Текст книги "В Москву!"

Автор книги: Маргарита Симоньян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– В России всем по фиг, если не девочкой замуж вышла. Как будто так и надо, – продолжала Лиана.

– Я не поняла, зачем вы тогда вообще замуж выходите, если вам и так все можно? – сказала Джульетта.

– А ты что, замуж выходила, чтобы трахаться и в кафе ходить? – спросила Лиана.

– А ты что – нет? – ответила ей племянница.

Музыканты затянули что-то очень скрипучее и заунывное. Один из них, старик с длинными белыми волосами, закрыв глаза, играл на кямянче*.

– На чем он играет? – спросила Алина.

– Скажи девушке, на что ты играешь? – крикнул музыканту один из зятьев – то ли Алик, то ли Абик или Овик.

– На что играю, на то и живу! – ответил старик, не открывая глаз.

Алина опять потянулась было писать Борису. Но тут же спрятала телефон подальше в сумку. «Так и не звонит. Не буду о нем больше думать ни за что», – пообещала она себе.

– А чего ты телефон все время вертишь? – спросила Лиана. – Тут же мобильной связи нет.

– Как нет? – встрепенулась Алина. – Совсем нет?

– Конечно, нет, – рассмеялась Лиана. – И не было никогда. Зачем им мобильная связь? Тут и так в огороде пукнешь – через минуту на границе будут знать, что укакался.

Неожиданно для себя самой, Алина почувствовала, что у нее поднялось настроение. «Интересно почему?» – спросила она себя и тут же поняла: потому что теперь она не может точно знать, звонил Борис или не звонил. Может быть, он звонил уже десять раз.

С улицы принесли бабушку в черном платочке и посадили за стол. Джульетта стала ее просить:

– Ба, расскажи, что твоя свекровь сказала, когда первый раз тебя увидела?

– Отстань, ничего не буду рассказывать, – твердо сказала бабушка.

– Налейте ей, – шепнула Джульетта одному из зятьев.

Зятья налили женщинам домашнего вина из огромной бутыли, а себе чачи. Старший зять поднял первую рюмку и сообщил:

– Если кто не в курсе, Абхазия – это кусок земли, который Бог оставил себе под дачу.

Как этот день перешел в следующий день, никто не заметил. Алина помнила только, что кто-то рассказывал про бычка, который влюбился в Кремлинину старую лошадь:

– Этот бычок – урод, извращенец! – говорил кто-то. – Он когда эту лошадь первый раз увидел, оморок упал!

Ближе к обеду второго дня к дому Кремлины подъехала запыленная тойота с новосибирскими номерами.

– Серый наш приехал! Соскучился? – воскликнула Лиана.

– Я и не знал, что вы тут, – сказал Сергей. – Мне на границе сказали, что здесь лучшая гостиница на побережье.

– Так и есть, брат! – сказал то ли Алик, то ли Абик или Овик.

Сергею было лет сорок. Выглядел он спортивно и одновременно интеллигентно. У него были видные плечи и рельефные ноги в шортах, но при этом очки и доцентские продолговатые залысины над умным лицом.

Сергея тоже посадили за стол. Первым делом ему сообщили, что Абхазия – это кусок земли, который Бог оставил себе под дачу.

После первой рюмки Сергей стал внимательнее смотреть на Алину. После второй задал ей глупый вопрос ни о чем. После третьей – не сводил с нее глаз. Алина сначала улыбалась ему, а потом стала хмуриться. Сергей поднял четвертую рюмку:

– Давайте выпьем за неземную красоту женщин за этим столом! Невозможно глаз оторвать.

– Давайте лучше выпьем за то, что вашим глазам так мало надо, – устало сказала Алина.

Зятья Кремлины переглянулись сурово. Им явно не понравился тост Сергея. Сергей это заметил и сменил тему.

– Скажите, а чего абхазам с грузинами не жилось? – спросил он.

– Как тебе объяснить? – задумчиво сказала Кремлина. – Грузины были господа. Видел, когда въезжал сюда, там разваленный дворец стоит трехэтажный. Вокруг все дома – маленькие, бедные, ты сам видишь. А там был настоящий дворец! Пока его не разгромили, когда война началась. Там жила семья грузин – единственная у нас в селе. Они ни с кем не общались. В гости не ходили и никого не звали. Они же гордые. Князья. Ни с абхазами, ни с греками, ни с русскими, ни с нами не общались. Вот за это мы все их не любили. Никто грузин не любил.

