Текст книги "Лики ревности"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

Чтобы справиться с волнением, от которого сдавливало грудь, девушка принялась раскатывать тесто – упругое и ароматное, со сливочным маслом и ванильным сахаром. Она отщипнула кусочек, и тесто просто растаяло во рту. Из-за постоянного недоедания на протяжении многих лет Изора не могла удержаться от соблазна, когда видела что-то вкусненькое.

К возвращению Онорины круглые алюминиевые формочки были аккуратно заполнены тонким слоем теста, а юная хозяюшка уже раскладывала в них заранее приготовленную начинку – кусочки ревеня, сваренные в сахарном сиропе.

– Что ж, надо признать, ты мне очень помогла, моя девочка. Жером идет за мной следом, с ним – Йоланта. Гюстав со Станисласом и Тома тоже не задержатся.

Изора, насколько могла, постаралась унять нервную дрожь. Пришло время сыграть роль, которую она для себя выбрала. Нужно быть любезной с невестой самого дорогого на свете человека, а также с Жеромом, своим будущим мужем.

Все получилось наилучшим образом, в немалой степени благодаря соседям, которые пришли поздравить Тома целыми семьями, хотя их никто и не приглашал. Взаимовыручка для угольщиков – нечто само собой разумеющееся, и каждое радостное событие становилось поводом для оживленных сборищ, на которых люди с удовольствием общались.

Две супружеские четы с детьми теснились возле очага, не решаясь сесть за стол.

– Йоланта, подавай сидр! – попросила Онорина. – Хватит на всех! Можно уже растапливать печку и начинать жарить каштаны!

– Я займусь, мадам Маро, – предложила Изора.

– Спасибо, моя хорошая! Малышка Мийе – такая умница! Весь день мне помогала! – объявила она, обращаясь к гостям.

Поблагодарив ее улыбкой, Изора выскользнула на улицу. В саду она вдохнула прохладный вечерний воздух, пытаясь успокоиться и снять напряжение в теле. Перед глазами стоял образ Йоланты – белокурой, розовощекой, с ясными голубыми глазами.

«Она принарядилась, помыла волосы, и они теперь струятся, как золотистый шелк! Как же ей повезло, что Тома любит ее и что она носит его ребенка!»

Волнуясь все больше, она взялась разжигать огонь. Наломала сухой лозы, смяла газетный лист и лишь тогда вспомнила, что не прихватила с собой ни зажигалки, ни спичек.

– Вот черт! – выругалась девушка и в этот момент ее позвал Жером:

– Изора, мама попросила передать тебе спички. Ты о них забыла.

– Да, спасибо.

Парень начал продвигаться вдоль стены, держась рукой за каменную кладку. Он чуть приподнял голову и шел очень осторожно.

– Где ты? – растерялся Жером. – Подойди!

Балансируя на грани между жалостью и жестокостью, Изора ответила не сразу, но, вспомнив о своих благих намерениях, поспешила к парню.

– Я тут, Жером. Тебе не следовало выходить, я бы сама пришла за спичками. Зачем тебя послали, ты же ничего не видишь!

– Очень мило с твоей стороны напомнить мне об этом! Я сам вызвался. Пускай я слепой, но хочу жить как все и приносить пользу. Знаешь, Изора, я хотел попросить у тебя прощения за тот разговор в воскресенье. Не надо было заводить канитель о женитьбе. Во всяком случае, не теми словами. Не стоило пытаться прельстить тебя возможностью быть рядом с моим братом.

– Не надо извиняться, Жером. Я знаю, ты не хотел ничего плохого.

Что-то разбилось в измученном сердце Изоры. Пытаясь сдержать слезы, она добавила дрожащим голосом:

– Это ты не сердись на меня. Дома все так ужасно! Сегодня отец отхлестал меня по щекам. Две пощечины – и за что? А еще он держит меня впроголодь. В городе я, по крайней мере, жила спокойно!

Жером нашел ее лицо, кончиками пальцев провел по щекам, наслаждаясь их бархатистой теплотой.

– Ты плачешь? Бедная крошка Изора! – сочувственно проговорил он. – А я уж было подумал, что привык к твоему отсутствию. Сначала ты уезжала учиться, потом получила место в школе в Ла-Рош-сюр-Йоне. Но вот в шахте взрывается газ, и ты снова здесь! Ты бросила все при одной только мысли, что можешь потерять Тома.

