Текст книги "Копьё царя Соломона (СИ)"

Автор книги: Мари Тегюль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Вот теперь самое интересное. Смотрите, это подлинное письмо Павла Дмитриевича Цицианова императору Александру Первому.

Елена Дмитриевна осторожно достала из папки вчетверо сложенный пожелтевший от времени лист плотной бумаги.

«Его Императорскому Величеству генерала от инфантерии князя Цицианова рапорт:

К прежде взятым мною при возвращении из-под Еривани из Ечмиадзинского Армянского монастыря сокровищам в наибогатейших иконах, мощах, ризнице, украшенной драгоценными камнями, как для сбережения от лжепатриарха Давида, который все оное хотел увезти в турецкие области, так и по просьбе архиереев той нации, генерал-майор Несветаев нечаянным захватом оного монастыря сделался властителем и остальных сокровищ, большой важности по святости христианской, а именно: Святое Копие, коим прободен был Христос Спаситель наш; рука святого Григория, Просветителя армянской нации, – все сие найдено между рогож и нечистых тряпок для утаения; богатейшая ризница и иконы, и все то доставлено сказанным генерал-майором Несветаевым в Тифлис, куда мощи и Святое Копие армянскими архиереями вносимы были с довлеемою (достаточной) церемониею. Ныне же генерал-майор Портнягин занимается переписью всего того с армянским духовенством, по совершении чего для успокоения той нации, имеющей большую веру к оному святому Копию и мощам, не оставлю я обвестить, как и о прежде привезенных, что они забраны единственно для сбережения от лжепатриарха Давида, расхитившего уже сокровища Ечмиадзинского монастыря, но что, когда Богу угодно будет восстановить на патриарший престол патриарха Даниила или Ечмиадзин будет под российским правлением, тогда все сие возвращено будет в целости тому монастырю, яко собственность никем не отъемлемая. О всем сем имею счастье всеподданнейше донести Вашему Императорскому Величеству; имею таковое поднести рисунок того святого Копья.

Генерал от инфантерии князь Цицианов. Елисаветполь. Июня 17 дня. 1805 года».

Внимательно слушавшие княгиню Ник и Аполлинарий переглянулись. Они были ошеломлены. Перед ними открылись совершенно новые страницы истории.

– А вот, – продолжала она, – и рисунок, видимо, копия того рисунка, который был отправлен императору. Рисунок пером, конечно, гусиным, по прекрасной бумаге. Тут сказано следующее: «Точная мера со священного копья с крестиками посредине копья – нерукотворным и другим, прикованным к нему апостолом Фомою. Им же, апостолом, сие копье спаено двумя накладками. Печать красная прежнего патриарха и желтая лжепатриарха. Мая 25 дня 1803 года. Селение Караклис».

Ник и Аполлинарий склонились над рисунком. Да, совершенно очевидно, что это было навершие копья. Конечно, описание копья были не совсем понятными. И апостол Фома был, видимо, спутан с Фаддеем, но все это были мелочи по сравнению с тем, что им открылось. Навершие складывалось из двух частей и между ними был еще кусочек, скрепляющий обе части.