– А меня поперли с работы еще при советской власти за то, что я грузинского не знал, – отозвался Алик. Он был единственным за столом абхазом.

– А кем вы работали? – спросил Сергей.

– Дороги строил. Зачем мне там грузинский язык – с цементом разговаривать?

– И что, из-за этого война началась? – снова спросил Сергей.

– Конечно, из-за этого! – вспыхнул Алик. – А этого мало, что ли? Ты не знаешь, как грузины борзели тут! Война после чего, ты думаешь, началась? После того, как они в Сухуме институт закрыли. Сказали, что народ, у которого нет культуры и истории, не может иметь институт. Так и сказали! Это мой народ – у которого нет ни культуры, ни истории! Они так всегда считали и до сих пор так считают! Мы никогда с ними не будем вместе жить больше, никогда! Здесь была такая кровь, которую на Кавказе столетиями помнят. Это надо Кавказ вообще не знать, чтобы этого не понимать. У нас ни одного мужчины нет – ни одного! – кто бы не воевал. И, если сейчас война опять начнется, мы все достанем свои ружья из подвала и пойдем опять убивать и умирать будем сами, пока последнего грузина с нашей земли не выгоним, – сказал Алик и встал над столом.

– А без грузин лучше стало? – не успокоился Сергей.

– Конечно, лучше! – почти закричал Алик. – Живем на своей земле, как хозяева, а не как слуги.

– Мы не жалуемся, – подтвердила Кремлина. – Все хорошо. Пока ваша Россия нас не бросит – все хорошо. А вообще везде, где люди – везде говно. Давай я лучше кофе сварю, кто будет?

– Вот именно, нашли тему! – сказала Лиана.

– Ладно, подвинь мне соль по-братски, – сказал Алик Сергею, садясь обратно.

– Ба, расскажи лучше, что тебе свекровь сказала, когда тебя первый раз увидела? – опять спросила Джульетта.

– Замолчи, не скажу, сказала! – ответила бабушка и стукнула по клеенке сморщенным кулаком.

Бабушка Зина – свекровь Кремлины – была русской. Единственной русской в огромной семье. Много лет назад ее будущий муж уехал из Апсны в Ленинград учиться в институте. В первое лето он приехал домой с пятью монголами-однокурсниками. Следующим летом привез невесту. Увидев ее, родители закатили скандал, суть которого сводилась к тому, что лучше бы сын женился на пятерых монголах, чем привел в дом русскую невестку. Зина хорошо помнила, как она стояла в огороде, прислонившись к высокой хурме, которую видела первый раз, пока ее Карапет громко ругался с родителями на незнакомом языке.

Потом все затихло. Через минуту под хурму вышли будущие свекор со свекровью. Они долго молча смотрели на Зину, а она смотрела на них, не зная, что ей делать и говорить, и нужно ли что-то говорить и делать. Потом свекровь сказала свекру одну только фразу, которую Зина тогда не поняла, но запомнила навсегда.

После громкой свадьбы каждую ночь Зина повторяла фразу свекрови в уме, чтобы не забыть и когда-нибудь обязательно выяснить, что она значит. И каждое утро боялась спросить у мужа, оказавшегося строгим и даже грозным – совсем не таким, каким он был в институте.

Целыми днями Зина пахала в колхозе, до одури сбивала жирное масло, нанизывала табак на тонкие прутья, собирала тутовые листья, чтобы кормить отвратительных шелковичных червей в ящиках, которыми был уставлен весь дом*, а вечером – это было самое ужасное – муж заставлял ее мыть его матери ноги.

Через несколько лет свекровь умерла, а Зина привыкла возиться в земле и даже по ней скучала, когда пару раз ездила в Ленинград навестить родителей. Она полюбила выращивать шелк и табак, родила шестерых и сама не заметила, как выучила чужой язык.

Однажды она наконец поняла, что сказала тогда свекровь, и очень долго смеялась.

– Бабушка, ну что она тебе сказала? – ныла Джульетта.

– Иди в жопу, – ответила бабушка. – Никогда тебе не расскажу.

– Да я и так знаю!

