Текст книги "Шесть дней Яд-Мордехая"

Автор книги: Маргарет Ларкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Отступление

Порядок отступления был организован следующим образом: Тувия и Салек ушли вперед в качестве разведчиков. За ними последовал Зиги с десятью лучшими бойцами, позади шли мужчины и женщины группами по десять человек, каждая во главе со старшим; отряд Пальмаха прикрывал тыл под командованием Алекса и Иошки. Всего их было 110 человек. Из них двадцать пять – раненых, семнадцать женщин и дюжина совсем молодых ребят.

Отступавшие не взяли с собой никакого личного имущества из разрушенного кибуца; они несли на себе все уцелевшее вооружение: 35 винтовок, "шмайсер", "шпандау", пулеметы "стен" и "брен", пятьдесят ручных гранат и 100 патронов для винтовок. Большинство боеприпасов не соответствовало их винтовкам; то была итальянская амуниция для старых ружей, от которых они уже давно отказались. Несмотря на тяжесть, они также взяли с собой двухдюймовый миномет, хотя боеприпасы к нему уже иссякли. Шамай и Рахель несли радиоприемник и передатчик. Старый передатчик они разбили, а код разорвали на мелкие кусочки и пустили по ветру.

Как только разведчики пересекли шоссе, они натолкнулись на двух санитаров. Лейб Дорфман объяснил, что они ждут машину, которая должна приехать за ними.

"Присоединяйтесь к первому отряду, – приказал Тувия. – Никакой помощи больше не будет. Нам придется их нести с собой. Когда нужна будет замена, зовите тех, кто идет позади".

Тувия и Салек ожидали у вади, чтобы перебросить людей через импровизированную переправу, сооруженную здесь после того, как арабы взорвали мост в дни осады.

"Нам придется сойти с дороги, – сказал Салек. – Слишком уж мы шумим здесь, на асфальте . . ."

Колонна свернула с дороги и направилась дальше по придорожному кювету. Люди старались двигаться бесшумно, держась друг за другом. Луна зашла, и все кругом исчезло в кромешной тьме. Лейб Дорфман споткнулся и упал, и боец Пальмаха, которого они несли, чуть не соскользнул с носилок. Лейка бросилась вперед, чтобы занять место Лейба.

"Не оставляйте меня! Пожалуйста, не оставляйте меня!" – просил раненый.

Подошла Рая и взяла его за руку. "Не волнуйся, мы донесем тебя, успокаивала она его. – Тебя сразу положат в госпиталь, вылечат ногу, и ты скоро вернешься домой, в свой собственный кибуц. Не беспокойся, все идет к лучшему".

"Мы скоро будем в безопасности, Нафтали, – бодро сказала Лейка. – Мы уже думали, что все здесь погибнем, а теперь, видишь, мы спасены". "Не радуйся слишком рано", – прошептала сзади Дора.

"Мы ведь знаем египтян, – самоуверенно ответила Лейка. – Они не решатся напасть в темноте. Не успеем оглянуться, и мы уже в Гвар-Аме".

Тувия и Салек (По грустной иронии судьбы Салек, оставшийся в живых после службы в Галилее под командованием Орда Вингейта, выживший во время сражения и отступления, пал жертвой от снайперской пули. В 1955 году он руководил защитой Яд-Мордехая. Однажды ночью он вышел, чтобы проверить распространившийся слух о проникновении арабов, и был убит из засады Через полчаса после его смерти по этой дороге проехал грузовик с детьми из соседнего кибуца Возможно, что его своевременное вмешательство спасло многие жизни.), шедшие во главе колонны, осторожно пробирались вперед, разведывая дорогу, затем ждали, пока подойдет группа Зиги, чтобы не терять с ней связь. Они рассчитывали примерно через полчаса добраться до холмов, которые находились между ними и Гвар-Амом. Когда колонна, растянувшаяся на пятьсот ярдов, прошла треть этого пути, египтяне обнаружили ее и открыли огонь. Минометные снаряды с воем проносились над головой и взрывались с глухим звуком, вселяющим ужас. Застрочили пулеметы; трассирующие пули посыпались с холмов. Фактически египтяне стреляли через дорогу, но люди не понимали этого. Каждый человек чувствовал себя незащищенным, беспомощным, одиноким. Не было никакой возможности ответить на удар, и это вызвало панику. Каждый думал, что уже есть жертвы впереди или сзади, и что он будет следующим. Так хорошо подготовленное отступление превратилось в беспорядочное бегство. Некоторые бросились за груды камней, оставшиеся от разоренного английского лагеря; они припали к земле и боялись подняться. Другие пробивались через пески, падали, поднимались и бежали опять. Более опытные ждали, пока снаряд взорвется, и затем бежали, время от времени укрываясь в воронках, оставленных снарядами. Некоторые побежали через виноградники на север, чтобы укрыться в апельсиновой роще.

