Текст книги "Оранжерейный цветок и девять растений страсти"

Автор книги: Марго Бервин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Мексиканская веерная пальма
(Washingtonia robusta)

Выносливая, морозостойкая, гордая пальма с ярко-зелеными веероподобными листьями. Может достигать восьмидесяти футов в высоту и даже еще больше. Мексиканские пальмы – отличные домашние растения, если приживутся в ваших условиях, они не любят, когда их слишком много поливают, или перекармливают удобрениями, или слишком сильно обрезают. Другими словами, избегайте активного давления на них. Они не хотят всего, что вы можете им дать. Любят, чтобы было всего понемножку.

Я чувствовала себя полной идиоткой, надевая темные очки, чтобы шпионить за прачечной (вообще, до чего я дошла?), но я уже почти две недели не включала свет в кухне, и все же черенок еще не дал корней. Не прыгать же мне, будто я ненормальная, перед дверью кухни каждый раз, когда какой-нибудь красивый мужчина попросит стакан воды.

У меня не было намерения разговаривать с Армандо, но я подумала, что хорошо бы пройтись по Первой авеню и приглядеться к нему при дневном свете. Может, он вовсе не двухметровый мужик, владелец прачечной, поросшей мхом, прячущий девять растений в кладовке. Возможно, я, недавно пережив развод и будучи слегка не в себе, оказалась там после ужасного тяжелого рабочего дня.

Я направилась на восток от Юнион-сквер мимо магазина пончиков Дункана на Четырнадцатой улице и нью-йоркского спортивного клуба на Ирвинг-плейс. Я свернула направо на Первую авеню и заметила необычное скопление народа у прачечной самообслуживания.

У большинства были соответствующие месту черные с красным фирменные сумки для белья с большим нарисованным розовым тюльпаном – эмблемой Армандо, но многие бродили там налегке, пили кофе или просто болтали.

Я наконец решила вести себя соответственно возрасту, прекратить шпионить и зайти поговорить. Я подошла к входу в прачечную и уже совсем собралась открыть дверь, как вдруг услышала крик из толпы.

– Эй, леди! – кричала маленькая женщина с битком набитой фирменной сумкой. – Очередь здесь начинается.

– Извините, – закричала я в ответ, пробираясь к концу очереди. Мне не хотелось подводить Армандо, пролезая в прачечную без очереди.

– Чего вы ждете? – спросила я мужчину, стоящего передо мной, заметив, что у него нет сумки.

– Хочу поговорить с Армандо.

– О чем же вы собираетесь с ним говорить?

– Не ваше дело.

– Я только хотела узнать, будете ли вы спрашивать о тропических растениях?

– Топические растения? Нет, я не собираюсь расспрашивать его ни о каких тропических растениях.

Я заняла очередь, и через несколько минут мужчина повернулся ко мне:

– Люди говорят с Армандо обо всем. Обманула подружка, муж разлюбил, боли в сердце, всякие скандалы с близкими, нервные срывы, хамство, всякая чепуха и вздор. К нему ходит вся округа.

– Сколько это стоит?

– Он ничего не берет, но в последнее время о нем пошли слухи по городу, и теперь здесь всегда очередь. Ведь все хорошее быстро заканчивается.

– Неужели он так помогает?

– Думаешь, я в субботу туг в очереди торчу из-за какой-то фигни?

В очереди я стояла около часа, дольше, чем в Управлении автотранспорта или в новом торговом центре «У Джо», прежде чем попала в прачечную.

– Я все думал, когда ты придешь поздороваться. – Армандо сидел на красном пластиковом ящике из-под молока и серебряными маникюрными ножницами обрезал отросток растения.

– Вы видели меня на улице?

– Ну конечно видел. Кралась, точно вор.

– Черенок не дал корней.

– Знаю. Если бы были, не кралась бы. Терпение. Еще слишком рано.

– На стебле даже шишек нет.

– Его кто-нибудь видел?

– Никто, и поверьте, это было непросто.

– Хорошо. Надо быть уверенным, что он даст корни только для тебя. Если видел еще кто-нибудь, он может дать корни для этого человека. И никакой пользы для тебя.

