Текст книги "Мамочка в подарок (СИ)"

Автор книги: Маргарита Бурсевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

* * *

Я так и застыла на полувздохе. В комнате стало тихо, как будто люди, находящиеся здесь, были всего лишь картинами. И вообще, вся эта сцена напоминала полотно сюрреалиста: неправильная, грубая, необъяснимая. Все это было ошибкой: эта сцена, эти слова, эта никому не нужная правда.

Леди Холлидей стала белее мела. Она медленно отклонилась от стола и растеряно оглянулась на мужа, снова повернулась к брату и закрыла лицо руками. Жалеет о несдержанности? Вероятно, но сказанного назад не воротишь.

Ее муж устало сел назад в кресло и плеснул в бокал еще бренди. Отсалютовав в сторону не видевшей этого жеста жены, он выпил жидкость залпом и даже попытался изобразить беззвучные аплодисменты.

Наблюдать за этим было мерзко, но отвернуться я была не в силах, потому как на капитана Олбани смотреть избегала. Почему-то было до такой степени стыдно быть свидетелем подобной низости, что невольно почувствовала себя запачканной. Бить по самому дорогому, прикрываться детьми, которые не способны защититься – большую гнусность сложно себе представить.

Текли секунды, но молчания никто так и не прервал.

Собравшись с духом, я обернулась к капитану, готовая ко всему. Почти ко всему… Я лишь не ожидала того безмятежного спокойствия, которое было написано на его лице. Причем это не была та каменная маска, за которой он обычно прячет обуревающие его эмоции. Нет. Это было именно спокойствие, которое я могла не только увидеть, но и почувствовать. Он, словно очень мудрый взрослый, следивший за неразумными детьми, усмехался снисходительно и немного насмешливо.

Перехватив мой недоуменный взгляд, он улыбнулся знакомой кривой улыбкой, и слегка прищурился, безмолвно делясь своей иронией.

– Логан, я … – не отнимая рук от лица, промямлила сестра капитана.

– Хм, – невесело усмехнулся Олбани. – Неужели ты действительно думаешь, что рассказала мне хоть что-то новое?

Леди Холлидей открыла лицо, но сказать ничего не успела, прерванная братом.

– Я удивлен другим, Софи. Честно говоря, не ожидал, что ты сможешь держать подобное знание при себе столько лет и не проболтаться.

Бутылка стукнулась об стакан в руках лорда Холлидея.

– Да, да, – кивнул капитан в сторону родственника. – Я так же знаю, чья кровь течет в венах Санни.

Что бы ни собиралась сказать леди Холлидей, после этого заявления она промолчала и отвернулась к окну.

– Конечно, Софи, я понимаю, почему тебе было столь неприятно заботиться о детях в мое отсутствие, но согласись, и ты свою выгоду не упустила.

Женщине нечего было сказать и она, сложив руки на груди, продолжила смотреть в окно, за которым не было видно ничего, кроме темноты ночи.

Наверное, я все же лучше думала о людях, именно поэтому раскрытые семейные тайны столь сильно ранили. Три взрослых человека и два ребенка, а скелетов в шкафу столько, сколько не в каждом склепе наберется. Я перестала понимать их мотивы и отказывалась думать об их поступках. Я не хотела иметь ничего общего с семейством Холлидей и на самом деле начала раздражаться тому обстоятельству, что приходится находиться здесь.

Единственным светлым пятном в ситуации стало понимание, что капитану безразлично истинное происхождение Санни. Она была, есть и будет его дочерью. Отношение Олбани к невинному ребенку, заложнику ситуации, которая от него не зависела, лишь подтвердила мое мнение о капитане. Способность принимать жизнь такой, какая она есть – редкий дар, и я его безгранично уважала за это.

– Раз уж мы заговорили начистоту… – несколько пьяная, наглая улыбка расползлась по лицу лорда Холлидея. – Может, обсудим условия дальнейшего сотрудничества?

– Я недостаточно четко объяснил свою позицию? – прищурился капитан.

– Обстоятельства изменились и ты не оставляешь мне выбора, – наигранно покаянно заметил мужчина.

