Текст книги "Копьё царя Соломона (СИ)"

Автор книги: Мари Тегюль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Глава 7

Наутро, как обычно, Ник спустился на Хлебную площадь, где его уже ждал Аполлинарий с коляской. Дорога была довольно приличной и подремывая, они проехали значительную часть пути.

Коляска свернула на проселочную дорогу, по которой, видимо, ездили не часто. По обе стороны росли кусты, желтела пожухлая прошлогодняя трава. Коляску подбрасывало на ухабах и изрядно трясло.

– Тут недалеко до храма, – сказал Аполлинарий. – Может быть, пройдем пешком? Паломники по этой дороге ходят пешком и даже босиком.

Ник охотно согласился, тем более, что и одеты они были для пешей загородной прогулки. Немногим более чем через полчаса, они уже подходили к храму. Сложенный древними искусными мастерами из коричневатых плит дикого камня храм был расположен на крутом утесе, над бездной. Он как будто плыл в воздухе и под ним, далеко внизу, несла свои воды к Куре Арагва. Там, у места слияния рек, возвышался древний храм Свети-Цховели, немного дальше Самтаврский монастырь, а дальше, в легкой дымке, на отвесном утесе, высились развалины крепости Бебрис-цихе. Далеко на севере серебрился вечными снегами Казбек.

Слабый ветер трепал волосы и одежду. Царила ничем не возмущаемая тишина. Высоко над храмом парил орел.

– Тут с северной стороны, у самого края обрыва, пещеры. Там жили монахи, давшие обет. Иногда и теперь кто-нибудь, дав обет, отправляется туда на небольшой срок. Места тут суровые, никого нет, паломники сюда поднимаются только во время церковных праздников. Ну, вы постойте здесь, а я спущусь, загляну в пещеры. Ведь зачем-то нас приглашали сюда.

– Будьте осторожны, Аполлинарий, – крикнул вслед Ник. На всякий случай он вынул из кармана смит-и-вессон и взвел курок.

Аполлинарий спускался вниз по каменным, вырубленным в скале, ступенькам. Ник видел, что он заглянул в одну, в другую пещеру и, остановившись на краю пропасти, помахал рукой – никого. И в этот миг Ник увидел, что из-за скалы появилась фигура, одетая во что-то темное и бесформенное.

«Монах?» – пронеслось в голове у Ника. Но тут фигура пригнулась, как для прыжка, обнажилась рука, в которой блеснуло лезвие кинжала. В то же мгновение Ник нажал на курок. Звук выстрела слился с диким криком. От неожиданности Аполлинарий резко повернулся и его нога заскользила по камню. Ник кинулся к нему и успел удержать, прижав к скале. Они оба смотрели вниз, куда, как огромная птица, падал тот, кто пытался только что убить Аполлинария.

– Скорее, обратно, – крикнул Ник, и они оба помчались по дороге к тому месту, где их ждала коляска.

Встревоженный кучер, увидев своих седоков бегущими, подогнал коляску. Аполлинарий быстро объяснил ему, куда ехать.

На обочине дороги, у подножья скалы, лежал окровавленный человек в разорванной темно-серой одежде, похожей на средневековый балахон. Ник нагнулся и осмотрел тело. Пуля не попала в него, только оцарапала правое плечо, но этого оказалось достаточно, чтобы убийца потерял равновесие на краю пропасти. Ник прижал палец к сонной артерии, потом откинул разорванную на груди одежду и стал слушать сердце. Не было никаких признаков жизни.

– Что это? – вдруг воскликнул Аполлинарий. Ник обернулся. Аполлинарий показывал рукой на тело. Из-под разорванной одежды на обнаженном теле была видна татуировка. Ник отодвинул лоскут и увидел – немного ниже правого соска был вытатуирован треугольник, точь-в – точь такой же, как и у знаменитого певца.

Но надо было действовать. Ник велел кучеру ехать во Мцхет, в полицейское управление и дал записку, в которой написал, что надо делать. Он и Аполлинарий остались ждать.

Потрясенные случившимся и еще не пришедшие в себя, Ник и Аполлинарий сели у дороги на валуны. Через некоторое время Ник встал и подошел к убитому. Профессионализм взял верх над страстями.