– Да. Что толку отрицать? Я не только оставила место в школе у Понтонье, сегодня утром я не угодила госпоже графине тем, что имела дерзость умолять ее о помощи. Я боялась возвращаться на ферму к отцу, но графиня отказалась меня защищать.

Пальцы Жерома все еще скользили по ее лицу. Изора отстранилась. Нежность с его стороны оставляла ее равнодушной и не приносила утешения. Хуже того – Изора ужаснулась при мысли, что им, быть может, предстоит пожениться. «Я действительно сумасшедшая!» – подумала она.

С тяжелым сердцем она взяла спички, подожгла газетный лист и кусочки лозы.

– Думаю, лучшее, что я могу сделать, – уехать отсюда навсегда, – решительно заявила она. – В Люсоне или Ла-Рошели для меня обязательно найдется место. А пока с работой все не устроится, буду вести себя на ферме тихо, как мышка.

– Изора, мне бы так хотелось, чтобы ты осталась! Но ты права – уезжай! Ты обязательно повстречаешь человека, который тебе понравится. Не один же Тома на всей земле…

– Я запрещаю тебе так говорить! – вскипела она.

В печи, танцуя, занялся огонек. Оранжевые отсветы упали на грядки с овощами и на каменную кладку пола в маленькой беседке. Жером ощутил тепло. Изора не могла оторвать глаз от яркого пламени.

Какое-то время они стояли неподвижно и молчали. Вдруг из дома донеслись радостные возгласы, приветствия, аплодисменты и смех.

– Это наверняка Тома! Идем! – обрадовалась Изора.

– Ладно, пойдем поприветствуем героя дня! – с иронией отозвался Жером.

В кухне, где толпилось не меньше десятка человек, царило восторженное оживление. Первое, что увидела Изора, – обнимающихся Йоланту и Тома. Молодой угольщик с уважительной нежностью целовал невесту в лоб и в золотистый шелк волос. Сладкая картинка уязвила Изору, однако она выдавила из себя приличествующую случаю улыбку.

Главное, что она снова видит его – своего обожаемого Тома, чьи темно-русые кудрявые волосы поблескивают при свете электрической лампы, а зеленые с золотинкой глаза искрятся радостью. Хотя, может, он только старается казаться веселым? Трудно сказать наверняка: лицо парня просто создано для смеха, о чем красноречиво говорят ямочки на щеках и очаровательные морщинки в уголках губ.

Жером стоял впереди, почти полностью загораживая собой Изору, но Тома нашел ее глазами. Высвободившись из объятий Йоланты, он направился к ней.

– Изолина, какой сюрприз! Мама сомневалась, что ты сможешь вырваться из дома. Мне очень приятно, что ты сегодня с нами. Какой прием вы мне устроили! Я этого не заслуживаю – и плакат, и пирожные, и все наши друзья и соседи в сборе!

Тома порывисто обнял ее – всего одно мгновение, но вполне достаточно, чтобы Изора покраснела. Гюстав Маро – крепкий мужчина среднего роста с почти не тронутыми сединой черными волосами – тоже подошел поздороваться:

– Добрый вечер, Изора! Онорина уже нашептала мне, как ты ей сегодня помогла! Спасибо большое! Оставайся в комнате, в тепле, а каштанами я сам займусь.

– Я пойду с тобой, Гюстав! – поспешно предложил Станислас Амброжи.

Отец Йоланты заметно осунулся. И неудивительно: его четырнадцатилетний сын потерял ногу. Не добавляло радости и подозрение, что дочка беременна, – иначе почему она наотрез отказывается отложить свадьбу до весны?

Мужчины вышли, а гости стали рассаживаться вокруг стола. Йоланта расставила стаканы, которые Изора вымыла и натерла, а одна из соседок торжественно водрузила на стол две бутылки белого вина.

– Вот, угощайтесь! – сказала она. – Подумать только! Тома ведь вырос у нас на глазах!

– Мало кто возвращался живым из-под завала! Господь бережет тебя, мой мальчик! – подхватил супруг соседки.

– А что вы думаете об этом убийстве? – вклинилась одна из кумушек с округлыми, даже слишком, формами. – Я, например, ни единому слову не верю! Кому понадобилось убивать Альфреда Букара?