– Знаешь, сиди молчи, – ответила бабушка.

Алина вышла в туалет. Туалетом Кремлины гордился весь поселок – в нем был унитаз.

– Там пеночка вместо мыла! – предупредила Джульетта. – А то отдыхающие жалуются, что у нас мыла, видите ли, нет.

– Может, это музыканты жалуются? – спросила Лиана. – Они, небось, не видели никогда пеночку.

– Какие музыканты! Музыкантов мы туда не пускаем! Они в огород ходят.

Туалет находился на дальней границе участка, за огородом. Вымыв руки разбавленной пеночкой, Алина пошла обратно к столу. В воздухе тихо и музыкально стрекотали насекомые. Теплая кора душистых деревьев поблескивала в лунном свете. Под тоненьким невысоким гранатом Алина увидела Сергея.

Он сказал:

– Пожалуйста, поговорите со мной.

И поперхнулся.

– Уйдите, – ответила Алина. – Зачем вы за мной пошли? Я замужем.

– Послушайте, если вы думаете, что мне нужен курортный роман, то вы ошибаетесь, – сказал Сергей. – Я действительно вами заворожен. Я ни о чем не прошу вас – только поговорите со мной. Не прогоняйте меня.

– Сергей, я прошу вас, уйдите. Вы мне неприятны, – Алина почувствовала, как в ней поднимается знакомая, хоть и редкая ярость, которая всегда давала ей силы говорить то, что она думает, даже если это кого-то огорчит или ранит.

Она повернулась, задев колени Сергея краем шелковой юбки, и пошла обратно к столу. Сергей побрел за ней. По дороге он остановился у большого сиреневого цветка, посмотрел на него зло и вдруг стукнул по нему пальцами так, как школьники дают друг другу щелбаны. Цветок слетел с веточки, оставив торчать голые тычинки и уродливый пестик. На траву посыпалась мягкая желтая пыль.

Снова сев за стол, Алина заметила, что бабушка в черном платочке смотрит на нее в упор, не отрываясь. То на нее, то на Сергея. Допив до конца вино из своего стакана, бабушка вдруг сказала:

– Я вам хочу сказать, я сорок лет с одним мужем прожила и до сих пор его люблю, хотя он умер двадцать лет назад. Сейчас думаю, если бы девушкой была, только за него бы пошла. Никого другого у меня в голове никогда не было. Противно даже подумать.

Алина покраснела и опустила голову, стараясь не смотреть на Сергея и разозлившись на себя за то, что покраснела, хотя не от чего краснеть. Сергей встал из-за стола, суетливо попрощался за руку с мужчинами и ушел.

– А вы понимаете, что мы уже выпили семь литров вина? – спросила Лиана. – Я в жизни столько не пила.

– А я – тем более, – сказала Алина.

– Все, пора спать! – объявила Лиана.

– Нет, – сказала Кремлина. – Вы должны еще вот эту рюмку выпить. Если вы сейчас не выпьете, у меня будет рак груди, и я умру. Понятно?

Пришлось выпить.

– Ладно, я пошла, – сказала Лиана. – Кремлина, у тебя утром вода есть?

– Конечно, есть. И утром, и вечером. В речке, – ответила Кремлина и встала из-за стола. За ней, наконец, поднялись все остальные. Алине показалось, что они не вставали из-за этого стола дня три.

– Какой день недели сегодня? – спросила Алина.

– Ну как ты думаешь, если вчера был понедельник? Вторник, наверное, – сказала Джульетта.

От Бориса не было ни слуху ни духу.

* * *

Утром Лиана с Кремлиной сели играть в нарды. Как они играли, описать невозможно. Это не роман, это целый спектакль. Поэтому роман прерывается, и начинается пьеса. Ненадолго:)

Как некоторые люди играют в нарды

ПЬЕСА

Действующие лица: Лиана, ее сестра Кремлина, тринадцатилетняя дочь Кремлины Дездемона, зары*.

Двор Кремлины. Вокруг бегают собаки и кошки. Лиана с Кремлиной играют. Игра идет до пяти очков.

Кремлина: Давай мне красиво, зар! Давай панджу-сэ!* Панджу-сэ мне нужно.

Бросает зары.

Лиана: Почему он должен тебе все время давать, он что, обязан? Никто никому ничего не обязан в этой жизни!