Еще раз осматривая тело, Ник неожиданно вскрикнул. Аполлинарий вскочил как ужаленный и бросился к Нику.

Растерянный Ник обернулся к нему.

– Взгляните, Аполлинарий! Треугольник абсолютно такой, какой был у Винкельмана…

– И точно такой, какой был у баронета, – подтвердил Аполлинарий.

– Да, но у Винкельмана и, по вашему описанию, у баронета, наколки были красного цвета, а у этого человека она густо черная!

Аполлинарий склонился над телом.

– Да, конечно, как же мы сразу не заметили!

Они стали еще раз осматривать погибшего.

Это был хорошо сложенный мужчина средних лет. И это был, несомненно, европеец. Об этом говорили его темносиние глаза, выцветшие от постоянного пребывания на солнце соломенного цвета волосы, светлая, но сильно загорелая кожа.

– Это или скандинав, или немец, – задумчиво сказал Ник. – Уму непостижимо. Что ему понадобилось в этих краях? Почему вдруг мы стали ему на пути? Я ничего не понимаю. Абсолютно.

– Да, – подтвердил Аполлинарий, – никаких догадок.

Он склонился еще раз над погибшим человеком, ощупал его балахон. Ничего не было. Аполлинарий покачал головой, достал из кармана платок и закрыл ему лицо.

– Надо поискать его кинжал, может быть он прольет свет на причину покушения. Он где-нибудь здесь, на склоне под храмом. Давайте-ка, я пойду, поищу.

И Аполлинарий начал подниматься по круче. Мелкие камешки вылетали у него из под ног, он скользил и хватался за пучки травы. Ник, запрокинув голову, с напряжением наблюдал за ним.

– Будьте осторожны! – крикнул он. – Кинжал может быть отравлен!

– Нашел! – раздался возглас Аполлинария. – Нечто необычайное!

Чтобы не коснуться лезвия, он снял с себя куртку, осторожно обернул в нее кинжал и стал спускаться вниз.

– Вот! – немного запыхавшись, воскликнул он, – смотрите, Ник!

Они оба стали с интересом разглядывать кинжал, лежавший на куртке Аполлинария, совершенно забыв о том, что только что один из них чуть было не стал его жертвой.

Кинжал и вправду был необычен. Ник стал бормотать, склонившись над ним.

– Рукоять из черного дерева… Лезвие не простое… Обоюдоострый, трехгранный клинок… И смотрите, что это за знак на клинке, два зигзага, две молнии! Э, батенька, да ведь это не простой кинжал! Это же ритуальный кинжал друидов! Это «свободы тайный страж, карающий кинжал», и как там дальше?

– «грозя бедой преступной силе, и на заброшенной могиле, горит без надписи кинжал», – не помню точно, но что-то такое, – продолжил Аполлинарий. – Но какое отношение это имеет ко мне?

– К вам или ко мне, пока непонятно.

Мимо медленно проехала арба. Возница, в низко надвинутой на лоб мохнатой папахе, взглянув на странную картину на дороге – двое мужчин европейского вида, судя по одежде, сидят на корточках и рассматривают лежащий на куртке в пыли на дороге кинжал, а рядом – распростертое тело человека с прикрытым лицом. «Какие странные абраги», – подумал возница и стал нахлестывать своих быков так, что несчастные животные, лениво тащившие до сего момента арбу, поскакали по дороге, нелепо подкидывая ноги.

Ник и Аполлинарий не обратили на это никакого внимания, занятые разглядыванием кинжала.

Тут на дороге появились две коляски, в одной из которых сидел мцхетский полицмейстер с двумя полицейскими, а другая была той, на которой приехали Ник и Аполлинарий.

Худощавый полицмейстер почти на ходу соскочил с коляски, отдал честь Аполлинарию и покосился на Ника.

– Это детектив из Петербурга, – сказал Аполлинарий, – посмотрите внимательно, знаете ли вы этого человека?

И он снял платок с лица погибшего.

Полицмейстер внимательно всмотрелся, потом подозвал полицейских, они пошептались и отрицательно замотали головами.

– Нет, – резюмировал полицмейстер, – мы не знаем этого человека. Это, конечно, не из здешних.