– Какую можно получить пользу?

– Понятия не имею.

– Эго важно, что я пришла, пока росток еще не дал корней?

Армандо пожал плечами:

– Мне все равно, что ты делаешь. Ты неинтересна мне до тех пор, пока отросток не даст корни. Если же он укоренится – совсем другое дело. И ничего от нас не зависит.

– Как это вам удается знать ответы на все вопросы? – Я смотрела на длинную очередь снаружи.

Армандо поднес отросток к свету:

– Ты так рванула от меня в прошлый раз, что даже не назвала своего имени.

– Лила Нова.

– Хм. – Он катал отросток в пальцах – Лила Нова. Такое мягкое. Такое непохожее на тебя.

– Я мягкая.

– Да, конечно. Мягкая, как скала. – Армандо засмеялся.

– Так каким образом вы знаете ответы на все их вопросы?

– Я не знаю.

– Почему же тогда люди субботним днем стоят в очереди, чтобы поговорить с вами?

– Может, они пришли, чтобы увидеть мои растения.

– Не думаю. Тот мужчина, с которым я там разговаривала, совершенно не интересуется вашими растениями.

– Дам тебе маленький совет, потому что ты мне нравишься, Лила Нова. Мое дело простое. Я говорю им то, что они и так знают.

Я выглянула, чтобы посмотреть на всех собравшихся здесь.

– Иди сюда. – Он подтянул еще один ящик из-под молока и поставил рядом со своим. – Садись и слушай. Но не показывай, что слушаешь, иначе никто больше не придет со мной разговаривать и ты разрушишь мой бизнес.

Первый мужчина вошел и плюхнул свою сумку рядом с Армандо. Она издала громкий звук-выдох, когда он на нее уселся.

– Как ты, Армандо?

– Хорошо. Очень хорошо. Спасибо, что спросил. Чем я сегодня могу тебе помочь?

– Я беспокоюсь о нас с Элейн.

– Как Элейн? – Армандо ни разу не посмотрел на мужчину и продолжал кромсать отросток маленькими маникюрными ножницами.

– Она все время раздражена. Что бы я ни сделал, она к каждой мелочи придирается и критикует меня.

– Придирается, – повторил Армандо. – Придирается. Niphidium, niphobolus. – Он поднял отросток к свету.

– Что?

– Всего-навсего папоротники, которые мне нравятся.

– Если я беру один карандаш, она спрашивает, почему я не взял другой. Если покупаю белые салфетки, она требует розовые. Я не могу с ней бороться. Ничего не могу сделать, чтобы она была довольна. Сказать по правде, это сводит меня с ума. Я начинаю думать, что она от меня устала. Может, даже подумывает уйти. Ты ведь ее знаешь, что мне делать?

– Как ты проводишь свой день?

– Обычно. Встаю, иду на работу. Потом в бар с дружками. Потом домой. Я никогда не ухожу на всю ночь и не бегаю за другими женщинами, если ты это имеешь в виду. А когда с ней, то ни на кого больше и не смотрю.

– Иди домой. Пропусти вечер в баре.

Когда мужчина ушел, я посмотрела на Армандо.

– Пропустить вечер в баре? И это все? Это и есть ваш совет? Вы правы, ваша роль проста.

Армандо улыбнулся:

– Его жена говорила мне, что ненавидит его пьянство. Он верит тому, что я сказал, поэтому, может, немного притормозит с попойками. Кто знает? Меня устроит любой вариант. А вообще-то пьяный он более забавный.

– Почему вы упомянули эти папоротники? Niphidium, nipholobus.

– Чтобы немного развлечься. В большинстве эти люди скучны до безобразия.

Армандо отложил черенок и повернулся ко мне:

– Скажу тебе маленький секрет. Мне удалось помочь многим людям, стоящим в очереди, но когда мне лень, а лень мне почти всегда, то за меня это делают мои растения.

– Что, собственно, вы имеете в виду?

– Мужчина приходит ко мне в прачечную. Он не подозревает, что у него проблема. Но я-то вижу, что она есть. В таком случае я не отвечаю на вопрос, потому что он не спрашивает, я поручаю одному из моих растений помочь ему.