Копье это, – рассказывала Елена Дмитриевна, – еще раз побывало в Грузии. Когда в XVIII веке в Грузии разразилась эпидемия холеры, православные грузины, зная о чудотворной целительной силе копья, обратились к армянскому католикосу с просьбой пронести святыню по охваченным мором городам и селениям. Пронесенная крестным ходом почти по всей территории Грузии копье избавило народ от смертной болезни. А в Тифлисе оно было выставлено в Крцанисских садах, в Крцанисской церкви. Это там, где была знаменитая битва между персами и Ираклием II. Ну вот, больше про копье ничего не сказано. А конец Павла Дмитриевича был трагическим. Об этом много сказано и написано. Вот, прочту я вам записки генерала Василия Александровича Потто. Его внучка, Ирина Берхман, моя крестница, дала мне их в мою коллекцию. «Наступил день, назначенный для сдачи Баку. Утром восьмого февраля 1806 года главнокомандующий в полной парадной форме и в сопровождении лишь небольшого караула, назначенного для занятия крепости, приблизился к колодцу, отстоявшему на полуверсту от города. Здесь ожидали его бакинские старшины, которые подали ему ключи от городских порот и просили лично успокоить хана насчет его участи. Главнокомандующий ответил, что рад увидеть старого знакомого, и возвратил ключи с тем, чтобы Гуссейн вручил ему их лично. Хан не замедлил выехать из крепости, и Цицианов доверчиво пошел к нему навстречу без свиты, сопровождаемый только своим адъютантом, подполковником Эристовым, и одним казаком. Но едва Цицианов приблизился к хану, спутники последнего, бывшие верхом, вдруг бросились на него – и он упал, убитый наповал выстрелом из пистолета. Та же участь постигла и Эристова. Бакинцы с крепостной стены приветствовали убийство радостным криком и залпом из всех орудий по отряду, стоявшему у колодца. Между тем убийцы подхватили тела и умчали их с собой. Наступила критическая минута, в которую решался вопрос о достоинстве, чести и славе русского имени. К сожалению, оставшийся старшим в отряде генерал-майор Завалишин оказался ниже своей задачи и малодушно, под предлогом недостатка провианта и большого числа больных – как будто бы этих обстоятельств не существовало при Цицианове, – поспешно отступил от крепости вместо того, чтобы немедленным и грозным штурмом отомстить за смерть главнокомандующего. Он посадил войска на суда и, бросив Закавказье, отплыл с ними в Дагестан, в шамхальские владения, откуда с трудом пробрался на Линию. Так кончился этот несчастный поход, в котором восточное вероломство погубило одного из лучших русских людей и военачальников».

«Голова генерала Цицианова, полная отваги и предприимчивости, и руки его, крепкие мышцами, распространявшие власть, – говорит персидский историк, – были отсечены от трупа и отправлены в Ардебиль, а оттуда с большим торжеством препровождены в столицу, Тегеран, к персидскому шаху». Тело же его было зарыто у ворот самой Бакинской крепости, где долгое время виднелась могила грозного русского главнокомандующего.

Впоследствии, когда Баку был взят генералом Булгаковым, прах знаменитого кавказского героя был предан погребению в тамошней армянской церкви, а спустя еще шесть лет новый главнокомандующий маркиз Паулуччи перенес его в столицу Грузии, и тело князя Цицианова покоится ныне в тифлисском Сионском соборе.

Так вот, милые мои, а мы-то по Головинскому прогуливаемся и знать не знаем, какой кровью все тут полито, – назидательно закончила Елена Дмитриевна свой рассказ, внимательно взглянув на внуков. – Ну, что, то дела давно прошедших дней, преданья старины глубокой… Пойдемте-ка пить чай, наши уже нас ждут и гостей хотят видеть.

* * *

Возвращаясь поздним вечером от Елены Дмитриевны, Ник и Аполлинарий тихо переговарились, переполненные впечатлениями.

– Мне, наверное, придется ехать послезавтра в Батум, захватив все материалы по делу, и оттуда в Лондон, – тихо сказал Аполлинарий. – Я не успею заехать снова в Армению. Из Лондона я дам депешу, когда меня ждать обратно. И к тому времени назначить помолвку с Лизой. Ник, я рассчитываю, как всегда, на вас.

– Конечно, Аполлинарий, – поспешил успокоить его Ник. – Все же надо как-то до конца разобраться с копьем Лонгина. По рассказу Натроева, истоки всей этой истории лежат у тех евреев, которые переселились в Грузию, гонимые Навуходоносором. Хорошо бы узнать, что они сами знают обо всех этих делах. Что-то я припоминаю, Елизавета Алексеевна как-то обмолвилась, что у нее есть хорошие знакомые среди грузинских евреев.

– Ну, наверняка, – ответил Аполлинарий, – у нее такой круг знакомых, от йезидского шейха до великих князей. Но вот я уже не успеваю заняться этим с вами, Ник. Мне надо готовиться в дорогу и уезжать. Очень жаль. Но время не терпит.