Дальше разговор покатился уже сам собой. Кто-то жаловался, что пришлось по нескольку раз отвечать на вопросы полиции, другие обвиняли инспектора Девера в том, что он обращается с невинными людьми, как с преступниками. Подросток, приятель Пьера Амброжи, несколько раз повторил, что издалека наблюдал, как в вечерних сумерках полицейские раскапывали могилу Шов-Сури.

– Тише вы там! Поговорим лучше о приятном! – распорядилась Онорина Маро. – Хотя бы и о наших молодых! Свадьба намечена на первый день Адвента[26]26
  В католической традиции период, предшествующий Рождеству. Первый день Адвента – 4-е воскресенье до Рождества. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Будем надеяться, что обойдется без дождя.

– Женишься в дождь – счастье найдешь! – вспомнил популярную поговорку Жером. – Мам, подай-ка мне аккордеон, здесь явно не хватает музыки!

– Славно ты придумал, сынок! Сыграй нам что-то веселое!

Несколько минут спустя, сидя у очага, молодой слепец растянул картонные меха[27]27
  Имеется в виду специально обработанный прессованный картон. (Примеч. пер.)


[Закрыть] своего инструмента. Пальцы правой руки пробежали по клавишам, и комната наполнилась музыкой. Начинался настоящий праздник.

Глава 4
Мелодия праздника

Феморо, квартал От-Террас, дом семьи Маро, четверг, 18 ноября 1920 г.

Изору усадили между Жеромом и Тома. Братья устроили для гостей замечательный концерт: младший наигрывал на аккордеоне, старший – на гармонике. Они исполнили много популярных мелодий, модных песенок и старинных вандейских баллад.

Изора с непроницаемо-спокойным лицом наблюдала за окружающими, подмечая мельчайшие детали – к примеру, что миниатюрная рука Йоланты лежит у Тома на плече, или что у Зильды, которой очень идет серое монашеское платье, мечтательный отсутствующий взгляд. Зильда была в семье самой старшей. Природа наградила ее милым личиком и карими глазами миндалевидной формы – такими же, как у Жерома до того, как с ним приключилось несчастье.

Адель, вторая сестра, больше похожа на Онорину: светлые глаза, русые вьющиеся волосы. Но теперь чудесные кудри медового цвета прятались под белым покрывалом, закрывавшим также и лоб.

– Давайте споем! – предложил Гюстав, вернувшийся из сада с третьим блюдом жареных каштанов.

Плоды были с черной подгоревшей корочкой, и от их сладковатого запаха с древесными нотками, который не спутаешь ни с чем на свете, у всех текли слюнки.

– Почему бы и нет? Только нужно выбрать песню, которая не обидит чувств моих сестер, – предупредил Тома. – Я и так оробел, увидев их в монашеских одеяниях!

– А мы выберем какую-нибудь безобидную старинную балладу! – подхватила его мать, разрумянившаяся от удовольствия.

Онорина сожалела, что на празднике нет ее младшей девочки, Анны, и уже представляла, как будет обо всем рассказывать дочери во время следующего визита в санаторий.

– Может, песню пахаря? – предложила Изора, невольно вспоминая отца, который с утра вспахивал поле.

– Давайте! Ее все знают, – согласился Тома. – Изолина, запевай со мной!

– С охотой! – незамедлительно согласилась девушка, радуясь, что приглашение адресовано только ей, и никому больше.

Молодые люди вдвоем исполнили первый куплет. На втором к ним присоединились Гюстав Маро и Зильда.

 
Становитесь в круг,
Споем о нерушимой дружбе.
Это – песня пахаря,
Сложенная в его честь.
Пахарь своим трудом
Дает то, что нужно для жизни.
Так давайте же хором споем:
«Всем мы обязаны
нашим трудолюбивым пахарям».
 
 
Пахарь трудится без устали,
И своим трудом и умением
Кормит большого и малого,
Богатого и бедного.
А зачем делать между ними разницу?
Хоть богат ты, хоть беден,
Твой хлеб выращивает крестьянин,
И не будь его, умереть бы нам всем с голоду.
 

