Текст книги "Холодная страсть"

Автор книги: Маргарет Роум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Чайник уже начал петь, и все было готово, когда Дидра подмигнула Джорджине и молча жестами показала ей, что надо выйти, чтобы Лайэн и Дэниел могли закончить разговор. Не беспокоя мужчин, поглощенных беседой, они вышли наружу в сад, и, по молчаливому согласию, пошли к стайке цыплят, толпившихся почти на всей площадке на задах хижины.

Дидра еле сдерживала нетерпение:

– Надеюсь, Лайэн не позволит ему ходить вокруг да около, – подчеркнула она, и ее лицо в первый раз выразило озабоченность.

– Я тоже так думаю, – тихо ответила Джорджина, – если это так много значит для тебя.

– Так много значит! – Дидра выглядела пораженной. – О да, я совсем забыла, ты ведь не имеешь представления, о чем они спорят! Прости меня, Джорджина, ты думаешь, что я круглая дура и ухожу от ответа, как будто у нас есть глубокая, темная тайна, но ведь предмет разговора так важен для меня, что я просто не могу поминать о нем, чтобы не сглазить. Я глупа, конечно, но у меня есть суеверное предчувствие, что если об этом очень много говорить, то все может окончиться неудачей.

Джорджина поняла такое шифрованное послание. Когда девушка и мужчина так привязаны друг к другу, как Дидра и Лайэн, существуют причины, по которым они не хотят, чтобы их самые сокровенные чувства открывались любопытным глазам и праздным пересудам. Она ощутила внезапное сострадание к девушке, и она чувствовала, что конечно же дождется момента, когда услышит, что ее отец дал согласие на брак дочери с Лайэном Ардьюлином. Пожалуй, Дэниел, дружественно настроенный по отношению к своему властителю, колеблется, прежде чем отдать дорогое существо под его защиту. Понимает ли он, ведь Дидра наверняка не понимает, какой он беспринципный человек. Следует ли ей раскрыть, что только вчера Лайэн Ардьюлин замышлял с ее дядей затеять с ней флирт, чтобы осуществить свои делишки? Когда она уже окончательно убедила себя сообщить Дидре факты, открылась дверь и появился Лайэн, торжествующе улыбающийся Дидре.

– Лайэн, все в порядке? Удалось тебе убедить его? – Дидра ждала ответа с мучительной неуверенностью, и когда он просто расплылся в улыбке и утвердительно кивнул, она испустила вопль восторга и бросилась в его объятия.

Было слишком поздно. Джорджина убеждала себя, что боль, которую она почувствовала за Дидру, – это сочувствие девушке, не замечающей пороков у мужчины, которого она любит. Одно было ясно – теперь уже говорить поздно. Дидре придется самой открыть изъяны человека, за которого она собиралась замуж.

Глава пятая

Джорджина очень удивилась, когда после того, как радостное возбуждение Дидры прошло, Лайэн начал собираться, чтобы покинуть дом Каваны. Он извинился перед ними обоими за то, что не может разделить с ними еду, собранную Дидрой, и решительно заявил, что у него есть другие неотложные дела, требующие внимания. Дидра была огорчена, но никак не приведена в смятение, и Джорджина не понимала, как она может позволить своему новоиспеченному жениху так срочно покинуть ее, даже не обсудив нисколько планы на будущее. Она пыталась найти в ее поведении хоть какие-нибудь признаки обиды при прощании, но на откровенном лице Дидры по-прежнему отражалась нескрываемая радость.

Джорджина неохотно последовала за Лайэном в кабриолет, но, когда она на прощание помахала рукой Каване, ее брови были вздернуты в смущении и дюжина невысказанных вопросов трепетала на ее губах.

Когда обе фигуры исчезли из поля зрения, она вздохнула и еще больше расслабилась на своем сиденье. Лайэн казался вполне довольным самим собой. Она взглянула на его четко прорисованный профиль и увидела, что его губы искривлены в улыбке удовлетворения. Он ошеломил ее вопросом:

– Что ты думаешь о Дидре, как ты считаешь, подружитесь ли вы?

