Текст книги "Долина любви и печали"

Автор книги: Мари-Клэр Сюльро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Лючия открыла балконную дверь, вдохнула морозный воздух и, распахнув руки, выдохнула: «Грацие! Спасибо!» Это была благодарность природе, своему молодому сильному телу, умеющему с легкостью порхать по снежным склонам, судьбе, которая дала ей возможность испытать это дивное чувство влюбленности, радости от встречи с удивительным человеком необыкновенного обаяния. Она понимала, что их новые свидания будут сопряжены с волнениями, тревогой, может быть, даже с болью, но она не могла противостоять тому, что ждет ее за эти оставшиеся шесть дней в горах, и заранее была готова с благодарностью принять все, что предстоит испытать.

Перед ужином она надела легкую пуховую светло-розовую кофточку, высоко заколола волосы, обнажив красивую шею и подчеркнув нежный овал лица: Натянув коричневые вельветовые джинсы, она сунула изящные ступни ног в легкие кожаные лодочки на небольшом каблучке и едва припудрила носик, чуть блестевший от свежего загара.

Морис и Катрин уже сидели за своим столиком недалеко от двери и, увидев преображенную Лючию, приветливо заулыбались. Она поздоровалась, приблизившись к их столу.

– Как вы прелестны! – воскликнула Катрин, всплеснув руками. – Этот нежный наряд идет вам больше, чем горнолыжный костюм!

Морис молчал, но смотрел на Лючию, как зачарованный. А она, боясь, что жена заметит его взгляд, наклонилась к столу, глядя только на Катрин.

– Ах, милая, – заулыбалась она, – женщина не должна забывать, что она женщина. И вы, между прочим, пример этому. А я сегодня сломала о собственные палки пару ногтей.

Морис по-прежнему молчал, но в его улыбке к восхищению добавилась ирония.

– Девушки, – наконец заговорил он. – Мне кажется, я здесь лишний. Вы так хорошо поладили, что вам больше никто не нужен.

– Уж не ревнуешь ли ты? – удивилась Катрин. – Непонятно только кого…

Лючия несколько напряглась, но, взглянув на Мориса, поняла, что таким образом он хотел отвлечь внимание Катрин от своего отношения к молодой итальянке. Желая скрыть смущение, Лючия откланялась и направилась к столу.

Есть ей не хотелось, она лениво поковыряла вилкой салат и съела только апельсин и йогурт. Подождав пока Морис и Катрин вышли из зала, она поднялась к себе в номер.

Она открыла книгу по специальности, которую ей необходимо было прочитать для подготовки к новому проекту, но осилила лишь несколько страниц. А потом на нее нахлынули мысли о происшедшем сегодня на горе. Она почти физически ощутила губы Мориса на своих губах, почувствовала аромат его одеколона и ставший почти родным запах его свитера, когда уткнулась носом в его грудь. И в ней снова поднялась жаркая волна томления и радости. Она вскочила из-за стола и, открыв дверь балкона, глубоко вдохнула морозный воздух и устремила взгляд на далекие синие горы. Из белоснежно-синих они стали фиолетовыми, а вершины ближних доломитовых скал были красными: их все еще освещало солнце. Повсюду разливалось спокойствие и безмятежность.

«Как хочется хотя бы капельку мудрости и покоя этих вечных гор», – подумала Лючия, досадуя на смятение своих чувств. Ей по-прежнему хотелось отдалиться от Мориса, оставшись обычной приятельницей этой пары, но она уже сомневалась, что это получится.

День второй
Прогулка с исповедью

С балкона Лючии были видны только горы и ближние леса, а с противоположной стороны отеля кипела вечерняя жизнь модного горнолыжного курорта, каким стал средневековый городок Канацеи. В его архитектурный ансамбль были удачно встроены современные здания спортивного комплекса с бассейном, крытым катком и боулингом.

