Текст книги "Доченька"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Все жители окрестных ферм, достаточно здоровые и молодые, чтобы не бояться холода и обледеневших дорог, собрались в церкви. Здесь же было и большинство жителей Прессиньяка. Мари с Пьером подошли к алтарю полюбоваться на ясли, ослика, бычка и Марию с Иосифом. Фигурки были такие же большие и красивые, как и те, что Мари видела в церкви Святого Стефана, но это Рождество отличалось от прежних, хотя девочка и не смогла поначалу определить, чем именно.

Потом верующие хором спели гимн «Родился Сын Божий».

Упоенная, Мари стояла между Пьером и Нанетт и, не думая ни о чем плохом, отдавалась пению. Ей казалось, что у нее наконец есть самое дорогое, что может быть у человека, – семья, которая ее любит и о ней заботится. Она теперь поняла, чем отличалось это Рождество от праздников прошлых лет.

Во время службы она почувствовала на себе чей-то взгляд и сразу поняла, кто на нее смотрит. Жан Кюзенак… Мари не хотелось в эту праздничную ночь впускать в сердце тревогу. В течение нескольких секунд она выдерживала настойчивый взгляд его грустных глаз. И вдруг, не заботясь о том, что подумают нарядная мадам Кюзенак, сидевшая рядом с супругом, и их племянник Макарий, который приехал на праздничную мессу со своими родителями, Мари радостно улыбнулась муссюру.

Жан Кюзенак вздрогнул и закрыл глаза, словно эта улыбка ослепила его. Прихожане снова запели…

На следующее утро Пьер и Мари, которые, подчиняясь веселому приказу Нанетт, поставили по возвращении с мессы свои сабо перед очагом, нашли в башмаках по апельсину и горсточке шоколадных конфет.

Разумеется, они были слишком большие, чтобы верить, будто подарок им принес маленький Иисус, но все равно очень обрадовались.

Мари церемонно попробовала свой фрукт и сделала вид, что никогда такого не ела. Это была неправда, потому что благодаря щедрости состоятельных дарителей многие рождественские праздники в Обазине имели экзотический аромат апельсинов.

Но Нанетт так гордилась своим сюрпризом, что Мари не захотела ее разочаровывать. Такую ложь сестра Юлианна называла «ложь во благо»…

Глава 8
Подарок для Мари

Утром третьего января 1907 года, в трескучий мороз, Жан Кюзенак постучал в дверь фермерского дома. Нанетт открыла с тряпкой в руках.

– Здравствуй, Нанетт!

«Похоже, у хозяина хорошее настроение», – подумал Жак. Хозяин дома только что вернулся из хлева и присел к огню, чтобы согреть руки.

Взволнованная Нанетт отошла вглубь комнаты. Мсье Кюзенак бывал у них очень редко. Обычно Жак сам ходил в Большой дом, чтобы поговорить о делах. Фермер, решив, что хозяина привело какое-то дело, сказал на не совсем правильном французском:

– Корова больна, Русетта. Собирался послать Пьера сказать вам.

– Я пришел не из-за скотины, мой славный Жак. Я принес вам новогодние подарки!

Нанетт нахмурилась. Мсье Кюзенак, без сомнения, прекрасный человек и хороший хозяин, но о старинном обычае одаривать своих слуг в первый день нового года несколькими серебряными монетами он забыл много лет назад. И только Пьер получал от него в этот день леденцы из ячменного сахара.

Удивленная и смущенная женщина поспешно пригласила гостя к столу:

– Выпейте чашечку горячего кофе, муссюр!

Жан Кюзенак улыбнулся: Нанетт никогда не переходила на патуа в его присутствии. Этим утром она изменила своему правилу, без сомнения, потому что разволновалась, увидев его на пороге.

– Чашечку кофе? С удовольствием!

Жан Кюзенак оглядел комнату, словно искал кого-то. Убедившись, что в комнате их только трое, он вздохнул и раскурил сигару.

– Мари и Пьера нет дома? – спросил он после паузы.

Нанетт поставила на стол кофе.

– Они в овчарне, – сказала она, пожав плечами, – кормят овец. Мари их просто обожает! И очень хорошо за ними ухаживает.