Она проговорила, смущенно заикаясь:

– Как… как я могу что-нибудь сказать после столь краткого знакомства?

Его брови поползли вверх, и он холодно ответил:

– О некоторых людях можно инстинктивно понять все, как только с ними встретишься, – он поколебался чуточку и продолжил: – Как было со мной, когда я впервые встретил тебя.

Целую вечность она не могла от гнева вымолвить ни звука, и прежде чем ей удалось найти достойные слова для ответа, он продолжил, как если бы его наглая ложь еще не вся была высказана:

– Дидра – чудесная девушка. Ее мать умерла, когда ей было всего четырнадцать лет, и ее сердце было почти разбито, когда Дэниел стал настаивать на выполнении обещания, данного им жене, и хотел послать ее в Лондон к тетке, сестре ее матери, чтобы она там завершила образование. Она всеми своими силами сопротивлялась воле отца, но Дэниел знал, что у нее тонкий разум и что он может зачахнуть, если не будет достойных наставников. Так или иначе, когда мисс Донерти, школьная учительница, присоединилась к Дэниелу, Дидра согласилась. Она завершила обучение в Лондоне, потом поступила в Королевскую академию сценического искусства, тогда она была для нее Меккой; ее целью было закончить эту Академию, и в этом она превзошла наши самые необузданные надежды.

Он обернулся, чтобы убедиться, что ей не наскучило слушать его, и, когда увидел восхищение на ее лице, продолжил:

– Теперь она процветающая актриса, у нее нет отбоя от предложений, но в каждом контракте, подписанном ею, она настаивает на пункте, и этот пункт всегда включают, что в течение трех месяцев на протяжении каждого года она свободна от любых обязательств перед театром. Эти три месяца, – закончил он просто, – посвящены Дэниелу. Наверное, теперь ты поймешь гордость старика, когда он сказал: «Как раз сегодня моя дочь вернулась домой».

Ком встал в горле у Джорджины, и она быстро заморгала, чтобы стряхнуть слезы, вызванные этим рассказом. Однако Лайэн почувствовал ее страдание, и его голос стал резким, когда он сказал ей:

– Не плачь по Дидре и Дэниелу, плачь по всем семьям в Керри! В каждой деревне, в каждой хижине и даже у отдельного человека, живущего одиноко, счастливы от того, что Господь Бог будет настолько добр, что позволит им увидеть сыновей и дочерей еще раз перед смертью. Как птенцы, улетевшие из гнезд, рассеяны они по всему миру. Есть священники в Чикаго, строители мостов в Южной Америке, землекопы в Англии, наши девушки даже работают медсестрами в больницах, рассеянных по всему земному шару, и молодежь, оставшаяся здесь, испытывает непреодолимое желание присоединиться к ним. Тебя удивит, – его голос зазвучал так резко, что она подпрыгнула, – что я думаю, что ни одна жертва не будет слишком велика, если она позволит исправить такую несправедливость!

Она, загипнотизированная силой его чувства, смотрела в его холодно сверкающие глаза, теперь цвета ледяной голубизны. Его возбуждение было так сильно, что она отодвинулась от него со вздохом смятения, и этот звук, казалось, вернул его в реальность. Перемена его настроения была столь быстрой, что она почти не уловила это, – был момент, когда он смотрел на нее так, словно она одна виновата в том, что ирландские дети покидают родину, но уже в следующее мгновение он откинул голову назад и громко засмеялся, а его переменчивый темперамент за секунды превратился из бешенства в веселье.

Поглядывая с огоньком в глазах сверху вниз на ее испуганное лицо, он оправдывался перед ней:

– Извини меня, что мое ужасное настроение расстроило тебя, Джина, пожалуйста, прости меня. Боюсь, что когда я касаюсь этой темы, я способен дать полную волю своему нраву, и я забыл, что для тебя чужды такие проявления чувств.

