Текст книги "Шесть дней Яд-Мордехая"

Автор книги: Маргарет Ларкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Поселенцы трудились в поте лица, чтобы построить новый кибуц. Хотя в субботу полагалось отдыхать, на ферме работали и в этот день. Объявлялась "мобилизация" для сбора винограда или для спасения урожая быстросозревающих помидоров. Субботники проводились на добровольных началах, однако мало кто из пионеров мог позволить себе отдыхать дома, когда его товарищи трудились в поле: почти все выходили на работу. Отдыхали они, когда наиболее срочные работы были выполнены. Члены кибуца не были религиозны, но они отмечали еврейские праздники, воспринимая их как часть культурных традиций, иногда изменяя древний ритуал, придавая ему современный вид. Какое громадное значение было придано сукке, построенной в дни первого урожая в стране праотцев! Они праздновали с удовольствием и подъемом; и при этом забывались все мелкие дрязги, связанные с коммунальной жизнью, обновлялись чувства товарищества и самопожертвования, столь необходимые при том образе жизни, который они избрали.

Некоторые праздники были естественной частью сельскохозяйственной жизни, и праздновались они в поле или на улице. На эти праздники всегда приглашались гости из окружающих арабских деревень. Хаг-Хабикурим – "подношение первых фруктов" – представляло собой живописное зрелище. Повозки, телеги и трактор превращались в красочные плывущие корабли, и каждый изображал какой-нибудь вид труда. В параде участвовали все: птичники, украшенные петушиными гребнями, молочницы с бидонами, полевые работники с мотыгами в руках. Колонна то и дело останавливалась,-какая-нибудь группа запевала только что сочиненную шутливую частушку. С песнями и хлопками проходили они мимо трибуны, где сидели приглашенные арабы в своих развевающихся белых одеждах и головных уборах.

Но самым веселым праздником был Пурим. Всех детей одевали в специальные костюмы, которые матери с любовью и выдумкой сами мастерили: здесь были датчане и цыгане, феи и балерины. Представление о королеве Эсфири, разыгрываемое взрослыми, бывало только началом программы. Однажды был поставлен политический пасквиль, и актеры в масках изображали Сталина, Рузвельта, Бен-Гуриона и Черчилля. После этого начинался карнавал с танцами и играми. Проводились состязания – кто выпьет больше молока, кто съест больше картофельных блинов. Сырое яйцо переходило изо рта в рот, пока кто-нибудь не раскусывал его и не обливался его содержимым. Серьезные молодые социалисты выстраивались в две команды, чтобы играть со спичечной коробкой. Крышка спичечной коробки надевалась кому-нибудь на нос. Без помощи рук он должен был надеть коробку на соседний нос, и так она кочевала с носа на нос; болельщики криками поощряли игроков и стонали от смеха при виде этого веселого, нелепого зрелища. Когда бутылки с вином опустошались в честь "самого счастливого праздника", по кругу этих умеренных в выпивке людей отправлялась бутылка водки. Они часами танцевали хору, и один скачущий круг огибал другой круг, дети держались за руки взрослых, и все пели.

На втором году существования кибуц уже получил возможность улучшить свои жилищные условия. Новые бетонные дома строились по образцу, принятому кибуцным движением; каждый имел четыре комнаты для четырех пар. Муж с женой занимали одну комнату, а их дети, согласно системе, принятой в кибуцах, жили отдельно. Они ели, спали и учились в интернате, встречаясь с родителями только по субботам, во время каникул или когда родители навещали их после работы.

Эта система отвечала потребностям зарождающегося нового образа жизни. Женская рабочая сила была так же важна, как и мужская при осушении болот, завоевании пустыни, при создании плодородной почвы на истощенной земле. Имело смысл, что бы всего одна женщина присматривала за группой детей и освобождала их матерей для "продуктивной работы". Позже была подведена теоретическая база под эту практическую необходимость.

Многие молодые родители решили воспитать своих детей другим способом, нежели это делали их собственные родители. Их обуревали радикальные идеи. Они воспитывали себя в духе преодоления любых трудностей и надеялись, что и дети их вырастут людьми новой формации, способными преобразовать общество. Восстав против моральных устоев своих родителей, они отказались от традиционных форм семейной жизни. Они хотели, чтобы их дети воспитывались на "научной" основе опытными людьми; поэтому свой первоначальный план присмотра за детьми ясельного возраста они развили в систему, по которой детям следовало жить отдельно от родителей под присмотром воспитателей.