Жак тоже присел к столу и налил себе кофе. Опустив нос к чашке, он ждал, куда повернет беседа. Было в поведении Жана Кюзенака что-то необычное. Нанетт тоже это заметила и не осмеливалась больше сказать ни слова.

В дом вбежали Мари и Пьер. Мари крикнула весело:

– Нан, я покормила еще и кур! Тебе не придется выходить на улицу! Тем более там так скользко…

Девочка замолчала, узнав гостя. Пьер поприветствовал хозяина, приподняв свой картуз, прошел в комнату и сел на лавку. Мари же осталась стоять между дверью и столом. Щечки девочки порозовели на морозе. Волосы волнами спускались на плечи, закутанные в старенькую шерстяную шаль.

Мсье Кюзенак с улыбкой смотрел на нее:

– Здравствуй, Мари! Желаю тебе счастливого Нового года!

– Спасибо, мсье! – шепотом ответила девочка.

Все присутствующие в комнате чувствовали себя неловко. Радость, испытанная при появлении гостя, испарилась, оставив на душе щемящую тоску. Наконец Жан Кюзенак бросил окурок в очаг, вынул из внутреннего кармана кошелек и стал столбиками выкладывать на стол монеты.

– Это вам, Жак! На табак и новую рубашку.

Жак пробормотал полное смущения «спасибо», и в комнате снова стало тихо. Хозяин продолжал:

– А это для тебя, Нанетт! И для вашего сына Пьера. Парень сильно вырос, и на эти деньги ты сможешь сшить ему новые штаны.

– Спасибо, наш добрый господин! Скажи «спасибо», Пьер!

Пьер издал несколько глухих звуков. Впрочем, можно было различить что-то похожее на «сибо!».

Мари бесшумно подошла к очагу. Она не сводила глаз с лица Жана Кюзенака. Было непривычно видеть его в фермерском доме, так близко и в таком хорошем настроении! Девочка решила, что денежные подарки к Новому году – обычное дело, и порадовалась за Нанетт.

– А этот луидор – для Мари! Разве не учит нас Евангелие, что следует хорошо платить за работу не только тому, кто трудится давно, но и тому, кто подрядился на работу недавно? И еще сказал Иисус: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие» [18]18
  Мк 10:14.


[Закрыть]. Все мы знаем, откуда к нам приехала Мари, знаем, что девочке не посчастливилось расти в родной семье.

Жан Кюзенак замолчал и нервно кашлянул. Стараясь не встретиться взглядом с Нанетт, он добавил:

– Я принес вам подарки, но у меня есть и другой повод посетить вас. Старушка Фаншон умерла на прошлой неделе. Элоди работала вместо нее два дня, но мы не можем оставить ее у себя. Моя супруга и я, мы решили, что вместо Фаншон у нас станет работать Мари.

На этот раз в повисшем в комнате молчании ощущалось уныние. Жак застыл на стуле, Нанетт прижала руки к груди. Пьер дышал очень громко, словно после долгого бега. Мари пыталась убедить себя, что ослышалась.

Так вот зачем пришел хозяин! Он забирает ее в хозяйский дом! Забирает ее от Нанетт и от Пьера! А она-то решила, что еще долго-долго будет жить с ними, и ошиблась. Мари долго мечтала о том, как однажды войдет в Большой дом, о котором с таким уважением говорят в городке… Но теперь ей этого совсем не хотелось.

Глядя на расстроенные лица хозяев дома, Жан Кюзенак заторопился уходить.

– Что ж, собирай вещи, Мари! И в полдень приходи в дом, моя жена будет тебя ждать.

Мари посмотрела на него и вдруг разрыдалась. Нанетт подбежала к девочке и, обняв ее, попыталась найти оправдание слезам:

– Не ругайте ее, мсье! Она удивлена не меньше нашего, бедная крошка… Ей у нас нравилось, правда, Мари? Мадам не звала ее в дом, вот бедняжка и решила, что остается жить с нами…

Мари пыталась взять себя в руки. Не следовало ей плакать, по крайней мере на глазах у всех. Она сделала над собой усилие и оторвалась от Нанетт. Вытирая слезы, девочка сказала печально:

– Я уже не плачу. Простите меня, пожалуйста…

Странное дело, но ее слезы, похоже, растрогали мсье Кюзенака. Ласково улыбнувшись девочке, он сказал мягко:

– Мое дорогое дитя, я ведь не намерен увезти тебя на край света! Отсюда до Большого дома не больше пяти сотен метров! Тебе будет видно ферму из окон кухни. И я, смею думать, не такой уж страшный деспот. Если тебе захочется навестить Нанетт, никто не станет запрещать. И с Пьером вы будете видеться – он каждое утро приносит в «Бори» молоко и яйца. Ты все еще плачешь? Ладно, даю честное слово – каждое воскресенье после полудня ты будешь отдыхать. Договорились?