– Например?

– Недавно в прачечную вошел молодой человек, очень похожий на тебя. Твоего возраста и твоей комплекции, но он пришел стирать. Не хотел разговаривать со мной и смотреть на мои растения. Кажется, он их даже не заметил.

– Он был слепой? – Я посмотрела на десятки растений, свисающих отовсюду.

– Нет, просто он ничего не замечал вокруг, потому что был очень расстроен. Он молод, но ходит согнувшись, словно ищет монеты металлоискателем. Его жизнь замедлилась: он полз как улитка.

– И что же вы сделали?

– Я – ничего. С какой стати. Я не доктор, и у меня нет времени на всех, кто приходит в мою прачечную, будто тащится через зыбучие пески.

– Но вы все-таки сделали что-то?

– Ну да. Дал задание одному из моих самых сообразительных растений, моей прекрасной мексиканской пальме. Подошел прямо к молодому человеку, рыдающему в свои грязные тряпки, и спросил его, что случилось.

«Ничего. Оставьте меня в покое».

Я улыбнулся ему своей самой теплой улыбкой и рассказал, что владею прачечной, и так как я видел его здесь много раз и считаю его постоянным посетителем, то разрешаю ему бесплатно стирать в течение шести месяцев, если он приглядит за одним из моих растений.

– Звучит неплохо.

– Молодой человек был слишком расстроен, чтобы сопротивляться, поэтому согласился не раздумывая. Когда он выходил, я дал ему свою мексиканскую веерную пальму. Три или четыре фута высотой и три в размахе листьев. Великолепное, полное энергии растение со множеством колышущихся сексуальных листьев. «Позаботьтесь о ней, – сказал я ему. – И возвращайтесь, стирайте на здоровье сколько хотите. Без платы. Не важно, насколько грязными будут ваши вещи, – прокричал я ему вслед. – Используйте мои машины».

– А он знал, как ухаживать за растениями?

– Нет. И даже не спросил. Просто забрал пальму и ушел.

– И?

– Он вернулся недели через две, расстроенный и смущенный. «Листья по краям подсохли и пожелтели. Что мне делать?»

– Я сказал ему, что он слишком много поливает растение, поэтому следует дать ему полностью высохнуть. И велел ему не беспокоиться. С растением все будет хорошо. Прошло три недели, и он вернулся еще более расстроенный.

«Я перестал поливать, как вы мне сказали, и теперь листья опадают». Он был совершенно убит. – Армандо рассмеялся.

– Что сделали вы?

– Я сказал ему, что растение попало в новую обстановку и его поведение типично. Предложил подержать растение у себя еще немного, пока листья не вырастут вновь, и потом, когда оно окрепнет, принести его сюда. В третий раз он выглядел еще хуже, чем в предыдущие. Просто ужасающе. «Растение умирает. Пожалуйста, скажите, что делать». Я сказал, что не ожидал, что такое может приключиться с моей бедной малюткой. «Продолжайте ухаживать. Делайте все возможное, чтобы спасти прекрасное растение, а затем несите его мне». И что, вы думаете, сделал этот смышленый молодой человек?

– Что?

– Он пришел домой и разделался с пальмой. Порубил топором на мелкие кусочки. А потом, когда совсем устал, выбросил. А куски свалил прямо в мусоросжигательную печь. – И Армандо громко рассмеялся.

– Что в этом веселого? – Я была несколько подавлена.

– Эта прекрасная талантливая мексиканская веерная пальма так его взбесила, что он просто не знал, что еще может сделать.

– Разве вам безразлично, что он погубил ваше растение?

– Послушай, о чем я тебе говорю. Тот человек был в депрессии. Ему нужно было впасть в ярость. Ему нужно было выплеснуть эмоции. Разве ты не понимаешь? Растение поняло, в чем дело, и вылечило его.

– Не понимаю, как вы можете веселиться, если он убил одно из ваших любимых растений.