– С твоей стороны, Этан, это слишком смело и нагло, так что даже интересно.

На самом деле капитан выглядел безразлично и даже лениво откинулся на спинку кресла.

– Как насчет того, чтобы выкупить права на дочь?

Я всегда была противником применения силы, но после сказанного захотелось встать и стукнуть этого человека чем-нибудь тяжелым по голове. Как сдержался капитан, даже не представляю.

– Плохая попытка, Этан, – спокойствию Олбани можно было только позавидовать. – Санни родилась в браке и, следовательно, по всем законам она моя.

– А…

– А если у тебя появится мысль поделиться данной информацией хоть с одной живой душой… – капитан многозначительно замолчал.

– Ты ничего мне не сделаешь, – подобрался Холлидей и даже выпрямился в кресле от напряжения.

– Конечно, я не буду пачкать о тебя руки… сам. Но ты не хуже меня знаешь, сколько доброжелателей успел нажить, и они будут безмерно счастливы перекупить твои долговые расписки. И вот тогда за твою жизнь никто и ломаного гроша не даст.

– Олбани, ты не посмеешь…

– Уверен?

После этого слова холод пробрал до костей даже меня, хотя и сказано оно было другому человеку. Стало кристально ясно – может и сделает. И я должна была бы напугаться, но… Но в это мгновение мое безграничное уважение, симпатия и нежность обрели истинный облик. Я осознала, что люблю этого мужчину.

Сильного в своей несгибаемости. Справедливого к человеческим слабостям и порокам. Невероятно преданного своей семье. Способного понять, защитить, отстоять. И пусть Санни не была его дочерью, он все равно был ее отцом. Всегда и во всем. Настоящий мужчина. Любимый мной мужчина.

И не было страшно от этой мысли. Такого человека легко любить, более того, его невозможно не любить. И пусть я обычная гувернантка, а он мой хозяин. Пусть мои чувства навсегда останутся при мне. Пусть мне не на что надеяться. Все равно он достоин такого отношения. Я буду рядом столько, сколько будет нужно, и когда придет время, уйду с легким сердцем, зная, что сделала все, что могла.

Осознание всего этого стало не столь неожиданным, как несвоевременным. Не то время, не то место и уж точно не самая подходящая компания. Но все самое важное в наших жизнях чаще всего случается неожиданно, и я не стала исключением. Потому бушующие эмоции не удалось спрятать внутри себя.

Капитан то ли почувствовал перемену во мне, то ли так сложились обстоятельства, но наши взгляды встретились именно тогда, когда в голове четко засияла мысль: «люблю!».

Увидел. Услышал. Понял.

* * *

Это была короткая секунда и в то же время бесконечно долгая. Люди, вещи, слова все растворилось в этот миг. Были только он и я. Ноющее чувство в груди чем-то неуловимо напомнило голод, как будто могу лишь посмотреть на обожаемое пирожное, но не могу попробовать. Как будто мне дали лишь прикоснуться к чему-то важному и нужному, но не взять себе. Черные глаза сверкнули триумфом, а появившаяся на губах улыбка была полна обещания. Капитан словно весь подобрался и как будто сбросил с плеч груз. Отпечаток усталости и разочарования растворился в кривой усмешке.

– Я уже все сказал, осталась лишь формальность, – слова капитана стали полной неожиданностью, и я даже не сразу поняла, что сказаны они не мне. Оказывается, разговор все это время продолжался, и только я, погрузившись в себя, потеряла нить беседы. – Мисс Блю, – уже совсем другим тоном обратился Олбани непосредственно ко мне. – Мне очень жаль, что Вам пришлось стать свидетелем столь неприятного разговора, но это было необходимо. Олбани легким движением встал из-за стола и вынул из секретера свернутые рулоном бумаги. – Я искренне надеялся, что они не понадобятся, – он немного рассеяно стукнул свертком по ладони, приглушая хлопком сожаление в голосе. – Но был готов к тому, что этот день настанет.

Листы были бережно расправлены, а перо погрузилось в чернильницу.