– Спасибо, мсье! Спасибо! – проговорила Мари сквозь слезы.

Жак вслед за хозяином вышел из дома. Нанетт громко высморкалась. Добрая женщина сама едва сдерживала слезы.

– Моя дорогая крошка! Надо же такому приключиться! Я-то уже знала, что старая Фаншон померла, но решила, что тебя хозяйка в дом точно не возьмет! Я думала, что она решит оставить тебя у нас. Господи, у меня сердце переворачивается, как подумаю!..

Пьер стоял и смотрел, как мать наливает себе стакан вина, что случалось очень редко. Потом он подошел к окну. Как только Жан Кюзенак отошел от фермерского дома, мальчик воскликнул:

– Он не должен забирать у нас Мари!

Как раз в этот момент в дом вернулся Жак.

– Замолчи, Пьер! – отрезал он. – Хозяин знает, что делает, и не нам его учить. Мари – прислуга. Хоть в этом доме она живет, хоть в другом. Думаешь, у таких, как мы, станут спрашивать, чего мы хотим?

Пьер не ответил. Он уже много раз слышал из уст отца про «таких, как мы». Говоря это, он имел в виду тех, у кого нет ни земли, ни имущества, кто за гроши продает свои рабочие руки хозяину. Его отцу еще повезло стать фермером в имении мсье Кюзенака, в этих местах Жаку многие завидовали.

Мари же была подкидышем, воспитанным монахинями на средства, передаваемые монастырю милосердными состоятельными горожанами. «Хоть в этом доме, хоть в другом»… Это была чистая правда. Гнев мальчика утих. Мари не заберут далеко. Он будет навещать ее каждый день, предлог всегда найдется…

Мари присела за стол. Она все еще шмыгала носом. Девочка никак не хотела верить в происходящее. Может быть, она бы не так горько плакала и ей не было бы так грустно, если бы Жан Кюзенак не смотрел на нее так жадно и одновременно печально?

Перспектива жить под одной крышей с этим человеком пугала девочку больше, чем неизбежное расставание с Нанетт, Пьером, Пато и скотиной. Но кому можно рассказать о своем страхе? Да и мадам Кюзенак она совсем не понравилась. А еще девочка подумала, что отныне каждое воскресенье она будет дрожать от страха, ведь в этот день к хозяевам приезжает в гости их племянник Макарий…

Монеты так и остались лежать на столе. Увидев луидор, Мари сжалась от ужаса. Она взяла монету и протянула ее Нанетт:

– Возьми! Он мне не нужен!

– Ну нет, это тебе подарили! На эти деньги ты сможешь купить хороший отрез ткани. В поселке тебе скроят платье, а я его сошью, – отозвалась Нанетт.

– Возьми, прошу тебя! У меня никогда не было своих денег! И вообще, мне не нужно новое платье.

Нанетт с сокрушенным видом взяла монету. Но пообещала себе, что сохранит ее и однажды отдаст Мари, когда той понадобится красивый наряд…

Но кое-кто догадался о страхах девочки. Пьер вызвался проводить ее к хозяйскому дому. Впереди себя мальчик толкал тележку с соломенным матрасом и связанной в узелок одеждой. По дороге он попросил срывающимся от волнения голосом:

– Мари, если у хозяев тебе будет очень плохо, если муссюр захочет тебя поцеловать или еще что-нибудь, ты мне скажи, хорошо? Мне или маме. Мне не нравится, как он на тебя смотрит. Глаз не сводит…

– Мне это тоже не по душе, но, может, все хозяева так смотрят на слуг? В приюте сестры учили нас, что долго смотреть в глаза человеку – дерзко и неприлично.