Маленькие группки держались вместе, но большинство людей побежало сломя голову в темноту, стремясь оставить весь этот ужас позади и не зная, какие опасности ждут их впереди.

И только один человек не в состоянии был бежать. Это был Натан, одноногий ветеран. Он ковылял из последних сил; затем он опустился на землю и начал ползти, таща за собой свой деревянный протез. "Лучше оставьте меня, – хрипло кричал он Дине и Лее, – я все равно не дойду".

"Нет, дойдешь, – сказала Лея. – Опирайся на нас!"

Натан был крупным мужчиной, а женщины – маленькими и хрупкими. Он использовал эту диспропорцию и положил свои большие руки на их плечи. Опираясь на них, он продвигался немного быстрее. В темноте они вдруг споткнулись и упали. Но женщины подняли его и благополучно привели в Гвар-Ам.

Во время обстрела Рахель потеряла свои туфли. Она пробежала вместе с Шамаем несколько сот ярдов, потом вдруг уселась на землю. Кругом рвались снаряды, а она вытаскивала занозу из голой пятки.

"Идем! – орал Шамай. – Нельзя здесь оставаться!"

"Мне очень больно", – спокойно ответила Рахель и занялась второй ногой.

"Нас убъют! Я ухожу один!" – грозился Шамай. Рахель встала и побежала дальше, но то и дело она садилась на землю – ноги очень досаждали ей. Когда они были вне опасности, Рахель отказалась идти дальше и не пошла, пока не обмотала ноги кусками разорванной одежды.

Когда люди пробежали три четверти мили, они оказались за пределами досягаемости огня. Тувия и Салек направляли людей, указывая дорогу к пункту сбора за холмами. Когда люди проходили, они каждого спрашивали: "Что случилось с теми двумя ранеными? Где вы в последний раз видели санитаров ?"

"Я немного помогал нести, а потом меня заменили.

"Я не видел носилок с самого начала обстрела" – отвечал тот или иной.

Почти рассвело. Наконец, показалась группа людей с носилками. Когда они, спотыкаясь, подошли к Тувии, он увидел, что они еле держатся на ногах. Он заменил двух человек, а в ногах стал боец Пальмаха. "Где вторые носилки?"-допытывался он. Санитары не знали; в общей суматохе они потеряли друг друга. "Должно быть, с Алексом и его группой", – ответили они. Оставив здесь Салека, Тувия с носилками направился к бронированным грузовикам, ожидавшим за холмами. В один из этих грузовиков они положили раненого – это был боец Пальмаха, имя которого осталось неизвестным.

Немного позже появился Алекс со своей группой, шагающей строем. Они с севера обошли апельсиновые рощи. Вторых носилок с ними не было.

"Что случилось? Почему вы пришли южной стороной?" – спросил Алекс.

"Разве мы не так договорились?-ответил Тувия.– Зиги сказал, что это самый безопасный путь".

Так уж случилось, что оба командира не поняли друг друга; во время этого беспорядочного бегства они повели свои группы разными путями, а многие люди бежали в том направлении, которое им казалось более безопасным.

"Нехватает одних носилок, – волновался Тувия. – Я думал, что они с тобой. Ты не видел их?"