– Пальма проявила великолепные способности. Гениальные. Подумай об этом. Сначала она пожелтела, затем сбросила листья, а когда это не сработало, начала умирать. Ха! Даже я недооценил ее. Она много работала, чтобы человек все больше впадал в ярость. Когда не помогал один способ, она пробовала другой, пока дело не дошло до радикального – смерти, она методично и последовательно доставала человека и в конце концов доконала. Растение пожертвовало жизнью, чтобы вылечить юношу. Оно вынудило его совершить убийство. Это поистине волшебство.

– Но откуда вы это знаете? То есть откуда вы знаете, что растение понимало, что делает?

– Я знаю это наверняка, но с виду это выглядит так. Я дал молодому человеку растение, которое чрезвычайно трудно погубить. Растение, которое благоденствует в самых ужасных условиях. Растение, хорошо известное своей способностью к адаптации. Разве ты не понимаешь? Ему надо было постараться, чтобы не выжить.

– Этот человек все еще приходит сюда стирать?

– Ну конечно. И теперь он выглядит счастливым. Приходит в прачечную под ручку с женщиной и улыбается.

– По-моему, он псих.

– Нет, это прекрасная история. История любви. Это растение воистину полюбило молодого человека.

Я попрощалась с Армандо, потому что не было никакой возможности слушать дальше историю растения, которое пожертвовало жизнью ради человека.

– Приходи, когда появятся корни! – прокричал он мне вслед.

Вернувшись на следующий вечер домой с работы, я пошла проверить отросток и выскочила из кухни в таком восторге, какого не испытывала с самого детства. Я просто не знала, что с собой делать, Я кружилась по студии, случайно опрокинула кротон, рассыпав землю на новый паркетный пол. Меня это больше не волновало. Огненный папоротник дал четыре длинных, нежных, белых корешка.

Денежное растение

Марихуана стоит тысячи долларов за унцию (около 30 граммов). Фактически в 2006 году это была самая прибыльная и выгодная культура в США, чей урожай принес за год в среднем 30 миллиардов долларов. На втором месте по дороговизне шафран из Ирана, так как для получения одного фунта этой самой популярной специи требуется 75 тысяч цветков. Орхидеи же, напротив, находясь вне законов рынка спроса и предложений, в глазах ценителей и коллекционеров оцениваются больше как произведение искусства вроде картин и скульптур.

Я взяла отросток с его новенькими корешками, сбрызнула его водой, завернула в пакетик из целлофана. Я бы отнесла его Армандо прямо сейчас, но в половине седьмого начиналась вечеринка в честь окончания съемок рекламного ролика для фирмы «Puma». Какое свинство, что вечеринка совпала с появлением корней. Уже то, что каждый божий день мне приходится встречаться с Джофом Каунсилом, было достаточно мерзко, так теперь надо тратить на него еще и вечер. Я решила отправиться на вечеринку, а потом быстренько смыться около половины восьмого и – прямиком в прачечную.

Я взглянула на кротон с обломанной верхушкой, и меня охватило чувство вины. Я вспомнила Эксли, и мысль о нем и его искренней любви к растениям заставила меня пересадить кротон в новый горшок. Поэтому вместо того, чтобы ждать Коди в служебной машине на улице у своего дома, я как раз в шесть пятнадцать насыпала свежую землю в новый горшок. К тому времени, когда я наконец была готова ехать, толстый слой земли покрывал меня с головы до ног. Переодеваться было слишком поздно, поэтому я потопала ногами, пытаясь по возможности отряхнуться, отчего она прилипла еще сильнее, и закрыла за собой дверь.

Наш консьерж Карлос знал, на мой взгляд, слишком много о моей жизни. Так много, что даже его вид был для меня оскорбителен. Я была уверена: он в курсе, что я никогда не выхожу из лифта с мужчиной. Фактически, он для меня ежедневное напоминание о моем одиночестве. Именно поэтому меня и не устраивало то обстоятельство, что у нас в доме есть консьерж. Перед ним невозможно было изображать счастливую жизнь. Даже для самой себя. Это хуже, чем чирей на заднице.

– Кто-то оставил это для вас сегодня, – произнес он, как только открылась дверь лифта.

Он передал мне белый конверт с коричневыми пятнами земли, как раз такими же, как и на мне.