– Может, муссюр так смотрит на тебя, чтобы убедиться, что у тебя на уме нет ничего худого? У них в доме полно красивых вещей, сама увидишь.

Они уже почти пришли. Мари остановилась и спросила у своего друга:

– Ты часто будешь приходить? Обещаешь?

– Каждое утро… И вообще буду приходить при любой возможности!

– Спасибо тебе, мой добрый Пьер!

* * *

– Вот твоя комната! М-да, поздравить мне тебя не с чем, с прошлого марта ты не изменилась! Все такая же грязнуля, одета неряшливо… И наверняка вши в волосах! Но ничего не поделаешь… Оставь здесь свои вещи и спускайся побыстрее в кухню. Готовить умеешь?

– Да, мадам. Я научилась у сестер. И у Нанетт…

Амели Кюзенак стояла, скрестив руки на груди, на приличном расстоянии от девочки. С выражением отвращения на лице она еще раз окинула девочку взглядом с головы до ног и повернулась, чтобы уйти.

– Я слышала, что ты умеешь читать. Я дам тебе книжечку с рецептами. Фаншон справлялась неплохо, но мне постоянно приходилось следить, чтобы она ничего не перепутала, объяснять ей все. Если за тобой не надо будет постоянно присматривать, я вздохну свободно. Да поторапливайся! Мсье, должно быть, проголодался.

Мадам Кюзенак вышла, не закрыв за собой дверь. Мари вздохнула. «Твоя комната»! Госпожа назвала «комнатой» клетушку под крышей. Пространство три на три метра было огорожено деревянными перегородками, на пыльном полу валялись клочья шерсти и осколки бутылки. В углу – деревянная рама с натянутыми поперек кожаными ремнями: кровать. Крохотный стол стоял возле единственного, затянутого паутиной окошка.

– Я не должна плакать! – сказала себе Мари. – Я уберу позже. Здесь не так уж плохо.

Она запрещала себе думать о том, как ей будет одиноко вечерами. Ей будет холодно, будет страшно, но Пьер не придет ее успокоить.

Мари на цыпочках спустилась по лестнице. На площадке второго этажа она остановилась. До девочки донеслись обрывки ссоры. Говорившие находились в передней.

– Не обязательно было селить ее в этой грязной холодной каморке, Амели! Бедная девочка может заболеть.

– Ваша матушка отправляла своих горничных туда спать, и никто из них не умер! Вы поднимаете слишком много шума вокруг какой-то девчонки с фермы!

Хлопнула дверь. Мари боялась пошевелиться. Наконец она решилась, быстро спустилась на первый этаж и прошла в кухню, благо хозяйка показала ей, где та находится, как только они вошли в дом.

В кухне было очень жарко. Огромная чугунная плита ревела, как топка паровоза. Мари осмотрелась. Два шкафа для посуды, кладовая для провизии, чуланчик с дровами… За желтой занавеской обнаружилась этажерка с рядами бутылок и жестяных банок.

Неожиданно для девочки в кухню вошел Жан Кюзенак.

– Что ж, Мари, вот ты и на рабочем месте! – натянуто улыбаясь, сказал он. – Не бойся, мы не такие уж гурманы. Но по воскресеньям тебе придется потрудиться: наш племянник, Макарий, приезжает к обеду, иногда вместе с родителями. И раз в месяц у нас бывает господин мэр.

– Я буду стараться изо всех сил, мсье!

– Не сомневаюсь. Идем, я покажу тебе столовую.

Мари почувствовала, что страх отступает. Жан Кюзенак держался любезно, но… отстраненно. Он показал, где хранятся скатерти и салфетки, потом достал из шкафа новый, снежно-белый фартук.

– Я купил его вчера, держи! А теперь возвращайся в кухню, не будем сердить мадам.

Мсье и мадам Кюзенак пообедали чуть позже обычного омлетом, поджаренным на сале. Мари, несмотря на волнение, улыбалась, слушая, как забавно стучат ее сабо по паркету и по выстеленному плиткой полу в кухне. Совсем не так, как по глинобитному полу или по земле…

Ближе к вечеру, перемыв посуду и наскоро съев ломоть хлеба и кусочек сыра, девочка поднялась на чердак с метлой, ведром воды и тряпкой. Свою комнату она мыла, напевая песенку, которой ее научил Пьер.