"Нет, их не было с нами, – ответил Алекс. – Может быть, санитары пошли другим путем, и сейчас они уже в Гвар-Аме. Будем надеяться, что это так".

Уже полностью рассвело, и опасно было оставаться на открытой местности. Командиры поспешили в Гвар-Ам. Когда они прибыли туда, горе и отчаяние царило в Гвар-Аме. Люди, собравшись в маленькие группы, жестикулировали и кричали. Несколько женщин и даже мужчин лежали на земле и рыдали. Командиры еще не успели спросить ни о чем, как новость обрушилась на них из множества ртов: вторые носилки с раненым и люди, которые их несли, были захвачены египтянами.

Салек Бельский рассказал, как это произошло. Когда Тувия оставил его, а сам ушел к грузовикам, появились пропавшие носилки. Их несли лишь двое – Яаков и связная Лейка. Они шли, шатаясь от усталости. Салек побежал навстречу, чтобы помочь им. Он пробежал только часть пути, когда послышались крики на английском и арабском: "Кто здесь? Руки вверх!" Прогремели выстрелы. Он ужаснулся – он понял, что с наступлением дня египтяне выслали патруль. Отрезанный от группы с носилками, он бросился к грузовикам; несколько бойцов Пальмаха присоединились к нему, и все вместе побежали назад, чтобы отбить товарищей. Когда они добежали до этого места, носилок уже не было. Чуть позже, вдали, перед взором Салека предстала печальная картина – силуэты девушки и мужчины, все еще несущих раненого бойца. Их окружал египетский патруль.

"Мы виноваты, что потеряли их! Мы виноваты!" – кричал Тувия, почти рыдая от горя и ярости.

И других объяло чувство вины, прозвучавшее в этом крике. "Почему мы не держались все вместе? – плакали они. – Почему они были оставлены одни? Почему они только вдвоем несли носилки?" "Может они заблудились?" "Может у них уже не было сил, чтобы идти быстрее?"

Были потеряны трое – Яаков Яхалом и Лейка Шапир из кибуца, Нафтали Гольцман из Пальмаха. Но их только взяли в плен; они не были убиты. Друзья начали успокаивать Шифру, жену Яакова.

"Он военнопленный, и только. Когда человек несет носилки, как он – это то же самое, как если б он представлял Красный Крест. Увидишь, через несколько месяцев его обменяют".

"Он подошел и простился со мной, когда я поднялась в грузовик, и сказал "шалом", – говорила Шифра. – Он сказал: "Береги нашу дочь", как будто он уже тогда предчувствовал, что с ним должно что-то случиться. О, если б я осталась вместе с ним! Я бы помогла ему нести носилки и никогда не бросила бы его".

Шифра и Яаков были женаты немногим более четырех лет. Они встретились в те дни, когда Яаков был послан из другого кибуца в полицейский отряд, охранявший берега Натании. Из любви к ней он оставил свой кибуц и стал членом Яд-Мордехая.

Как многие кибуцники, он был образованным человеком. Он владел четырьмя языками и изучал пятый. Он работал на огородах; в трудные дни осады орошал их ночью, когда можно было пользоваться электричеством для подачи воды. Так как он был политическим руководителем кибуца, он, естественно, имел полное право попросить разрешения использовать еще немного электроэнергии, чтобы слушать по радио последние известия. Каждой ночью после работы он сидел еще час или два, чтобы выпустить к утру стенгазету. Когда люди приходили к завтраку, она уже висела на доске объявлений.

Нафтали Гольцман был большим, грузным человеком; нести его было очень тяжело. Будучи членом кибуца Далия, он был призван на действительную службу в Пальмах и послан на защиту осажденного Яд-Мордехая.

