Текст книги "Холодная страсть"

Автор книги: Маргарет Роум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава шестая

Когда они вернулись к Орлиной горе, Лайэн ворвался в большой холл и громко кричал до тех пор, пока Майкл и Кэт не прибежали со всех ног; они стояли, разинув рты, наблюдая, как он, как одержимый, вальсировал с Джорджиной по холлу. Его торжествующее лицо и возбужденное смущение Джорджины, очевидно, не позволили им понять, чего следует ожидать, потому что они вдвоем начали засыпать их возбужденными вопросами.

– Черт! – Кэт подняла кверху руки в мольбе, когда любопытство переполнило ее. – Ты что, не можешь сказать, в чем суть дела?

Глаза Майкла сверкали в предчувствии добрых вестей, когда он проникновенно попросил:

– Отпусти девочку, ну-ка, Лайэн, и скажи нам, что доставило тебе такое удовольствие, что тебе захотелось танцевать. Ты что, горшок с золотом нашел?

Лайэн в последний раз быстро закружил ее и так внезапно остановился, что она повисла на его руке, дожидаясь, когда комната перестанет вращаться. Он плотнее прижал ее к себе и, прежде чем ответить, улыбнулся ее разрумянившемуся лицу.

– Гораздо лучше, Майкл, я нашел истинное сокровище! Поздравьте меня, вы оба, сегодня я – самый счастливый человек в мире.

Он подтолкнул Джорджину вперед, широко улыбнувшись ее смущению, и представил ее:

– Приветствуйте будущую хозяйку Орлиной горы!

Кэт издала ликующий вопль и обвила руками шею Джорджины.

– Хвала Господу! – воскликнула она. – Это счастливый день для всех нас.

Майкл, казалось, совсем лишился дара речи. Он долго таращился на Лайэна, как бы не веря своим ушам, потом, наконец, обратил свой немой взгляд на Джорджину, как бы моля ее либо подтвердить, либо опровергнуть слова Лайэна. Она не хотела смотреть ему в глаза. Хотя она и знала об его вероломстве, – вернее, их обоих – ей было стыдно за собственные действия, так стыдно, что она чувствовала себя униженной этим. Однако для Майкла ее потупленные глаза и пылающие щеки были признаком стыдливости, которая в полной мере подтверждала невероятное заявление Лайэна. Джорджина с удивлением увидела, что глаза дяди наполнились слезами, и услышала голос, прерывающийся от чувств, когда он подошел к ней и взял ее руки в свои.

– Джорджина, дорогая, ты выбрала достойного человека, самого замечательного во всей Ирландии, я сам не нашел бы лучшего для тебя. Я конечно желаю тебе счастья, но делать мне это совсем не обязательно, я знаю, что оно есть уже у тебя в полной мере. Благословляю тебя, дорогая, ты сегодня сделала меня очень счастливым человеком.

Джорджина больше не могла стоять. Глядя на их улыбающиеся лица, она поняла, что ей надо скрыться хотя бы на несколько коротеньких минут, вырваться из паутины обмана, которую сама же помогла соткать. Она отступила назад с загнанным видом, а потом бросилась по лестнице в свою комнату.

И снова она вышагивала по комнате, обуреваемая лихорадкой сомнений, интересуясь тем, как далеко собирается зайти Лайэн Ардьюлин. Она-то ожидала легкого флирта, чего-то, чем она смогла бы управлять, то давая ему надежду, отрывая его от Дидры, то охлаждая его чувства. Однако его неудержимость, его решение заявить перед всеми об их предполагаемом союзе смутили и обеспокоили ее. Каковы были его намерения? Конечно же, ее сердце чуть не остановилось, он не подготовил ее к тому, что доведет до конца высказанное им вслух намерение жениться на ней, даже если при этом будет разбито сердце Дидры? Не может же он быть таким совершенно бессердечным?