Через два дня, проводив Аполлинария в Батум, откуда он должен был морем отплыть в Лондон, Ник и Лили, прийдя домой, поднялись к Елизавете Алексеевне. Она ждала их. Как всегда, у нее в столовой был сервирован чай, стояли ее любимые китайские чашки. А чай был тот самый, знаменитый цейлонский, присланный ее другом, британским консулом. Миндальные пирожные принесли из кафетерия «Берлин». Стоял теплый весенний вечер, дверь на балкон была открыта, в комнату доносились голоса с улицы и нараставший к вечеру шум Куры.

Удобно устроившись, Ник рассказывал Елизавете Алексеевне все, что случилось за последние дни. Елизавета Алексеевна внимательно слушала, кивая время от времени головой.

– Вы проделали огромную работу, Ник, – сказала она, – и Аполлинарий такой молодец. Ну что ж, теперь можно и отдохнуть несколько дней.

– Вот хотелось бы вместо отдыха узнать немного больше о еврейском населении Тифлиса, Елизавета Алексеевна. Нет ли у вас знакомых среди евреев, таких, которые знали бы хорошо историю своего народа? – спросил Ник.

– Да как же не быть, – засмеялась Елизавета Алексеевна. – У меня много прекрасных друзей на Петхаине и Майдане. Но вам, я думаю, нужно что-то особенное. – Она задумалась немного и потом, вздохнув, сказала. – Есть у меня старый друг и поклонник, но боюсь, он слишком стар. Тот, о ком я говорю, необыкновенный человек. Библейский патриарх. Мафусаил. А в молодости это был Бен-Гур. Сейчас ему 104 года, и он слеп. Несмотря на возраст и слепоту, он очаровательный человек. Если вы понравитесь ему и на него сойдет вдохновение, вы услышите истории, которые никто и никогда вам не расскажет, кроме него. Родился он на дороге, когда вся его семья бежала из Тифлиса от нашествия Ага-Магомед-хана. Он всегда говорил, что обстоятельства его рождения были почти библейскими. Несчастная молодая женщина, его мать, была в тягости. Как-то так случилось, что в панике бегства она растеряла всех своих близких. И около Мцхета она почувствовала, что у нее начинаются схватки. Она нашла силы спуститься к Куре, держась за кусты и увидела там нищенку, которая пряталась в каком-то подобии пещеры, между корней старого инжирового дерева, смоковницы. Вот эта нищенка и приняла роды, обмыла в водах Куры ребенка и осталась с роженицей. Потом они долго брели по дорогам, пока не набрели на родных, которые искали потерявшуюся женщину. Нищенка осталась в семье и стала нянькой новорожденного Давида. Рожденный при таких странных обстоятельствах ребенок рос на удивление крепким, резвым и был очень умен. Все эпидемии холеры и чумы, которые прокатывались по Тифлису, обошли его стороной. В то время в Тифлисе жили всего несколько еврейских семей. Это были грузинские евреи. Потомки тех евреев, которые бежали от нашествия Навуходоносора. Ну, сейчас это довольно большое население. Вот, говорят и раввина отдельного грузинским евреям недавно прислали. Правнук Давида, Иосиф, и отведет вас на Майдан, к Давиду. Все остальное вы узнаете от него самого. Но имейте в виду, сейчас праздник у евреев, песах, еврейская пасха. Это должно накладывать определенные ограничения. Ну, узнаем все у Иосифа. Саломэ сегодня идет на Майдан и занесет письмецо от меня Иосифу.

* * *

Елизавета Алексеевна, как всегда, все прекрасно устроила. И на следующий день, после полудня, Лили и Ник должны были встретится с Иосифом. С утра они отправились в Сионский собор, где чудесно пел хор. Выйдя из собора, они увидели высокого и стройного молодого человека с черной бородкой, к которому вполне подходил эпитет «прекрасный», как у его библейского тезки. Он ждал их, как и было договорено, возле собора. Иосиф, застенчиво поздоровавшись и представившись, повел их на верхние улицы, к дому за каменным забором, с длинным балконом, изукрашенным причудливым деревянным кружевом. Это и оказался дом, где жили все родственники молодого человека.