Песня кончилась. Гости и хозяева дома – все улыбались друг другу, немного хмельные от вина и пива, радовались приятному обществу, смаковали жареные каштаны. О мраке подземных галерей легко забыть, сидя под люстрой с матово-зеленым абажуром, в которой горит желтая электролампочка… Никто не вспоминал и о беседах с инспектором Девером. Его парижский акцент придавал вопросам, которые он задавал, некое тревожное звучание. Для местных он был чужаком – ничем не лучше, чем углекопы-поляки, понаехавшие сюда во время войны, но к ним, по крайней мере, жители Феморо уже успели привыкнуть.

– Еще! – попросила Йоланта. – Я так люблю музыку!

Изора, глаз не сводившая с Тома, отвернулась, когда юноша поцеловал невесту в уголок рта. Не желая наблюдать за их нежностями, она стала рассматривать профиль Жерома. Он снял с лица повязку, и полоска ткани болталась у него на шее, как черные бусы. Веки юноша держал закрытыми, на лице застыло задумчивое выражение – наверное, решал, что бы еще сыграть. В этой обстановке его слепота ушла на второй план, и Изора вспомнила, каким он был в ранней юности – неутомимый весельчак, любивший над ней подшутить, а при каждом удобном случае – и пощекотать.

– Ешьте, пожалуйста! Угощайтесь! – охотно зазывала Онорина. – Гюстав, у нас есть еще каштаны?

– Есть, только я отвлекусь ненадолго от жарки. У меня с голоду живот свело. Но ты не переживай, угли в печке так скоро не погаснут.

– Хотите, я займусь каштанами, мсье Маро? – предложила Изора, вскакивая со стула.

– Погоди, я пойду с тобой! – придержал ее Жером. – Но сначала – еще одна песня, на музыку Венсана Скотто. Припев я знаю наизусть, а вот куплеты – увы!

Он надел на глаза повязку и стал напевать, тихонько себе подыгрывая. Адель скоро подхватила песню:

 
Под мостами Парижа,
Когда опускается ночь,
Все нищие собираются украдкой.
И счастье для них – найти, где прилечь,
В этом отеле на свежем воздухе,
Где номер стоит недорого,
А духи и вода – и вовсе даром, мой маркиз
Под мостами Парижа[28]28
  «Под мостами Парижа» – популярная песня, написанная в 1914 г. Стихи – Жана Родо, музыка – Венсана Скотто.


[Закрыть].
 

Под медленную, навевающую грусть мелодию соседи начали вздыхать. Жером отложил аккордеон:

– Ночь опустилась на меня навсегда! Простите, если омрачил столь радостный вечер. Идем, Изора!

Девушка поняла, что ему не терпится с ней поговорить. Не раздумывая, она взяла его под руку и повела за собой. Она не знала, чего хочет и что делать. «Я должна к нему прикасаться, чтобы создать видимость, будто мы хорошо знаем друг друга. Глупо с моей стороны надеяться, что он ничего не потребует, когда мы окажемся в постели, – прикидывала она. – Если я все-таки за него выйду…»

Изора росла сначала на ферме кормилицы, потом – на родительской. Она много раз наблюдала – с любопытством, а иногда и со страхом – за сценами совокупления, которые совершенно естественны при разведении лошадей, коров, свиней и домашней птицы. Однако ей сложно было сопоставить стремительные, иногда грубые соития с тем, что происходит между мужем и женой, которые, хотелось бы верить, друг друга любят.

Поцелуи в щечку и дружеские объятия со стороны Тома всегда вызывали в ней массу эмоций. И все же телесная любовь представлялась чем-то скорее мучительным, чем приятным – как голод, который приходится утолять. «Как у них все получилось, у Тома с Йолантой? – недоумевала она, высыпая каштаны на большую сковороду с отверстиями по всему днищу. – И зачем они это делали?»

– Изора! – позвал Жером. – Подуй на угли, чтобы разгорелся огонь!

– Он и так горит! – ответила она с некоторым раздражением.

– Нет, иначе я бы почувствовал и услышал. Ну что, ты довольна праздником?

– О да! Я бы хотела, чтобы он никогда не заканчивался! А скажи, ты всерьез звал меня замуж? Сегодня ты извинился, пошел на попятную, а между тем мы могли бы попробовать.

– Попробовать пожениться? Забавное предложение! Брак – не шутки, Изора. Жених с невестой подписывают бумаги в мэрии, обмениваются клятвами в церкви.

Изора приблизилась к слепому, взяла его руку и легонько сжала.