Стук в дверь заставил ее напрячься, но она сразу же расслабилась, когда в комнату вскользнула широко улыбающаяся Кэт.

– Я пришла помочь тебе справиться с нервами, моя дорогая, – утешала она. – Будь спокойна, не надо, чтобы мысль о браке с Самим пугала тебя. Хотя он и великий человек, в глубине души он такой же, как все остальные, – одинокий и немного несчастный без жены, которая делила бы с ним его заботы. Но теперь это все кончится, благодарение Богу, и его дорогая матушка была бы счастлива сегодня, если бы узнала, что ее сын наконец-то нашел счастье.

Джорджина выжала из себя нервную улыбку.

– Его матушка?.. – спросила она, заставляя Кэт добавить еще сведений о матери.

– Умерла пять лет тому назад, упокой, Господи, ее душу, – проговорила Кэт, а затем горячо добавила: – А его отец – за два года до этого. Да, мальчик вел одинокую жизнь с тех пор, как они оба покинули этот мир, не помогало даже то, что он по уши зарывался в работу, стараясь заполнить ту брешь, что осталась после их ухода.

Она утерла слезинку в углу глаза, затем оживленно продолжила:

– Но все это теперь позади. Я выступаю от имени всех в Керри, когда говорю, что сегодня возрадуются сердца и высоко будут подняты стаканы в честь старейшины и его невесты, которая, мы знаем, принесет ему счастье, уже давно заслуженное им.

Это последнее изречение было произнесено голосом, так пропитанным слезами, что Джорджина даже вздрогнула. Она насилу отважилась подумать об обиде, которую нанесет людям старейшины, когда разорвет с ним как с бесчестным мошенником, однако во имя любой будущей его жертвы это надо было сделать – и скоро.

Лайэн настоял, чтобы в этот вечер все приоделись к обеду, который должен был стать торжественным праздничным застольем, по крайней мере для троих из них. Кэт было обещано вознаграждение по заслугам за приготовление к ужину чего-нибудь особо выдающегося; будут зажжены свечи в огромных серебряных канделябрах, которыми пользовались в последний раз еще когда за обеденным столом распоряжалась мать Лайэна, и в первый раз за многие годы были извлечены серебряная посуда и хрустальные бокалы. Джорджина, голова у которой закружилась от той быстроты, с которой события сменяли друг друга, искала в своем гардеробе одежду, годящуюся для такого случая. Только одно платье оказалось почти подходящим: узкое платье для коктейлей из белой тафты, прошитой серебряной нитью, с декольте и манжетами, отделанными богатой серебряной вышивкой. Почему дядя включил это платье в ее багаж, она не знала, но была благодарна за тот счастливый случай, что управлял его рукой.

Когда она подготавливалась к ужину, ее начало охватывать все возрастающее оживление, чувство, которое побудило ее тщательно побеспокоиться о своей внешности. Она уделила большое внимание своей косметике – аккуратно наложила тени на веки своих серых глаз, так что они стали походить на голубизну летнего озера с нависшей над ним дымкой; потом она расчесала свои длинные волосы и позволила им свободно ниспадать, так что их черный мягкий бархат прилегал к ее плечам сливочной белизны. Губная помада была почти не нужна, ее губы были все еще огненно-красными после горячих поцелуев Лайэна и даже продолжали гореть под пальцами, так что она только обвела их тонким слоем жемчужно-розовой помады.

Она надела платье – платье, которое Стелла недавно купила ей, но которого она еще никогда не носила – и посмотрела на свое отражение в зеркале в полный рост.

Ее фигура в сравнении с массивными предметами меблировки казалась бестелесной. Она выглядела так воздушно, как будто бы, подумала она, была призраком из былых времен – может быть, жены одного из прежних Ардьюлинов, дух которой вернулся в крепость, бывшую свидетелем таких сцен страсти, какие могут возникнуть только у этих людей, сроднившихся с орлами. Ее стройная, как у привидения, фигура постепенно сливалась с плотным мраком сумрачных теней комнаты, и ее мечтательные глаза уже не различали ее неясного отображения в зеркале, и она немного помешкала у двери, успокаивая свои непокорные мысли, перед тем, как пойти на зов гонга, сообщившего, что обед уже подан.