Записка была короткой и гласила: «Не смогу быть на обеде в среду. Дэвид Эксли».

И больше ничего.

Там не было написано ничего типа: «А что вы делаете в четверг вечером?» Или вежливого: «Как насчет другого дня?» Или, по крайней мере: «Зайдите на рынок».

Тон записки был чисто деловым. Эксли был просто парнем с овощного рынка, который продал мне пару растений, и только.

Я посмотрела на Карлоса и изобразила на лице удивление, как будто только что получила заманчивое предложение, а не отказ от человека, который мне по-настоящему нравился. По кислому выражению его лица я поняла, что это его не обмануло. Для нас обоих было совершенно очевидно, что до конца своих дней я останусь одна. Я улыбнулась ему, что, кажется, его напугало, и вышла на улицу. Машина, которая должна была отвезти нас на вечеринку, ждала снаружи. Коди, попивая кофе, уже сидел на заднем сиденье с унылым видом. Я проскользнула внутрь и села рядом. Ногтями пальцев одной руки я пыталась выскрести грязь из-под ногтей другой, а потом потерла ногти о джинсы, чтобы отполировать неровные края. Водитель с видимым отвращением посмотрел на меня в зеркало заднего вида, словно говоря: «Не смей стряхивать свою грязь на мои новые кожаные сиденья».

Когда мы проехали половину пути, Коди наконец заговорил:

– Ты грязная.

– Знаю. Вытряхивала одно из моих растений. Пришлось пересаживать в другой горшок

– Почему было не сделать это позднее?

– Потому что. – Я приподняла кусочек целлофана – У меня корни.

Я помахала конвертиком у него перед носом, и он выхватил его у меня из рук

– Что это?

– Пожалуйста, не тряси и не задень обо что-нибудь. Это отросток огненного папоротника, и он не давал корешков несколько недель.

– Похоже на крошечный клубень

– Ты не знаешь, что такое крошечный клубень. – Я пыталась сохранить спокойствие.

– Ты и сама не знаешь – Он держал черенок в вытянутой руке, чтоб я не могла дотянуться.

– Это расширение подземной части корня. Как у картофеля.

– Ты, кажется, нервничаешь. Что-нибудь принимаешь в последнее время?

– Не твое дело.

– Ты виделась с этим парнем с овощного рынка?

– Да. Но это опять же не твое дело.

– Может, тебе йогой заняться. – Он наконец вернул мне отросток. – Расслабишься сильнее, чем от альпразолама.

– Я принимала ксанакс только один раз, сразу после развода. Стараюсь обходиться без лекарств.

Коди опять завел свою песню:

– Йога Нидра, йога сна. Пранаяма, контроль дыхания. Хатха-йога, мягкая йога гармонии организма.

– Ну, ты псих. Что это еще такое – йога сна?

– Это умение бодрствовать во время сна так, что, пока тело спит, сознание работает.

Мы намертво застряли в пробке, типичной для часа пик.

– Я, пожалуй, вздремну. Телом и разумом. Разбуди, когда доберемся.

Ресторан полностью соответствовал своему названию: «Лед». Там было холодно и в прямом и в переносном смысле, как будто его владельцы, сильно потратившись на мебель и дизайн, не могли себе позволить отопление. Тем не менее там было довольно красиво: столешницы и бледно-голубые стулья отделаны граненым стеклом с травлением под заиндевевшие окна. В лампы вставлены голубые лампочки под голубыми, словно тронутыми морозом, плафонами; официанты и официантки одеты в бледно-голубые униформы и загримированы под голубоглазых блондинов в соответствии с декором. В огромных зеркалах без рам в стиле ар-деко отражалась элегантная публика, а каждый стол был украшен букетом белых лилий, привезенных из тех частей света, где для них был сезон цветения.

Прежде чем войти, я заглянула внутрь. Там были все. Художественные директора из департамента творчества вместе со всей пишущей братией. Исполнительный креативный директор, генеральный креативный директор, директор по звукозаписи и главный исполнительный директор. На самом деле никто точно не знал, чем они заняты, но все знали, что чем-то очень важным, потому что в их офисах были огромные окна с отличным видом на Манхэттен, а также прекрасные итальянские кофеварки эспрессо и привлекательные молодые помощницы. Наш босс Джоф Каунсил поднялся с места, когда мы наконец вошли в зал.