– Я голову сломала, как убежать от отца, Жером. Мне хочется, чтобы меня оставили в покое. Мечтаю просыпаться без страха, есть досыта, и смеяться, и петь. Здесь, с вами, я как в раю. Но скажу откровенно – мне понадобится время, прежде чем… ну, ты понимаешь? Прежде, чем… мы с тобой, ночью… К этому я еще не готова.

– Если бы вместо меня был Тома, думаю, ты бы не возражала.

– Опять ты начинаешь! Ни с Тома, ни с тобой, ни с кем другим! Кстати, полицейский Жюстен Девер осыпает меня комплиментами и все время странно на меня поглядывает. Ясно, что у него на уме… Только ничего не выйдет. Прикоснется – получит оплеуху!

– И правильно! Несносный паригó[29]29
  Парижанин (жаргон). (Примеч. пер.)


[Закрыть] ведет себя крайне нагло! – взвился Жером. – Не давай себя в обиду, Изора!

– Я уже сказала ему, что меня зовут замуж, – похвасталась она. – Когда он узнает, что я помолвлена, то оставит меня в покое.

– Конечно, скоро ты будешь помолвлена! Со мной! Между обручением и свадьбой может и год пройти. Я расскажу родителям, а когда мы поженимся, обещаю подождать – я никогда не стану тебя принуждать, буду терпеливым. Одна только возможность прогуливаться с тобой под ручку и представлять как свою супругу, мою прекрасную маленькую женушку – для меня уже подарок небес!

Он поднял руку, которую все еще оплетали пальцы Изоры, чтобы поцеловать эти тонкие теплые пальчики, островато пахнущие дымом.

– Спасибо! – пробормотал он. – Так ты согласна? Могу я объявить о нашей будущей помолвке?

– Да! – выдохнула Изора, как будто прыгнула в таинственную пропасть.

– Ты не пожалеешь! Ой, а что у нас с каштанами? Готовы?

– Нет еще…

Она высвободила руку, чтобы потрясти сковородку. Сердце отрывисто билось в груди. Это было волнующе и пугающе – связать свою жизнь с братом мужчины, которого любишь всем сердцем…

– Справляетесь? – заглянул под навес Станислас Амброжи. – Нужно подбросить дров, мадемуазель, иначе каштаны еще долго не поджарятся!

Станислас был высокий мужчина крепкого сложения, совсем седой, с аккуратно подстриженной бородой. Его голубые глаза встретились с глазами Изоры.

– Идите в комнату, вы вся дрожите! – предложил он и усталым жестом указал на дом.

Молодые люди не стали спорить. Оказавшись в коридоре, они услышали, как кто-то поет чистым, мелодичным голосом.

Это Йоланта, стоя за спиной у Тома, завела печальную песню своей далекой родины – разумеется, на польском. Аудитория слушала, затаив дыхание, а Зильда даже смахивала слезы уголком платочка.

Изора нахмурилась, ощутив укол ревности. Взгляд ее задержался на горке коричневых очистков посреди стола – только бы не смотреть сейчас на соперницу. Онорина суетилась возле печки – ловко взбивала вилкой дюжину яиц.

– Изора, не поможешь? Нужно тоненько нарезать петрушку и щавель, – тихонько попросила она девушку.

– Охотно, мадам Маро.

Гюстав поднял стакан с вином и, широко улыбаясь, предложил гостям последовать его примеру.

– У меня хорошая новость! – объявил он. – Станислас уже знает, поэтому не обидится, что без него. Так вот: директор компании пообещал, что даст Пьеру работу, как только мальчик окончательно поправится. Быть нашему пареньку конюхом! Ему сделают протез, и он сможет ухаживать за лошадьми, которых так любит, – будет их кормить и запрягать в берлины. Пенсию ему тоже назначат, только придется подождать. Мы, «чернолицые», тяжело трудимся в шахте, нашим женам приходится много стирать, но зато и цель есть – дожить до пенсии!

За столом засмеялись. И только Тома горько усмехнулся, вспомнив о друге Пьере, который на всю жизнь остался калекой. Адель и Зильда о чем-то пошептались и перекрестились: Станислас Амброжи мог не сомневаться – о его сыне найдется кому помолиться.

– Йоланта, пожалуйста, приготовь тарелки! – попросила Онорина. – Друзья мои, омлет скоро будет готов. Гюстав, нарежь хлеба! Такое облегчение – знать, что компания справедливо поступила с Пьером. Как бы он, бедный мальчик, зарабатывал на жизнь?