Они считали, что своим авторитетом и властью родители наносят вред естественному развитию ребенка и искажают отношения, которые должны быть основаны на взаимном уважении и любви. Все они страдали в свое время от власти родителей. ("Когда мой отец говорил, казалось, сам господь Бог изрекает"). Раньше они экономически зависели от родителей и вынуждены были им подчиняться; в их новом обществе такая зависимость была устранена. Об образовании ребенка и его потребностях для физического развития теперь заботился кибуц, а не родители. Как только ребенок появлялся на свет, он становился членом "Общества детей"; его не забирали домой, а помещали вместе с другими малышами в доме, предназначенном для детей. Кто-либо из женщин работал там няней; на няню была возложена ответственность и забота о физическом развитии ребенка и зачатках воспитания. Как правило, к пяти или шести малышам была приставлена одна няня.

При посещении Яд-Мордехая я особенно интересовалась результатами этой системы, которая действовала здесь уже более двадцати лет. Благодаря моему опыту с собственными детьми, воспитанными в тесном общении с родителями, я с трудом представляла себе, как может мать расстаться со своим ребенком сразу после возвращения из родильного дома домой, и видеться с ним потом лишь на правах посетительницы.

Прежде всего я узнала, что дети кибуца принадлежат как родителям, так и всей общине. Мой переводчик Залман Шамир рассказывал мне о военных маневрах, проходивших по соседству с Яд-Мордехаем в первые дни после моего приезда. "Наш сын получил медаль за снайперскую стрельбу", – заявил он с гордостью.

"Ах, у вас еще один сын?" – спросила я удивленно, так как только что познакомилась с его семилетним мальчиком.

"Нет, я имею в виду нашего сына из кибуца", – ответил он.

Дети радуются тому, что каждый мужчина относится к нему как любящий "дядя", а каждая "тетя" может остановить и поцеловать ребенка, посланного с поручением. Однако это ни в коем случае не снижает их потребности принадлежать своим собственным родителям. Как дети повсюду – они хвастают друг перед другом: "Мой отец водит самый большой трактор в Израиле, и я покатаюсь на нем". "Я тоже могу покататься на нем – это не его трактор". "Да, но я смогу кататься на нем больше всех". Несмотря на то, что дети любят своих нянь (что иногда является причиной ревности матери), родители занимают главное место в их сердцах. Если родители малыша уезжают по какой-либо причине из кибуца и не навещают его, он становится очень беспокойным. Поэтому кибуц редко разрешает обоим родителям уезжать одновременно. Потребность ребенка определить свое место в мире через отождествление себя с родителями, выразилась в примере единственного усыновления в кибуце. Можно было предположить, что жизнь со сверстниками в "Обществе детей", когда он подчиняется установленной дисциплине и получает установленные поощрения, должна была ослабить привязанность приемыша к новым родителям; но этого не произошло. Мне говорили, что он без конца фантазировал на тему, что он действительно является ребенком тех людей, которые взяли его из детдома.

Я имела возможность наблюдать посещение детьми своих родителей более, чем в одном доме. В эти короткие часы ребенок царствует в доме. Родители играют с ним в разные игры, идут с ним гулять, читают ему книги, кормят шоколадом и домашним печением, приготовленным специально для него. Взрослый гость остается тогда на втором плане, так как все внимание сосредоточено на детях. Это время целиком отдано детям – и они ценят его наравне с родителями.

Проблемы дисциплины детей мало интересуют родителей – этим занимается воспитательница. Поэтому в доме родителей детям все дозволено; они окружены любовью, и делается все возможное для того, чтобы доставить детям удовольствие и развлечь их. Женщины Яд-Мордехая говорят, что они проводят с детьми столько же времени, сколько и многие женщины Запада; и, быть может, это общение является более действенным и полезным, так как взрослые занимаются детьми в свободное время и психологически более склонны вложить все свои чувства в игру. И, действительно, нет сомнений, что в кибуце отцы имеют куда более близкие отношения со своими отпрысками, чем большинство городских отцов.