– Тогда, – сказал Аполлинарий, – достаньте повозку и отвезите его в Тифлис, в Михайловскую больницу. Я дам записку к доктору Зандукели.

Попрощавшись с полицейскими, Ник и Аполлинарий на своей коляске отправились в Тифлис, захватив с собой кинжал.

Они ехали молча, и только при въезде в Тифлис, у «Белого духана», Аполлинарий вдруг схватил Ника за руку.

– Ник, – тихо сказал он, – я вдруг вспомнил. Ведь одно из стихотворений баронета было как раз с друидическими мотивами!

Глава 8

Дома их ждали новости. Лили успела поговорить с Елизаветой Алексеевной и та сказала, что у ее хороших знакомых в Сололаках часто бывает известный исследователь Мцхет, Натроев, который сейчас как раз работает над историей храма Свети Цховели. Он бывает там по субботам и Елизавета Алексеевна устроит так, чтобы Ник, Аполлинарий и Лили попали в гости в то время, когда там будет Натроев.

– Собственно, и я их хорошо знаю, – сказала Лили. – Сергей Артемьевич преподавал мне математику и астрономию. Он ужасно милый и половина наших гимназисток была влюблена в него и дарила ему на память свои фотографии. У него их собралось, наверное, великое множество! – засмеялась она. – Учился он в Петербурге и ему преподавал Сергей Павлович фон Глазенап, тот самый, с которым в прошлом году вы познакомились в Абастумани, он там читал курс наследнику-цесаревичу… И его супруга, Ольга Михайловна, меня знает, это веселая и приветливая дама. У них две прелестные девочки, восьми и шести лет, Мария и Нина. Я буду рада посетить этот дом! Елизавета Алексеевна подобрала мне ноты, которые она обещала Ольге Михайловне, так что мы можем отправляться к ним хоть сейчас. Живут они на Коджорской улице, в седьмом номере, в собственном доме.

– Ну что ж, если это удобно, давайте отправимся в гости! А вы какого мнения, Аполлинарий?

– Абсолютно согласен. Только пойдем через Эриванскую площадь и захватим там сластей для девочек и французскую бонбоньерку для хозяйки дома.

Лили умчалась прихорашиваться и через полчаса все трое привычным путем поднимались к Эриванской площади, купили на углу Сергиевской в магазине колониальных товаров восточных сладостей и конфет, прошли до Бебутовской и медленно стали подниматься вверх по улице. Чем выше они поднимались, тем круче становилась улица. Там, где начиналась Коджорская, мостовая была вымощена булыжником, улица была уже не столь широкой, но воздух, стекавший с окрестных гор, был значительно прохладнее.

У парадного они остановились и позвонили. Проворная молодая служанка открыла им дверь и повела на второй этаж. На широком балконе их уже ждала хозяйка дома. После восклицаний и поцелуев, во время которых мужчины стояли в стороне и терпеливо ждали окончания каскада взаимных приветствий молодых дам, Лили представила Ольге Михайловне Ника и Аполлинария, что вызвало новый взрыв приветствий и восторгов. В это время на балконе появился сам хозяин дома, что повлекло, в свою очередь, представления и приветствия.

Наконец, гостей ввели в уютную гостиную, где сидевший на диване гость, видимо, близкий приятель семьи, учил двух очаровательных девочек играть в «веревочку на пальцах», уверяя, что это древняя китайская игра.

Опять последовали представления, после которых хозяйка пригласила всех в столовую, где был сервирован чай, а девочек отправили в детскую.

Во время чаепития Лили очень ловко повела разговор, живо интересуясь храмом во Мцхете. И Антоний Иванович Натроев, им был гость, как и предполагала Елизавета Алексеевна, с удовольствием рассказывал о своих последних находках. Все слушали его очень внимательно. Это был рассказ и человека, очень увлеченного, и настоящего знатока. Натроев объяснил, что его работа представляет собой первый опыт историко-археологического описания Мцхетского патриаршего собора, и после того, как его книга выйдет в свет, сборы от нее пойдут на реставрацию.