– Это официальное обязательство о сохранении тайны, его нарушение приведет вас в долговую тюрьму, – он протянул перо лорду Холлидею, приглашая подписать документ. Тот не сдвинулся с места. – У тебя нет выбора, Этан, иначе ты лишишься последнего.

– Ты и так ничего нам не оставил, – со всхлипами промямлила сестра капитана.

– Загородный дом, в котором вы проживаете, это наследство, передаваемое по материнской линии, так что его твой муж прогулять не сможет. Более того, если у вас хватит благоразумия добровольно подписать бумаги, то Этану останется его жизнь, а тебе так лелеемый тобою титул с приставкой «леди».

– Нам подписать? Ты намерен стребовать подпись и с меня? – возмущение леди Холлидей было до неприличия громким.

– С тебя в особенности, – не стал жалеть ее самолюбия Олбани. Женщина от неожиданности закрыла рот и захлопала глазами. Понимая безнадежность положения, она схватила перо, и почти ткнув им в грудь капитана, спросила:

– А что ты будешь делать, когда придет время очередного рейса?

– Мисс Блю замечательно справлялась, надеюсь, она и в дальнейшем не откажется от роли опекуна.

Опекуна? Отказаться? Да ни за что! Это же шанс остаться здесь, с детьми, рядом с любимым мужчиной. Теперь у меня есть возможность соприкасаться с его жизнью и быть счастливой этим. Да и Виктора с Санни я очень люблю. Будучи опекуном, я имею права на большую близость с ними, чем в должности гувернантки. Это практически приглашение стать частью семьи. Капитан продолжал смотреть на меня в ожидании ответа, пока я улыбалась все шире, до неприличия радостная от такого предложения.

– Судя по всему, мисс Блю со многим хорошо справляется, – похабно улыбнулся лорд Холлидей, ставя свою подпись на документе. – Мне даже жаль, что не успел оценить ее таланты.

Он собирался добавить еще что – то, но был вынужден закрыть рот, когда тяжелый кулак капитана врезался в его челюсть. Раздалось клацанье, и сразу послышался противный хруст. Низкий столик, на который лорд Холлидей поставил свой бокал, не выдержал веса упавшего на него мужчины и сломался. Леди Холлидей взвизгнула, а я с неприличным злорадством покосилась на поверженного нахала. Его слова не были для меня оскорбительными, потому как вызывали лишь безразличие. Этот человек недостоин того, чтобы воспринимать его слова близко к сердцу. И впервые чужая боль не вызвала сочувствия. Сколько жизней он покалечил? Пусть это лишь малое наказание за его поступки, но, несомненно, нужное.

– Ты сломал ему челюсть… – запричитала леди Холлидей.

– Отлично, – ничуть не переживая по этому поводу, заметил Олбани. – Еще долго не сможет говорить гадости.

– Из-за какой-то девки… – продолжила женщина.

– Софи, – окрик был полон холодного бешенства. – Я бы на твоем месте не пользовался тем, что я не могу ударить женщину. Поверь, наказание можно найти для любого.

– Логан! – почти возмущенно.

– Софи… – предостерегающе. – Мисс Блю, – повернулся ко мне капитан. – Вынужден, в очередной раз, просить прощения за своих гостей.

То, что он назвал их гостями, а не родственниками, заметила не только я, но и леди Холлидей. Она вскинулась, чтобы что-то сказать, но под взглядом капитана сникла и пошла помогать мужу подняться с пола.

– Ну что Вы, – произнесла, слегка покраснев, прежде чем призналась. – Стыдно говорить, но похоже, я получила удовольствие от увиденного.

Мой кивок в сторону стонущего мужчины стал красноречивым намеком на то, что именно мне понравилось.

– Не могу вас в этом винить, – поддержал меня капитан. – Сам грешен.

Лорд Холлидей что-то мычал, сломанная челюсть не позволяла большего, но с помощью жены смог встать.

– Последний момент, – остановил он пару в дверях. – Мисс Блю, будьте любезны поставить свою подпись в качестве свидетеля совершенной сделки.