– Позвольте представить: команда, которая работала над проектом, – невнятно пробормотал он, будучи уже сильно навеселе, и добавил: – Ты грязная.

Все уставились на мою испачканную одежду.

– Я не грязная. Я покрыта специально разработанной горшечной смесью из канадского торфяного мха сфагнума, органического тростникового торфа, рисовой шелухи и мха, идеальной для африканских фиалок и других геснериевых и уж наверняка более питательной, чем вся эта еда на столах.

За столами все замолчали, а я уселась рядом с Коди.

– Мило, – прошептал он мне.

– Эти люди ничего не понимают. На мне больше органики, чем в целом магазине «Натуральные и органические продукты» на Юнион-Сквер.

– Ну и что же мы будем делать с этими корнями?

– Это черенок, а не корни, и я собираюсь отнести его человеку, с которым я встретилась в прачечной.

– Ты становишься неадекватной. Сама-то ты понимаешь?

– Ничего странного. Он выращивает тропические растения в прачечной на Первой авеню.

– Все в порядке, цыпа, понял.

Мне нравился Коди, потому что он один из тех людей, которые сознают, что мир и все его обитатели в принципе несколько странноваты, и принимал мир таким, какой он есть. Сама же я из тех, кого пугает обыкновенная странность человеческой породы, притом что я исключительно часто имею дело с исключительно странными людьми.

– Спорю, у него в прачечной растет какая-нибудь совершенно особенная конопля. Может, даже есть немного волшебного мескалина [2]2
  Мескалин – зрительный и слуховой галлюциногенный наркотик из мексиканского кактуса.


[Закрыть]из кактуса-пейота. – Коди иногда любил выражаться несколько выспренно, а его мозги всегда были направлены на то, что можно покурить или переварить. – Может, он шаман, использующий галлюциногены, как Дон Хуан?

– Понятия не имею, Коди. Мне интересны только его растения.

– А он чем интересуется?

– Не знаю.

– Зато я знаю. – Он заулыбался.

– Вряд ли. Он старый.

– Ты тоже.

– Спасибо большое.

Принесли шампанское в бутылках и еду, сервированную а-ля карт на маленьких тарелочках. Запеченный гусиный паштет с маракуйей, ледяная испанская окрошка гаспаччо с кедровыми орешками, устрицами и вишнями, суп-пюре из каштанов с плавниками лосося и корнями сельдерея, средиземноморский окунь с сыром пармезан и запеченными луковицами лилий.

– По крайней мере, мы теперь знаем, что с лилиями делают, когда они отцветают, – произнес сидящий радом со мной Джоф Каунсил, отправляя огромную луковицу в рот.

– Лила встретила кое-кого, кто тоже любит растения. Хотя он их не ест, а работает с ними. Продает на овощном рынке на Юнион-сквер.

Я сделала большой глоток шампанского и пнула Коди под столом.

Джоф Каунсил выковырял что-то зеленое из зубов и отправил в рот.

– Всякий, кто в наши дни связывается с природой, полный дурак. Твой дружок, который работает с растениями, просто глуп. С природой произойдет то же, что и с арктическими льдами. Или со снежным барсом, белым носорогом, серебристой гориллой, ягуаром, пигмеями и эскимосами. Последний белый медведь вымрет раньше чем через пятьдесят лет. Природе конец. Вы разве еще не поняли?

Он уставился на меня, словно моя симпатия к кому-то, кто продает растения, была для него личным оскорблением.

– Надо равняться на машины. – Он выудил из кармана мобильник и поднял его над столом. – Это наша новая природа. Без изъянов и слабостей. Их нельзя истребить, потому что там, откуда они взялись, точно таких еще миллиард. Они не разлагаются, поэтому, по сути, неистребимы и вечны. Их нельзя есть, или выдрать из земли, или выжечь землю под ними, или, в конце концов, вырубить на пиломатериалы. Это совершенное, самодостаточное существование вечной жизни.