– Пришлось поднять множество материалов, разобрать архивные дела, пересмотреть реестры сокровищ Мцхетского собора, планы и описи имуществ, имеющиеся в ризнице собора. Много раз я поднимался с риском для жизни на крышу собора, проникал в его внутренние лабиринты, разбирал и переносил на бумагу трудные для чтения надписи. И я очень благодарен судьбе, – сказал он, – что эта работа выпала на мою долю.

Ведь это замечательный собор, он построен на том месте, где, по преданию, похоронена молодая еврейская девушка. Ее брат, раввин Элиоз, во время казни Иисуса Христа был в Иерусалиме. Ему довелось присутствовать на Голгофе в этот трагический день. И исполняя просьбу своей сестры привезти из Иерусалима что-нибудь, чего касались руки пророка, он привез ей его хитон, который купил у подручных палача после казни. От прилива чувств девушка, прижав хитон к груди, испустила дух. И как ни старались взять хитон из ее холодеющих рук, так и не смогли. Ее погребли вместе с хитоном. На месте ее могилы вскоре вырос кедр, источавший невероятно ароматную смолу, которая имела целебные свойства. Когда я думаю об этом, передо мной встают картины двухтысячелетней древности и я вижу перед собой древнюю столицу, толпящихся людей, караван, уходящий в Палестину…

– А как евреи попали в Грузию? – осторожно спросила внимательно слушавшая Лили.

– В древности народы Малой Азии и Кавказа находились в очень тесных сношениях – торговали, воевали. Были сильные государства – Ассирия, Вавилон… При раскопках кладбища в долинах рек Куры и Аракса найдено оружие с барельефами, похожими на халдео-ассирийские. Рукоятки мечей на этом кладбище и в Самтавро, около Мцхета, а также и многие другие вещи, найденные в этих местах, говорят о том, что здесь была одна и та же цивилизация, находившаяся под сильным влиянием Ассирии. В шестом веке до новой эры Вавилонский царь Навуходоносор разрушил Иерусалим, взял в плен множество евреев, а других обратил в бегство. И вот значительная часть еврейских беженцев дошла до Мцхеты и просила мцхетского мамасахлиса дать им место для поселения за ежегодную дань – харки. Он отвел им земли в окрестностях Арагви, на речке Занави. Они владели землей на правах данников и эти места до сих пор известны под именем «Херки». Да, здесь много занятного для историка…

Тут Антоний Иванович задумался, помолчал и обвел взглядом присутствующих.

– Знаете что, давайте попробуем по старому рецепту, который передал мне мой друг, йезидский шейх, вызвать видения прошлого.

Ник усмехнулся.

– Антоний Иванович, позвольте представить вам человека, которого шейх отправлял в скитания по звездам, в путешествие в прошлое. Это я.

– О, вы знакомы с шейхом? – воскликнул Антоний Иванович. – Это замечательный человек с очень интересной биографией. Я колебался, предлагать или нет вам такое путешествие. Собственно говоря, это старое испытанное средство, на востоке оно применяется очень часто. Изобрели его магрибинские маги. В Тифлисе в упрощенном виде его применяют часто для гаданий. А вот шейх научил меня, как вызывать направленные видения. Конечно, у каждого они очень индивидуальные, но маг, а в этом случае его функции буду исполнять я, может направлять видения в нужное русло.

Начались приготовления к сеансу. Со стола все убрали, вплоть до скатерти, обнажив деревянную столешницу. На середину в бронзовом подсвечнике поставили толстую желтую восковую свечу. Рядом над спиртовкой установили маленький треножник, на который положили бронзовое блюдце.

– Блюдце не простое, – сказал Сергей Артемьевич, – очень древнее, из раскопок.

Как только блюдце нагрелось, Антоний Иванович зажег свечу и насыпал на него семена какого-то растения.

– Ничего особенного, эта семена магической травы, кориандра, именуемого у нас просто киндзой, – сказал он. – А теперь смотрите на огонь свечи и постарайтесь не мигать.