Они подошли к подъезду и стали подниматься по лестнице. На верхней площадке, перед дверью на балкон, к дверному косяку был прикреплен маленький продолговатый футляр, мезуза, в которых, как объяснил Иосиф, хранились два стиха Торы, написанные на старинном пергаменте. Он благоговейно коснулся правой рукой мезузы. Открыв затем дверь, они оказались на длинном балконе, в дальней части которого и была расположена комната еврейского патриарха. Иосиф постучался и, не ожидая ответа, открыл дверь и провозгласил: «Дедушка, к тебе гости!»

Ник и Лили были готовы увидеть дряхлого старца. Но из кресла у камина навстречу им поднялся могучий мужчина с широченными плечами, на которых лежал талит, четырехугольное шерстяное покрывало, к углам которого были привязаны кисти из шерстяных нитей. О его возрасте говорили только белоснежные волосы, собранные в косичку на затылке и покрытые ермолкой, и такая же борода. Он церемонно поклонился.

– Вам, наверное, сказали, что я почти ничего не вижу, только различаю светлые и темные пятна, – произнес Давид приятным баритоном. – Но я должен видеть моих гостей. Подойдите ко мне.

Недоумевая, Ник подошел к старику. Тот протянул руку к его лицу и легкими движениями пальцев прошелся по нему. Потом он крепко взял его за руки и так сжал их, что перстень с черным камнем, который Ник носил постоянно, впился ему в руку.

– Очень приятно, – произнес старец. – Вы европеец? Откуда?

Ник объяснил. Старик кивал головой.

– А теперь я хочу познакомиться с дамой, – сказал он.

Лили подошла к нему. Тот же, видимо, очень привычный жест, но на этот раз старец не доторонулся до рук Лили, а ограничился только ее лицом.

– Что-то у вас много всего намешано, – определил он, – но вы, конечно, наша, с Кавказа. А как вас зовут?

– Меня зовут Лили, Лилит, – ответила она.

– Что!? У вас кабаллистическое имя! Ну, ну, замечательно. Вы оба мне понравились. А теперь садитесь. И я сяду тоже, а Иосиф будет мне помогать Вот, отведайте это. – и он протянул руку к лежавшим на столе плоским лепешкам и еще чем-то, похожим на коричневую кашу. – Ну, во-первых, у нас сейчас восемь дней праздника, песаха или пасхи, по-русски. Мы отмечаем исход евреев из египетского плена. В спешке, покидая Египет, евреи унесли с собой тесто, не успевшее взойти. И потом пекли его на горячих камнях, которые нагревались в кострах. Получались такие пресные лепешки, которые мы называем маца. Маца это хлеб бедности. Это напоминание о бедности наших предков в Египте. А вот харосет – это смесь яблок, груш, орехов, миндаля, каштанов, лесных орехов, туда же кладут мед, изюм, гранаты и заливают все это вином. Получается такая густая каша, похожая на ту глину, которая использовалась в Египте при строительстве и с которой была связана непосильная работа наших предков. О той горечи, которая была с ней связана, напоминают кусочки горькой зелени, хрена или листьев салата, которые кладут поверх сладкого. Это называется марор. А харосет– сладостное избавление от плена. Ну, как?

– О, – сказала удивленно Лили, – это ведь очень вкусно!

– А как вы думали, – отозвался старец, – знаменательные даты надо встречать вкусными вещами.

Пробуя эти еврейские лакомства, Лили и Ник украдкой разглядывали комнату. Это была очень приятная и уютная комната, с несколькими круглыми столиками в разных концах комнаты, венскими стульями, тахтой, покрытой ковром со множеством подушек и мутак. Все, как во всем Тифлисе. Перед камином, возле кресла, в котором сидел Давид, на круглом низком столике лежали миниатюрные альбомы в изящных переплетах из оливкового дерева с засушенными цветами из Палестины, как пояснил Иосиф.