Лайэн ожидал ее у нижних ступенек лестницы; Лайэн, совершенно отличный от того, который был до этого одет нарочито небрежно. Сегодня вечером он превосходно соответствовал роли ирландского вождя. Он был непроизвольно надменен, и она внезапно осознала, что он – аристократ, человек, обладающий особой привилегией править, как по характеру, так и по рождению. Ее сердце забилось чаще, когда она медленно спускалась к нему по лестнице. Он серьезно следил за приближением ее стройной фигуры, его губы не изгибала язвительная улыбка, и радостный огонек, который так часто беспокоил ее своей нелогичностью, полностью исчез из его глаз. Когда она наконец подошла к нему, он пожал ей руку, и в полном молчании они изучали друг друга.

Он выглядел исключительно красиво в безупречно сшитом вечернем костюме, черный цвет которого оттенялся нетронутой белизной манжет льняной рубашки, скрепленных скромными алмазными запонками. Непослушные волосы были решительно приведены в порядок, и от манильской сигары, которую он предпочел сегодня своим обычным сигаретам, исходил тонкий аромат. Он бросил недокуренную сигару в жерло камина, сложенного из пористого камня, и проводил ее в тепло небольшой гостиной, где в ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского и огонь камина отражался радужными искрами от подноса с высокими хрустальными бокалами. С необычной серьезностью он сказал ей:

– Нам надо многое обсудить. Позже, когда кончится обед, мы поговорим здесь наедине, однако уже сейчас я хочу сказать тебе кое-что.

Когда он остановился, Джорджина вопросительно взглянула на него, так как по той или иной причине, но не могла найти сил говорить. Прикоснувшись руками к гладким округлым плечам, он ощутил тепло и бархатистость кожи и нежно привлек ее к себе.

– Ты очень красива, дорогая, знаешь это? Насколько красива я даже не мог себе представить еще несколько мгновений тому назад, когда ждал, пока ты спустишься по лестнице, окутанная серебряным облаком. Не заставляй меня ждать себя слишком долго, Джина, любовь моя, я чувствую, что вся моя жизнь уже была ожиданием!

Его руки касались ее плеча с трепетной лаской, а его глаза из-под приспущенных век говорили больше, чем слова, которые он нашептывал ей на ухо. Джорджина отметила про себя, что, несмотря на прикрытые веки, он полностью готов к тому беспорядку, который сам и сотворил, и она ощутила, что он заслуживает поощрения за тот мастерский способ, которым он придал оттенок искренности своим словам. Она жаждала разоблачить его прямо здесь и сейчас как развратного мошенника, убедить его страстными словами, что запланированная им атака никак, или почти никак не подействовала на ее чувства. Может быть, если она выскажет это, то сможет самой ядовитостью своих слов убедить также и себя саму! Ее раздражение на саму себя было настолько сильным, что ей пришлось бороться, чтобы скрыть его от Лайэна. Он был так близко, ожидая ее ответа, и она дала этот ответ, глядя прямо в его глаза и улыбаясь с наигранной нежностью. Этого было достаточно, когда он склонил голову, она призвала все свое мужество помочь ей побороть ту сумятицу мыслей, которую вызывали его поцелуи, но ее спас от этого испытания озорной голос Майкла, раздавшийся откуда-то сзади.

– Надеюсь, я не отвлеку вас от чего-то очень важного, но Кэт беспокоится за обед, не пора ли накрывать, и, поскольку у нее столько забот с обедом, я думаю, вам не стоит ссориться с ней, заставляя ждать понапрасну.