Бросает зары.

Кремлина: Только бить, заруля! А еще побить? А еще побить? А еще побить, заруля? Аланги-фаланги-тоща-болла!*

Зар дает не то, что ей нужно. Бросает Лиана, и тоже не то.

Лиана: Все видели, она на мои зары поплевала! Она колдует.

Бросает, опять не то.

Еперный театр, зар, ты что мне даешь, зар, ты что, слепой? Придурок ты астраханский.

Кремлина: Это тебя Бог наказал за твой гадостный характер.

Лиана: Это просто я сижу неудобно! Ты меня специально посадила на неудобное место.

Кремлина: Дездемона! Солнышко, почему ты меня за весь день ни разу не поцеловала?

Дездемона с равнодушным видом подходит к матери и целует ее в затылок.

Кремлина: Ты куда пошла? Считать не умеешь? Аствац*, она считать не умеет, а я с ней в нарды играю!

Лиана: Ах ты скотина, зар, дал ей убежать!

Кремлина: Ты послушай, зар, как она тебя оскорбляет. Я тебя никогда не оскорбляю!

Бросает плохо.

Сука ты, зар козлячий! Видишь, неблагодарная сестра, все для тебя бросаю.

Лиана: Тебя послушать, так ты и живешь для меня.

Кремлина: Какой счет у нас, я забыла?

Лиана: Три-ноль.

Кремлина: Как может быть три-ноль, когда только что было дваодин? Еще скажи, что три-ноль в твою пользу!

Лиана: Конечно, в мою! А в чью еще? Ты разве умеешь в нарды играть?

Кремлина: Я с таким счетом не буду дальше играть! Все, это начинает меня раздражать. Я устала уже сидеть, спина болит.

Лиана: Как я ненавижу эту твою манеру – как начинает проигрывать, так сразу у нее спина болит!

Кремлина: Нет-нет, я пошла, заварю Дездемоне цукорий, а то она кашляет с утра.

Лиана: Не цукорий, а цикорий, сто раз тебе говорила.

Кремлина: Всю жизнь он был цукорий, а теперь должен стать цикорий, просто потому что ты сто раз говорила? Ты забыла, как мы его в детстве называли? Цукорий! Не нарушай наши традиции!

Лиана: Все иди, видеть тебя не могу.

Кремлина напоследок бросает зар, встает, но, видя, что ей пришел хороший камень, садится обратно.

Лиана: Что, спина прошла?

Кремлина: Замолчи, а то сглазишь. Всю жизнь меня глазишь, сколько можно?

Лиана: Еще не родился человек, который тебя сглазит.

Кремлина: Дездемона! Иди выпей марганца!

Дездемона: Зачем?

Кремлина: Ты отравилась черешней.

Дездемона смотрит удивленно, уходит.

Лиана: Вообще двойки нету, вообще! Ну ты подумай! Ты что, зар, охренамутел, что ли?!

Бросает двойку.

Кремлина: Сразу дало, зараза! Зар, подлец, сразу ей даешь, этой дуре! Ты почему сразу ей даешь? Почему сразу тебе дает? Тебе всю жизнь все сразу все дают.

Лиана: А теперь троечку!

Бросает тройку.

Кремлина: Дедушка тебе заказывал троечку? Это мне троечку надо!

Лиана: Говна тебе надо! Ща я тут шандарахну.

Бьет открытый камень.

Кремлина: Я не видела, что у меня там открытый! Это не считается! Зар, догнать!

Лиана: Хренать!

Выигрывает.

Ну что, счет четыре-ноль!

Кремлина: Запомни на всю жизнь: четыре-ноль – это еще не пятьноль!

Снова раскладывают доску. Мимо проходит Дездемона.

Кремлина: Дездемона, ты куда идешь?

Дездемона: К Кристине.

Кремлина: Иди, солнышко, только шапку надень.

Лиана: Какую шапку, на улице тридцать градусов! Ребенку тринадцать лет, а ты разговариваешь с ней, как с трехлетней!

Кремлина: Не учите меня жить!

Лиана: Я тебя жить не учу. Я мнение свое высказываю.

Пьет вино.

Не вино, а говно какое-то!

Кремлина: Я тебе не нравлюсь, вино тебе не нравится, кто тебе нравится вообще?

Лиана: Бросает хороший камень.