Надев куртку с капюшоном и ботинки на толстой подошве, она вышла на вечернюю улицу, освещенную яркими огнями отелей, кафе и ресторанов, украшенных сосновым лапником, изящно перевитым разноцветными лентами, и направилась к лесной прогулочной тропе, освещаемой фонарями. Пока она шла по городу, навстречу ей попадались все больше молодежные компании, по виду сноубордисты: в широченных штанах с кучей карманов, в шапках, имитирующих тевтонские шлемы, оленьи рога и даже слоновью голову с хоботом. Эта немного агрессивная молодежная мода была чужда ей, хотя она отдавала должное сноубордингу – новому виду спорта и развлечения.

Лючия любила бродить одна. Паоло часто бывал в командировках, да и вообще он был домоседом, а она постоянно гуляла по парку виллы Боргезе и по улочкам, в которые редко заглядывают туристы. Вот и сейчас ей хотелось поскорее уйти с шумной эспланады в тишину ночного леса.

Она любовалась сине-фиолетовым небом, слушала, как скрипит снег под ногами, вдыхала запах хвои. Странно, что больше никто не гуляет. Как здесь таинственно и прекрасно! Рядом с тропой пролегала лыжня для беговых лыж. Можно было кататься даже в темноте – трасса хорошо освещалась, но, видимо, лыжники вечером предпочитали сидеть в ресторанах. Но тут ей показалось, что сзади кто-то идет по тропе. Лючия вгляделась, и по ее телу пробежала радостная дрожь. Морис!..

Она остановилась, глядя, как он быстрым шагом приближается к ней. Он подошел совсем близко. Лючия уткнулась лицом в меховой обшлаг его дубленой куртки, и он молча обнял ее. Некоторое время они так и стояли под падающим с неба снежным пухом.

– Ой, снег пошел! – воскликнула Лючия, подняв голову.

И в это время их стосковавшиеся губы соединились в поцелуе.

– Как ты меня нашел? Откуда ты узнал, что я пошла гулять? – тихо спросила она.

– Все очень просто. – Он нежно взял в ладони ее лицо и стал целовать глаза, нос, высокие скулы, брови, подбородок. – Я постучал к тебе в номер, но мне не открыли.

– Но ведь я могла уснуть.

– Не могла ты уснуть, – убежденно сказал Морис.

– Почему? – Лючия задала этот вопрос, понимая, что он прав.

– Потому что ты думала обо мне и обо всем, что произошло сегодня, – с мягкой уверенностью произнес он.

– А как ты узнал, куда я пошла? – в ее голосе прозвенела радость.

– Догадался. – Морис обнял ее за плечи, и они медленно пошли по тропинке в глубь леса.

Пройдя несколько метров, они снова остановились и замерли в долгом поцелуе, потом, взявшись за руки, пошли дальше.

– Как тебе удалось уйти из гостиницы? – Лючия все-таки задала мучивший ее вопрос.

– У Катрин заболела голова, и она легла спать, – ответил Морис и, помолчав немного, добавил: – Мне надо многое рассказать тебе, чтобы все расставить по своим местам и чтобы между нами не было недомолвок…

Он заговорил взволнованно и быстро, замолкая лишь на несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями.

– Мы поженились девять лет назад. Тогда мне было двадцать семь. Я закончил медицинский факультет Сорбонны, увлекся хирургией, начал работать в клинике. В то время началось развитие нового направления в хирургии – эндоскопия. Ты слышала, наверное… Это, когда без скальпеля в крохотное отверстие в тканях вводят небольшое зеркальце и с помощью лазера или тонкой нити проводят соответствующие манипуляции. Удаляют аппендикс, опухоли, проводят даже шунтирование на сердце. По сравнению с традиционной хирургией преимущества огромные: нет кровотечения, долго заживающих швов, не травмируются внутренние органы.

Лючия понимающе кивала.

– И мне, уже практикующему специалисту традиционной хирургии, пришлось буквально переучиваться. В эндоскопии такая виртуозная работа пальцами, что ей надо учиться очень долго. В общем, я много оперировал, дома корпел над учебниками, тренировал пальцы – с закрытыми глазами вязал мелкие сложные узелки. С девушками практически не встречался, хотя вокруг было много симпатичных медичек. Для расслабления и разрядки ходил три раза в неделю в бассейн. Раз в год с приятелями на недельку выбирался в Альпы. Днем носился по горам, вечерами читал в номере научные книжки. Иногда играл с друзьями в покер…

Морис замолчал, видимо, что-то вспоминая. Снегопад усилился. Молодой человек стряхнул снег с волос Лючии и надел на них капюшон. Она встала на цыпочки, нагнула его голову, тоже стряхнула с волос снег, подняла воротник дубленки и поцеловала его в губы. Он счастливо улыбнулся и вернул ей долгий страстный поцелуй.