Такое радикальное новаторство породило свои проблемы. Воспитательницы, получившие специальную подготовку в учительском институте, руководимом Движением, не всегда были достаточно тактичны в отношении "необученных" матерей. Временами материнская любовь вступала в конфликт с предписаниями "научного" воспитания. Теперь женщины Яд-Мордехая грустно посмеиваются над теми крайностями, в которые бросались когда-то молодые сторонники этой системы. Они вспоминают врача, слово которого было для них законом; он запрещал укладывать малышей спать на матрацах. Он верил в спартанское воспитание и считал, что очень полезно для позвоночника, если ребенок спит на досках, накрытых только одеялом. Они вспоминают и то, как им пришлось бороться, чтобы получить разрешение самим укладывать своих детей спать. Постепенно строгие правила были смягчены, в наши дни родители всегда желанные гости в домах для детей.

После всего увиденного мне кажется, что этот уникальный метод воспитания детей вполне оправдал себя-в этом уникальном обществе. Родители кибуцев гордятся своими высокими и стройными детьми и с удовольствием вспоминают истории о своей юношеской самоуверенности и самодисциплине. Среди детей кибуца мало неприспособленных к жизни и нет ни одного из тех мятежных и разрушающих все вокруг подростков, которые приводят в ужас своих родителей во всех частях света (Необходимо отметить, что не все кибуцы придерживаются этой системы. В некоторых из них дети спят в доме родителей, хотя кибуц берет на себя ответственность за их образование и обеспечение).

В новом кибуце, как и повсюду в Палестине, все пригодные к военной службе мужчины и женщины входили в Хагану (Хагана сформировалась в ранних двадцатых годах для самозащиты от арабских нападений, которые последовали за установлением Британского Мандата. Хотя новая администрация и заявила, что она берет на себя ответственность за законность и порядок в Палестине, на практике она была не в состоянии защитить евреев от арабских экстремистов. В сороковых годах Хагана превратилась в подпольную еврейскую армию в Палестине, в 1948 году, во время Войны за независимость, она была основой вооруженных сил нового государства Израиль.), организации Еврейской Обороны. Они обучались обращению с оружием, и для некоторых из них служба в Хагане стала своеобразной второй карьерой. Эти люди получали специальную подготовку, которая проводилась тайно, так как Хагана была нелегальной или почти нелегальной организацией в течение всей истории своего существования.

Как и все изолированные поселения, кибуц, кроме винтовок, дозволенных гафиру, располагал запасом нелегального оружия. Этот запас был тщательно запрятан, так как англичане время от времени наведывались в поселения в поисках запрещенного оружия. С 1939 года двое отвечали за "слик" – запас нелегального оружия. В Мицпе-Хайам они прятали амуницию в молочные бидоны, а смазанные винтовки – в железную цистерну, закопанную в земле. Каждые шесть месяцев они меняли места укрытия, работая по ночам и скрывая следы раскопок даже от членов кибуца. На новом месте стало труднее прятать "слик", так как англичане начали применять миноискатели. Теперь приходилось скрывать оружие в таких местах, где было железо, например, водопроводные трубы.

И именно потому, что "слик" держался в таком секрете, любопытство поселенцев еще больше возбуждалось. Натек, один из тех, кто прятал оружие, рассказал мне об одном инциденте, происшедшем при очередном посещении кибуца британским служебным лицом. Когда он осматривал молочную ферму, один из членов кибуца сказал тихо другому:

"Он стоит как раз над нашим "сликом". "Он думал, что это была очень удачная шутка, – ухмыльнулся Натек, – но смешным оказался он сам. Мы перевели "слик" с фермы за неделю до этого. Нам было известно, что ходят разные слухи, и мы были вынуждены скрывать оружие не только от англичан, но и от своих же товарищей".

Существовали строгие указания Хаганы относительно хранения нелегального оружия. Запрещалось составлять списки. "Слик" должен был быть зарыт на глубину в пять футов без всякой метки на этом месте. "Однажды я потерял "слик", рассказывал мне Натек. – Я думал, что точно знаю, на расстоянии скольких шагов от дерева и от угла здания находится это место; когда же наступило время для перемещения, мы с Довиком копали две ночи и не могли найти его. Я чуть не сошел с ума. Я знал, что оно должно находиться в том месте, где мы копаем. Наконец, в третью ночь мы нашли его, – оно находилось чуть в стороне. Когда лопата ударила по ящику, мы с Довиком сели на землю, плача и смеясь от счастья. Все наше богатство, наша жизнь была в этом ящике!"