Симпатюшню мне зар дал!

Кремлина: Муж твой точно тебя не любит!

Лиана: Почему?

Кремлина: Потому что повезет в игре – не повезет в любви! Не знаешь, что ли?

Лиана: На хрен мне нужна его любовь!

Кремлина: Швыряет котенка с дивана. Дуй отсюдова – еще лишаев твоих не хватало!

Бросает хороший камень.

Вот! Когда я тебе говорю, что четыре-ноль – это не пять-ноль, ты мне не веришь.

Лиана: Почему не верю, верю. А ты веришь в два ду-шеша* подряд?

Бросает ду-шеш. Кремлина ошеломленно молчит, глотая воздух ртом.

Ну ни фига себе! А ну, кто-нибудь, позвоните действительно моему мужу, чем он там занимается? Как-то мне подозрительно везет.

Кремлина: приходя в себя.

Чисто тварь. Сестра – тварь и зар – козлина. Елис-палис, как жить? Все, я пошла спать.

Лиана: Как спать? Вот опять она, вот опять – видит, что проигрывает, и не хочет играть!

Кремлина: А с чего это я проигрываю? Я не проигрываю. Счет всего-то три-два!

Лиана: Ты что, больная? Счет четыре-ноль в мою пользу! Уже, считай, пять-ноль! Я сухой тебе сделала. Ты просто видела, что это был марс*, поэтому хочешь уйти! Ненавижу тебя за это – никогда мне не даешь марс сделать!

Дездемона возвращается от Кристины, подходит к матери и целует ее в затылок.

Кремлина: Визгливо. Отойди от меня – тут и без тебя жарко! Достала меня своими поцелуями! Что за манера все время целоваться! Все, я ничего не знаю, мне нужно выгрузить срочно стирку, а то белье протухнет.

Встает.

Лиана: За пять минут протухнет? Сядь, доиграй, я тебя порву сейчас до конца!

Кремлина: Нет-нет, не могу.

Уходит. Из кухни слышно мат.

Лиана: Кричит ей вслед.

Ладно, успокойся, от марса еще никто не умирал!

Голос Кремлины: Что ты делаешь? Нет, ну что ты делаешь? Пошла ты, даже разговаривать с тобой не хочу после этого. Ау-у-у, ну все, пиздец пришел наволочке! Ты посмотри, что ты сделала, совсем не выжала!

Лиана: Кремлина, ты с кем разговариваешь?

Кремлина: Да с машинкой – пошла она в баню! Что хочет, то и делает. У нас в доме все так – что хотят, то и делают.

КОНЕЦ ПЬЕСЫ

Лиана уходит кормить кур, над селом разливается солнце, а со двора еще долго слышится мат – это Кремлина ругается со стиральной машиной.

Сосед Кремлины, старый дурак Фауст, в прошлом актер, принес яблоки.

– Один яблок – пять рублей, – сказал Фауст Джульетте. – Или поцеловать дай.

– Говна тебе на лопате, – объявила Джульетта, забрала яблоки и хлопнула калиткой перед носом у Фауста.

– Как ты со мной разговариваешь? – спросил Фауст. – Ты что, не знаешь, что я ученик Параджанова?

– В прошлый раз ты говорил, что ты его соратник, – сказала Джульетта, сложив руки на огромном животе.

– Конечно, соратник! Что, разве нельзя быть и ученик, и соратник?

– А в позапрошлый раз ты говорил, что ты его учитель!

– А я и есть – немножко был ученик его, а потом научился и стал его учитель! – сказал Фауст и ушел, обиженный.

Алина с Лианой в шлепанцах и панамах собрались на море. Алина уже перестала считать, сколько дней она провела у Кремлины, и твердо решила оставаться в Апсны столько, сколько ей здесь хорошо.

– Девочки, если гулять пойдете, по правой стороне поселка не гуляйте и по левой тоже не гуляйте, – предупредила Кремлина.

– Почему? – спросила Алина.

– На правой стороне абхазы живут, – объяснила Кремлина.

– И что? – удивилась Алина.

– Мало ли что! – объяснила Кремлина, подняв указательный палец.

– А на левой?

– На левой – греки. Еще хуже, чем абхазы.

– Чем хуже? – все-таки робко переспросила Алина.