– Так вот, – продолжил он свой рассказ. – Моя мама решила поскорее женить меня. Может быть, испугалась за мою сексуальную ориентацию, видя, что я общаюсь в основном с приятелями. Я только посмеивался. Однажды она уговорила меня поехать с ней в Довиль. Ты знаешь, наверное, это модный курорт в Нормандии, там снимался фильм «Мужчина и женщина». Сначала я маялся от безделья, но потом познакомился с виндсерфингистами и стал гонять с ними на парусной доске. И вот однажды подхожу я к берегу на доске и вижу: рядом с мамой в шезлонге сидит прелестная черноволосая девушка…

Она оказалась дочерью маминой подруги, баронессы, имевшей частную клинику красоты. Катрин меня очаровала. Она была не похожа на окружавших меня девушек, раскованных, феминистски настроенных.

– Слишком самостоятельных и общительных? – хитро прищурившись, спросила Лючия.

Он понимающе рассмеялся и поцеловал ее в прелестный носик.

– Подожди, не перебивай, – Морис шутливо нахмурился. – Катрин была очень нежной, какой-то не от мира сего. Немного смущало лишь то, что она требовала повышенного внимания к себе. Была недовольна, если я катался с ребятами на серфе, если говорил, что мне не нравятся долгие медлительные прогулки по набережной, где она, по-видимому, демонстрировала свою красоту и наряды.

Когда мы вернулись в Париж, родственники с ее стороны почему-то считали нас уже помолвленными. Я посмеивался над этим, а потом и сам не заметил, как был назначен день свадьбы. Я и не сопротивлялся, ведь мне было почти 30 лет. Знакомые и коллеги поздравляли меня, говорили, что она редкая красавица, к тому же благородных кровей. Слышать это было приятно и необычно…

Мы стали жить в моей квартире в Латинском квартале, на бульваре Сен-Мишель, доставшейся мне от дедушки, тоже врача. И я постепенно стал узнавать Катрин, а может быть, она начала меняться… Она работала косметологом в клинике своей матери, ее клиентки – очень богатые женщины, часто из знатных семей. Катрин стала общаться только с ними. Ее затянула светская жизнь. Вместе с ними ездила на воды в Виши лечить несуществующие болезни, летом на море в Довиль и Сен-Тропе. Мне вся эта надутая аристократия скоро осточертела. Но я нес свой крест: ходил с ней на всякие рауты, благотворительные концерты – неприлично, чтобы дама ходила одна… Я пытался увлечь ее своими радостями. Она начала немного кататься на горных лыжах, но только потому, что это стало модным в «их» кругах. У нас родился ребенок, мальчик. Я был счастлив, и даже вставал к нему по ночам. Но в семь месяцев ребенок умер от дизентерии.

Морис помолчал, а потом продолжил:

– Летом Катрин вздумала, несмотря на мои протесты, поехать с ним к морю, в Прованс, на виллу к ее родственникам. Там мальчика каким-то образом заразили… Как будто это произошло не во Франции, а где-нибудь в Экваториальной Гвинее! Когда мне сообщили и я примчался, чтобы отвести ребенка в Марсель, в хорошую детскую клинику, было уже поздно…

В голосе Мориса звучала боль. Лючия нежно сжала его руку. Они молчали и медленно шли, глядя на небо, с которого падал снежный пух.

– А с тех пор как умерла ее мать, – вздохнул Морис, – и Катрин унаследовала клинику, она почему-то стала дружить со старухами-графинями, которые, кажется, помнят еще Людовика XIV. Сама стала манерной, напыщенной.