Два голубых копья вонзились в ее покрасневшее лицо, и его губы изогнулись в кривой улыбке.

– Как чудесно никогда не позволять эмоциям одолеть здравый смысл! Быть способным бесстрастно думать о любом предмете, даже не касаясь вопроса о правах человека и родственной привязанности.

Она почувствовала себя обвиненной, и инстинктивно подготовилась отвечать, но он опередил ее:

– Но хватит об этом, – он стегнул идущую иноходью кобылу вожжами, и та ускорила шаг. – Я очень много говорил о политике. Я привез тебя сюда, чтобы ты развлеклась, и надо бы посмотреть, как ты будешь это делать.

Он повернулся к ней спиной, когда Шина увеличила скорость. И Джорджина тоже откинулась на спинку, только тогда уразумев, что ее кулаки крепко сжаты, а тело напряжено от страха. Она почувствовала себя в изнеможении от ударов, нанесенных его словами, и ее оскорбили презрительные выпады, слетавшие с его языка. Как он мог обвинить ее в бессердечии и в том, что ее не занимают проблемы человечества? Она позаботится о Дидре и Дэниеле, и обо всех остальных, но она просто не знала, что существуют такие трагические обстоятельства, а иначе она непременно стала бы строить завод в Ирландии.

Ход мыслей прервался, воспоминание о заводе подействовало как холодный душ на ее переполненный размышлениями мозг. Как сатанински умен он! По ее жилам вновь заструилась ледяная вода, охлаждая чувства и попутно принося с собой здравый смысл. Она и в самом деле начала верить, что главным в его пылких речах было благосостояние его арендаторов; еще всего лишь один обман струн ее сердца, и она обещала бы ему все! Потрясенная тем, что сумела избежать такой опасности, она снова глубоко погрузилась в мысли и стала приводить в порядок свои эмоции, безжалостно решив, что Лайэн Ардьюлин не найдет ее такой же чувствительной при своем следующем нападении.

Скоро стало понятным, почему он выбрал в качестве транспорта для поездки Шину; никакое другое средство передвижения не могло бы пробраться по пути, который они избрали, даже наполовину так успешно, как эта маленькая крепкая кобыла. Они оставили позади цветущую долину и начали подниматься по неровной извилистой дороге, окаймленной валунами, казалось, заброшенными сюда рукой великана. Каждый крутой неожиданный поворот открывал глазам новые красоты окружающей природы, и она успела уделить восхищенное внимание фрагментам голубого озера и пикам, окутанным розовато-лиловым покровом, появившимся на дразнящие несколько секунд перед тем, как быстро исчезнуть из поля зрения за обнажениями серых скал. Они преодолели мили потоков, горных озер и великолепных утесов, прежде чем Лайэн остановился на узком каменном мосту, столь густо заросшем зеленым мхом, что можно было себе представить, что он не был построен, а вырос здесь, и позволил ей воспринять вид текущей воды, спускающейся каскадами вниз по склону горы, спотыкающейся об скалистый бок скалы и падающей серебряным потоком, исчезающим с неистовым журчанием под мостом около их ног.

– Прекрасно, какая красота! – прошептала она.

Лайэн улыбнулся:

– Это – ущелье Данлоу, которое, как гласит легенда, прорубил сам великий Финн Маккоул одним ударом своего могучего меча, но, – неожиданно поддразнил он ее, – ты не поверишь в это, пока не захочешь сама.

Однако она готова была поверить, что в районе, настолько глубоко скрытом в горах, где живут ирландские гномы и «маленький народец», рассказы о которых перехватывают дыхание и для которых до сих пор оставляют кусочки еды и глотки молока, исчезающие ночью, – в таком районе может случиться что угодно. Кэт многословно уверяла ее, что самое опасное – это поссориться с «ними», и страшно обиделась, когда Джорджина пренебрежительно рассмеялась над ее суевериями, но теперь, обдумав все, она не была так уверена – сам воздух был насыщен колдовством, она почти ощущала его.