Лайэн бросил на него сердитый взгляд. Его руки упали, когда он повернулся к откровенно смеющемуся Майклу с наигранной свирепостью:

– Дьявол тебя побери, Руни, за твое появление не вовремя; какими бы ты превосходными качествами не обладал, такт не относится к их числу! Тем не менее, – он предложил Джорджине руку, чтобы проводить ее в столовую, где хлопотала встревоженная Кэт, – все же это, может быть, и к лучшему, потому что, кто знает, на сколько времени мы бы еще задержались, если бы ты нас не прервал нежданно. Однако предупреждаю тебя, Майкл, что сразу же после обеда я жду, что ты исчезнешь полностью. Мне с Джиной надо обсудить очень многое, прежде чем начнем готовиться к свадьбе, и твоя компания при этом будет совершенно излишней.

Его ухмылка лишила эти слова какой-либо оскорбительности, и ответная понимающая улыбка Майкла вызвала прилив крови к лицу Джорджины.

Во время обеда она пыталась поддерживать и бурное веселье Майкла, и язвительный сарказм Лайэна. Казалось, что они оба решили доставить ей удовольствие, но их методы только заставляли ее отдалиться и закрыться в плотную оболочку самообладания, внутри которой она чувствовала себя в безопасности от опустошающей канонады их очарования. Она решила не расслабляться, и все же по мере того, как обед шел своим чередом, она не раз чувствовала мимолетный прилив сожалений, что она не отважилась позволить себе полностью расслабиться в их воодушевленной компании.

По мере того, как одно блюдо сменяло другое, они соперничали друг с другом, пытаясь вызвать улыбку на ее губах или ответную шутку, и явно приходили в замешательство, когда это им не удавалось. Она была в высшей степени вежливой, внимательно выслушивая их замечания и улыбаясь в знак высокой оценки шуток Майкла, но из ее глаз исчез огонек, а из ответов остроумие. Она уловила пристальный взгляд Лайэна и поняла, что она не уделила должного внимания яствам, при приготовлении которых Кэт превзошла себя. Она поспешно положила себе на тарелку кусочек лимонного бисквита, попытавшись тем самым отвлечь его внимание от отсутствия у нее аппетита, но когда она взглянула на него секундой позже, оказалось, что он нахмурил брови, очевидно, приведенный в замешательство ее позой.

У Майкла же не было предчувствий дурного, он был полностью убежден, что ему известно, что волнует его подавленную племянницу. Он перевел взгляд с нее на Лайэна и провозгласил беспечно:

– Мне знаком этот вид! Это – вид руководительницы бизнеса на отдыхе, которая как раз начала беспокоиться, обязательно или нет ее присутствие в офисе. Забудь об «Электроник интернэшнл», девочка, пусть Стелла и Уэйли сами закапывают себя в могилу преждевременно, если им этого хочется, но тебе следует помнить наказ врача: полный покой, помнишь?

Лайэн вмешался в разговор:

– Я отказываюсь верить, что Джина настолько глупа, чтобы беспокоиться о бизнесе, в котором она больше нисколько не заинтересована, ведь мы вскоре поженимся и она отойдет от дел. Она прервет всякое активное участие в нем, так как ей придется серьезно заняться кое-чем иным, уверяю тебя.

Его поведение было столь уверенным и столь явно не ожидало и даже не предполагало возражений, что вспыльчивый характер Джорджины восстал. Она не привыкла выполнять решения, сделанные за нее, и ее возмутил властно указанный ей план, по которому она должна была построить свою жизнь, даже не обсужденный с ней до этого.

– Ну, а если я скажу, что я желаю продолжать свое занятие и после нашей свадьбы? – спросила она с обманчивым смирением.

Лайэн неулыбчиво разглядывал ее спокойными глазами.