– А как насчет кислорода? – спросил Коди. – Мы ведь получаем килород из растений.

– Кислород – дымород. – Он окинул взглядом стол. – Где же модель?

– В школе, – сказала я.

Не знаю, был ли виноват жирный гусиный паштет или постоянное жужжание мобильников, лежавших у каждой обеденной тарелки в качестве дополнительной услуги, но к концу первой перемены меня слегка затошнило.

Я выскользнула через покрытую изморозью дверь ресторана и направилась в прачечную, втягивая носом живительный прохладный воздух как лекарство.

Я доехала подземкой до Даунтауна и, как лунатик, пошла на юг по Третьей авеню, нежно сжимая черенок в руке. Внезапно он стал для меня самым важным. В моей жизни появилось нечто кроме Джофа Каунсила, обнаженных девочек-подростков и умирающей природы.

Час пик миновал, и людей на улицах было совсем немного. Это была бы приятная прогулка, если бы в глубине сознания меня не тревожили мысли об Армандо. Что, если черенок вовсе не от огненного папоротника из Колумбии, а просто от обычного папоротника, который он сорвал в парке на Томпкинс-сквер? Что, если он затащит меня в заднюю комнату с мифическими девятью растениями и запрет дверь снаружи? Жизнь в мире рекламы может кого угодно сделать подозрительным в отношении мотивов поведения других людей.

Где-то около Тридцать четвертой улицы эти подозрения заставили меня развернуться и пойти на запад к овощному рынку.

Мне нужно было увидеть Эксли. В этот момент он показался мне именно тем человеком, в котором я нуждалась. Человек занят торговлей, а не съемками и болтовней. Конечно, он отменил наше свидание, но, если отбросить в сторону романтические переживания, он-то уж точно должен знать, стоит ли чего-нибудь черенок.

Когда я добралась до рынка, Эксли поливал кротоны и ругал почем зря необычно холодный и дождливый апрель, и при этом от его дыхания в ледяном воздухе палатки поднимался пар. Я услышала слова «северо-восточный» и «кучево-дождевые облака», произнесенные с видимым отвращением. Он вроде даже мне обрадовался и просветлел лицом, но, памятуя о только что отмененном свидании, невольно сделал шаг назад при моем приближении.

– Как райская птичка? – Он пожал мою руку, не снимая желтой садовой перчатки.

– Растет с каждым днем.

– А китайская пальма? Какие-нибудь проблемы?

– То же самое, что и с райской птичкой: растет, как сорняк.

– Здесь бы обе померли. – Он посмотрел на облака. – Плохой год для тропических растений и неудачный для бизнеса. Больше одной-двух недель не протянут. Продать не успею.

– Поэтому-то вы не можете прийти на обед? Проблемы на работе?

Эксли пальцем потер висок:

– Прямо в точку. Не люблю смешивать дело со свиданиями и обедами и всякой прочей мурой. Никогда ничего не получается. Никудышная затея.

– Не думаю, что покупка трех растений может быть расценена как партнерство в бизнесе.

Эксли взглянул на меня исподлобья:

– Может, и не партнерство, но это все-таки бизнес. Я продаю растения, несколько растений продал тебе и надеюсь продать еще.

Я, в свою очередь, недолго помолчала.

– Простите. Вы правы. У нас общий бизнес.

Мы еще молча постояли, пока он поливал растения.

– Кротон тянется вверх, как подросток. Я на днях пришла домой, а горшок опрокинулся, пока меня не было.

– Ему тесно. Надо пересадить. Возьмите немного горшечной земли Шульца для профессионалов и горшок дюйма на три-четыре шире нынешнего. Садовыми ножницами разрежьте старый горшок, делая надрезы от края вниз. Насыпьте на дно нового горшка земли на дюйм, положите несколько глиняных черепков для дренажа, затем вытащите кротон, сохраняя на корнях по возможности весь ком земли. – Он всеми десятью пальцами обвел большой круг. – И перенесите его в новый горшок. Сверху насыпьте немного земли, на дюйм-два ниже кромки горшка. Он скажет тебе потом спасибо.

– По правде говоря, я пришла не выяснять, почему вы отменили свидание. Я и кротон уже пересадила.