– Не проголодалась? – земной вопрос Лайэна разрушал чары.

Когда она призналась, что действительно хочет есть, он спрыгнул с кабриолета, достал из-под сиденья плетеную корзину и подал ей руку, помогая спуститься.

– Пойдем найдем местечко поудобнее где-нибудь на траве и посмотрим, что тут Кэт для нас припасла.

Они поднялись немного вверх по ручью, где тенистые кусты сплетались над кристально чистыми омутами, и брызги воды висели мириадами радужных искр, пляшущих в солнечном свете, падающих с большого валуна, перегородившего путь течению. Он расстелил плед на влажной дернине, и, когда она уселась, открыл корзину с видом человека, готового оценить все, что было внутри.

Там была ветчина, плотно зажатая половинками свежеиспеченных булочек; восхитительные маленькие пирожки из слоеного теста, начиненные ароматной смесью рубленой говядины и мелконарезанных овощей, а на десерт – твердые зеленые яблоки, убедительно похрустывавшие на зубах, когда вгрызаешься в них. Джорджина не могла припомнить, когда бы ей пища доставила большее удовольствие. Когда она почти доела яблоко и выбросила огрызок, то растянулась, насытившись, на спине, чтобы насладиться теплом солнца, которое грело все сильнее. Она прислушивалась, закрыв глаза, к пронзительным трелям невидимой птицы, перелетавшей с ветки на ветку и призывавшей своего супруга. Она почувствовала какое-то движение, и поняла, что Лайэн последовал ее примеру и тоже растянулся рядом с ней на расстоянии вытянутой руки, но она не стала открывать глаза. Она слышала шум потока, преувеличенный в спокойном воздухе, потом совершенно незаметно этот шум начал становиться все тише и тише, пока наконец не исчез совсем, и она заснула.

Она не имела понятия, сколько времени проспала. Она проснулась сразу, почувствовав, что ее лицо кто-то щекочет, и подняла руку, чтобы отогнать, как ей показалось, надоедливую муху. Однако ее глаза раскрылись от удивления, когда кисть ее руки была крепко схвачена, а дыхание прервалось от удивления, потому что темная голова Лайэна заслонила небо. Он наклонился над ней с раздражающей ее улыбкой, и она увидела в его руке длинную соломинку, которой он, видимо, и щекотал ее, чтобы разбудить. Краска залила ее щеки, и она постаралась побыстрее сесть, однако он склонился еще ниже, не касаясь ее, но его пугающая близость заставила ее, раздираемую эмоциями смущения и гнева, отпрянуть.

Небо наверху уже не было таким голубым, как глаза, весело поблескивающие над ней, однако их призыв обняться не нашел ответного тепла в ее холодном сердце. Началась осада; даже новоприобретенное состояние жениха не остановило его от осуществления плана, разработанного дядей Майклом. Дрожь отвращения пробежала по ее телу, она почувствовала себя оскорбленной при мысли, что ею можно воспользоваться таким образом. Однако, хотя она и должна была перетерпеть его фальшивые попытки, чтобы успокоить его подозрения, ее месть, когда наступит час расплаты, окажется сладостной. Она подавленно спрашивала себя, может ли сила разума победить физическую слабость; однако может ли разум, хотя бы и строго контролируемый, обладать и предательскими импульсами слабого тела, и с этими мыслями к ней пришло решение подвергнуться испытанию.

Он был специалистом в бессловесной атаке. В молчании он предпринял первое пробное наступление – начал нежно поглаживать пальцами ее руку медленными ласковыми движениями, от которых в ее позвоночник текла восхитительная дрожь. Голубые глаза встретились с серыми, и сообщение, полученное ею, гласило: «Ты мне интересна. Я привлекателен, и я знаю, почему». Оно наполнило ее смесью ненависти, желания и страха. Его губы изогнулись в улыбке и пальцы, продолжая свое исследование, скользнули по кисти ее руки в поисках холодной ладони. Это была точка, от которой не было возврата. Она достаточно знала о любовных играх, чтобы понять, что наступил момент, когда либо надо дать отпор, либо поощрить, и если она выкажет досаду или испуг, то он немедленно отпустит ее, возможно, повторит попытку на следующий день. Она нежно пожала его руку в ответ. На мельчайшую долю секунды она глянула – не было ли это разочарованием? – в его потемневшие глаза, но затем каждая ее мысль оказалась заблокированной, когда он приблизил губы и взял в плен ее трепещущий рот поцелуем, который сказал ей со всей прямотой: «Я – мужчина, и я отчаянно желаю тебя!»