Не могу сказать, что я сделала это с удовольствием, но определенно с пониманием и одобрением. Три одинаковых страницы, три подписи, три точки. Один из листов был протянут леди Холлидей, которая взяла его с неохотой, но гордость не позволила отказаться. Второй лист был убран в секретер под замок. А третий, к моему удивлению, был передан мне.

– Уверен, что могу доверить Вам благополучие своих детей.

Я была тронута почти до слез, ведь то, что он мне дал – это гораздо больше, чем просто документ. Бумагу я приняла и осторожно свернула ее рулончиком, прижала к себе как самое ценное, что только может быть, хотя у меня ценней действительно ничего и не было.

– Ты еще пожалеешь, – заявила леди Холлидей, прежде чем захлопнула за собой дверь. Проводив чету Холлидей взглядами, мы так и стояли, глядя на дверь, не совсем веря в то, что все, наконец, закончилось.

– А ведь сегодня Рождество, – вспомнилось мне.

– Оно еще не закончилось, – с неким подобием воодушевления заметил капитан и провел пальцем по моей щеке.

Я невольно повернулась к мужчине и украдкой проследила за ним, он ответил мне тем же. Забавно, уверенность в своих решениях мгновенно улетучивается, когда остаешься с их последствиями один на один. Снова откуда-то возникла робость, застенчивость, стыдливость. Я отчетливо почувствовала, как щеки заалели, а глаза сами собой опустились в пол.

– Жаль, что праздник был испорчен, но теперь только от нас зависит как он закончится.

Да уж, праздник оказался на удивление насыщенным и без рождественского волшебства.

– Надо проверить детей, – встрепенулась я, вспомнив о своем неисполненном обещании.

Меня угнетало то, что пришлось нарушить слово, но была уверена – Виктор и Санни поймут. Капитан с заметной неохотой убрал руку от моего лица и отступил на шаг, давая мне возможность пройти к двери первой. Подхватив со стола свечу, он догнал меня и, взяв за руку, повел в детскую. Его ладонь была теплой и немного шершавой, но очень надежной и приятной. Я не стала отнимать свою руку. Во-первых, мне нравилось идти именно так. Во-вторых, если капитан, заметив мое отношение к нему, готов подарить мне чуточку больше, чем я надеялась, ну что ж, я только рада.

* * *

Неудивительно, что в столь поздний час дети уже спали. Санни забавно сопела, свернувшись калачиком на кровати, а Виктор уснул в кресле, обнимая книгу. Им тоже сегодня досталось, но их крепкий сон говорил о том, что они справились. Это замечательно, ведь было бы совсем несправедливо по отношению к ним заставлять их переживать из-за гнусности взрослых.

– Предлагаю разделить обязанности: вы укладываете удобнее Санни, а я несу Виктора в его комнату.

Это было более чем разумно, ведь наоборот все равно не получится.

– Хорошо. Только пообещайте, пожалуйста, не засыпать в этом кресле. Боюсь, я не смогу донести Вас до кровати.

Мягкий смех капитана живительной волной прокатился по измученным нервам. Жаль, удалось им насладиться всего минуту, а потом капитан ушел, вынося Виктора. Я тоже поторопилась раздеть и уложить Санни, ведь было еще одно срочное дело, которое непременно нужно было закончить сегодня.

Освещая себе дорогу огарком свечи из детской, я добралась до комнаты, где надежно спрятала документ и забрала из шкафа подарки для детей. Идти назад было немного неприятно из-за еще свежих воспоминаний. Я прошла по всему этажу и спустилась по парадной лестнице, мимо уже убранной бальной залы, прямо к рождественской ели. Шаги заглушал мягкий ковер гостиной, царящий полумрак прибавлял таинственности и волшебства. Два свертка из цветной бумаги, перевязанные лентой, легли на свое место под праздничным деревом. Очень хотелось порадовать и удивить своих воспитанников. Пусть и для них этот праздник начался не самым лучшим образом, но утро просто обязано принести кусочек сказки и торжества.