Фактически кибуц ни разу не подвергся тщательному обыску, в соседнем же кибуце Рухама "слик" был обнаружен, и люди были посажены в тюрьму за хранение нелегального оружия.

Через два года после того, как пионеры поселились в Негеве, стали возвращаться с войны солдаты. Как солдаты повсюду в мире, они привозили домой маленькие сувениры. Привезли они подарок и для кибуца. С первого дня их зачисления в армию они твердо решили и здесь быть хаверами (хавер-друг – в данном случае, член кибуца) своего кибуца. Они не считали себя вправе тратить деньги, получаемые в армии, как это делали другие солдаты, чтобы забыть о тоске и опасности. Все, что они накопили, принадлежало кибуцу, как и тогда, когда они направлялись на работу в отдаленные виноградники. Они выбрали Моше Калмана казначеем. Каждый представил свой бюджет, который мог изменяться в зависимости от страны. Если кому-либо не хватало жалования, ему назначалась дополнительная сумма из общего фонда. С другой стороны, если кто-нибудь получал повышение, он отдавал и свое повышенное жалование. А если кто-нибудь находился далеко от казначея Калмана и не мог вносить свою долю в общую казну, он сам вел тщательный счет и хранил у себя ту часть жалования, которую он должен был отдать. Когда мужчин демобилизовали, они с гордостью отдали кибуцу сбереженную сумму денег и добавочное вознаграждение, полученное при демобилизации, и вместе это составило около пятисот долларов. Не одну неделю кибуц обсуждал вопрос об использовании этих денег. Наконец, было решено построить плавательный бассейн; невыносимая жара пустыни давала им право на такую роскошь. Вклад, сделанный солдатами, покрыл расходы на материалы, и на вершине холма, рядом с водонапорной башней, появился бассейн, построенный силами мужчин и женщин кибуца, работавших по субботам.

Некоторые мужчины были демобилизованы позже, чем другие. Залман Шамир использовался как переводчик в поисках нацистских военных преступников. Габриель Рамати был послан со своей войсковой частью в Голландию. Как и Алекс, он выполнял двойные обязанности. Как только война в Европе пришла к концу, еврейские руководители в Палестине стали составлять планы по спасению остатков европейского еврейства. Они хотели возобновить нелегальную иммиграцию, но прежде всего нужно было выискать тех евреев, которые желали приехать на Родину. Габриель неофициально был изъят из своей части и послан в концентрационный лагерь в Германию, чтобы работать среди бывших узников. Он поехал в Берген-Бельзен. Хотя лагерь был освобожден англичанами, большинство бывших узников осталось там. Им некуда было идти. Англичане кормили их, одевали и делали все, что было в их силах, чтобы пресечь сильную эпидемию тифа в лагере. Люди, подобные Габриелю, начали искать тех, кто хотел эмигрировать и был еще в состоянии это сделать. Они проводили занятия по изучению иврита и всячески старались подготовить этих униженных и надломленных людей к новой жизни в Палестине. Когда Габриель впервые прибыл в Берген-Бельзен, он встретил польскую девочку; она была так истощена, что уже на ногах не стояла. Когда этот светловолосый солдат из Палестины зашел в барак и спросил: "Здесь кто-нибудь по-польски говорит?" она подползла к нему на четвереньках. Позже она поправилась; после недолгого лагерного романа они поженились. Она сейчас живет в кибуце, и только ночные кошмары напоминают ей о тех испытаниях, которые должны были пройти шесть миллионов погибших ее братьев-евреев.

Через несколько лет после основания кибуца стало ясно, что его будущее должно строиться на сельском хозяйстве и что от идеи рыболовецкого промысла следует отказаться. Наступило время дать кибуцу новое имя, так как старое "Сторожевая башня на море" – потеряло свой смысл. Это происходило как раз в то время, когда героическое восстание евреев в варшавском гетто занимало мысли каждого. Молодые польские евреи как бы сами переживали агонию и героизм этой борьбы. Некоторые знали Мордехая Анилевича, двадцатидвухлетнего руководителя восстания. Он был членом Гашомер Гацаир; было известно, что он мог бежать из Польши – он даже мог стать членом Мицпе-Хайам. Когда было предложено назвать кибуц его именем, вся община стала проверять, заслужили ли они это право.