Ее первой инстинктивной реакцией на его уловку было завизжать от отвращения, однако как раз перед тем, как она утратила контроль над собой, холодный разум взял верх и приказал ей вступить в битву. Таким образом, сначала медленно, она отвечала ему. Как только она разрешила своим губам двигаться под его губами, его объятие усилилось, и он начал отклонять ее назад до тех пор, пока она не ощутила под спиной жесткость земли. Когда он приподнял голову и прошептал «Джина», бурная волна триумфа сотрясла ее. Невероятно, но орел оказался под колпаком!

Уже более уверенно она приподняла руку и погладила его плоскую худощавую щеку легчайшим, как перышко, прикосновением, которое воспламенило его еще сильнее. Его глаза превратились в жидкое, расплавленное голубое пламя, уже больше не просто любопытные, но наполненные смесью мужской агрессивности в соединении с изумлением. Она вполне преуспела в том, чтобы крутить, как угодно, Орлом-Ардьюлином. Она попыталась насладиться триумфом – такое достижение оправдывало боль, наполнявшую ее сердце с таким страданием, от которого ее передергивало. Она отвернула лицо, когда он хотел поцеловать ее снова.

Он коротко рассмеялся и отпустил ее, потом начал искать по карманам сигареты. Она наблюдала за ним, как он закурил, сузив глаза от вспышки спички, и с удовлетворением заметила, что его руки дрожат и что он глубоко вдыхает воздух, как бы желая восстановить самоконтроль. Она ненавидела его не только за его преднамеренно спланированное наступление на нее, но и за его вероломство по отношению к Дидре. Она чувствовала бесконечное сочувствие к девушке, обрученной с человеком, который может в своих интересах ответить на ее любовь, но который допускает, что не должен жертвовать слишком многим для достижения собственных целей.

Он отбросил недокуренную сигарету и повернулся, чтобы еще раз взглянуть на нее. Она почувствовала себя пронизанной его жестким голубым взглядом, который смерил ее с головы до ног и наконец остановился на ее подвижных губах. Она вынуждена была улыбнуться, однако его задумчивое лицо не ответило ей. Его молчание и выражение беспокойства на лице приводили ее в замешательство, и она решила втянуть его в разговор.

Лениво потянувшись, она зевнула и надула губы:

– Что не так, Лайэн? Я только начала наслаждаться нашей… близостью? Ты, конечно, не даешь вторгнуться в наши попытки получше узнать друг друга мыслям о Дидре? – Она засмеялась горько и с издевкой, что прозвучало немного дразняще, и слегка повернулась, чтобы ее стройное бедро прикоснулось к его бедру.

– Дидра? – проскрипел он. – Какое отношение имеет к нам Дидра?

Она выпрямилась и стряхнула сухие травинки с плеч, уделяя этому все свое внимание.

– У меня создалось впечатление, что вы очень сильно привязаны друг к другу, но, может быть, я ошибаюсь?

– Нет, – помедлив, ответил он, глядя на нее сузившимися в щелки глазами, – ты не ошибаешься. По крайней мере на этот счет.