– Чем-чем! Чем абхазы, говорю тебе! Анекдот не знаешь, что ли? Короче, на хер они вам нужны, и те, и другие! – сказала Кремлина и закрыла калитку.

– Любят тут у вас друг друга, ничего не скажешь, – со смехом сказала Алина Лиане, когда Кремлина скрылась из виду.

– Можно подумать, у вас по-другому, – ответила Лиана.

Вернулся старый дурак Фауст, притащив с собой замусоленную книжку.

– Хочу тебе на память книжку подарить, – сказал он Алине. – Если поцеловать дашь. Это Сароян! Великий армянский писатель!

– Армянский? – удивилась Алина. – А я всегда думала, что американский.

– Какой американский! Он, когда умер, завещал, в Армении чтоб его похоронили.

– Странно, – сказала Алина. – Мне кажется, я в Калифорнии была на его могиле.

– Ну, правильно! – подтвердил Фауст. – Половину там похоронили, половину – в Армении!

Вдруг у калитки резко затормозила белая семерка Алика. Даже не затормозила, а врезалась в гравий, вздыбив перед домом пыль. Алик вышел из нее с очень торжественным лицом. Увидев Алину с Лианой, он сразу начал кричать.

– Вы еще тут? Быстро езжайте к границе и дуйте на ту сторону! Пока ее не закрыли на хер!

– Алик, ты заболел, что ли? – спросила Лиана. – Что случилось?

– А вы что, не знаете? В Кодор чеченцы зашли! Мы уже два часа ополчение собираем, – объяснил Алик, и лицо его снова стало торжественным.

– Какие чеченцы?

– Гелаевцы.

– Откуда здесь могут быть чеченцы? – испуганно спросила Алина.

– Из Панкиса. Грузины их специально пропустили, чтоб под это дело нам новую войну устроить. Бегом собирайтесь, я вас отвезу до границы.

– Алик, разводишь, честно скажи? Мстишь за то, что я тебя в нарды порвала? – спросила Лиана.

– Мамой клянусь, – сказал Алик.

Широкие лапы бананов, раскинувшиеся над крашенным в белый забором, слегка дрожали от теплого ветра. Из-под забора торчали худые и длинные кактусы. Один был с красным цветком на боку, как будто ему повязали, как первокласснице, бант. Небо светило тепло и спокойно. С пляжа доносились веселые голоса купающихся отдыхающих и визги играющих в море детей. Со стороны дороги послышалась далекая, но настойчивая автоматная очередь.

Через пятнадцать минут Алина, в слезах, расцеловала детей и Кремлину и попыталась всучить ей деньги за проживание. Кремлина посмотрела на нее с осуждением и сказала:

– Обидеть меня хочешь? Это Кавказ, девочка! Мне твои деньги руки будут жечь!

Сама она, ее дети и внуки уезжать из Апсны отказались.

– Каждый раз, когда война, мы уезжать будем? Задолбаемся тудасюда ездить! – сказал кто-то из них.

Когда Алина уже садилась в машину, к ней подошла, тыкая палочкой в гравий, бабушка Зина и шепнула на ухо:

– Хоть у одной невестки ноги прямые будут.

– Что, бабушка? – не поняла Алина.

– Хоть у одной невестки ноги прямые будут! – громче зашептала бабушка Зина. – Вот что свекровь сказала тогда в огороде! – и бабушка с гордостью посмотрела на Алину.

Белая семерка Алика взвилась и помчалась по раздолбанным дорогам Абхазии прямо к России. По пути было непривычно много машин. Кое-где на обочинах под пальмами и эвкалиптами группами сидели на корточках мужчины в выцветшем камуфляже или в спортивных костюмах, курили, смеялись и переглядывались. Рядом лежали их ружья и автоматы и голосили их женщины в черном. Испуганные коровы мычали, как полоумные.

– Щас к Хасику заедем по дороге, – сказал Алик. – У него родственник на границе работает – быстро проведет.

Подъехали к каменному дому. В стенах дома в выбоинах от снарядов, оставшихся с прошлой войны, зеленела нежная травка. Перед лесом, уходящим в гору справа и слева от дома, в землю была воткнута жестяная ржавая плашка с надписью «мины».