– Это рассылают, как память о Палестине, люди халуки. Халука это такой благотворительный сбор денег в пользу беднейшего населения Иерусалима. А мы тут собираем деньги и отсылаем в Палестину. Они же присылают нам иерихонские розы, вот видите, лежат такие круглые колючки, как перекати-поле. А дедушка, узнав, что у него сегодня будут гости, две такие колючки с утра положил в фаянсовую чашу с теплой водой и поставил ее на камин. Сейчас мы посмотрим на нее, ну да, вот-вот произойдет чудо.

С этими словами Иосиф снял чашу с камина и поставил ее на столик перед дедом. Ник и Лили с интересом стали смотреть на нее в ожидании чуда. И оно произошло. Раздалось легкое потрескивание, колючки с шипами стали раскрываться и перед их изумленным взором появились несколько нежных цветков, похожих на водяные лилии.

– Замечательно! – в восторге воскликнула Лили и захлопала в ладоши. Старец с довольным видом откинулся на спинку кресла.

– Так что вы хотите услышать от меня? – сказал он. – У меня была довольно бурная молодость. В совсем юном возрасте судьба закинула меня в Египет. Это было после нашествия Наполеона, в 1811 году. Там со мной произошло много удивительных вещей. Я постарался, пока мое зрение не ослабло, описать свои приключения. Иосиф, подай-ка мне ореховую шкатулку. Подойдите сюда, – почти приказал он, протянув руку к Нику. Ник удивился, но повиновался.

– Здесь лежит моя рукопись. Откройте шкатулку. Взгляните. – повелительно сказал он. – И возьмите в руки то, что вы увидите поверх рукописи.

Лили с интересом наблюдала за ними. Ник открыл шкатулку и с удивлением поднял глаза на старика. Лили не выдержала и заглянула тоже. В шкатулке лежала рукопись, а на ней точь-в-точь сафьяновая коробочка с арабской вязью, такая же, в какой Ник получил свое кольцо от йезидского шейха. Ник понял, почему старец при рукопожатии так сильно сжал его руку. Он хотел удостовериться, есть ли на пальце Ника кольцо и тот ли это человек, которому можно доверять. Ник открыл сафьяновую коробочку. Да, кольцо было точь в точь такое же, как и его. Ник молча положил его обратно.

– Не удивляйтесь, – сказал Давид. – Я кое-что знаю от Елизаветы Алексеевны. Рукопись вы получите от меня не сейчас. Еще не время. Закройте шкатулку и отдайте ее Иосифу. Так что же вы хотите услышать от меня?

– Мы хотим услышать историю копья Лонгина, – твердо сказал Ник.

– А, копья Соломона, – протянул старик. Лили и Ник переглянулись. – Ну что ж, это красивая история. Иосиф, зажги зеленые свечи, поставь их на стол рядом с иерихонскими розами. А вы садитесь поближе и смотрите на розы. И представьте себе Палестину, три тысячи лет тому назад.

Глава 15

Дневная жара уже спала, но вечер еще не наступил. В это время царь Соломон неукоснительно отправлялся смотреть, что успели за день строители храма. В его мыслях храм уже был построен, и он был великолепен, этот храм. Соломону не терпелось увидеть свою мечту воплощенной в жизнь. Стройка выглядела как огромный муравейник. И как муравейник она была прекрасно организована трудами и умением мастера Адорама, присланного на строительство храма царем Тира, Хирамом, Соломону. Соломон послал по просьбе Хирама на гору Ливан мастеров-дровосеков. Они должны были рубить там прекрасные кедры и кипарисы, которые предназначались на строительство храма. Потом из них составлялись плоты, переправлялись к берегам Иудеи, откуда уже по суше их доставляли в Иерусалим. Взамен этого Хирам просил Соломона посылать ему хлеб.

Соломон, благодарный Хираму, стал высылать ему ежегодно пшеницу в достаточно большом количестве, а также оливковое масло и еще прекрасное вино.