– Если повезет, может получить место и в конторе, – предположил сосед. – Но ведь Пьер любит лошадей! Это послужит ему утешением.

Йоланта стала накрывать на стол. Несмотря на беду, которая постигла брата, она была счастлива: Пьер остался жив, Тома тоже. Свадьба состоится в намеченный день. И ничего, если дитя появится на свет чуть раньше, – ее честь не пострадает.

Разговор возобновился, сопровождаемый привычными застольными шумами. И в этой радостной обстановке Жером решил взять слово. Все замолчали, чтобы его послушать, – у всех и каждого милый юноша с повязкой на глазах вызывал глубокую жалость.

– У меня тоже новость, и очень хорошая! – провозгласил он. – Мы с Изорой решили обручиться. Мне остается только купить ей колечко. День свадьбы мы еще не выбрали. Наверное, наметим ее на следующий год.

Наступила полнейшая тишина – знак всеобщего замешательства, а у членов семьи Маро на лицах читалось огорчение. Онорина с Гюставом обменялись удивленными взглядами. Зильда и Адель нервно теребили крестики на груди.

– Так что, никто нас не поздравит? – занервничал слепой. – Все вдруг замолчали, даже дышать перестали! Тома, старина, у тебя тоже так было, когда ты объявил, что женишься на Йоланте?

– Честно говоря, нет, но дай нам прийти в себя! Жером с Изорой – жених и невеста? Но ведь вы не виделись целый год, если не больше! И потом, «виделись» в вашем случае – очень сильно сказано. Раньше вы то и дело ссорились! Изора, это шутка?

– Вовсе нет, – промямлила она, бледнея от смущения и стыда. – Жером предложил мне стать его женой, и я согласилась.

– Господи, ну и дела! – засуетилась Онорина. – Ай! Мой омлет!

По жарко натопленной комнате поплыл неприятный запах гари. Как опытная хозяйка, Онорина Маро терпеть не могла, когда портилась еда, и оттого расстроилась еще больше.

– Снизу подгорело! – всплеснула она руками. – Придется подождать десерта. Надо же было такое придумать – опозорить меня перед гостями! Зато теперь мне понятно, почему ты пришла помогать, моя девочка. Надеялась подольститься… Не очень красиво с твоей стороны. И потом, есть вещи, которые не объявляют вот так, при всех!

– Что именно тебя смущает, мам? – нахмурился Жером. – Ты горевала, когда я пришел с войны без глаз. Все твердила, что буду век вековать холостым. И вот, когда милая девушка, которую я люблю, соглашается за меня выйти, ты осыпаешь ее упреками!

– Не груби матери, Жером! – громыхнул Гюстав. – Она права: могли бы и предупредить, вместо того чтобы объявлять за общим столом!

Изора едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Она чувствовала себя отвергнутой, всеми презираемой. Глотая слезы, девушка выскочила в коридор, сдернула с вешалки пальто и, даже не надев его, выбежала на улицу.

Жюстен Девер как раз смотрел в окно, когда она промчалась мимо. Они с директором компании ужинали в просторном зале Отель-де-Мин, обустроенном специально для деловых встреч. Полицейский курил сигару, а на покрытом белой скатертью столе, недалеко от них, стояло блюдо с устрицами. «Куда это мадемуазель Мийе так торопится?» – сам собой возник в голове вопрос.

– Инспектор, вернемся к нашему разговору, – обратился к нему Марсель Обиньяк. На нем были костюм-тройка и красный галстук. – Вы должны проинформировать меня, как продвигается расследование.

– Проинформировать вас? Слишком сильно сказано! В принципе я никому не обязан рассказывать, над чем работаю. – Девер неохотно повернулся к человеку, который угощал его ужином. – Прошу простить за прямоту, но вы тоже можете оказаться виновным, мой дорогой господин директор.

– Нет, ну это уже откровенная нелепость! – не то обиделся, не то удивился Обиньяк. – Зачем мне убивать своего работника, и к тому же – бригадира? Я был доволен работой Альфреда Букара и…

– Из ваших слов явствует, что вы намного охотнее убили бы простого углекопа, – пошутил Девер.

– Ничего такого я не говорил!