Зимой в этих кругах было модно ездить в Межев. Это на северо-востоке Французских Альп, почти на границе с Италией, в районе Монблана. Там любят отдыхать богатые старики. Они не катаются на горных лыжах. Загорают только на теплом предвечернем солнце, сидя на балконах шикарных отелей, закутавшись в пледы. Иногда катаются по окрестностям в повозках, запряженных парой лошадей. Говорят, что это стильно…

– Но ведь вы приехали сюда вместе, – деликатно заметила Лючия.

– Она уговорила меня, – вздохнул Морис, – на эту прощальную поездку… перед разводом. Между нами уже давно ничего нет.

– Совсем ничего? – осторожно спросила Лючия.

– Уже давно…

– И все-таки вы приехали вместе.

Морис помолчал немного и прижал ладони Лючии к своим губам.

– Я хочу, чтобы ты поверила мне, – горячо проговорил он. – Катрин все-таки надеялась что-то склеить…

– Так делают все женщины. – Лючия осторожно высвободила руки из его ладоней. – Они больше привязаны к семье, им труднее расставаться, чем мужчинам. С кем же теперь она будет ходить на светские рауты?

– За нее не надо волноваться, – махнул рукой Морис. – Есть у нее один овдовевший виконт де Молинар. Он играет в средневекового рыцаря, этакого Тристана. Называет ее Прекрасной Дамой, целует ручки, дарит фамильные безделушки. То табакерку XVIII века, то веер из страусовых перьев.

– Она тебе все это рассказывает? – поинтересовалась Лючия.

– И показывает, и рассказывает, что, когда мы расстанемся, она недолго останется в одиночестве. Эта ситуация длится уже не первый год. А я с головой в работе, мне жалко времени и сил заниматься разводом. Но теперь… я готов на все…

Он обнял Лючию и с любовью посмотрел ей в глаза. По ее щекам текли слезы.

– Что с тобой, девочка? – взволнованно спросил он. – Почему ты плачешь?

Лючия снова уткнулась ему в грудь и замерла на мгновение.

– Я плачу от счастья, – отстранившись, пробормотала она, – и оттого, что не знаю, как жить дальше…

– Жизнь подскажет, – уверенно сказал он, – раз уж судьба свела нас…

Лючия быстро поднялась на цыпочки, обхватила его шею и стала осыпать поцелуями глаза, губы и слегка шершавые щеки.

– Пойдем к тебе, – выдохнул Морис.

Отряхнув друг друга от снега, они пошли обратно, постоянно останавливаясь для поцелуев.

Они поднялись на второй этаж и тихо вошли в номер Лючии. На пол полетели куртки, ботинки, свитера, белье… И наконец их горячие тела приникли друг к другу. В одно целое сплелись сила и нежность, биение сердец и гибкость молодых прекрасных тел.

Оба хотели прочувствовать каждый миг их первой настоящей встречи, оттянуть главное мгновение. Морис оторвался от любимой и, удерживая жар страсти, нежно целовал ее всю, от глаз до пальчиков на ногах.

– Я ничего не понимаю, что же это происходит… – бормотала она, наслаждаясь его горячими поцелуями. – Как все прекрасно! Дева Мария, прости меня…

Морис никогда не был таким счастливым. Он наслаждался ее словами, но был не в силах ответить ей.

Внезапно в коридоре хлопнула дверь. И хотя Лючия знала, что номер Мориса и Катрин находится в другом конце коридора, этот стук вернул ее к реальности.

Она вздрогнула и испуганно сжалась в объятиях Мориса. Еще мгновение, и она отстранила любимого.

– О нет! Я не могу… Так нельзя, даже хорошо, что хлопнула эта дверь. Мы забыли, что твоя жена рядом и, может быть, ждет тебя.

Морис лег на спину и закрыл глаза. Лючия стала целовать его грудь и плечи, умоляя не обижаться и понять ее. Не открывая глаз, он тихо сказал:

– Конечно, я понимаю тебя. Пусть это будет прелюдией к симфонии нашей любви.

– Это рапсодия Листа «Грезы любви», – подхватила она музыкальную тему. – Пусть пока будут грезы…

– Пусть будут грезы, – с готовностью подыграл Морис, – хотя можно сказать, что это уже не грезы, а начало воплощения мечты.