Все притихли и вскоре перед их глазами начали возникать видения…

* * *

Февраль, как всегда в Картли, был пронзительно холодным. Вдоль Куры, со стонами и завываньем, непрестанно дул северный ветер. Закутавшись в теплый домотканный плащ из овечьей шерсти, рабби Элиоз стоял возле плетенной из ивовых прутьев ограды, которая тянулась вокруг его дома и двора, и смотрел вниз, в долину, где темнеющее сумеречное небо уже сливалось с посеревшими от ветра домами, садами и уходившими вдаль к горизонту полями на склонах холмов.

Ветер гнал рваные черные тучи. Свист ветра сливался с ревом реки. Казалось, весь мир наполнен только этими звуками.

Подхватив вязанку хвороста, Элиоз, упругим шагом, несмотря на распахивающийся плащ, полы которого били ему в ноги, пошел к дому.

Открыв дверь он сразу же попал в другой мир – тихо и покойно было в доме. На низкой скамеечке, возле очага, устроенного в стене, сидела его старая мать и пряла шерсть. По ее правую руку, уютно примостившись к матери, пристроилась его сестра Сидония, хрупкая рыжеволосая девушка с правильными чертами одухотворенного лица. Она не мигая смотрела на языки пламени в очаге.

– Не холодно, Сидония? – заботливо спросил Элиоз, сбрасывая хворост у порога.

Не отрывая взгляда от огня, девушка улыбнулась и покачала головой. Старуха подняла глаза от прялки и укоризненно посмотрела на сына.

– Скажи ей, Элиоз, нельзя часами смотреть в одну точку, а особенно в огонь, глаза можно обжечь, – ворчливо сказала она.

Элиоз улыбнулся, это ворчание было ему привычно и сказал:

– Сегодня старый Симон собирается зайти к нам. Говорит, что из Палестины есть новые вести. Пришел караван из Каппадокии.

Сидония встрепенулась:

– Когда придет Симон?

– Сказал, когда стемнеет. Правда, непогода такая. Но уж очень ему хочется новости рассказать. Наверное, скоро. На дворе уже темнеет.

Старуха тяжело вздохнула.

– Элиоз, вы слишком много разговоров ведете при девочке. Нельзя непрерывно думать о Палестине. Народ наш ушел оттуда не по своей воле, но зато у нас есть крыша над головой и хлеб на столе.

– Не сердитесь, матушка, – отвечал Элиоз. – Что делать, так уж мы устроены.

В это время через все заглушающий вой ветра раздался стук в дверь и на пороге появился кряжистый мужчина среднего возраста. В его волосах уже сильно пробивалась седина.

– Мир вам, – буркнул он от порога.

Элиоз стал помогать ему снимать промокший плащ.

Это был старый Симон. Он был не стар, но его звали так в отличие от его сына, молодого Симона. Оба, отец и сын, занимались торговлей, много ездили, но в последнее время старый Симон стал болеть и переложил большую часть своих дел, связанных с поездками, на молодого Симона. Был старый Симон необразован, но природа наделила его пытливым умом и его всегда тянуло к беседам с Элиозом.

– Мир тебе Симон, – приветливо ответил Элиоз. – Садись сюда поближе, к огню. Ветер сегодня холодный.

– И ветер холодный, и вечер темный и еще дождь то идет, то перестает. Скорей бы весна пришла, – продолжал ворчать старый Симон, устраиваясь поближе к огню.

Давая Симону отогреться, Элиоз не задавал ему никаких вопросов. Зато Сидония с едва скрываемым нетерпением ждала, когда же Симон начнет свой рассказ.

– На днях во Мцхета пришел караван, – неторопливо начал Симон. – Ах, какие шелка, какие драгоценные вещи видел я у купцов, – и Симон, откинувшись на скамье, полуприкрыв глаза и прицокивая языком начал перечислять товары, которые везли купцы с Востока.

Элиоз и Сидония вежливо слушали.

– Один из этих купцов, – сказал Симон, наклонившись к Элиозу, – искал тебя, Элиоз. Он привез тебе письмо из Палестины, от первосвященника Анны и хочет, чтобы ты завтра, если сможешь, спустился во Мцхет, к большому караван-сараю, спросил купца Захарию.

– Хорошо, – ответил Элиоз, – А теперь скажи, Симон, ведь ты говорил со многими в караване, что там нового в Палестине, что говорят люди?

– Люди многое говорят, – ворчливо ответил Симон. – Разве можно верить людям?