Царь Соломон набрал среди своего народа тридцать тысяч работников. На месяц он назначал одну партию в десять тысяч человек дровосеками на горе Ливанской, а затем отпускал эту партию домой на отдых на два месяца, в течение которых остальные двадцать тысяч рабочих делали свое дело. Когда же истекал срок и их работы, то на место их становились первые, которым таким образом в течение четвертого месяца приходилось отрабатывать свою долю. Семьдесят тысяч были назначены в виде носильщиков камней и прочих строительных материалов, а восемьдесят тысяч получили занятие в каменоломнях. Над всеми ими было поставлено три тысячи триста надзирателей.

Уже был заложен на весьма значительной глубине в земле фундамент для храма из очень твердых камней, которые могли устоять в течение многих лет и выдержать все те постройки, которые будут возведены на этом фундаменте. Уже воздвигались стены храма из белого камня.

Царь осматривал только что привезенные исполинские кедры, предназначенные для крыши храма. Такие же кедры предназначались для досок, которыми храм должен будет обшит изнутри. Адорам шел рядом с царем и давал ему пояснения. Царь, слушая Адорама, представлял, как роскошно будет выглядеть храм изнутри, когда эти доски будут отполированы и вызолочены, когда все будет изукрашено резьбой, когда стены будут покрывать завесы лазоревого, пурпурного и фиолетового цвета из плотных тканей и из легкого и прозрачного виссона.

– Пол, – рассказывал Адорам, – будет выложен из золоченных плит. Все будет покрыто серебром и золотом.

– А мастер Хирам-Авия, сириец, которого я пригласил из Тира, – спросил Соломон, – он уже прибыл в Иерусалим?

Этот Хирам-Авия по матери своей происходил из колена Нефталимова, а отец его был Урий, израильтянин родом. Так говорили о нем, но были и сомнения в его происхождении.

– Да, вот уже несколько дней он занят устройством мастерских, – отвечал Адорам.

– О нем рассказывают, что он искусен в обработке золота, серебра и бронзы, – продолжал царь, – Мне привозили его изделия. Они красивы. Но те работы, которые я задумал, невозможно сравнивать со всем тем, что он делал ранее, они будут величественными и грандиозными. Как обстоит дело с доставкой меди, золота и серебра?

– Все копи работают, караваны исправно везут в Иерусалим все, что было заказано и даже с избытком.

Соломон удовлетворенно кивнул. Широко раздув ноздри, он вдохнул смолистый воздух, наполненный ароматом поверженных деревьев. «Они росли десятки лет, впитывали в себя соки земли и солнечный свет для того, чтобы потом все это было отдано самому величественному на земле храму», – думал Соломон, глядя на эти исполинские стволы у своих ног.

И как стояли эти деревья на земле Ливана, связанные корнями с землей и кронами с небом, так задумал царь поставить у портала храма две колонны в честь Иеговы, как это делалось в сирийских и финикийских храмах.

Ночная тьма опускалась на земли Иудеи. Царь очнулся от своих грез. Пора уже была возвращаться в свой дворец, где его ждали военачальники, советники, вельможи, придворные, жены и наложницы, где звучала музыка, воскуряли благовония и был другой мир.

Соломон, не глядя, чуть пошевелил левой рукой, на которой он носил гемму из кроваво-красного астерикса, древнюю гемму, о которой говорили, что она заключает в себе магические свойства. На внутренней стороне кольца клинописью, ведомой Соломону, были вырезаны слова: «И это пройдет».

На этот жест царя к нему устремились огромные черные носильщики-нубийцы, сильные и выносливые, с царскими носилками. Царь еще раз обвел взглядом огромную стройку, поднял глаза к небу, где уже на западе почти догорала заря и бросала пурпурный свет на вершины далеких гор, а с востока темно-серой вуалью, окаймленной нежнорозовым поясом, наползала ночь. И вдруг точно огненным мечом разрубило небо. Что-то яркое и сверкающее пронеслось по нему перед изумленным взором царя. Какие-то мгновения продолжалась эта необычная картина и вот уже на небе остался только дымный след.

И потерял царь покой.

На следующее утро были посланы гонцы во все четыре стороны света. Они объявляли, что если кто найдет то, что вчера упало с неба, тот получит большую награду от царя. А если кто утаит свою находку, то будет казнен вместе со своей семьей.