Марсель Обиньяк был человеком вспыльчивым, и сдерживать эмоции стоило ему большого труда. Вот и сейчас его лицо покраснело от напряжения. Высокий и широкоплечий, он считал себя красавцем, несмотря на приплюснутый нос и массивный подбородок. Зеленые глаза сердито смотрели на полицейского, чья манера переплетать намеки с довольно-таки мрачными шуточками сбивала Обиньяка с толку.

– Вы говорите оскорбительно! – возмутился он.

– В оскорбительном тоне, – поправил собеседника инспектор, снова поворачиваясь к окну. – Да, ваша правда.

Изору как раз догнал какой-то мужчина. В свете уличных фонарей можно было различить его светлые кудрявые волосы – ага, Тома Маро.

– Мсье Обиньяк, неужели вы думаете, что кто-то из ваших замечательных «чернолицых» настолько глуп, что воспользовался огнестрельным оружием в забое? – задал вопрос инспектор. – Кто, кроме новичка, которого никто не предупредил об опасности, мог допустить оплошность, повлекшую за собой столь ужасные последствия? Эксперты, с которыми я консультировался, говорят, что взрыв газа в галерее вполне мог быть спровоцирован выстрелом. Хотя полной уверенности у них нет, ибо известно, что иногда особо твердые угольные пласты специально подрывают динамитом.

– Его применяют также для подрыва карманов с рудничным газом, – холодно заметил Обиньяк.

– Я в курсе. Продолжим! В итоге у нас остается два предположения: убийца либо знал свое дело и надеялся, что улики будут погребены под завалами, либо находился в состоянии крайнего отчаяния или ненависти, и его не заботила возможная гибель невинных людей. Мое мнение, a fortiori[30]30
  Исходя из более весомого (лат.). (Примеч. пер.)


[Закрыть], – верен скорее второй вариант. Страшный поступок был продиктован страстью – первобытной, инстинктивной, даже демонической, каковую можно встретить и в сельской глубинке, и в рабочем поселке. Прошу заметить, я вовсе не сужу слепо о представителях низших классов, поскольку по опыту могу сказать, что те же страсти имеют место и в более благополучных слоях общества. Признайте, мсье Обиньяк, среди работниц компании есть привлекательные женщины…

Жюстен Девер умолк. На краю площади, которую украшал собой Отель-де-Мин, Изора бросилась в объятия Тома. «А ведь наш герой собирается жениться на польке! Объявления висят и в мэрии, и в церкви, – удивился инспектор. – И мадемуазель Мийе сама призналась, что выходит замуж за его брата-инвалида… Но я вижу то, что вижу, – страсть со всеми ее терзаниями!»

Подсматривать за парочкой полицейский счел ниже своего достоинства. Он пересел за стол и оглядел устриц. Обиньяк, проследив за его взглядом, счел нужным уточнить:

– Устрицы выращены в садках под Мареном – на Атлантическом побережье, близ острова Олерон. Качество отменное, и сейчас для них лучший сезон. Бокал белого вина?

– Охотно, благодарю вас. Кстати, такие же устрицы и такое же белое вино подают в парижских кафе-брассери[31]31
  Брассери (фр. Brasserie – «пивоварня») – тип французских кафе. В начале ХХ века французские брассери были излюбленным местом поэтов, художников, музыкантов. (Примеч. ред.)


[Закрыть].

Директор недовольно хмыкнул. Он рассчитывал удивить Девера местными деликатесами, а этот дьявол с полицейским удостоверением только и делает, что насмехается!

Он предпринял еще одну попытку.

– В таком случае, дорогой мсье Девер, я попрошу, чтобы завтра вам подали пезай! Держу пари, в столице вы такого не найдете!

– Какой такой пезай? – поднял бровь Девер.

– Ломоть поджаренного хлеба со сливочным маслом и паштетом из фасоли и сала, с чесночком, конечно! То, чем перекусывают мои углекопы в шахте.

Шутка не вызвала понимания. Инспектор в ответ нахмурился. Свое вино он выпил залпом, представив, что чокается с прелестной Изорой. Марсель Обиньяк, между тем, вернулся к интересовавшей его теме.

– С вашей стороны было бы очень любезно рассказать мне о расследовании. Я, как директор горнорудной компании, озабочен происходящим. Я предоставил вам кабинет и спальную комнату, но до сих пор не имею представления, чем вы занимаетесь.