– Слушать можно, но верить – нет, – спокойно сказал Элиоз. – Если человек знает, кто говорит, и знает, что он говорит, то выслушав многих, можно составить для себя истинное знание.

– Ну, так вот, говорят, что в Палестине страшный разброд, римляне уже не могут справиться со всем этим. Евреи друг с другом все ссорятся, а справедливости ищут у римлян, у врагов своих.

– О, Боже, – вздохнул Элиоз. – Совсем ты лишил разума соплеменников наших.

– А все гордыня, – продолжал Симон, – Считают, что умнее и лучше них нет народа на земле Божьей, что они отмечены печатью небесной. Римлян презирают, а на суд к ним бегут. Тьфу, безмозглые совсем.

– А ты не спрашивал, Симон, – осторожно продолжал Элиоз, – о том, чего мы все ждем с таким нетерпением?

– Спрашивал, – вздохнул Симон, – они ничего не знают. Но говорят все о другом. Появился там человек из Галилеи. По возрасту твой ровесник. Был он рыбаком, а потом ему откровение было и пошел он к людям. Говорит и творит странные вещи.

– А из какого рода этот рыбак, что об этом говорят люди?

– Говорят, – пожевав губами, сказал Симон, – Давидова колена он, вот что.

Сидония, вся вытянувшись к Симону, внимательно слушала его.

– А больше ничего не говорили люди? – продолжал спрашивать Элиоз.

– Ничего такого. Рассказывали об этом рыбаке всякие истории, но уж не знаю, все ли это правда. А ты, Элиоз, – тут голос Симона дрогнул и стал просительным, – не утаи от меня, что пишет тебе Анна. Ведь он то будет знать правду. Неужто пробил час?

– Приходи завтра снова, Симон, – вздохнув, сказал Элиоз. – Я прочту тебе письмо Анны, когда получу его от купца.

Посидев еще немного и продолжая ворчать, Симон, наконец, ушел, завернувшись поплотнее в свой плащ, немного подсушившийся возле очага.

Мать и Сидония стали накрывать к ужину низкий стол, близко стоявший возле очага. На стол поставили тяжелый бронзовый подсвечник с толстой свечой, которая бросала неровный свет на тонкую фигуру девушки, сидевшего в раздумье у огня Элиоза и согнувшуюся под бременем лет их мать. Казалось, что каждый думает о своем. Но думали они об одном и том же.

После легкой трапезы, старуха внимательно посмотрела на сына.

– Скажи мне, Элиоз, – тихо сказала она, – как ты думаешь, кто этот человек, который проповедует в Палестине?

Элиоз взглянул на мать и укоризненно покачал головой.

– Откуда мне знать? Я сам думаю об этом. Время пророчества еще не истекло. Но кому дано понять это и как опасно ошибиться. Простой человек не может ничего сказать. Счастлив тот, кому будет дано откровение свыше. А кто я? Раввин ничтожной горсти оторванных от своей родины евреев. Чем я мог заслужить милость Божью, чтобы понять, свершается пророчество или нет. Ведь сведения из Палестины доходили до нас и раньше. Я весь в раздумьях, я не сплю по ночам.

– В год твоего рождения, – настойчиво продолжала старуха, – были знамения. И из Палестины приходят странные вести.

– О знамениях я помню. Старый рабби Иегуда бен Товий много раз говорил мне о них.

– Ты должен сам поехать туда и посмотреть, кто этот человек. Надо расспросить тех людей, которые окружают его, – вдруг неожиданно подала голос молчавшая до сих пор Сидония. Мать и брат повернули головы в ее сторону. Всегда бледное лицо девушки сейчас пылало. Ладони были сжаты в кулачки и прижаты к груди. Вся ее фигура напоминала перетянутую струну – одно неосторожное движение и она лопнет.

– Но я и без этого знаю, кто он! – воскликнула она.

– Успокойся, девочка, – мать бросилась к Сидонии и стала гладить ее по спине. – Конечно, Элиоз поедет, ведь мы тоже много думаем об этом.

– Я не думаю, я знаю. Но почему, почему вы не хотите верить мне, – голос ее задрожал и она зарыдала.