Прошло два дня, но никто не объявлялся с находкой, а царь, любивший, чтобы все его приказы выполнялись неукоснительно, становился все мрачнее. И вот на третий день с утра в Иерусалим с горы Ватн-Эль-Хав пришел пастух, в накинутой на плечи грязной овечьей шкуре и плетеных сандалиях. Он искал царский дворец и царя Соломона. Стража не хотела его пускать, но он упрямо твердил, что его ждет сам царь. Зная, какие причуды бывают у их великого царя, вызванный стражами начальник телохранителей царя Ваней велел спросить у пастуха, что привело его в этот ранний час.

– Мне сказали в харчевне, что царь ищет то, что упало с неба три дня тому назад. Оно упало прямо в каменную бадью, в которой я готовлю пойло для своих овец. И произошло чудо – вода в бадье вскипела и над ней поднялся пар. А на дне бадьи я нашел здоровый камень. И раз царь хотел увидеть, что упало с неба, то я и принес ему этот камень.

И пастух скинул грязный кожаный мешок со своего плеча, вытащил оттуда увесистый камень, размером с голову годовалого ягненка, и протянул начальнику стражи. Тот отшатнулся – от пастуха и его мешка несло овечьим навозом.

– Иди за мной, – приказал он этому неотесанному невеже, – иди за мной и не отставай ни на шаг.

Во дворце начальник стражи передал пастуха самому Ванею, начальнику телохранителей царя.

Торжественно шел Ваней по покоям дворца, высоко подняв голову, чтобы никто не посмел надсмехаться над ним, потому что в этих покоях, выложенных мрамором и яшмой, темно-зеленым малахитом и розовым сардониксом никогда не видели пастухов в вонючих овечьих шкурах. Но пастуха вся эта роскошь не смущала. Он пришел сюда по делу и спокойно шел по мраморным полам в своих плетеных сандалиях.

Ваней довел его до тех покоев, где в эти утренние часы царь занимался со своим библиотекарем Ионафом. Раз в неделю Ионаф показывал царю все приобретенные для библиотеки за неделю свитки, пергаменты и другие свои находки. Царь любил эти тихие часы, когда только шуршание пергаментов и тихий рассказ Ионафа звучали в этой комнате. И комната нравилась царю – ее стены до половины были выложены темно-зеленым малахитом, а пол был сделан из плиток густо-красной меди. Низкий деревянный стол, стоящий на шести мощных львиных лапах с толстой столешницей и несколько скамей, на которых лежали звериные шкуры, дополняли ее скромное убранство.

Ваней неслышно вошел в комнату, но чуткий слух царя уловил этот звук. Царь удивленно поднял голову и посмотрел на своего вельможу, нарушившего заведенный порядок.

– Царь, я привел человека, который утверждает, что принес то, что упало с неба и что ты велел найти, – произнес Ваней и отошел в сторону, чтобы царь мог увидеть того, кого он привел, и при этом положил руку на висящий на поясе кинжал.

Соломон удивленно смотрел на человека с многодневной неровной темнорыжей щетиной на подбородке и щеках, которую он, конечно, подстригал ножницами для стрижки овец, на копну рыжих волос на его голове. Легкая улыбка скользнула по лицу царя и исчезла.

– Кто ты и как тебя зовут? – спросил Соломон, улыбнувшись этому полудикому человеку, напомнившему ему своим видом рассказы о юношеских годах царя Давида, пасшего овец у отца своего, Иессея.

Нисколько не смущаясь в присутствии царя, тот ответил:

– Меня зовут Елиав, я хозяин овечьего стада в девяносто голов и небольшой хижины в горах, еще я делаю овечий сыр, лучший в округе, и я принес то, что, как мне сказали в харчевне, ты, царь, хотел, чтобы тебе принесли. Это упало с неба прямо в мою бадью для кормления овец.

И он деловито скинул свой кожаный мешок прямо на пол и вытащил из него камень, который с металлическим звуком упал на медный пол.