Когда впервые было предложено поселиться в Негеве, некоторые члены шумно возражали. Это меньшинство теперь стало приводить старые аргументы: "Да, мы построили хороший кибуц, но разве мы были пионерами? Мы ведь поселились здесь не первые – Гвар-Ам и Нир-Ам были здесь до нас. Мы нашли воду на месте – нам не пришлось рыть новый колодец. И никогда мы не были изолированы – мы находимся на главной дороге Тель-Авив – Газа. Люди могут ехать в Тель-Авив каждую неделю, если им хочется. С такими удобствами имеем ли мы право на столь героическое имя?"

В конце концов, однако, большинством голосов, как это делалось раньше, было решено, что строительство любого кибуца весьма тяжелая задача, оправдывающая решение о присвоении кибуцу имени героя. Кибуц назвал себя "Яд-Мордехай" – "Памятник Мордехаю". А время испытания наступило позже, когда черная лента шоссе, протянутая через пустыню, стала главной опасностью не только для членов кибуца, но и для всего молодого Израиля.

3

ОСАДА

29 ноября 1947 года произошло событие, в корне изменившее историю Палестины и повлиявшее на судьбу кибуца Яд-Мордехай. В этот день Объединенные Нации, по просьбе Великобритании, приняли решение о разделе Палестины на два государства – Еврейское и Арабское.

Долгое время этот вопрос обсуждался в кибуце беспрерывно. Основание Еврейского государства было надеждой и мечтой всей их жизни. Ради этого они порвали со своими семьями и покинули родные места. Ради этого они, эти бывшие сыновья и дочери городских жителей, превратились в крестян. Своим потом и энергией они оживили истощенную почву; своим непревзойденным идеализмом они создали единственный в своем роде образ жизни. И теперь, когда их стремления почти увенчались успехом и настал час основания своего государства, оказалось, что они не являются его частью. Новые границы, установленные комиссией Объединенных Наций, оставили Яд-Мордехай в Арабском государстве.

В своих бесконечных дискуссиях о будущем им пришлось согласиться, что граница имеет этнографический смысл. Арабские города Исдуд и Мичдал (Теперь-Ашдод и Ашкелон) были к северу от них, Газа – к югу. Эти центры арабской торговли соединялись дорогой, проходящей через Яд-Мордехай. И все-таки они лелеяли надежду, что границы будут исправлены, и кибуц войдет в состав Еврейского государства.

Голосование в Объединенных Нациях было закончено в 19.30, но из-за разницы во времени в Яд-Мордехае узнали об этом только в полночь. Лишь трое услышали эту новость, – Рувен и Яаков, охранявшие кибуц в эту ночь, и Шамай, радист, слушавший полуночную передачу Пальмаха. Торжественный голос провозгласил, что Соединенные Штаты и Советский Союз отдали свои голоса за разделение, и что решение было принято большинством голосов, 33 против 13. Создание Еврейского государства стало лишь вопросом времени. В конце передачи диктор сообщил, что границы останутся такими, как было предложено Комиссией. Новости эти были настолько важны, что они не удержались, чтобы не поделиться ими с несколькими друзьями, которых они разбудили среди ночи; большинство же членов кибуца узнали об этом только утром в столовой, где был вывешен бюллетень, в котором о событиях сообщалось огромными буквами.

Через день или два был проведен специальный митинг для обсуждения новой ситуации. Было несколько точек зрения. Некоторые члены кибуца считали свое положение под властью арабов невозможным. Они будут оторваны от кибуцного движения и от рынка в Тель-Авиве. Новое Арабское государство может не потерпеть на своей территории этого маленького островка еврейства, и дискриминация, от которой они бежали, снова может стать их участью. Или их просто выдворят из Арабского государства, и они утратят все, что создали. Один из выступавших предположил, что обмен населением может решить эту проблему; арабы из Еврейского государства могут переселиться в Яд-Мордехай, а они займут арабскую деревню. Даже мысль о таком решении привела всех в ужас; они любили каждую пядь земли, которую сами возродили и засадили.

Другие, наоборот, с жаром доказывали, что надо остаться на месте; возможно, формальности на границе не будут строгими и не помешают продолжению связей с Тель-Авивом. Они считали, что их дружеские отношения с местными арабами могут стать чем-то более значительным – исторической миссией во имя мира и взаимопонимания между двумя государствами. "Мы никуда отсюда не уйдем", – заявляли они.