Ее брови поползли вверх, выразив сомнение в правдивости этих слов, однако легкомысленный ответ, который она намеревалась произнести, застыл у нее в горле, когда она ощутила исходящую от его напряженного тела опасность. Его орлиный профиль выглядел зловеще, он сам, казалось, балансирует на грани вспышки гнева, его чувства, которые он сдерживал, готовы были выплеснуться в любой момент. Только теперь она полностью осознала, как опасна игра, затеянная ею. Спокойствие ее серых глаз нарушил панический страх, который все возрастал, ей не удалось подчинить его холодной дисциплине, и это смятение не ушло от его внимания. Его дьявольская удовлетворенная улыбка усилила ее страх, заставила вскочить на ноги и попытаться ускользнуть от свирепых чувств, которые, как она подозревала, могли вот-вот прорваться; однако она сделала это слишком поздно. Как только она приподнялась, он вскочил на ноги и схватил ее в стальные объятия.

– Тебе хотелось немного поиграть, – проскрежетал он сквозь стиснутые зубы, – так придется пострадать от последствий.

Она отчаянно боролась, теперь уже окончательно убежденная и сердитая сама на себя за то, что позволила такую глупость и что отсутствие опыта завело ее в такую ловушку. Когда его голова приблизилась, она обрела голос и его ищущие губы отступили, когда она произнесла:

– Лайэн, я не играла ни в какие игры. Я люблю тебя!

Он моментально остановился, его теплое дыхание обвеяло ее щеку, и он осторожно взглянул на ее простодушное лицо. Она бесстрастно выдержала этот взгляд, но ее пульс вернулся к норме только, когда она увидела, что его буйная страсть постепенно сменилась кротостью. Прелесть улыбки и первые признаки удивления в выражении его лица были образцом актерского мастерства.

– Может ли это быть? – Орла Ардьюлина, казалось, одолевают сомнения.

Она отбросила стыдливость и пылко прошептала:

– Истинная правда, дорогой Лайэн. В ту первую ночь, когда я прибыла в Орлиную гору, я влюбилась в чарующий голос и в пару сильных рук, которые, обняв меня, казалось, убеждали, что наконец-то я дома. Пожалуйста, скажи мне, что ты тоже любишь меня, мой дорогой, потому что я не смогу перенести мысль о том, как я буду жить без тебя, если ты скажешь мне что-нибудь другое!

В его голосе нисколько не отразился тот триумф, который он должен бы был ощущать, когда он снова прижал ее к сердцу и его дыхание слилось с ее дыханием.

– Джина, моя милая, любовь моя, я не могу поверить этим твоим восхитительным речам! В ту ночь, когда я отнес тебя в своих руках и посмотрел на твое бледное маленькое личико, такое переутомленное, но все же такое красивое, я знал, что наконец-то я нашел женщину, которой я дожидался всю свою жизнь. Мне хотелось заявить об этом всему миру, но я остался спокойным и ждал, что наши отношения пойдут своим чередом. Знаешь, – он отнял ее лицо от своего плеча и посмотрел на нее в некотором замешательстве, – у меня создалось абсолютно ошибочное представление о тебе благодаря твоему дяде. Я ожидал увидеть очень холодную и искушенную женщину, опытного бизнесмена, лишенную теплоты и глубины, а вместо этого я увидел женщину прелестную и понимающую, веселую и восхитительно женственную. Поверь мне, я скажу пару теплых слов этому старому негодяю Руни об его слепой тупости!

– О, Лайэн! – она захлебнулась смехом и надеялась, что он сочтет слезы, стекавшие по ее щекам, слезами радости. Она не могла объяснить даже самой себе, почему плачет, или почему, когда все идет так, как она и предполагала, у нее на сердце так тяжело, что даже само присутствие его вызывало мучительную боль. Лайэн осушил ее слезы, его орлиный профиль смягчился, казалось, он по желанию превратился в саму нежность, потом он ее взял на руки, перенес к кабриолету и посадил рядом с собой.

– Не плачь больше, Джина, моя девочка, – со смехом приказал он, когда вытирал последнюю слетевшую слезу, – или Кэт никогда не поверит, что ты по собственной воле согласилась стать будущей хозяйкой Орлиной горы.

Потом углы его рта опустились, и она чуть не задохнулась от поцелуя, который грозил полным разрушением всех ее планов.