– Желаете знать, как я работаю? Думаю, вы уже в курсе – наверняка вам доложили. Начиная с воскресенья я опросил несколько десятков углекопов, которых вызвал сюда, в это самое здание, после работы. Также я нанес визит мадам Букар, однако она выглядела такой расстроенной, что я решил отложить разговор. Кроме того, я собираю сведения о Филиппе Мийе по прозвищу Шов-Сури. Завтра утром должны явиться два парня из его бригады. И это, дорогой господин директор, только начало. Кстати, вы в курсе, что Альфред Букар слыл в поселке волокитой?

– Я не собираю слухи, – отмахнулся Обиньяк. – У меня полно других дел. Букар был хорошим работником, и единственное, что меня интересовало, – как он выполняет свои обязанности в шахте.

– И все-таки я намерен расспросить его вдову, причем в ближайшее время. Что ж, приступим к ужину? Я проголодался.

С Изорой творилось что-то очень похожее на нервный припадок, и Тома никак не удавалось ее успокоить. Девушка дрожала всем телом в его в объятиях и, дробно стуча зубами, бормотала какие-то слова, половины из которых он не мог разобрать. Но то, что он слышал, его откровенно пугало:

– Что ты такое говоришь? Тише, успокойся! – уговаривал он подругу. – Изолина, ты хочешь умереть? Ты повесишься? Утопишься в болоте? Ну-ну, попробуй подышать и, пожалуйста, успокойся!

Он крепко держал ее, опасаясь, как бы она не учинила с собой что-то страшное, – с таким ожесточением девушка отбивалась. Никогда прежде их объятия не оказывались такими тесными, никогда они так не прижимались друг к другу… Неожиданно она сдалась, и он это почувствовал. Прижавшись щекой к его плечу, девушка билась в рыданиях.

– Изора, не расстраивайся ты так! Родители просто удивились, все нормально. Если ты на самом деле хочешь выйти за Жерома, они не станут возражать – даже обрадуются!

– Нет! Нет! – выкрикнула она. – Они презирают меня – так же, как мои родители и графиня! Отец сегодня меня ударил, и он мне врет! Мама тоже. Тома, мне страшно! Ночью я видела блуждающие огоньки во дворе. Со мной случится что-то плохое, очень плохое!

– Хватит уже с нас плохого, тебе так не кажется? Ужасная война убила твоих братьев и множество других парней – миллионы ребят, Изора! Ты представить себе не можешь, что это было – настоящая бойня! И нас сознательно посылали на смерть… Зато теперь в газетах печатают крупные заголовки о том, что на шахте убийство! А что касается блуждающих огней, какая связь между ними и вашей с Жеромом помолвкой? Скажи правду, вы же не серьезно – ну, ты и Жером? Я знаю, он очень тебя любит и до войны пытался ухаживать, но ты никогда не обращала на него внимания!

Девушка всхлипнула и совсем по-детски потерлась носом о его плечо.

– И что с того? Я передумала.

– Жером обожает тебя, я знаю, и сам недавно упоминал об этом, но тебе, Изора, не следует столь легкомысленно соглашаться на брак. Мой брат на всю жизнь станет для тебя обузой. О нем надо заботиться, помогать буквально на каждом шагу. И если у вас родятся дети, он никогда их не увидит. Изора, ты собиралась уехать из Феморо и строила грандиозные планы! Хотела преподавать, путешествовать, снимать квартиру… Ты разумная красивая девушка и могла бы повстречать здорового парня – не местного, а кого-нибудь из образованных, при деньгах.

Изора высвободилась из объятий Тома и, задержав ненадолго взгляд на его лице, опустила голову.

– Нет, я не такая, как ты говоришь. Отец считает, что я малахольная, и он, конечно, прав. Временами у меня бывают странные мысли… И дикие желания.

– К примеру, выйти замуж за Жерома, не обдумав все как следует? Изора, ты мне очень дорога, и это не обсуждается, но брата я тоже люблю. Ты можешь сделать его очень несчастным, в тот день, когда пожалеешь, что стала его женой, потому что встретишь мужчину своей жизни – настоящую любовь. Не хочу, чтобы Жером страдал. Быть слепым в его возрасте – и так большое несчастье. Посмотри мне в глаза, Изолина, и пообещай, что не сделаешь моему брату больно!