Их обоих наполнила радость взаимопонимания. Она легла на его плечо, а он нежно и спокойно поцеловал ее.

– Иди домой, поспи, каро мио, – ласково сказала Лючия. – Все-таки для любви создан итальянский язык, а не английский.

И она начала ласково и быстро что-то говорить по-итальянски с нежными певучими интонациями, гладя его лицо и плечи.

– Как это прекрасно! – Морис улыбался, слушая итальянскую музыку любви, чувствуя, что в нем опять поднимается страсть.

Лючия легонько стала выталкивать его из постели. Посмотрев на свой светящийся циферблат, молодой человек, присвистнул:

– Уже почти пять утра, – удивился он.

Они встали и нежно простились. Когда он выскользнул в темный коридор, Лючия легла в свою растерзанную постель, намеренно ничего не поправляя, вдыхая в себя еще оставшийся запах любимого человека. Она с нежностью гладила свое тело, задерживая ладони в тех местах, которые еще хранили память о его поцелуях.

…Едва проснувшись, Лючия улыбнулась. Приоткрыв один глаз, она увидела циферблат маленького будильника: одиннадцать часов.

«Ну и пусть, – лениво подумала она, – покатаюсь попозже. Я люблю его, – пронзила ее мысль, я люблю его, – твердила она, – я люблю его… А как же Паоло? Но ведь Паоло – для меня папочка, у меня никогда с ним не было так, как с Морисом. Не было ощущения, что я готова идти за ним на край света… Как странно, но это так, и это прекрасно, как я счастлива!»

Все эти мысли в одно мгновение пронеслись в ее хорошенькой головке. Но тут подоспел ее здравый смысл в виде внутреннего голоса.

«Послушай, ты опять забыла, что рядом его жена?» – проскрипел он, и сердце Лючии пронзила тоска.

Она вскочила с постели и, чтобы привести в порядок свои чувства, порывисто вытащила из шкафа спортивную сумку, взяла купальник, шапочку и очки для плавания. Скорее в бассейн, надо охладить свой пыл и собраться с духом!

У выхода из гостиницы она увидела Мориса с Катрин. Они были в лыжных костюмах, в ботинках и направлялись в лыжехранилище. Морис широко улыбнулся ей, а Катрин, едва кивнув, отвернулась.

Плавая в прохладной воде бассейна, Лючия размышляла над внезапной холодностью жены Мориса. Впрочем, эта загадка была не из самых сложных. Наверняка, когда он вернулся под утро, она все поняла. Или просыпалась ночью, а может быть, вообще не спала, ждала его.

Это открытие не прибавило Лючии настроения, но она умела отгонять от себя неприятные мысли, так как владела приемами аутотренинга.

Бодрая и спокойная, она пришла на завтрак, когда уже почти все обитатели гостиницы отправились кататься. Сидя перед окном, Лючия видела самый близкий к гостинице склон, по которому скатывались фигуры, похожие на разноцветных муравьев.

День третий
Одиночество и снова радость

Подъемник «Бельведер», названный так по имени очень красивой снежной вершины высотой около трех тысяч метров над уровнем моря, украшающей ущелье Валь ди Фасса, находился метрах в тридцати от гостиницы «Бельвью». После вчерашнего небольшого снегопада на небе опять не было ни облачка, ярко светило солнце. Повсюду улыбающиеся лица, веселые возгласы. Лючия поймала себя на том, что и солнце ее не особенно радует, и счастливые люди кажутся чуждыми. В кабинке подъемника она надела темные очки, чтобы кто-нибудь из компании шумных немцев не заметил, что ее раздражает их чрезмерная веселость и громкий разговор. Хотя она тут же упрекнула себя в излишней мрачности и глубоко вдохнула, чтобы поднять свой душевный тонус. Она переключила внимание на причудливые доломитовые скалы, на зеленоватые застывшие водопады, которые через полчаса оттают и превратятся в веселые ручейки, а после захода солнца снова заледенеют.

«Все хорошо, – уговаривала она себя, – я спокойна и весела, он любит меня, я люблю его». Надев лыжи, Лючия широко улыбнулась, сделала несколько расслабляющих вдохов, и жизнь уже не казалась ей беспросветной. Да, она сегодня без Мориса, но все у них впереди. Ведь умный и сильный Морис убедил ее, что судьба на их стороне… А когда она сделала первые два поворота на свежем мягком снегу, ее хандра и вовсе улетучилась.

