная сокровищницы короля. Мы видели её только нарисованной на бумаге, но рискнули заказать, потому что знали – здесь тиару можно продать в пять раз дороже.
– Только сделай это в присутствии его жены, – предупредила я. – Она не устоит.
Губы матушки расползлись в улыбке:
– Чудесно, – облегчённо выдохнула она. – Я даже возьму тиару с собой... чтобы уж наверняка.
Подойдя ко мне, она осторожно присела на краешек оттоманки.
Затем, оглядев меня исподтишка, заговорила:
– Молодой де Брук расспрашивал о тебе. Желал скорейшего выздоровления.
Матушка ступила на зыбкую почву.
Моё состояние в такие моменты было очень неустойчивым. С одной стороны я хотела, чтобы меня отвлекли, с другой – могла сорваться из-за любой мелочи. А разговоры о моих ухажёрах не относились к нейтральным темам.
– Очень мило с...
Боль была настолько неожиданной, что я не смогла сдержать стона. Матушка вздрогнув, подскочила.
– Поговорим потом, – прохрипела я, вцепившись в подушку.
Меня тут же оставили одну.
Кто-то посторонний неправильно понял бы эту сцену. Возможно, даже обвинил бы в малодушии мою мать, но всё дело было во мне. Я тяжело переношу сострадание матери. Когда она смотрит на меня, я вижу боль в её глазах. Они словно зеркала – отражают те страдания, что терзают меня. Это пугает... У нас уже сложился определённый ритуал. Зная, что для меня это важно, матушка всегда уходит, когда я начинаю корчиться. В такие моменты я предпочитаю общество бесцеремонной Матильды, которая не считала нужным со мной сюсюкаться.
Когда боль отпустила, я, чтобы отвлечься, начала думать над последними словами матушки. С Антуаном де Бруком мне было интересно, но поскольку кое-кто отныне начнёт лелеять надежды и строить планы, придётся порвать с ним всякие отношения. Отделаться от своих воздыхателей мне не составляло труда. А вот те, кто сватали меня у моей матери – доставляли хлопот. Но пока я справлялась и с ними. Всё, что нужно – это найти то, на чём можно сыграть. Например, одному претенденту на мою руку, очень брезгливому, я сообщила, что обожаю собак и кошек, коих у меня с десяток штук, и что они спят в моей постели и едят за столом. В разговоре с высокоморальным ханжой, как бы случайно, оборонила, что мне импонирует нынешняя мода, когда супруги, обзаведясь наследником, находят себе любовников... Такими вот методами мне пока удавалось отваживать от себя женихов.
«Как же мне всё это надоело! Быстрее бы двадцатилетие»
***
Прошедший дождь, послуживший мне тоскливым предупреждением, заставил лето засобираться, словно засидевшуюся гостью. Небо, хоть и было безоблачным, потеряло свой яркий цвет, будто вылиняв после стирок. Солнце продолжало светить, но его лучи уже не обжигали...
Природа напоминала – «Скоро всё изменится...»
Когда тучи разошлись, колено перестало болеть. Я гуляла по саду, пользуясь последними солнечными днями. И старалась при этом не расплакаться от жалости к себе – наступала мрачная полоса моей жизни.
Шум въезжающей во двор кареты сообщил, что матушка с Изабеллой вернулись. Они ездили в город, чтобы заказать ботинки на осень. Я не поехала, потому что ещё не совсем оправилась. Судя по весёлому щебетанию Изабеллы, моя сестра довольна поездкой. На самом деле она очень любила наряжаться. В такие минуты она становилась обычной девушкой, визжащей от радости при виде обновок. Когда я, обогнув дом, появилась в холле, Изабелла бросилась ко мне, демонстрируя роскошную шаль и изящный веер.
– Адель, посмотри какая прелесть! – затараторила она. – Тут на шали такие красивые сказочные звери, и они расшиты бисером. А веер сделан из перьев одной заморской птицы. Но торговец сказал, что птиц не убивают. Перья у них сами выпадают. Правда, загляденье?!
Я смотрела на Изабеллу, улыбалась и кивала, а сама думала: «Какая она красавица!»
Три года назад, когда ей было только двенадцать, она была невероятно хорошенькой. Но сейчас, в пятнадцать, превратилась в дивную прелестницу. Огромные голубые глаза сверкали как бриллианты. Волосы отливали чистым золотом. Кожа, без единого изъяна, словно светилась изнутри. Идеальная фигура, чистота линий которой могла бы вдохновить великих скульпторов. И при этом Изабелла обладала чарующим голосом, который унаследовала (как нам сказали) от своей матери. Она часто негромко напевала для себя, и это было настолько прекрасно, что все, бросив дела, заслушивались. Если бы не её злополучная неуклюжесть и отрешенность от окружающего мира, она бы могла составить партию даже герцогу. Как-то я предположила, что возможно вся проблема в том, что она выросла без гувернантки. Матушка уцепилась за это предположение обеими руками. Выведя Изабеллу в свет, всякие её досадные промахи, матушка списывала на этот факт. Дескать, девочка выросла без женского пригляда, поэтому в воспитании просматриваются некоторые пробелы. Соседи, кажется, приняли это объяснение, и благодаря этому нам пока удавалось скрывать несамостоятельность Изабеллы. Матушка же, тем временем, посчитав, что проблема разрешима, пригласила для неё гувернантку. Та была довольно известной дамой, так как именно её воспитанницы становились впоследствии эталоном, на который равнялись представительницы светского общества. Моя мать решила, что это то, что нужно. К сожалению, дама, провозившись с Изабеллой полгода, объявила, что: «Случай безнадёжный». На прощание гувернантка пообещала никому не рассказывать о данном инциденте. Кто бы сомневался – эта неудача пятном ложится на её репутацию!
Матушке, которая уже успела растрезвонить о том, кого именно она наняла, пришлось изворачиваться и выдумывать причины, по которым воспитательнице пришлось уехать от нас. Не могли же мы сказать, что Изабелла – «безнадёжный случай». Пришлось нанять ещё одну гувернантку, которая также заявила, что она не может найти общий язык с воспитанницей. Но из-за соседей приходилось притворяться, поэтому дама продолжала играть роль воспитательницы, жила у нас, получая жалование, иногда ездила с Изабеллой по городу, и активно дегустировала домашние настойки. А моя сестра продолжала жить в своём мире, активно общалась с животными и, время от времени, устраивала в доме переполох...