Ни один из поселенцев не имел ясного представления о том, что надо делать. Некоторые были растеряны и обескуражены. Они чувствовали, что есть силы, над которыми они не властны и которые сами решат их судьбу.

Митинг закончился очень поздно, но люди расходились по домам, продолжая рьяно спорить. Как бы они ни радовались по поводу возникновения Еврейского государства, сколько бы разных мнений о своем будущем ни высказывали, все они чувствовали, что тучи над Яд-Мордехаем сгущаются.

Тридцать шесть палестинских евреев было убито арабами в первую же неделю после решения ООН о разделе. Насилие явилось отражением непримиримости арабских государств с данным решением. Отряды вооруженных арабских нерегулярных войск внезапно появились во всей Палестине; группами "Арабского фронта" руководил бывший муфтий Иерусалима, который в течение всей войны вел прогитлеровскую пропаганду. Эти отряды терроризовали население арабских деревень, не считались с авторитетом мухтаров, запугивали тех, кто придерживался более умеренных взглядов. Начались инциденты на дорогах, – арабы пытались перерезать коммуникации и изолировать еврейские поселения. Нападения из засады на дороге Иерусалим – Тель-Авив стали столь частыми, что приходилось учреждать конвой. Англичане же, продолжая свою старую политику, зачастую останавливали и обыскивали конвоиров. Иногда они забирали оружие, оставляя евреев во власти арабов, которые хладнокровно их убивали. Они были озабочены своими проблемами, связанными с необходимостью ухода из страны, и не могли, а иногда и не хотели преградить путь преступлениям.

Вначале вокруг Яд-Мордехая не было волнений, но некоторые признаки заставили поселенцев забеспокоиться. Все меньше и меньше арабских женщин с детьми стали приходить в амбулаторию к доктору Геллеру. Прекратились дружеские визиты к мухтару. На полях арабы выполняли свою работу без криков приветствия, как это бывало прежде. Наконец, один из них сказал своему еврейскому соседу:

"Будем снимать урожай в мире, если Аллаху это угодно. Но в нашей деревне много чужих, и они вооружены. Они угрожают друзьям евреев". От этих крестьян Яд-Мордехай узнал с величайшим удивлением, что немецкие и югославские нацисты, а также итальянские фашисты вступили в арабские отряды, которые расположились в деревнях. Им удалось скрыться от военного трибунала на Ближнем Востоке, и сейчас они стали наемниками у арабов, дабы поднять дух нерегулярных войск.

Черное асфальтовое шоссе, которое раньше казалось роскошью, стало теперь грозной опасностью. Кибуц продавал свою продукцию в Тель-Авив и закупал там все необходимое; два грузовика совершали рейс туда и обратно ежедневно. Ни для кого не было секретом, что рано или поздно на них нападут, и отправлявшиеся в дорогу каждое утро спрашивали себя – не случится ли это сегодня? Грузовики сопровождал гафир, вооруженный своей старой итальянской винтовкой, с пятидесятью патронами, разрешенной властями. Под шапкой у него была припрятана ручная граната.

Время от времени Абу Фатха из Бейт-Джиржа или другие арабские друзья, не желавшие идти на поводу у "чужаков", предупреждали водителей грузовиков об опасности. "Не езжайте сегодня, сегодня будет неспокойно". И ничего не случалось долгое время – вплоть до одного декабрьского вечера, когда грузовик возвращался из Тель-Авива домой. Когда машина подъехала к деревне Барбара той самой, которая приглашала людей из Яд-Мордехая на "сульху", – Гафир увидел группу арабских женщин, выкатывающих бочки прямо на дорогу. "Возьми влево!" крикнул он шоферу Менахему и выстрелил в воздух. Женщины разбежались, оставив половину дороги свободной. Однако из апельсиновой рощи – с одной стороны и из-за домов – с другой – открыли огонь по грузовикам. Гафир в ответ стрелял из своего древнего ружья, которое, хоть и было с кривым прицелом, но производило много шума. Пуля пробила кабину Менахема, а потом он услышал резкий стук металла о металл – пули прошивали бидоны. Грузовик Мотки, который ехал следом, тоже был прострелен в нескольких местах. Грузовики прибавили скорость и вскоре были вне опасности. В кибуце водители осматривали повреждения, а их жены и друзья толпились вокруг. Менахем попытался скрыть свою нервозность неудачной шуткой. "Должно быть сегодня в Барбаре праздник, – сказал он.