Лейка, на время ставшая санитаром, тащила носилки почти всю дорогу. Лейка была борцом всю свою жизнь и отличалась исключительным чувством долга. Она осталась сиротой, когда ей было всего лишь несколько месяцев, ее воспитывал строгий дед и три незамужние тетки. Они не одобряли ее стремление стать халуцой, уйти в трудовой лагерь, а потом эмигрировать в Палестину. Однако она боролась, не подчинялась и настаивала на своем, пока, наконец, тетки не отправились к раввину за советом. "Пустите ее – если бы она хотела перейти в другую религию, было бы хуже", – таков был его совет. Таким образом она добилась разрешения эмигрировать, но могла это осуществить только своими собственными силами. Она стала бухгалтером и работала годами, чтобы накопить деньги для отъезда на родину. Но ей это давалось очень нелегко – ничего в жизни не доставалось ей легко. Арестовали ее единственную сестру, которая была членом нелегальной коммунистической партии. Лейка должна была выбрать осуществить свою мечту или отдать деньги на защиту сестры. Она отсрочила эмиграцию. Через несколько лет, когда тяжело заболела одна из ее теток, она должна была сделать такой же выбор. Наконец, ее час настал, и она прибыла в Палестину в тот день, когда началась Вторая мировая война.

Месяцами люди Яд-Мордехая надеялись на возвращение этих троих. О них запрашивали через Красный Крест и Объединенные Нации. Хотя известие об их пленении было передано по каирскому радио, египтяне не давали никаких сведений о них. Конечно же, их убили, но как и где – останется тайной навсегда. Их смерть увеличила список погибших в этом сражении до двадцати шести – восемь человек из Пальмаха и восемнадцать из кибуца.

10

ЖИЗНЬ В ИЗГНАНИИ И ВОЗВРАЩЕНИЕ

Беженцы только полдня провели в Гвар-Аме. Некоторые помылись и позавтракали прежде, чем улечься спать, остальные же были слишком измучены и свалились сразу. Один мужчина заснул прямо в поле, не доев луковицу, которую только что вырвал из грядки. Их отдых был дважды прерван египетскими самолетами, они вынуждены были подняться и бежать в убежища. Самолеты сбросили свою утреннюю порцию бомб на Гвар-Ам, но основной их целью все еще оставался Яд-Мордехай. Даже после эвакуации людей из кибуца, яростный обстрел и бомбардировка Яд-Мордехая все еще продолжались. Видимо, враг не был уверен, что люди покинули поселение – трое бойцов, взятых в плен, не выдали тайны. И только через двадцать четыре часа египтяне, наконец, отважились войти в незащищаемое никем поселение.

Из Гвар-Ама беженцев перевезли в кибуц Брор-Хаил, находившийся возле покинутой арабской деревни Бреир. Хотя оставленный кибуц был виден отсюда, они все же ушли в глубь страны на несколько миль. Поселенцы Брор-Хаила очень гостеприимно приняли своих соседей из Яд-Мордехая: все эти дни они были очевидцами тяжелого испытания, выпавшего на долю товарищей. Они накормили их первым горячим обедом. Он был приготовлен и съеден на открытом воздухе, так как этот новый кибуц еще не успел построить столовую. Раненые проследовали через Брор-Хаил ранним утром по направлению к Нир-Аму, где имелось глубокое убежище и где их ждал врач. Беженцы очень обрадовались, когда узнали, что они благополучно прибыли и что этой ночью их отправят дальше, в Тель-Авив.

После обеда все расположились, кто сидя, а кто лежа, позади насыпи и стали обсуждать свое положение. Поражение было страшным ударом для каждого из них. Душой они все еще были в кибуце. Нервное напряжение росло вместе с непрекращающейся бомбардировкой поселения, за которой они наблюдали и которую слышали. Им казалось невероятным, что они изгнаны из собственного дома, построенного с таким старанием и трудом. Некоторые предлагали вернуться обратно. Они были уверены, что при соответствующем подкреплении можно отвоевать кибуц. Хотя у многих были большие сомнения в целесообразности этой идеи, они не высказывали их вслух. Пыл тех, кто стремился вернуться, приглушил эти сомнения. Однако никакого решения не было принято: все зависело от позиции Пальмаха.

Алекс и Тувия отправились в штаб Пальмаха, который переместился обратно в Дорот во время бомбардировки предыдущего дня. В штабе они нашли полковника Сарига, беседующего с американским полковником Давидом Маркусом, который позже стал командующим иерусалимским фронтом и там погиб.