Когда каморка засияла чистотой, Мари вышла в сад, радуясь мысли, что теперь ей не надо прятаться. Торопливо сорвав три веточки остролиста, украшенные красными ягодами, она вернулась в комнату и поставила их в баночку с водой.

Девочка перевела взгляд на кровать… На матрасе лежала пара простыней, два толстых покрывала и прекрасное пуховое одеяло в синем атласном чехле. Удивленная и обрадованная, девочка решила, что обязана этим великолепием доброте мадам Кюзенак, и поспешно упрекнула себя в том, что так ошибалась в ней.

«Она неуживчивая и подозрительная, но в глубине души добрая…»

Вечером, когда за окнами повисли синие сумерки, Мари, сидя у плиты и помешивая суп, вдруг почувствовала себя очень счастливой. Она была рада, что волей судьбы все-таки оказалась в особняке Кюзенаков. Живя на ферме, девочка долго мечтала об этом доме, и теперь ей казалось, что она грезит наяву. Много месяцев вечерами она, словно зачарованная, поджидала, когда же на холме загорятся окна, вот эти самые, в которые она сейчас смотрит…

Теперь же она оказалась по другую сторону картинки, которую так часто представляла в своих мечтах.

Единственное, что огорчило девочку в этот первый день, проведенный в «Бори», так это тишина. Мсье и мадам Кюзенак она снова увидела только когда подала на стол ужин.

Мари ничего не знала о том, как они живут и чем занимают свое время.

После полуденной трапезы в дверь кухни, выходившую на задний двор, постучал седовласый мужчина.

– Я – Алсид Жанбар, много лет служу у мсье Кюзенака. Хожу за лошадьми, убираю навоз, работаю в огороде и в парке, а зимой слежу еще и за печками.

Войдя, он снял сабо у порога. В своих шерстяных носках он скользил по полу, как конькобежец.

– Старушка Фаншон всегда наливала мне рюмочку, когда на улице мороз…

Мари кивнула. Алсид взял стул и поставил его поближе к печке:

– Бутылка в шкафчике справа. И мой стаканчик там же. А вас как звать?

– Мари!

– Надеюсь, мы поладим. Нас, слуг, в доме всего двое и есть. Вы посимпатичнее будете, чем бедная старая Фаншон… Хлебнула она, бедолага, горюшка с хозяйкой-то нашей! Лучше с ней не спорить.

С Алсидом Мари снова встретилась в семь вечера. Он вошел в кухню, а следом за ним – Пьер.

– Мать передала хозяйке простоквашу! – заявил мальчик, весьма гордый собой. И подмигнул Мари.

Та, чуть не прыгая от радости, ответила с улыбкой:

– Погрейся в доме, Пьер…

Алсид, в руках у которого была большая корзина с поленьями, пошел дальше, в столовую. Мари с Пьером остались в кухне вдвоем. Не зная, что сказать друг другу, они так радовались встрече, как если бы расстались много дней назад.

Когда мадам и мсье Кюзенак сели за стол в столовой, в отделанном черным мрамором низком камине уже жарко пылал огонь.

Люстра с плафонами из розового опалового стекла наполняла комнату мягким светом.

Мари подавала на стол, но движения ее не всегда были ловкими и уверенными. Жан Кюзенак подбадривал ее взглядом и даже похвалил суп. И все-таки девочка вздохнула свободно, только оказавшись в удушающе-жаркой кухне с ее черно-белым плиточным полом и стенами, обшитыми крашенными в желтый цвет деревянными панелями. Девочка пожалела, что ей нельзя бросить свой матрас в угол и лечь спать здесь, у огня, где ей точно будет тепло. Но ей вскоре пришлось покинуть казавшуюся такой привычной кухню и подняться по лестнице на чердак. Рассудив, что дом богатый и хозяева вряд ли станут возражать, Мари взяла с собой наверх не одну свечу, а две.

Открыв дверь своей каморки, девочка поежилась от холода. Она чиркнула спичкой и зажгла фитильки обеих свечей, которые предусмотрительно поставила в жестяные банки. Украшенная букетом остролиста и синим одеялом, комната показалась ей почти уютной.