Ворота были открыты. Перед ними, лицом к дороге, развалились прямо на сухой земле четверо мужчин в спортивных костюмах. Женщины бегали в дом и обратно, выносили свертки, от которых пахло копченым мясом.

– Алхас, где Хасик? – спросил Алик.

– В ополчение уехал, – ответил один из мужчин, рыжий с выпуклыми голубыми глазами, и бросил окурок в траву.

– Когда он успел?

– Только что. Автомат откопать долго, что ли? Я свой за пять минут откопал, – сообщил Алхас, показывая на старый «калашников», лежащий рядом с ним на земле.

– А ты почему не уехал?

– Я не поместился. Сидим, второго автобуса ждем.

– Не повезло вам, девочки, – сказал Алик Лиане с Алиной.

Он объяснил, что может только довезти их до границы, а дальше им придется пробиваться в Россию самим.

Пока доехали до границы, Алина насчитала несколько сотен мужчин, сидящих на корточках на обочинах возле своих домов. Все они ждали автобусов, которые должны были отвезти их в Кодор, прямо к гелаевцам.

– Альдос, сколько у вас здесь всего мужчин живет? – спросила Лиана.

– Да вот сколько ты сейчас на дороге видела, столько всего живет, – весело ответил Алик.

– Лиана, а ты не боишься? – тихо спросила Алина.

– Если я буду бояться, значит, я не доверяю своему ангелухранителю. А это плевок ему в душу, – сказала Лиана.

– Когда ты рядом, мне тоже не так страшно. И не так одиноко, – призналась Алина. – Если мы отсюда выберемся, поедешь со мной в Москву?

– Конечно, поеду! – сразу выпалила Лиана. – А что я там буду делать?

– Придумаем что-нибудь, – сказала Алина.

Тем временем гелаевцы – худые немытые люди – с бородами и без, с отличным оружием в руках и Кораном за пазухой – разделившись на мелкие группы, стремительно проходили все глубже в Абхазию. По пути они застрелили несколько жителей горных сел, взяли в заложники монаха-отшельника и сбили ооновский вертолет с восемью иностранцами на борту. Абхазские ополченцы заблокировали их на горе Сахарная Голова, но они быстро вырвались и пошли дальше, убивая всех, кого встретят, и разбрасывая по безлюдным горам обертки от «Сникерсов» – единственного, что было у них из еды.

К тому времени как Алик довез Лиану с Алиной до пограничных будок, там был уже ад. Россия закрывала границу через пятнадцать минут.

Алик оставил девушек в конце очереди, развел руками – дескать, ваши погранцы, вы и договаривайтесь – и умчался догонять автобусы ополченцев. В его багажнике тоже лежал откопанный автомат.

Лиана металась вокруг толпы, пытаясь что-нибудь предпринять, чтобы их пропустили до того, как закроют пост. Ее никто не слушал: воздух давился женскими криками, мужским матом и детским плачем.

– Да пропустите же россиян! – визжал кто-то громче других над общим ором и топотом.

– А тут и нет никого, кроме россиян! – орали ему в ответ. Откудато отчетливо донеслось:

– Ты что при ребенке матом ругаешься, сука нечесаная?!

Лавина людей напирала на шиферные заборы поста. Заборы трещали, гудели машины, кто-то кричал, надрываясь, что на той стороне – уже перешел – ребенок, один, пятилетний, а мать не пропускают – пустите же мать к ребенку! – перевернули тележку жирных розовых помидоров, и они покатились под ноги толпе.

– Через десять минут закрывают! – закричали с поста.

Гул превратился в рев, и толпа сдавила сама себя у шлагбаумов.

Алина стояла там, где их высадил Алик, белая, как никогда. В слабой, как будто сломанной руке она держала телефон, пыталась вертеть им в разные стороны, чтобы поймать связь. Руки и ноги ее почти не слушались. «Вот как это бывает, когда говорят «парализовало страхом», – подумала она.

Вдруг резко поднялся шлагбаум, толпа развернулась от поста и хлынула по дороге, послышался отчаянный звук автомобильных гудков и милицейский голос из динамика:

– Отошли от шлагбаума, пропустили людей!

Прямо из разноцветной толпы Алине под ноги выплыл запылившийся черный мерседес. Из мерседеса вышел Борис.

– Садись, – сказал он Алине спокойным голосом, открывая заднюю дверь. – И больше никогда так не делай.