– Тогда я вынужден буду сообщить тебе, что об этом не может быть и речи, – ровным голосом воспротивился он. – Ирландец предпочитает быть кормильцем семьи, точно так же, как предпочитает, чтобы его женщины были домашними хозяйками, а я – не исключение из числа ирландцев.

Когда она разразилась жестким, ироническим смехом, его рот сжался. Она безрассудно не обратила внимания на этот сигнал опасности и пренебрежительно сделала еще один выпад:

– Моя мать и моя бабушка были обмануты таким же заявлением, когда были здесь. Обе они вышли замуж за ирландцев, и обе раскаялись в этом!

– Можно спросить, почему? – голос Лайэна был суров.

На мгновение она побледнела, а затем допустила промах:

– Из-за полной безответственности их мужей, полного отсутствия у них добродетельных черт характера и, кроме того, я подозреваю, из-за одной чисто ирландской черты, которой они обладали в изобилии, – лени!

На лице Майкла отразился крайний испуг, однако он быстро взял себя в руки и прорычал через стол:

– Это слова твоей матери, моя девочка, а не твои, и это ложь, все это ложь! – Он собирался продолжить тираду, но Лайэн прервал его:

– Поскольку мы закончили обед, Майкл, то, может быть, ты извинишь меня, если я попрошу тебя оставить нас одних. Я хочу поговорить с Джиной наедине.

Майкл не был настолько толстокожим, чтобы не распознать под этой мягко высказанной просьбой приказ, и он тотчас поднялся, сердито посмотрев при этом на Джорджину.

– Пойду наверх упаковывать свои вещи. Я договорился с Томом О'Коннеллом провести несколько дней на рыбалке на Лох-Дерге, так что, я думаю, мне надо будет покинуть вас завтра рано утром. – Он пристально посмотрел на Джорджину, прежде чем повернуться к Лайэну: – Я надеюсь, что к тому времени, как я возвращусь, тебе удастся вселить хоть немного здравого смысла в голову моей племянницы!

Когда он вышел из комнаты, в ней воцарилось молчание, многозначительное, чреватое последствиями молчание, которое Джина и не пыталась нарушить. Она знала, что Лайэн был зол, и со сжатыми кулаками ожидала, когда его гнев спадет, только для того, чтобы нарушить его планы. Но он превосходно контролируемым голосом предложил:

– Может быть, перейдем в маленькую гостиную, где нам будет удобнее?

Она поднялась из-за стола и, не глядя на него, прошла в соседнюю комнату. Она уселась поближе к огню – внезапно ее охватил озноб – и сразу же оказалась в невыгодном положении, когда он оперся локтем на каминную полку и наклонился к ней.

Она пристально смотрела, как загипнотизированная, на дым, курившийся из кучки торфа, середина которой пылала с неменьшим жаром, чем сердце человека, отбрасывавшего на нее тень. Она не собиралась избрать именно этот момент для развязки, ее намерение состояло в том, чтобы продолжать вводить его в заблуждение еще несколько дней, вплоть до момента отъезда, и тогда, когда он будет полностью убежден в своем успехе, она и собиралась уничтожить его окончательно. Но она не приняла во внимание нервное напряжение, овладевшее им до такой степени, что именно оно, а не она сама, позволило проявиться предательским чувствам, превратившим ее ненависть в страстное желание, а силу воли – в слабость каждый раз, как он прикасался к ней. Даже хотя она и презирала саму себя за то, что когда он обращался к ней исключительно «Джина», ее сердце отвечало на этот звук тем, что от удовольствия готово было выскочить из груди.