Мари быстро легла в свою с виду уютную постель. Ноги ее наткнулись на что-то горячее. Девочка вскрикнула от удивления, потом рассмотрела неожиданную находку. Это была грелка – керамический сосуд из тех, которые обычно наполняют кипятком и кладут в постель больному, чтобы он скорее согрелся.

Обрадованная Мари прижала грелку к себе и задула свечи. Кто принес ее к ней в комнату? Амели Кюзенак или ее муж? Она решила, что лучше об этом не думать.

Много-много дней назад, покидая приют вместе с мадам Кюзенак, девочка пообещала себе, что не станет задаваться вопросами о превратностях своей судьбы. И, несмотря на это, сколько раз, прежде чем заснуть, она искала ответ на вопрос, почему мадам и мсье не вместе, а по отдельности приезжали в приют, чтобы на нее посмотреть? Почему они не поехали искать себе прислугу в Лимож? Что заставило их отправиться в такую даль, в Брив?

Девочка положила под подушку фотографию Пресвятой Девы в позолоченной рамке и заснула.

Глава 9
Как быстро летит время…

Июнь 1909 года

Большой дом, который два года назад казался Мари полным тайн, теперь не имел от нее секретов. На следующий же день после того, как девочка перешла с фермы в дом, мсье Кюзенак показал ей все комнаты и уточнил, в чем будут состоять ее обязанности.

– В комнатах нужно подмести, потом смахнуть пыль с мебели. Раз в месяц мебель следует натирать воском. Окна всегда должны быть чистыми. Золу выносит Алсид, но печи в комнатах ты можешь чистить самостоятельно.

Мари прекрасно помнила, какой восторг ощутила, попав в просторную комнату, обшитую светлыми дубовыми панелями. При виде многих сотен аккуратно расставленных на полках книг она испытала острое чувство обиды – как если бы ее лишили чего-то, что она всегда очень любила. Какое сокровище хранится в этой комнате, и как бы ей хотелось обладать им!

Жан Кюзенак, должно быть, перехватил ее зачарованный взгляд.

– Мари, раз ты умеешь читать, я разрешаю тебе пользоваться моей библиотекой. Романы по твоему возрасту стоят на этой полке…

Всегда такая робкая, Мари не сдержала восторженного восклицания:

– Благодарю вас, мсье! Для меня это такое удовольствие!

Мсье Кюзенак улыбнулся, и вид у него был довольный. Он внимательно смотрел на девочку, и ей показалось, что еще секунда – и он шагнет к ней, сделает что-то, что разрушит невинное очарование этого момента. Но он, наоборот, отступил назад и ничего не сказал. Мари очень удивилась, не услышав указания, которое наверняка не преминул бы отдать любой хозяин: «С книгами будь очень осторожна, и не забывай, что на первом месте стоит работа…»

Девочка очень скоро поняла, что Жан Кюзенак совсем не тот «хозяин», каким она его себе представляла.

* * *

Мари вышла из столовой и направилась в кухню. Там она подняла крышку кастрюли и добавила в кушанье щепотку перца. Теперь уже шестнадцатилетняя, Мари открыла для себя прекрасное средство от скуки – совершенствование своего кулинарного мастерства.

На первых порах Амели Кюзенак настороженно относилась к попыткам новой служанки внести разнообразие в привычное меню, но вскоре она оценила более изысканную кухню. Со временем она стала реже выражать девочке свое презрение, а иногда даже приходила в кухню, садилась и с удовольствием наблюдала, как та работает.

В первые месяцы пребывания на новой службе Мари казалось, что ей никогда не переделать всю работу по дому. Дни пролетали для нее, как одно мгновение.

Девочка вставала в шесть утра, быстро приводила себя в порядок, надевала фартук и спускалась готовить завтрак, который должна была подать к восьми. В семь часов в кухню с сияющими от радости глазами входил Пьер. За чашечкой напитка из корней цикория дети немного болтали, а потом мальчик возвращался на ферму. Мари же принималась за уборку по заведенному порядку: сначала в столовой, затем в гостиной, в спальне мадам Кюзенак и только потом – лестницы и вестибюль.

Хозяин и хозяйка дома спали в отдельных комнатах, что очень удивляло девочку. Жан Кюзенак строго-настрого наказал прислуге: никто не смеет заходить к нему в спальню без его разрешения.