Мать захлопотала вокруг Сидонии. Знаком она показала Элиозу, что Сидонию нужно отвести в спальню и уложить. Сама же она стала наливать из кувшина в серебряную чашечку успокоительный отвар из целебных трав.

Когда девушка перестала всхлипывать и забылась сном, мать и сын перешли в другую комнату.

– Каждый раз так, – горестно вздохнула мать. – Сама начинает эти разговоры, а потом ей становится плохо.

– Не знаю, не знаю, – покачал головой Элиоз. – Может быть девочке открыто то, чего мы не понимаем. Мы живем больше заботами сегодняшнего дня. А она как будто что-то чувствует все время, как будто к чему-то прислушивается. Я как-то сказал ей, что многие подумывают о том, что настало время возвратиться в Палестину. Но она стала так горячо отговаривать. Сказала, что чувствует, что именно здесь должны произойти какие-то события. Когда я ее спросил, что она имеет ввиду, она сказала, что сама не знает, но что чувствует в себе какое-то предназначение. Я просто теряю голову, а ведь все идут ко мне с вопросами, все ждут от меня ответа. Нет, я должен ехать в Иерусалим. Я сам хочу увидеть и все понять.

* * *

На правом берегу Куры, там где уже почти не было домов, на отшибе, стояла римская таверна. Возле нее на коновязи томилось несколько лошадей. Они терпеливо переминались с ноги на ногу и шуршали овсом, насыпанном в мешки и привязанным к их холодным мордам.

Элиоз спешился, привязал тут же свою кобылу и немного постоял, вглядываясь сквозь промозглую февральскую мглу в расплывчатые очертания реки.

Тяжелая дверь таверны, сбитая из местного каштанового дерева, медленно, с тягучим скрипом отворилась, выпуская кого-то наружу. Элиоз зашел внутрь. Внутри таверны внутри было довольно просторно. Народу было не очень много. Под низким потолком плавал сизый дым, в огромном стенном очаге пылали дрова.

На широкой скамье у входа валялись плащи постояльцев. По левую сторону от очага традиционно располагались легионеры римского гарнизона, а по правую – солдаты картлийского царя Фарсмана. Ближе к очагу за низким столом обычно собирались любители игры в кости. По правилам таверны, если игра становилась слишком азартной и страсти накалялись, то и с одной, и с другой стороны подходил кто-нибудь, кто был старшим по званию из присутствующих, и прекращал игру до следующего дня. Поэтому здесь всегда было спокойно. Кроме того, сюда не допускались женщины и не было из-за них драк. Ближайший лупанарий располагался неподалеку, меньше чем в получасе спокойной езды.

Единственной женщиной в таверне была стряпуха, которая пекла божественные пирожки с мясом, слава которых гремела далеко за пределами таверны. Была она совершенно невероятных размеров, в чем сразу же убеждались новички, поначалу пытавшиеся облапить ее и злющая до невозможности. Под огромной кофтой она носила кинжал с тонким длинным лезвием. Только две вещи волновали ее – слава пирожков и ее женская честь. Защищая и то, и другое она могла дойти и до смертоубийства. Единственный человек, к которому стряпуха проявляла нежные чувства и доходила до заискивания, был сотник Лонгин из Карсани, местечка, что находится неподалеку от Мцхета. Сотник появлялся в таверне по определенным дням и тогда к нему приходили люди, нанимая его небольшой, но известный своей храбростью отряд воинов, для защиты караванов, для обороны усадеб от враждебных соседей и улаживания с ними отношений и других подобных дел.

Сотник был очень хорош собой. Невысокого роста, крепко и ладно скроенный, сероглазый, с короткой бородкой каштанового цвета и волосами немного светлее бороды, ниспадавшими свободно на плечи или забранными в пучок, он был очень похож на Элиоза. Сзади их можно было даже спутать, если бы Элиоз не был черноволос. Но если взглянуть в глаза одному и другому, то сразу же можно было понять какая разделяет их пропасть. В темных глазах Элиоза светился ум, смятенье духа, они то вспыхивали, то гасли, в них била ключом умственная энергия. Серые глаза Лонгина были холодны и безжизненны. Казалось, он спит на ходу и ничто не может его разбудить. Внешний мир его не интересовал.