Он тоже, углубившись в мысли, всматривался в тлеющее сердце камина, и резко повернулся к ней, спрашивая:

– Не можешь ли ты объяснить мне причину твоих ожесточенных обвинений моих соотечественников? Я пришел к выводу, что у тебя сложилось очень невысокое мнение об ирландцах… твой дед… и твой отец… А я тоже отношусь к тем людям, которых ты так неистово презираешь? Как можешь ты сочетать свое чувство обиды и презрения к ирландцам с твоим намерением выйти замуж за одного из этой прекрасной расы? Я подразумеваю, что ты не забыла о нашем обручении…

Она резким движением вскочила на ноги, выдавая свою нервозность, но готова была смело встретить его взгляд. Теперь, когда этот момент приближался, она намеревалась вырвать из его замешательства как можно больше сведений как компенсацию за досаду, от которой она сама пострадала.

– Я не выйду за тебя замуж, даже если ты останешься единственным мужчиной на земле! – провозгласила она отчетливо в тишине, царившей в комнате.

Он не выказал своего удивления ни единым мановением ресниц; он стоял неподвижно и молча, ожидая, что она продолжит.

– Я слышала, – беспощадно обвиняла она, – как вы с моим дядей замышляли, расхваливая меня и с помощью лести, добиться, чтобы я построила наш завод здесь, в Керри! В ту ночь я поняла, что все, что моя мать рассказывала мне об ирландцах, – святая правда; вы – бессовестные, самодовольные бездельники, которые гораздо скорее станут нахлебниками у каких-нибудь ничего не подозревающих чужаков, чем будут работать для своего собственного спасения. Я сносила ваше непрошенное ухаживание единственно, чтобы одурачить вас так, как вы хотели одурачить меня, но я заверяю вас, старейшина Ардьюлин, что здесь не будет построена никакая фабрика, так что все ваши усилия были напрасны!

Пока она это говорила, Лайэн начал постепенно бледнеть, пока к концу ее тирады его лицо не стало казаться высеченным из мрамора. Джорджина, стройное тело которой сотрясалось от силы ее гнева, с трудом сдержала себя и подавила унизительные слезы, которые вот-вот готовы были брызнуть, и когда она уже никак не могла заставить свой голос оставаться спокойным, она замолчала.

Он выпрямился, расправив плечи, как если бы на него свалился неожиданный груз. Его голос подействовал на ее трепещущие нервы, когда он прорвался через его губы, сомкнутые столь плотно, что казались неподвижными.

– Позвольте поздравить вас. Я думал, что Дидра обладает изрядной долей артистических способностей, но она никогда не смогла бы разыграть такой спектакль, как вы. Вы, мисс Руни, потеря для театра – ни разу во время наших любовных сцен вы не позволили прорваться наружу вашему полному отвращению ко мне! Этим вы, конечно, обязаны воспитанию. Ваш дядюшка уверял меня, и я исключительно по глупости отнесся к этому с невниманием, что вы – расчетливый бизнесмен, что у вас полностью отсутствуют чувства, но, Боже мой, теперь я ему поверил!

Она внутренне вздрогнула, а качнувшая голова выразила гордое полное пренебрежение к его словам, и увидела, что его кулаки сжались в попытке не дать прорваться еле-еле сдерживаемому бешенству, от которого напряглось все его тело. Он наклонился над ней как хищная птица, его орлиные глаза сверлили ее бледное лицо в поисках хотя бы признака раскаяния, однако она в ответ с презрением посмотрела на него, молясь, чтобы броня ее уверенности скрестила шпаги с человеком переменчивого темперамента, человеком, происходящим из древней линии дерзких разбойников, который может отказаться признавать и в гораздо меньшей степени подчиняться любым цивилизованным правилам поведения.

Ей потребовалось много усилий, чтобы, пожимая плечами, небрежно ответить ему тем же:

– Чему вы поверили, меня больше не заботит, я намереваюсь покинуть эти места как можно скорее.

С едким сарказмом она обратилась к Лайэну:

– Могу ли я попросить, и дальше рассчитывая на ваше гостеприимство, оказать мне любезность и позаботиться об автомобиле, который довез бы меня до ближайшей железнодорожной станции завтра утром?

Не дожидаясь ответа, она быстро повернулась на каблуках и почти выбежала из комнаты.