"Рад вас видеть, – сказал полковник Сариг. – Мы уже не надеялись, что кто-нибудь вырвется живым после вчерашнего обстрела".

Алекс и Тувия рассказали о том, что произошло за эти пять дней сражения, о своей стратегии и повседневной тактике. Это был не тот рапорт, который обычно отдают командирам регулярной армии. Пальмах не был военной силой в общепринятом понятии; его офицеры не носили никаких отличительных знаков; его мораль была основана на духе равноправия. Таким образом Алекс и Тувия считали себя вправе свободно выражать свои чувства. Тувия, который все время находился на передовой линии, рассказывал об атаках египтян со страстным возбуждением. Алексу, который обычно сдерживал свои эмоции, приходилось прерывать Тувию, чтобы описать разрушение поселения, смерть раненых, которые могли бы выжить, если бы их вовремя эвакуировали, отчаяние бойцов при виде того, что оружия и боеприпасов становится все меньше и меньше, постепенное снижение боевого духа. И оба они, не стесняясь, критиковали свое руководство.

"Мы выстояли бы, если бы вы выполнили обещания, данные нам, – жестко сказал Алекс. – Нам было сказано, что колонна идет с юга, чтобы заменить нас. Нам было сказано, что Газа подвергнется бомбардировке и что вы атакуете египтян с тыла. Что произошло? Почему нам не предоставили большей помощи?"

"Я передавал вам заверения, которые сам получал от Высшего Командования, терпеливо отвечал полковник Сариг. – Вы были не единственным изолированным пунктом в Израиле, на который напали. Ситуация менялась от часа к часу. Вы не получили помощи, потому что мы не в состоянии были оказать ее".

Однако Алекс и Тувия не были удовлетворены ответом.

Полковник Сариг продолжал свои объяснения:

"Была колонна, которая шла на юг – Гивати-бригада. Она готовит линию обороны в пятнадцати милях к северу от вас. И, как мне известно, у нее самой масса проблем– бригада в бою без передышки с декабря. Они не могли дать людей для подкрепления".

"А где были вы? – спросил Тувия. – Вы не могли послать нам более одного взвода, потому что вы собирались "ударить с тыла". Так в чем было дело?"

"У меня не было даже дивизии, – ответил полковник Сариг, – а я должен был защищать весь северный Негев.

Мы делали все возможное, чтобы не давать покоя противнику".

"Если разрешите, я расскажу вам, что творится по всей стране, – сказал полковник Маркус и стал описывать отчаянное положение Иерусалима, бои в Иорданской долине, ситуацию в Галилее. – Мы осаждены со всех сторон, – говорил он им, – и на каждом фронте недостает оружия и людей".

"Но ведь Яд-Мордехай является стратегическим пунктом, – не унимался Тувия. – Египтянам никогда не прорваться дальше на север, если мы их остановим здесь. Мы можем вернуть кибуц этой ночью, если вы дадите нам необходимую помощь. Люди уже все обсудили, и они к этому готовы. Египтяне тоже измотаны, а кроме того, они не любят ночных боев. Сейчас самое время ударить по ним, пока они еще не укрепили своих позиций".

"Нет, – возражал ему Алекс. – Наши люди слишком измучены. Они не могут идти обратно, во всяком случае, не сейчас. Это было бы самоубийством".

"Они сказали, что готовы вернуться!" – повысил голос Тувия.

"Я знаю, что они сказали и что бы они хотели делать, – ответил Алекс. Однако вся ответственность за решение этого вопроса ложится на нас. Я считаю, что возвращаться сейчас нельзя".

Так они спорили, приводя "за" и "против". Тувия настаивал на том, что следует немедленно отобрать кибуц, а Алекс по-прежнему возражал, считая это авантюрой. Наконец, он выдвинул новое предложение.

Хотя люди Яд-Мордехая, несмотря на свое теперешнее состояние, и настаивают на возвращении, они не могут быть использованы как основная боевая сила. Пальмах должен ввести в действие хотя бы роту в 120 человек. Безрассудно рассчитывать на то, что с меньшим количеством людей удастся отбить поселение у целой бригады египтян.