– Их пули пролетали мимо меня за целый фут". Но никто не улыбнулся; всем было ясно, что со временем появятся и жертвы.

На собрании кибуц решил покрыть броней свои грузовики. Стальные щиты должны были стоить столько же, сколько сами грузовики, а их тяжесть резко ограничивала возможность перевозок; но выбора не было. Маленькая мастерская Яд-Мордехая отложила в сторону все остальные работы, чтобы сделать кабины грузовиков безопасными для водителей.

Отряд Пальмаха – девушки и ребята – был приставлен к кибуцу для охраны грузовиков. Командовал отрядом высокий, веселый юноша, которого звали Гершон. В свои двадцать два года он уже считался ветераном. Молодые люди жили в палатках и деревянных хибарках и половину дня работали на полях, чтобы прокормить себя. Жители кибуца были в восторге от веселой и храброй молодежи из Пальмаха и прозвали своих защитников "километровым отрядом – каждый солдат весит не больше килограмма и ростом не выше метра". Девушки не носили форму и сопровождали грузовики в качестве "пассажирок". Их обязанностью было спрятать оружие под своей одеждой при появлении англичан, которые не решались их обыскивать.

Во время обычного учебного похода пальмахского отряда произошел инцидент, положивший конец дружеским отношениям между Яд-Мордехаем и его ближайшим соседом – деревней Дир-Санид. Когда солдаты приближались к деревне, их обстреляли. В ответ они открыли огонь и бросили ручную гранату. Такой инцидент уже не мог быть улажен за общим столом. Мухтар кибуца Рубен и Салек Бельский, полевой сторож этого года, засунув револьверы в сумки седел, поскакали на конях к деревне. При их приближении уже не раздавались дружеские крики приветствий. Арабского мухтара не было дома. В прежние дни детей послали бы за ним, даже если бы он находился в поле; теперь же он был недосягаем. Рубен обратился к его насупившимся сыновьям. "Мы хотим мира и мы верим, что наши люди будут жить в дружбе, – сказал он. – Может быть, нам суждено жить под властью арабов, и если это случиться, мы будем хорошими гражданами нового государства. Но мы не допустим нападений на наше поселение и на солдат, живущих у нас". "Будьте уверены, мы будем знать, как защитить себя, – твердо сказал Салек. – Передайте наше предупреждение отцу и старейшинам".

Их не пригласили спешиться; они повернули коней и ускакали. Это было их последнее посещение арабской деревни.

Одиночным машинам вскоре стало опасно появляться на дорогах Негева; им пришлось примкнуть к автоколонне, созданной на базе кооперативного соглашения и действовавшей прежде для обслуживания разбросанных по Негеву еврейских деревень. Сейчас эта колонна увеличилась за счет поселений, расположенных на главной дороге и прежде не нуждавшихся в ее услугах. Пункт управления был переведен из Тель-Авива в Реховот, так как промежуточные населенные пункты находились в руках арабов. Гад Агарони из Яд-Мордехая был назначен диспетчером. "Когда мы отправляли колонну, с каким нетерпением мы ждали ее возвращения или каких-нибудь известий о ее продвижении вперед! – воскликнул он, рассказывая мне о тех тяжелых днях. – Мы никогда не знали, когда она вернется. Наконец, бронированные грузовики возвращались. Каждая колонна имела свою историю, но водители не в состоянии были сразу рассказывать. Они бродили вокруг своих машин, еще не остывшие от жары, возбужденные, нервные, усталые. Наконец, мне удавалось узнать подробности – в этой деревне дорога была только преграждена, но в другом месте, где раньше было спокойно, на дороге были подложены мины. Иногда один или два грузовика не возвращались. У них бывали пробиты шины, дальше ехать они не могли, и приходилось их бросать. Время от времени англичане вмешивались и конфисковывали грузовик, из которого раздавались выстрелы".

Чтобы подробнее восстановить картину тех беспокойных дней, диспетчер показал мне отчет об одной поездке автоколонны, опубликованный в официальном издании (История Войны за независимость, изданная Историческим Департаментом Армии Обороны Израиля.).