После полудня Мари мыла посуду, подметала задний двор, стирала полотенца. По многу раз в день ей приходилось доставать из колодца воду – тяжелая работа, которую на ферме всегда выполнял Пьер.

Вечером, несмотря на усталость, Мари с нетерпением открывала очередной роман, сгорая от желания узнать, что же случится с героями дальше. Перелистывая страницы, девочка знакомилась с далекими странами, особенностями парижской жизни, любовными перипетиями, узнавала слабые и сильные стороны человеческой натуры…

В воскресенье после полудня для Мари наступало прекрасное время полной свободы. Девочка рвала на лугах цветы и прятала букетики под изгородью, а на обратном пути их забирала. Нанетт и Пьер поджидали ее у фермы. Мальчик шел вместе с ней в городок, а его мать, наскоро обняв «свою крошку», довольствовалась тем, что торопливо пересказывала ей последние сплетни.

Когда Мари думала о Пьере, ее сердечко начинало стучать чаще. Худенький мальчик превратился в высокого широкоплечего юношу, гордящегося пробивающимися уже усиками.

А вот Жан Кюзенак поглядывал на сына своих фермеров с беспокойством. Чтобы быть поближе к Мари, Пьер в апреле попросил муссюра взять его вместо Алсида ухаживать за лошадьми. Кроме того, он заявил, что ему вполне по силам заготавливать дрова.

На просьбу юноши хозяин ответил категорическим отказом:

– Алсид знает моих лошадей лучше меня самого. Ему всего пятьдесят, и он на работу не жалуется. Когда ты мне понадобишься, Пьер, я тебя позову. А пока продолжай помогать отцу…

Вечером в кухне господского дома разочарованный Пьер рассказал об этом разговоре Мари и добавил сердито:

– Он ревнует, наш мсье Кюзенак! Поклянись, Мари, что он относится к тебе уважительно и не просит ни о чем нехорошем!

– Клянусь, Пьер! Он очень добр ко мне.

Все-таки она старательно отводила взгляд. Пьер ревновал ее ко всем мужчинам в городке. Как же рассказать ему о том, что доброта мсье Кюзенака по отношению к ней временами переходит общепринятые границы? Она подозревала, что именно хозяин дома приносит ей грелку, потому что сосуд с теплой водой появлялся в ее постели каждый вечер на протяжении всей зимы. Однажды в воскресенье, когда Мари вернулась в дом с фермы, где гостила, она поняла, что кто-то поднимался в ее каморку на чердаке. На месте маленького шаткого столика теперь стоял письменный стол с ящичками, а на нем лежал бювар из зеленой кожи.

Странным образом получала она и свою плату. В конце каждого месяца под подушкой девушка находила конвертик с банкнотами. В первый раз сумма показалась ей огромной. Амели Кюзенак никогда не поднималась к ней наверх, но Мари, чувствуя себя при этом виноватой, все же приобрела привычку складывать деньги в жестяную коробочку и прятать ее под кроватью. Осознание того, что у нее теперь есть свое собственное «маленькое сокровище», иногда мешало девочке заснуть.

Она не осмеливалась сказать об этом Пьеру, но временами задумывалась о том, не пытается ли Жан Кюзенак ее задобрить или не планирует ли заставить себя полюбить, когда она, достигнув определенного возраста, сможет ответить на его «авансы».

В свои шестнадцать Мари была высокой, стройной и очень симпатичной девушкой. Она доверила свои страхи Нанетт, умоляя не рассказывать об этом Пьеру.

Добрая женщина, невзирая на глубокое уважение к муссюру, посоветовала ей быть настороже:

– Вообще-то такие делишки не в характере нашего мсье Жана! Хотя… С такой-то женой кто знает, что может прийти ему в голову? А ты такая хорошенькая… Можешь мне верить, моя крошка, случается, что хозяева затаскивают таких вот молоденьких служанок, как ты, в темный угол, чтобы поцеловать, а ночью приходят уже за другим… Тех, кто сопротивляется, быстро выставляют за дверь, и девушке приходится искать другое место. В конце концов наступает день, когда она уступает… А теперь слушай меня: если мсье Жан осмелится к тебе прикоснуться, передай ему от меня, глядя в глаза…

Бледная от волнения Мари напрягла слух, чтобы не пропустить ни слова из того, что прошептала Нанетт:

– Скажи ему: «Вспомните Волчий лес!» – и все. Слово Нанетт, он больше тебя не тронет!