– О?

– У меня вопрос, я надеялась, что вы сможете на него ответить.

– Если насчет растений, то я – тот, кто вам нужен.

Я развернула черенок и помахала длинными белыми корнями у него перед носом.

– Я узнала из весьма сомнительною источника, что это огненный папоротник из Колумбии. Мне надо убедиться, так ли это.

Эксли уронил шланг.

Пристально глядя мне в глаза, он подошел ко мне очень близко и моментально, раньше, чем я успела произнести хоть слово, выхватил черенок у меня из рук и бросился с ним в палатку. Я поспешила за ним. Он сгреб грязь и листья со старого деревянного стола, который купил, чтобы палатка напоминала французский загородный дом. Разгреб на столе место достаточное, наверное, для тысячи черенков. Покачал черенок на ладони и бережно, словно новорожденного, каковым, по сути, черенок и являлся, положил на стол. Затем из узкого, во всю длину стола, ящика вынул лупу и стал изучать корни. Он молчал несколько минут.

Наконец поднял глаза:

– Это действительно огненный папоротник, это видно по тому, как ветвятся корни. У большинства кисличных клубеньки, но не у этого крошки. Чертовски редкий. Я однажды видел его в Южной Америке.

Он внезапно замолчал и уставился на меня, словно я была преступником.

– Тде ты его взяла?

Я и раньше видела у мужчин такой взгляд, но обычно он касался секса, а не растений. Мне не понравилось, как он смотрит на меня и на черенок, поэтому я нагнулась и быстро забрала черенок со стола. Я стояла перед ним, прижимая черенок к груди, как драгоценность. Эксли обошел стол и придвинулся ко мне так близко, что я уловила запах земли на его куртке. Определенно это была самая странная причина из всех, по каким я оказывалась настолько близко от мужчины, который мне нравился.

Сколько ты хочешь за него?

– Вы шутите?

– Я все еще прижимала черенок к груди.

– Я дам тебе за него пять сотен прямо сейчас. Или могу попытаться найти покупателя, который даст намного больше. Разницу мы поделим.

– Почему вы шепчете?

– Не хочу, чтобы кто-нибудь знал о том, что он здесь.

Не будучи страстной поклонницей резких поворотов судьбы и пережив в последнее время множество этих поворотов, я сначала засмеялась, а потом занервничала. Пятьсот долларов – большие деньги только за то, что я засунула маленький грязноватый кусочек стебля в стакан с теплой водой и ждала несколько недель, пока появятся корни.

– Где ты его взяла? – повторил он, не обращая внимания на посетителей, потихоньку скапливавшихся снаружи.

Я знала, что он мне не поверит, если я расскажу правду, поэтому даже не потрудилась соврать.

– Я достала его в прачечной самообслуживания.

– Познакомь меня с ним, кто бы он ни был, и я добавлю еще две сотни баксов. Может, я весь в земле бегаю вдоль прилавка с растениями, но я знаю: это большая сумма даже для того, кто работает в рекламе.

Если человек в среднем в жизни испытывает приблизительно три радикальные перемены в карьере, только что у меня перед глазами мелькнула возможность второй такой перемены.

– Ну? – спросил он.

Возможно, мне удастся достать еще черенков у Армандо, и продать их Эксли. Я расстанусь с Джофом Каунсилом и буду зарабатывать деньги, носясь с черенками тропических растений между прачечной и овощным рынком, от садовника к продавцу.

– Я буду посредником. – Я, правда, понятия не имела, как работает посредник. – Я буду приносить черенки, а вы будете мне платить.

Эксли с трудом скрывал раздражение

– Ты не хочешь мне сказать, кто этот человек?

– Не хочу.

– Не доверяешь?

– Мы никогда не работали вместе.

– У этого человека много растений?

– Я не очень разбираюсь в растениях, но мне кажется, я видела первоцвет, маки, несколько видов злаков, ноготки, георгины и ирисы.

Эксли медленно проговорил:

– Я имею в виду ценные растения. – Он проговорил слово «ценные» по слогам. – Ты видела еще какие-нибудь ценные растения помимо огненного папоротника?