Положив подарки и отступив от ели, я взглянула на величественное дерево и решилась на то, что не делала с раннего детства. Прикрыв глаза, я мысленно просила дух Рождества исполнить желание детей. Пусть они получат в этой жизни все, о чем мечтается. Пусть каждый день приносит лишь радость и счастье. Они сами не смогли прийти и попросить, я попросила за них. Все пожелания я произносила мысленно, но с такой душевной подачей, что закончив просьбу, устало вздохнула. На свое желание сил не осталось. Но если быть честной, не хватило смелости. Я и так получила больше, чем могла пожелать, и не хочу дразнить судьбу несбыточным.

Еще раз оглядела елку, словно надеялась увидеть на ней подтверждение того, что была услышана, отступила и собралась уходить. Но как выяснилось, ворсистый ковер приглушает не только мои шаги. Всего в нескольких футах от меня стоял капитан и пристально следил за моими действиями. Мне вдруг стало неловко за ребяческий поступок, но я не удержалась и спросила:

– Как думаете, сбудется?

– Иначе и быть не может, – улыбнулся капитан. – Если хотите, можем вместе попросить.

Я невольно улыбнулась: точно как Санни когда-то, и не верится даже, что не родные они.

– Это не совсем мое желание, – призналась я. Олбани слегка нахмурился:

– Почему не свое?

– Понимаете, – замялась я на мгновение. – Если действительно есть кто-то, кто исполняет желания, то не хотелось бы его отвлекать, ведь есть желания действительно важные, необходимые и куда более неотложные. А я уже привыкла сама справляться.

– Хотите сказать, что просьба все же есть?

– Так уж устроены люди, нам все время что-то нужно, – слегка нервничая, я неопределенно махнула рукой, демонстрируя абстрактность и общность высказывания. – Вот Вы же тоже к дереву пришли, значит, хотели о чем-то попросить.

– И да, и нет, – загадочное высказывание повисло в воздухе. Я прикусила губу, чтобы не дай бог, не спросить, что именно он имел в виду.

– Я объясню, – обожаемая мной кривая улыбка появилась на мужских губах. – Я намеревался сегодня загадать желание у рождественской ели, но вовремя понял, что мне уже ничего не нужно. У меня есть все, о чем другие могут только мечтать.

Наверное, это здорово, когда у тебя уже все есть. Вот я, как выяснилось сегодня, много чего хочу. Но далеко не все исполнимо. Например: мне подарили невероятное право, быть опекуном, и я должна была быть счастлива, но поняла, что мне и этого мало; у меня появилась возможность остаться в этом доме рядом с капитаном Олбани, но и тут хотелось бы большего. А чего именно большего, даже думать боялась, вдруг опять покажется мало. Раньше, до встречи с этим мужчиной, я была на редкость непривередлива: довольствовалась тем, что есть, и не мечтала о несбыточном, соблюдала правила и старалась не вмешиваться в дела меня не касающиеся. Но потом появился капитан…

– О чем Вы задумались? – прервал мои мысли Олбани. – У вас очень живая мимика, но если быть честным, я так и не понял: приятные или неприятные мысли бродят у Вас в голове.

– Сама не пойму, – вынуждена была признаться я.

– И конечно, не поделитесь… Тогда позвольте я поделюсь своими, – сделал капитан шаг ближе.

Я заинтересованно приподняла голову, выражая полную готовность внимательно слушать. Но говорить он ничего не собирался. Капитан плавным движением приблизился вплотную, и крепко обняв мое вмиг обмякшее тело, накрыл мои губы своими. Поцелуй был осторожным, ласковым, изучающим. Он словно опасался, что я сорвусь с места и убегу. Но у меня такого и в мыслях не было. Я таяла как весенний снег, вся и без остатка. Терпкий мужской запах смешался с чуть солоноватым привкусом его губ и вскружил голову, как на самых быстрых каруселях. Он отстранился всего на несколько дюймов, чтобы с вопросом взглянуть в мои глаза.

– Что… – едва слышно выдохнула я, не в силах задать вопрос целиком.

– Омела, – также тихо шепнул он мне в ответ.

– Правда? – зачем-то спросила я, хоть мне и было совершенно все равно. Капитан криво улыбнулся, хитро прищурился и честно ответил:

– Нет.