Сколько раз Мари мысленно возвращалась потом к этой фразе! Что произошло в Волчьем лесу? И если Нанетт что-то знает, почему она не хочет ей рассказать? В воображении Мари, подпитанном множеством прочитанных романов, рождались тысячи предположений, но в конце концов она отчаялась найти отгадку.

Прошло два года. Дом был большим, и Амели Кюзенак маниакально следила за чистотой. Серебряная посуда непременно должна была сиять, равно как и окна, и плитка на полу. На мебели – ни пылинки… Раз в неделю, зимой и летом, ковры следовало выносить во двор и хорошенько выбивать.

«И все это – только для того, чтобы мадам была довольна», – думала Мари. Она быстро усвоила, что с понедельника по субботу гостей в этом доме не бывает.

Только Макарий, поменявший автомобиль и теперь красовавшийся за рулем «торпедо», приезжал по воскресеньям к обеду. Странное дело, но с тех пор, как Мари стала горничной в доме у мсье и мадам Кюзенак, она не услышала от племянника хозяев ни одного обидного слова. И только когда хозяин отворачивался, Макарий смотрел на девушку – холодно, с явной неприязнью.

* * *

Мари расправила складочки на салфетке, лежавшей под бронзовыми настольными часами. Потом грациозно повернулась, чтобы проверить, всего ли хватает на сервированном к обеду столе.

Воскресная месса уже закончилась, и мадам с племянником вот-вот будут дома. Жан Кюзенак, верный своим привычкам, обычно возвращался из церкви верхом.

– Здравствуй, Мари! Как вкусно пахнет!

Удивленная девушка обернулась. В кухню вошел Макарий, одетый нарядней, чем обычно. На молодом человеке был костюм-тройка из серой фланели, белая сорочка и галстук. Шляпу из соломки он держал в руке. Его блекло-русые волосы были коротко острижены.

Макарий улыбнулся девушке. Почему вдруг он стал таким любезным? Мари насторожилась.

– Добрый день, мсье, – пробормотала она, запинаясь.

– Что ты нам приготовила?

– Рагу из телятины под белым соусом, печеный картофель и пирог с земляникой.

Макарий подошел ближе. Он был вынужден признаться самому себе, что эта девчонка, которую он так яростно ненавидел, теперь будила в нем вполне определенные желания. Он ненавидел ее и за красивое лицо, и за ее ум, и за умение держаться непринужденно, за жизнерадостность и за многие другие качества, которыми сам не был наделен. Но главным основанием для ненависти был интерес, который проявлял к девочке его дядя. Макарий и на этот раз не испытывал к Мари теплых чувств: для него она была всего лишь служанкой, в обязанности которой вменяется покоряться желаниям своего хозяина… Любым желаниям. Два года назад Мари показалась ему ничем не примечательной, но, поступив на службу к тете, она сильно изменилась, подросла и похорошела.

Сегодня, в своем летнем платье в цветочек, с оголенными от локтя руками, с перехваченной белым фартуком талией, она была чудо как хороша. Свои каштановые волосы Мари собрала в узел на затылке, и на ее стройной шейке подрагивали короткие завитки.

– Знаешь, что ты – самая красивая девушка в Прессиньяке?

Мари отшатнулась и ответила с удивлением:

– Не такие слова я привыкла от вас слышать! Я вам не верю, мсье. Говорят, ваша невеста – очень красивая девушка.

– Конечно, она красивая, но ты все равно лучше!

Мари покраснела от смущения. Макарий не просто не нравился ей – она его боялась. И теперь его наигранная веселость, его тяжелый взгляд не предвещали ничего хорошего.

Вдруг юноша схватил Мари за руку и притянул к себе. Потом грубо повернул ее лицо к своему лицу. Девушка пыталась его оттолкнуть, но чем сильнее она отбивалась, тем крепче он ее обнимал. Макарий грубо поцеловал ее, довольный своей физической силой, позволившей добиться желаемого. Девушка вывернулась из его объятий, оцарапав наглецу щеку.