Соломон вскочил и порывисто бросился к находке. Ее тусклый блеск, чуть оплывшая поверхность, такая, как будто камень прошел через кузнечное горнило – все говорило о его металлической природе. Соломон не мог отвести своего взгляда от камня. Он слышал о таких камнях, падающих с неба и сейчас представлял себе его путь среди звезд, как об этом говорили некоторые звездочеты.

– Так я пойду, а то у меня овцы не кормлены и не поены, – услышал царь голос пастуха.

– Я хочу одарить тебя так, как ты заслуживаешь, Елиав, – порывисто сказал Соломон, – скажи, что тебе надо?

– Так вот, овцы не кормлены, не поены, – снова тоскливо повторил Елиав.

– Ты еще молодой человек, может, тебе хотелось бы остаться здесь, в Иерусалиме, я предоставлю тебе дом со слугами и наложницами…

– Да дом у меня есть, там, в горах, и горшков и кувшинов хватает, когда я варю свой сыр и разливаю его по горшкам. Сыр мой очень хорош, царь, а вот сейчас овцы не кормлены, не поены.

Соломон махнул рукой.

– Отправьте его на хорошем крестьянском коне обратно, велите закупать у него сыр по самой высокой цене. Ты доволен, Елиав?

– Спасибо, царь, так я быстро вернусь домой, а то овцы…

Соломон замахал рукой.

– Прощай, Елиав, и возьми от меня на черный день, пусть всевышний тебя оградит от него, этот мешочек с золотыми.

Пастух проворно засунул его в свой кожаный мешок.

– Прощай, царь, я очень доволен, – деловито сказал он так, как будто только что выгодно продал партию сыра, и повернувшись, быстрым шагом пошел прочь.

Соломон сидел, задумчиво глядя на лежащий темно-серый блестящий железный камень у своих ног. Всю жизнь он старался постичь непонятность бренного мира, начало, середину и конец времени. У астрономов Ниневии, Египта и Ассирии он научился следить за изменением расположения звезд, за теми из них, которые в течение года меняли свое местоположение и по которым халдейские маги угадывали судьбу человека. Много ночей он проводил вместе с египетскими жрецами, наблюдая движение небесных светил. И часто видел, как звезда срывается с неба, прочерчивая на нем огненный след и исчезает, упав на землю.

И вот сейчас перед ним лежит такой небесный пришелец. Волнение переполняло душу царя. Он велел позвать к себе первосвященника Садока из рода Финеесов. Этот Садок был обязан Соломону, ибо получил первосвященство из его рук после того, как Соломон за предательство, а именно, за поддержку своего брата Адонии, лишил первосвященства Авиафара.

В смятении царь ходил взад и вперед по комнате, время от времени останавливаясь перед небесным камнем. А в это время в комнату уже торопливо входил, ведомый Ванеей, первосвященник Садок.

Соломон, ничего не говоря, указал ему рукой на камень. Но встревоженный неожиданным приглашением царя Садок уже выспросил Ванею, с которым у него были прекрасные отношения, и узнал о том, что Соломону доставили камень, который упал с неба. Поэтому он, нисколько не удивившись, стал разглядывать камень со всех сторон.

– Я слышал, – сказал он, сочтя, что уже достаточно времени разглядывает диковинку, – что в древности мастера делали для царей мечи из таких небесных пришельцев. И эти мечи обладали магической силой. Такое я, кажется, слышал о мече Александра Македонского. И о мече Голиафа, которым царь Давид отрубил великану голову. И вот что я тебе советую, царь. Ты знаешь, что в нашем роду был известный маг и каббалист, сын первосвященника Елиазара и внук Аарона, которого звали Финеес, по имени нашего рода. Для своих целей, призвав все свое магическое знание, он приказал выковать копье, вернее, наконечник, навершие копья. Царь Саул очень дорожил этим копьем и даже, когда ложился спать, клал его рядом с собой.

– Уж не то ли это копье, которое Саул метнул в моего отца, Давида, лежа больным в постели и призвав к себе его играть на цитре? – спросил первосвященника Соломон.