Невозможно описать все разнообразие здешних трасс. Катаясь здесь, можно за неделю не повторить ни одного маршрута. Более сотни подъемников, возносящих лыжников на высоту множества перевалов и плато, сотни километров трасс различной степени сложности.

Лючии не терпелось пройтись по трассам лыжной «кругосветки», как называют Селла Ронду, проходящим по четырем перевалам и пяти регионам, которые можно пройти за четыре-пять часов: поднимаясь на нескольких десятках подъемников и каждый раз попадая в новую долину, не похожую на предыдущую. Собственно, ради этих всегда новых трасс она и приезжала каждый год в Доломитовые Альпы. Но на этот раз ей хотелось проехать по этой уникальной карусели только с Морисом. Без него даже сегодня ей не хотелось кататься.

Однако прекрасное катание по свежему снегу постепенно отвлекло ее от мыслей, беспрестанно возвращавшихся к мужчине, так быстро и властно покорившему ее сердце. И вот, поднимаясь в кабинке на плато План Фратаж, она заметила Катрин, очень медленно спускавшуюся по довольно пологому склону. Внизу стоял Морис, покорно поджидавший жену. Лючии показалось, что Морис грустен, это почему-то успокоило ее, и она с радостью запорхала по склонам, вызывая восхищение мужчин и зависть женщин. Лючия каталась на лыжах с трех лет вместе с родителями, но даже сейчас, имея более чем двадцатилетний опыт владения лыжной техникой, она всегда удивлялась, почему многие люди не хотят совершенствоваться. Почему, едва научившись, они полагаются только на современные лыжи, созданные по совершенным технологиям, которые все равно вывезут, если их кое-как ввести в поворот? Особенно неприятно смотреть на плохо катающихся красивых, элегантных женщин. Почему они не хотят научиться кататься красиво, неужели не понимают, что в женщине все должно быть прекрасно и она не должна выглядеть на горе, как телега? Лючия знала за собой этот максимализм, пыталась бороться с ним: люди имеют право быть такими, как хотят, если это не доставляет неприятностей другим… Тем не менее незыблемость для европейцев понятия «права человека» для нее не уравновешивалась эстетической неудовлетворенностью.

Солнце уже клонилось к закату, когда Лючия решила двигаться в сторону гостиницы. Но после трех часов непрерывного катания ей захотелось передохнуть в кафе на склоне. Снимая лыжи, она увидела Антонио, вчерашнего студента, так пытавшегося завоевать ее расположение. На этот раз он был с хорошенькой блондиночкой, по виду тоже студенткой. Антонио на мгновение остановился, устремив взгляд на прекрасную женщину, пленившую его вчера. Он кивнул Лючии и демонстративно обнял свою блондинку, давая понять, что, обидевшись на нее, быстро нашел неплохое утешение, и теперь она может поревновать.

Лючия послала ему самую пленительную из своих улыбок и помахала рукой, подняв вверх большой палец и одобрительно кивнув на блондинку.

«Приятный малый, – подумала она, – хорошо, что быстро утешился. Я, конечно, небрежно кинула его, но ничего, смазливым юношам это полезно…»

Лючия выпила стакан чая с горными травами и посмотрела на время: четыре часа. Пора возвращаться, через час все подъемники выключат, а ей надо было четыре раза спуститься и три раза подняться.

Когда она вошла в холл гостиницы, уже начинало темнеть. Лючия решила опоздать на обед, чтобы не встречаться с Морисом и Катрин. Ей не хотелось укрепиться во мнении, что Катрин все знает. В девушке боролись чувство некоторой вины, желание снова видеть Мориса и нежелание подстраиваться под неприязненное отношение к ней его жены.

После обеда Лючии все-таки удалось осилить несколько страниц книги по архитектуре монолитных конструкций, и она решила немного погулять перед сном. Конечно, в глубине души она надеялась встретить Мориса.