Другие качества делали Лонгина известным среди воинов и жителей Мцхета и его окрестностей. Он был наделен от природы необычайной физической силой, что трудно было предположить, глядя на его невысокую изящную фигуру. К тому же он был человек долга. Если он брался за работу, то все знали, что он скорее погибнет, чем бросит того, кого подрядился защищать.

Был Лонгин не женат, но в Карсани у него была любовница, одинокая и мрачная вдова, много старше него. Посещал он ее не часто, но сплетники утверждали что встречи их были пылкими.

Войдя в таверну и остановившись на пороге, Элиоз внимательно осмотрелся, ища взглядом Лонгина. Ему повезло – сегодня Лонгин был здесь и сидел, по своему обыкновению, недалеко от входных дверей, где было не так дымно, воздух, освежаемый время от времени открывающимися дверями, был попрохладней и было не так шумно. Там был второй очаг, поменьше, который назывался здесь «бухари».

Он сидел один и перед ним лежали еще теплые пирожки и кувшин привозного вина. Элиоз давно и хорошо знал сотника. Не раз он обращался к нему и просил сопровождать паломников в Иерусалим. Сам Элиоз в свои тридцать три года был в Иерусалиме всего дважды, в первый раз еще мальчиком. В последнее время он только помогал паломникам собираться и старался приурочить их отправку с каким-нибудь большим караваном, чтобы люди были в безопасности. На дорогах шалили разбойники и путь был небезопасен. Лонгин обычно выделял нескольких воинов, чтобы те служили личной охраной мцхетских паломников. Еще ни разу не случалось, чтобы Элиоз и Лонгин были вместе в какой-нибудь длительной поездке. И вот теперь Элиоз пришел просить Лонгина, чтобы тот сам сопровождал паломников. Несмотря на то, что они были совсем разными людьми, Элиозу всегда был чем-то приятен Лонгин. Может быть от того, что они были ровесниками.

Элиоз скинул свой плащ и подошел к столу, за которым сидел сотник. Сотник смотрел отсутствующим взглядом на огонь в очаге. «Совсем как Сидония», – подумал Элиоз. И его взгляд тоже обратился к завораживающей игре пламени. На него напало какое-то странное оцепенение. Элиоз тряхнул головой, чтобы разрушить это состояние и шагнул к столу.

– Прости, сотник, что отвлекаю тебя, – обратился он к Лонгину.

Лонгин вздрогнул, мигнул своими пронзительными серыми глазами и повернулся к Элиозу.

– Здравствуй, рабби, – ответил он, – присядь со мной, если ты не торопишься.

– Благодарю тебя, сотник, – вежливо ответил Элиоз и подобрав полы своего платья, сел на низкую скамью возле стола.

Лонгин поднял руку, чтобы привлечь внимание стряпухи. Та выглянула из своего закута в углу таверны и тотчас, с проворством, удивительным для ее плотной фигуры, появилась возле стола Лонгина с дымящимися пирожками и кубком для вина.

Поблагодарив стряпуху и осчастливив ее мимолетной улыбкой, Лонгин обратился к Элиозу, осторожно налив ему и себе в кубки немного вина.

– Римляне на днях получили из метрополии фалернское, – ленивым голосом сказал он. – Попробуй, рабби. Чужое вино чужой страны, – усмехнувшись, продолжал Лонгин. – Говорят, что твоим соотечественникам на родине несладко приходится от римлян.

Элиоз пожал плечами.

– Народам трудно понять друг друга, если этого не желают их правители.

Оба они помолчали. Пригубив вина и переменив позу, Лонгин посмотрел на Элиоза.

– Наверное, ты пришел не молчать рядом со смной, рабби. А собеседник я плохой. Так говори, чего ты хочешь.

– Я хочу просить тебя, сотник, чтобы ты, как всегда, дал людей сопровождать паломников в Палестину. И еще, мог бы ты отправиться с нами? Для такой большой группы паломников нужна хорошая защита. Времена сейчас неспокойные, а мне хотелось бы отправиться в путь побыстрее, не дожидаясь попутного каравана. Надо бы наверняка достичь Палестины к празднику Пасхи.