– Хорошо, – и сама потянулась за новым поцелуем. Не знаю, как долго мы простояли под рождественской елью: часы, а может, секунды, но не было у меня мгновений слаще. Свеча давно была отставлена подальше, волосы расплелись, руки легли на мужские плечи, дыхание сбилось.

– Эмми… – выдохнул капитан мне в волосы. Как же давно никто не называл меня так. Последним был отец, и в его устах мое имя звучало строго – Эмма. И только в глубине воспоминаний нежный, женский, давно забытый голос звал меня так же ласково как капитан.

– Нежная моя, – продолжал шептать Олбани, покрывая мое лицо короткими поцелуями.

Я улыбалась под его ласками, счастливая. И не почему-то, а просто счастливая – и точка. Еще один щемящее – нежный поцелуй, переросший в обжигающий глоток страсти и капитан, подхватив меня на руки, понес из гостиной вверх по лестнице. Я обнимала его за плечи и уже не боялась темноты. С ним я была готова идти куда угодно, только бы позвал.

* * *

Ночь была к нам добра – она не торопилась отступать. Пасмурное небо не пропускало солнечный свет в окна спящего дома, не позволяло будить домочадцев. Темнота растворила мир вокруг, и мы были лишь одни на всем свете. Страстные поцелуи, нежные объятия, бережные ласкающие прикосновения. Тихие шорохи, откровенный шепот, вырывавшиеся стоны.

Я доверилась во всем своему капитану и не хотела думать ни о чем. Безоглядно дарила себя, зная, что он не разочарует.

«Эмми» – шептал он, покрывая плечи и грудь поцелуями. «Эмми» – произносил чуть слышно, гладя ладонью изгибы моего тела. «Эмми» – слышала я выдох в чувствительно местечко за ухом.

Его руки и губы были везде. Каждое прикосновение дарило удовольствие. Я плыла с ним по волнам наслаждения.

Первая боль, первый стон блаженства, первый полет на подаренных капитаном крыльях.

Оплетенная бережными сильными руками я лежала в темноте комнаты с раскрытыми глазами и сама не верила в случившееся. Нет, я не жалела об этой ночи, не волновалась о будущем, не боялась смотреть в завтрашний день. Даже если у меня будет только эта ночь, она навсегда останется со мной вот такой: чудесной, волшебной, драгоценной.

Олбани лежал, прижимаясь грудью к моей спине и не прекращая покрывал затылок и плечи короткими поцелуями.

– Скоро утро, – сказала я, наблюдая за тем, как первые, несмелые, с трудом пробившиеся сквозь тучи лучики прокрадываются в спальню.

– Жаль, – чуть хрипло ответил капитан.

Действительно жаль, что все когда-то заканчивается и невозможно поймать минуты, задержать их или вернуть обратно. Имея такую способность, я обязательно спела бы песню этой ночи еще раз, ноту за нотой. Но как однажды сказал мне капитан: «мы имеем то, что имеем».

– С Рождеством, – повернулась я к нему лицом и сама поцеловала мягкие губы.

Я знала, что пора уходить, пока дом не проснулся, но оказалось так трудно покинуть плен его объятий. Еще бы минутку, еще бы часок.

– С Рождеством, – ответил он мне пылким поцелуем, не прощающимся, а обещающим.

Он пропустил мои волосы сквозь пальцы, пригладил как расческой и, взяв один локон, поднес к лицу и втянул воздух.

– Я уже говорил, что мне нравятся Ваши духи?

– Да, – ответила я, и, набравшись смелости, провела рукой по его груди, покрытой короткими вьющимися волосками.

– Я выяснил, что вкус Ваших губ мне нравится гораздо больше.

Доказательства я получила незамедлительно. Он не просто целовал меня, он пил мои выдохи и делился со мной своим вздохом. На этот раз тусклый свет позволил нам не только почувствовать, но и увидеть друг друга. Глаза в глаза, душа в душу.

– Люблю тебя, – не сдержавшись, выдохнула на взлете.