Лючия спустилась в холл гостиницы и сразу увидела его. Он сидел в кресле с газетой в руке и с улыбкой наблюдал, как она медленно подходит к нему. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом он встал, взял ее за руку, и они вышли из гостиницы. Он крепко поцеловал ее в щеку и обнял за плечи. Так они медленно дошли до лесной тропинки, и, скрывшись под сенью деревьев, прильнули друг к другу в долгом поцелуе.

– Ты ждал меня?

– Почти два часа.

Лючия ласково погладила его по щеке, а он поцеловал ее узкую ладошку.

– Ну, как ты провела день без меня? – нетерпеливо спросил Морис. – Опять флиртовала со студентами?

Лючия счастливо рассмеялась, поднялась на цыпочки, наклонила его светлую, коротко стриженную голову и расцеловала брови, глаза, щеки и красиво очерченные губы.

– Я видела вас сегодня на горе, – сказала она, – и мне показалось… – она запнулась, – что тебе было грустно.

Морис схватил ее в охапку и приподнял над землей.

– Какая ты наблюдательная, – удивленно воскликнул он. – Неужели углядела с подъемника?

Лючия кивнула, вопросительно глядя на него.

– Не столько углядела, сколько почувствовала, – с расстановкой произнесла она.

Морис посерьезнел и на мгновение задумался.

– Все происходит так, как я говорил? – спросил он.

Лючия вздохнула и быстро закивала.

– Мне показалось, – задумчиво проговорила она, – что Катрин обиделась на меня.

– Не то слово! – хмыкнул Морис. – Она в ярости, но в основном все изливается на меня, хотя в ее словесной буре и тебе досталось.

– Когда ты вернулся в пять утра, она не спала, да?

– Она, оказывается, не спала всю ночь, у нее разыгралась мигрень и, конечно, не возникло ни малейших сомнений, с кем я.

Лючия остановилась, опустила глаза и покачала головой.

– Но ведь ты сказал, что это поездка перед вашим разводом? – ничего не понимая, спросила она.

– Так и есть! – бросил он. – Но ведь это так по-женски! Когда она в действительности почувствовала, что все кончено, то начала цепляться за… – он подбирал слово, – за уходящую натуру…

– Что же теперь делать? – растерянно спросила она.

– Завтра поедем на Селла Ронду, – спокойно сказал Морис.

Лючия захлопала в ладоши, но тут же осеклась.

– А как же она?

– Она будет отдыхать и гулять после сегодняшнего катания. С нее достаточно. Говорит, устала так, что не чувствует ног.

В голосе Мориса слышались жесткость и решительность.

– И хватит о ней, – раздраженно бросил он.

– Зачем ты так? – миролюбиво произнесла Лючия. – Она права больше, чем мы. Раз ты приехал с ней, нам не надо было… так вести себя…

Морис расхохотался, снова схватил ее в охапку и закружился вместе с ней.

– Ты моя радость! Какая ты деликатная! Но я ей все рассказал и теперь имею права делать все, что хочу.

– Думаю, что не все, – тихо возразила Лючия, когда он поставил ее на землю. – Понятия порядочности, долга и чести пока еще никто не отменял.

Морис нежно взял в ладони ее лицо, и, отведя в сторону волосы, крепко поцеловал в губы.

– Ты права, милая моя, – теперь в его голосе появились грустные нотки. – А я бездушный мужлан. Но Катрин сама изъявила желание завтра отдохнуть, так как сегодня очень устала. Ведь мы катались с ней целый день. Честно говоря, я постарался, чтобы она как следует накаталась.

– А она знает, что мы завтра на весь день поедем на Селла Ронду?

– Мы не говорили с ней об этом, пусть думает, что хочет! – буркнул он. – И вообще хватит, давай хоть на время забудем о ней! Я прошу тебя…

Лючия поняла, что ее чрезмерная щепетильность может дойти до фарисейства. Она протянула руки Морису, он запрокинул ее голову. Опять начал падать снег, но облака были негустые, через них пробивалась луна. Они снова радовались каждому мгновению, забыв обо всем, что мешало им быть счастливыми, хотя бы на этот вечер, еще на один день. И каждый хорошо понимал это…

Они не замечали, как бежало время, а когда вспомнили о нем, поглядев на часы под фонарем, то одновременно воскликнули:

– Пора спать! Завтра надо быть в форме.