"Я считаю, что с такими двумя командирами, как вы, можно взять этот пункт с одним только взводом", – с искренним восхищением отметил полковник Маркус.

"Нет, – тут же ответил Алекс, ничуть не боясь возразить полковнику, который являлся одним из штабных офицеров генерала Эйзенхауэра. – Египтяне обладают очень большой огневой силой. По меньшей мере нужна рота. А полторы роты было бы еще лучше".

Полковник Сариг принял решение. Он изложит все обстоятельства Высшему Командованию. Он доложит, что бойцы Яд-Мордехая хотят попытаться отбить поселение, если их условия могут быть приняты. Необходимое оружие и подкрепление должно быть обеспечено Главным Штабом.

"Если ответ будет отрицательным и ваши люди будут посланы на север, вы сможете оставить свое оружие в Гвар-Аме", – добавил он.

"Сдать свое оружие?!" – воскликнул Тувия.

"Каждая винтовка нам нужна здесь, на юге, – ответил полковник Сариг. Если вы опять будете введены в действие, мы обеспечим вас оружием".

Это требование поразило Алекса и Тувию. Яд-Мордехай накапливал свое вооружение годами. Сколько риска, сколько средств было вложено в это дело! Мысль о сдаче оружия привела их в полное уныние; этим усугублялось их поражение.

"Оружие принадлежит кибуцу, – сказал Алекс. – Мы одни не можем дать согласия на его сдачу. Этот вопрос должен быть поставлен на голосование кибуца".

Полковник Сариг согласился с этим. Ему были известны демократические порядки кибуцов.

"Один из вас должен сегодня же ночью отправиться в Тель-Авив для доклада Высшему Командованию, – сказал он. – Вы сможете объяснить вашу точку зрения о контратаке кибуца". – Он предложил послать Алекса.

Когда Тувия заговорил с полковником Саригом о чем-то на иврите, полковник Маркус по-английски спросил у Алекса: "Где вы прошли военную подготовку?"

"Я служил в британской армии во время войны", – сказал Алекс.

"Да? Могу ли я спросить, в каком чине?"

"Я был сержантом", – ответил Алекс.

Полковник Маркус расхохотался.

"Если бы у нас, в Союзных войсках, было бы побольше таких сержантов, как вы, нам бы не понадобилось так много полковников", – воскликнул он.

Алекс покраснел. Он чувствовал себя глубоко несчастным, и похвала американского полковника не могла его утешить. Всю дорогу до Тель-Авива его мучили сомнения. Был ли он прав, настаивая на эвакуацию? Может, слишком рано мужество покинуло его? Даже в том последнем споре он был против плана Тувии об освобождении поселения. Может быть, ему не хватало смелости и решительности? И как честный человек, он вновь перебирал в мыслях свои аргументы.

В Тель-Авиве он беседовал с главнокомандующим Хаганы Исраэлем Галили, который позже занимал пост заместителя министра обороны. Алекс давно был знаком с Галили – оба они участвовали в операции по похищению чертежей минометов и пулеметов "брен" во время войны. Алекс рассказал о ходе сражения и об отступлении. Затем он выложил этому старому товарищу все свои сомнения.

"Ты поступил правильно, – заверял его Галили. – Я просто не знаю, как ваши люди нашли в себе столько силы, чтобы выдержать так долго. Мы, конечно, не хотим отдавать врагу ни одного нашего пункта. Но ты не должен переживать. Яд-Мордехай выполнил свой долг, и отступление было единственным выходом".

Впервые за два дня Алекс почувствовал себя умиротворенным. Немного позже его пригласили на совещание Высшего Командования. Здесь ему представилась возможность дать полезную информацию о силе, тактике, боевой способности и вооружении египтян. Кроме того, он упорно доказывал, что необходимо освободить стратегически важный Яд-Мордехай силами, соответствующими данному заданию. Его отпустили с благодарностями и обещанием, что кибуц будет сразу же уведомлен о том, что может быть для него сделано.