– Моя, – ответный полухрип – полустон.

Теперь уже я, обвив руками и не желая размыкать объятия, лежала на его груди и самозабвенно гладила кончиками пальцев все, до чего могла дотянуться.

– Что это? – вдруг спросил капитан, подхватив шнурок, висевший у меня на шее. – Я еще ночью почувствовал, но не понял.

– Кольцо, – спокойно ответила я, не прерывая своего занятия.

– Оно же обручальное? – вновь спросил он, покрутив золотой ободок.

– Да.

Грудь подо мной напряглась и все тело капитана словно одеревенело.

– А даритель? – ленивое удовлетворение из голоса Олбани пропало бесследно, сменившись вопросительным собственническим тоном.

Я подняла голову и посмотрела в напряженные черные глаза, которые буквально впились в меня в ожидании ответа. Что это? Ревность? Мне даже стало немного приятно от этой мысли, но и своего капитана мучить я была не намерена.

– Это не подарок – это наследство, – пояснила я. – Единственное, что осталось у меня от матери.

В глазах напротив мелькнуло понимание, облегчение и капелька вины.

– Мне пора, – шепнула я, приподнявшись и закутываясь в простыню.

Оглядевшись, я попыталась взглядом разыскать свою одежду.

– Обидел вопросом? – сел в постели капитан.

Я засмотрелась. Непривычно для Лондона: загорелые тело, рельефные литые мышцы, слегка растрепанные черные волосы. Нереально привлекательный. Удивительно, что такой мужчина обратил внимание на серую мышку как я.

– Нет, – искренне улыбнулась я, вспомнив ту ревность, что так меня порадовала.

– Просто не верится, что никто не украл такое сокровище, до того как я нашел.

Я на миг застыла, пораженная его словами. Смущение и радость боролись между собой. Олбани подвинулся ближе, обнял за плечи и, откинув волосы чуть в сторону, устроил подбородок на моем плече.

– Однажды Вы уже сбежали от ответа, но сейчас я не позволю, – объятия стали крепче. – Так почему Вы не вышли замуж?

– Это старая история.

У меня не было чувства вины за поступки других людей, но до сих пор было очень неприятно. Говорить об этом не хотелось, вдаваться в подробности тем более.

– И все же, – решил настоять капитан.

Я тяжело вздохнула и, слегка откинувшись на грудь капитана, постаралась как можно более коротко ответить.

– Единственным претендентом на мою руку был молодой человек, у которого имелся давний договор с моим отцом. Не могу сказать, что такая ситуация была приятна хоть одному из нас. После смерти отца соблюдать эту нелепую договоренность я сочла не обязательной. Надо сказать, что мое решение стало огромным облегчением и для несостоявшегося жениха тоже.

Вложив всю историю в несколько предложений и выговорив ее на одном дыхании, я почувствовала, что уже не переживаю из-за этого. Вдруг даже подумалось о том, что мне повезло, что моя жизнь сложилась именно так, что я нашла капитана, Санни и Виктора.

– Его ошибка – моя удача, – пробормотал капитан мне в шею.

– Что?

– Говорю, пора собираться на завтрак. И не вздумайте убегать, я иду с Вами.

И он действительно быстро собрался сам и, невзирая на мою жуткую стыдливость, помог одеться мне. Я краснела, возмущенно сопела, но пришлось подчиниться и принять его помощь. А дальше мы вели себя как дети, стараясь тайком пробраться к моей комнате, где я могла бы переодеться и привести себя в порядок: прятались за шторами от случайно проходящей мимо служанки, выглядывали из-за угла, проверяя свободен ли путь, целовались в нише, куда капитану удалось меня затащить. Все это было странно, необычно, неприлично, но подарило невероятное счастье.

* * *

Немногим позже мы спустились по центральной лестнице в гостиную. Я время от времени заливалась румянцем, стоило только кому-нибудь посмотреть в нашу сторону. Мне казалось, что у меня на лице крупными буквами написано, что я провела эту ночь с хозяином дома. Стыдно мне не было, мне было замечательно, но очень волнительно.