Нацеловавшись в лесу, они пожелали друг другу приятных снов поднялись на второй этаж и разошлись по своим номерам.

…Когда рано утром Лючия спустилась на завтрак, за ее столиком сидел Морис. На столе уже стоял кофейник, дымилась яичница с беконом, а в розетке белел творог с малиновым джемом.

– Надо плотно поесть, – сказал Морис в ответ на ее удивленный взгляд. – У нас сегодня трудный день. Надо набраться сил.

– Доброе утро, каро мио! – Лючия ласково склонилась к нему. – Обязательно все съем.

Было около десяти часов, когда они сели в кабинку «Бельведера». Сегодня им предстояло пять-шесть часов катания с отдыхом. Они были счастливы оттого, что целый день проведут вместе, что будет солнечно и тепло, что им предстоит пройти по самым интересным горным районам Италии. Лючия была в приподнятом настроении. Она предвкушала радость от тех впечатлений своего любимого, которые у него наверняка возникнут от красот альпийских долин Валь Гардена, Альта Бадия, Араба-Мармолада.

Готовясь к долгому спуску, Лючия положила в верхний карман куртки маленькую шапочку и надела небольшие темные очки. Морис редко надевал солнечные очки, но тоже держал их при себе на случай слепящего солнца, как и маленькую шерстяную шапочку на случай холода и ветра. Щелкнув застежками креплений и надев темляки палок на руки, они подмигнули друг другу. Оба были готовы к новым испытаниям: ведь им предстояло проехать более ста километров, подняться на трех десятках подъемников, и спускаться, спускаться…

– Вперед? – не скомандовал, а спросил Морис.

– Вперед, – четко ответила Лючия и добавила: – Только не очень быстро, ладно? Я должна подстроиться под твой темп.

– Не волнуйся, милая, – улыбнулся он, – у нас с тобой полная совместимость.

И он поехал. За шлейфом легкого снежного пуха, выпавшего за ночь, виднелась только его светлая голова, красиво развернутые плечи, руки, согнутые в локтях, и палки, попеременно касающиеся склона и отмечающие начала поворотов. Лючия не могла оторвать взгляда от зрелища такой мужественной элегантности. Морис остановился метрах в восьмидесяти ниже по склону. Он поднял лыжную палку, приглашая девушку повторить его полет. Ей стало немного боязно, что у нее получится не так, как хотелось бы, чтобы ему понравиться. Но она бесстрашно заскользила вниз по склону. Чуть откинувшись назад, она старалась освободить носки лыж, чтобы облегчить им движение в свежем снегу.

Остановившись рядом с Морисом, она с восторгом воскликнула:

– Ах, как здорово! Хорошо, что ночью подсыпало свежего снежку!

Морис счастливо улыбался, глядя на свою ловкую, красивую девочку. Необыкновенную девочку…

– Иди ко мне, – ласково позвал он.

Лючия боком подъехала к нему, и они бросились в объятия друг друга. Не удержавшись, оба упали и покатились по склону, подняв лыжи вверх, сберегая ноги. Поднялись и, заснеженные, как медвежата, начали, хохоча, шлепками отряхивать друг друга от снега.

Вокруг было много катающихся, но Лючия с Морисом не замечали никого. Сейчас только они существовали друг для друга и еще, конечно, горы. Морис хорошо знал французские Альпы, больше всего любил знаменитые Три Долины с их более чем шестьсот километровыми трассами. Но сейчас он старался смотреть на итальянские Доломиты глазами Лючии. И убеждался, что их пейзажи отличаются от пейзажей альпийской Франции и по-своему изумительно прекрасны.

В кабинках и креслах подъемников, они, конечно, целовались, если оказывались вдвоем. Вместе с поцелуями они пили счастье, радость единения душ и тел, чудо обретения друг друга. Десять-пятнадцать минут подъема пролетали как одно мгновение. Когда кабинка замедляла ход, подплывая к конечной станции, они едва успевали выпрыгивать из нее, хватая лыжи.