Во вторник утром кибуц Яд-Мордехай проводил общее собрание. Тувия рассказал о разговоре с Нахумом Саригом и о предложении отобрать их родной очаг у египтян. Собрание проходило бурно. Те, которые вчера воздержались от обсуждения этого плана, теперь заявили о своих сомнениях. Они отметили тот бесспорный факт, что после полутора суток отдыха люди почувствовали себя еще более усталыми, чем во время отступления. Стало сказываться напряжение последней недели. Помогут ли преимущества внезапной ночной атаки одолеть египтян, имеющих превосходство в оружии и в живой силе? А если это и удастся, смогут ли вконец измотанные люди выдержать новую осаду? Наконец, они решили, что в том случае, если Пальмах предпримет атаку, кибуц выделит десять человек в качестве разведчиков и проводников. Хотя этим решением они фактически согласились с тем, что большинство членов кибуца не будет участвовать в бою, тем не менее они яростно сопротивлялись требованию полковника Сарига сдать оружие. Только в последний момент перед эвакуацией они согласились "одолжить" свое оружие Пальмаху, потребовав и получив расписку в этом.

Между тем, Тувия с делегацией из трех человек были посланы в Дорот. Видимо, они все еще надеялись убедить полковника Сарига в важности освобождения своего поселения. Они были разочарованы, узнав, что Высшее Командование приняло другое решение. Решительные меры для приостановления египтян должны были быть предприняты дальше к северу. Полковник Сариг, занятый своими картами, бросил на них короткий взгляд, сообщая эту новость, и добавил: "Идите и отдохните. Вы заслужили это".

С наступлением ночи беженцы отправились в Дорот; там они присоединились к колонне грузовиков, эвакуирующих детей из других поселений Негева. С восходом солнца они прибыли в Реховот; здесь грузовики остановились для заправки. На другой стороне улицы, напротив заправочной станции, находилась пекарня. Воздух был наполнен дразнящим запахом свежего хлеба. Но ни у кого не было денег. Они пришли из безденежного общества; та небольшая сумма денег, что была найдена в кассе кибуца и которая сейчас так пригодилась бы, пропала вместе с Лейкой. Наконец, один из мужчин нашел выход; он вытащил из кармана свои золотые часы. "Смотрите! – воскликнул он. – За это мы купим хлеб для всех нас".

"Кто эти люди?"-спросили пекари, когда им предложили заплатить за хлеб часами. Один из шоферов объяснил, что это оставшиеся в живых после сражения в Яд-Мордехае. После этого не могло быть никакой речи о плате. Все беженцы вдоволь наелись хлебом, а Гиора Бибер сунул обратно в карман подарок своего тестя. В кибуце все еще вспоминают этот случай. Если кто-нибудь жалуется, что он не может позволить себе купить какую-нибудь вещицу из получаемых карманных денег, его обязательно подкопят:

"Что, разве у тебя нет золотых часов?"

В семь часов они прибыли в Тель-Авив. Их встречал Нафтали, казначей кибуца, уехавший вместе с детьми. Он распределил их туда, где находились их дети. Прежде, чем уехать к детям, большинство из них отправилось в коммунальный магазин, принадлежащий движению "Гашомер Гацаир", чтобы обменять одежду. Группа молодежи, обучавшаяся в Яд-Мордехае, должна была получить чистую одежду из другого источника – из Алии Молодежи, организовавшей их эмиграцию. За материальные нужды этой группы была ответственна Рая. Несмотря на страшную усталость после пяти дней, проведенных в качестве связной штаба, она все же отправилась на склад одежды и сделала заказ. "Вам выдали одежду всего шесть месяцев тому назад, – резко сказала заведующая складом. – И вы уже опять здесь! Вы что, не знаете, сколько тысяч детей мы должны обеспечить?"