– Мисс Блю, если вы еще раз так соблазнительно прикусите губку, клянусь, мы вернемся в мою спальню, – шепнул капитан, вызвав пламенную волну краски не только на щеки, но и кажется на все тело.

– Капитан, – постаралась я призвать к порядку Олбани.

– М – м– м, мне нравится, как это звучит из Ваших уст, – промурлыкал мужчина будто огромный кот.

В результате, поняв, что в этой словесной дуэли мне не выиграть, я прибавила шагу, стараясь увеличить расстояние межу нами, чтобы капитан больше не мог наговаривать мне на ухо непристойности.

В дверях я застыла, увидев двух детей, сидящих под самой елкой и о чем-то тихо переговаривающихся. Я не собиралась подслушивать и вообще была уверена, что они должны были услышать приближение посторонних, но они похоже были настолько увлечены, что не обратили внимания на шум открывшейся двери.

– Думаешь, получится? – Санни в волнении трепала елочную лапу, обрывая иголки, и мяла бумажные игрушки.

– Обязательно, – заверил ее Виктор.

Эйфория последних часов схлынула. Стало больно от мысли, что дети так и ждут маму, которая не придет. Очередное желание не сбудется, и со временем они перестанут верить в чудеса. И что уж греха таить: ревность тоже показала свой уродливый лик. Я не имела права ни на что претендовать, но так хотелось иметь хоть частичку детской преданности, с которой они ждут ту, что не вернется.

– А покажи еще раз, – потянула девочка брата за рукав.

Виктор отклонился в сторону и переставил маленькую коробочку чуть в сторону от сестры, оберегая.

– Санни, перестань, я уже два раза показывал.

Мальчик подобрался и совсем по-отцовски нахмурил брови, демонстрируя непоколебимую решимость.

– Ну, пожалуйста, – с непривычной для нее ноющей ноткой заканючила малышка.

– Лучше давай еще бумажных птичек с желанием запустим, а то следующее Рождество будет только через год.

Он явно схитрил, но девочка воодушевилась тем, что может внести свой вклад в чудо, и с поистине детским рвением принялась за дело.

– А папа тоже загадал? – никак не удавалось усидеть на месте девочке.

– Конечно. Он же сказал, что если мы все захотим, то все получится.

– Хорошо бы, – вздохнула Санни.

Возня под елкой продолжилась, а я все меньше понимала, о чем говорят дети. Со спины подошел капитан и, слегка приобняв, положил подбородок на мое плечо.

– Что тут? – тихо спросил он.

– Не знаю, – так же шепотом расстроено ответила я.

– Откуда грусть? – насторожился мужчина, сжимая руки чуть крепче.

– Наверное, я слишком привыкла быть в курсе того, что они задумали, – призналась я, а потом очень осторожно, но уверенно высвободилась из мужских рук, опасаясь, что нас могут увидеть.

Если быть честной перед самой собой, то его прикосновения мне безумно нравились, но выглядеть испорченной в глазах домочадцев не хотелось, а уж тем более в глазах детей.

Олбани наградил меня хмурым взглядом и поджал губы, словно я его обидела своим поступком. Быстро оглядевшись и убедившись, что никого рядом нет, я примирительно коротко поцеловала капитана в щеку, а потом вновь покраснела, смутившись собственной смелости.

– Ладно, так и быть, – кривая усмешка появилась на губах капитана. – Пока…

Не став договаривать, он обошел меня и отправился в гостиную к детям. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

Впервые за все время я никак не могла заставить себя поднять глаза на детей, которые обнаружив, что уже не одни, покинули свое место под елкой. Я тянула время как могла: осматривала елку, подарки под нею, сервировку стола к завтраку, поправляла платье и легкий шарфик, прятавший синяк на шее.

– С Рождеством?! – удивительно, как Санни удалось произнести это поздравление с вопросительной интонацией?

Неуверенный тонкий голос резанул по сердцу лезвием. Она ж наверняка напугана после вчерашнего, а тут я еще молчу и глаза прячу. Все мои переживания – это мои проблемы, и нельзя, чтобы дети страдали от этого.