Чтобы вызвать сочувствие и получить помощь. Рае надо было только сказать: "Это для тех, кто остался в живых после сражения в Яд-Мордехае". Но она не могла заставить себя выговорить это. Она чувствовала, что тут же разрыдается, если скажет хоть одно слово. Разбитая, она повернулась и ушла. Она вышла на улицу и уселась на скамейку, чтобы взять себя в руки и решить, что делать дальше. Она очнулась, почувствовав, что кто-то грубо трясет ее за плечо. Над ней стояла хорошо одетая женщина. "Ты в городе, – сказала она. – Разве не можешь надеть платье? В таком виде не появляются на улице – ты же не на ферме". На Рае были все те же запятнанные брюки и грязная белая блузка, которую она не снимала все дни сражения. Она посмотрела на себя и только сейчас поняла, какой грязной и неопрятной она была.

"Да, да, я постараюсь, – смутившись, ответила она, – Видите ли, у меня не было времени ..."

"Не надо много времени, чтобы, по крайней мере, помыть лицо", – недобро сказала надоедливая женщина и ушла.

После этой второй неудачи Рая чувствовала, что не в состоянии еще раз встретиться с женщиной из склада. Она села в автобус и вернулась в штаб "Гашомер Гацаир". На следующий день представитель этой организации получил необходимую одежду.

Когда Габриель Рамати ждал своей очереди в коммунальном "магазине", к нему подошел Нафтали.

"Чего ты здесь околачиваешься? – воскликнул Нафтали. – Разве тебе еще никто не сказал, что у тебя родился сын? Иди побрейся и умойся. Купи цветы и беги к своей жене".

Габриель ничего этого не сделал и помчался в больницу. Как был, в запятнанной кровью рубашке, так он и зашел в палату к Мати. Она залилась слезами.

"Чего же ты теперь плачешь?"– увещевала ее няня.

"Она плачет все время, с тех самых пор, как родила ребенка, и не говорит нам, почему", – сказала няня Габриелю.

"Я была уверена, что ты погиб, – всхлипывала Мати. – Моя сестра слышала по радио, что в Яд-Мордехае погибло шестнадцать человек, и потом она сказала мне: "Будь мужественной, иди и рожай ребенка". Я думала, она знает, что ты погиб, но не хочет мне сказать".

"Я здесь, я жив, хотя и сам не знаю, почему, – сказал ей Габриель. – Хочу видеть своего сына".

Маленькие дети никак не могли понять, почему их родители плачут, когда они опять все вместе. Не могли они также понять, почему некоторые отцы вообще не вернулись. В кибуце было двенадцать вдов; двадцать два ребенка стали сиротами. Весь кибуц был занят проблемой, как сообщить об этом детям. Они пригласили психолога из "Гашомер Гацаир", и он посоветовал подготовить детей к этому постепенно. Поэтому матери сказали сиротам, что их отцы ранены и лежат в госпитале. Они намеревались сказать им позже, что раненым стало хуже и, возможно, они не выживут. Между тем, отсутствующие отцы стали героями сражения в глазах своих детей. Но слишком много людей знали правду, и вскоре она всплыла наружу. Шестилетний сын Моше Калмана однажды подошел к матери и сказал тихим будничным голосом: "Сегодня мы с Якобом и Адой сидели и плакали, потому что наши отцы умерли".

Дети реагировали на свою потерю по-разному. Целых полгода один мальчик без конца имитировал умирающего человека. Его голова падала на грудь или опрокидывалась назад, как будто бы его тело было поражено пулей. Он это делал в классе, в столовой, всюду – очевидно, пытаясь бессознательно понять, как это произошло с его отцом.

Возникли проблемы с поведением некоторых детей. Несколько матерей заметили, что старшие дети требуют, чтобы им оказывали большее внимание, чем младшим, в чем они раньше не нуждались. Один пятилетний ребенок, который стал особенно агрессивным по отношению к своей младшей сестренке, был "вызван" для беседы с матерью. (В Яд-Мордехае не признавали более строгих мер воспитания детей). "Знаешь, если ты и дальше будешь таким надоедливым, нас могут выслать из кибуца".

"Нет, нет, они не могут этого сделать! – воскликнул ребенок. – Моего отца убили в кибуце, поэтому мы к нему принадлежим. Если нам велят уйти, мы будем спать под забором, пока нас не пустят обратно".