Текст книги "Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен"

Автор книги: Маргарет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

XXII

Рано утром я по-прежнему горел желанием поехать к Анне (зная, что утро вечера мудренее, я предпочитал давать своим порывам передышку на ночь, и частенько мои намерения менялись с восходом солнца), поэтому разбудил восьмерых придворных моего ближнего круга и приказал им собираться в Рочестер. Путешествие наше не должно занять много времени – снегопад прекратился, и мы приедем в замок засветло. Ледяная корка похрустывала под копытами бодрых лошадей, и я вдруг почувствовал, как нарастает мое возбуждение. Это удивило меня, поскольку я давно мысленно похоронил эту способность. Пытаясь совладать с собой, а заодно и с бурным, опьяняющим оживлением, я испытал замешательство и болезненный страх потерять вновь обретенную силу. Но в итоге, отбросив тщетные сомнения, я отдался на волю чувств, и меня захлестнули волны одуряющего предвкушения любви.

Перед нами уже поблескивали отполированные льдом серые камни Рочестера. Мое сердце колотилось с такой силой, что его стук отдавался в ушах, подобно хлопанью крыльев сокола, только что взлетевшего с перчатки. Тише, тише, надо успокоиться… нет, не надо! Летим навстречу новой любви!

Мы вошли в замок и прошествовали мимо изумленной стражи. В первых комнатах стояла тишина, все общество собралось в Большом зале, чтобы выпить вина и отметить второй день наступившего 1540 года. Я велел моим спутникам присоединиться к веселью, запретив им сопровождать меня далее. Они подчинились.

Анну, скорее всего, надо искать в гостевых королевских покоях, и я направился. Коридор был таким темным, что мне пришлось пробираться на ощупь, словно маскарадная пора новогодних празднеств уже началась.

Ведущая в апартаменты массивная железная дверь оказалась плотно закрытой. Я с силой дернул ее, и она медленно подалась, взвизгнув, точно старая ведьма. Волосы у меня на затылке зашевелились, по спине пробежала дрожь, вызванная протяжным скрипом…

Моя невеста стояла спиной ко мне, глядя в узкое стрельчатое окно на расстилавшиеся внизу белые снега. Ее наряд из золотой парчи красиво переливался. Великолепно!

– Анна! – воскликнул я.

Она вздрогнула и резко обернулась. Свет падал сзади, и мне не удалось разглядеть ее лицо. Она издала сдавленный вздох ужаса.

Мой длинный темный плащ! Я забыл снять его и теперь стоял перед ней, как разбойник с большой дороги. Неудивительно, что она испугалась за свою жизнь. Сбросив плащ, я предстал перед ней в своем парадном золотисто-зеленом облачении.

– Анна! – радостно повторил я. – Это я, король Генрих!

Она вскрикнула и зажала ладонями рот.

– Herr steh mir bei! Wie in aller Welt… [11]11
  Господи, помоги мне! Как в целом свете… (нем.)


[Закрыть]

Похоже, она не узнала меня.

– Я Генрих, король! – погромче произнес я.

Тут из соседнего помещения выбежала какая-то особа вместе со стражником. Лицо его казалось молодым, но он был тощ и горбился, как старый пес. Он проскрипел что-то на тарабарском, на редкость неблагозвучном наречии. Изо рта у него изливались гортанные хриплые звуки, подобные громогласному животному урчанию. Анна изрекла что-то в той же чревовещательной манере.

Потом заикающийся стражник прокаркал:

– Кароль Хенрих, прозтит эфта леди, она думать, што ви груум, лёшадиный слюуга.

Анна присела в реверансе. Ее голову венчал странный головной убор с жесткими крыльями и множеством складок, похожий на всклокоченного коршуна. Потом леди выпрямилась, и только тогда я смог оценить ее громадный рост – просто Голиаф в женском обличье. Но вот она приблизилась…

Какое отвратительное зрелище! Бурое, как у мумии, лицо моей невесты было изрыто оспинами и шрамами. Оно напоминало хари уродов, которых показывали на сельских ярмарках. Смотрите, честной народ, это обезьяна, а вот самка крокодила… Меня охватил тошнотворный ужас…

На лицо мое брызнули капли слюны. Чудище заговорило на том жутком языке, что представлял собой набор гортанных хрипов, фырканья и урчания. Помимо прочего, из ее рта шло зловоние… нет, это просто ночной кошмар, такого быть не может!

Попятившись, я нащупал за спиной дверь и, выскочив в коридор, плотно захлопнул ее и привалился к кованой поверхности. К горлу подступала тошнота, я почувствовал ее едкий привкус, но мне удалось совладать с собой. Возбуждение, замешательство исчезли, иллюзии рассеялись. Их место заняла холодная ярость, которая, однако, обжигала меня с небывалой силой.

Меня одурачили, предали. Предали все, кто видел ее. Встречавшие эскорты, ездившие подписывать брачный договор – все они лицезрели ее воочию. И никто мне ничего не сообщил. Все знали и умышленно подталкивали меня к этому браку. Они сговорились – Кромвель, Уоттон, герцог Клевский, лорд Лайл и весь Кале. И Гольбейн! Художник, способный передать своей кистью мельчайшие черты лица, чистоту нежной кожи, малейшие, едва уловимые ее оттенки, тончайшую огранку и приглушенное сияние драгоценных камней… именно Гольбейн изобразил ее миловидной!

Решительным шагом я вернулся в Большой зал, где собрались одни заговорщики. Да, они сидели здесь и лакали одуряющее пряное вино, смеясь надо мной. Я слышал их хохот. Все они, разумеется, представляли, какая сцена произошла сейчас в гостевых покоях, только им она казалась не ужасной, а комичной. Ничего, они еще поплатятся за это!

– Лорд-адмирал! – грозно произнес я, остановившись на пороге, и толпа тут же затихла.

Граф Саутгемптон повернулся к двери, и его улыбка мгновенно увяла.

– Подойдите! – приказал я, и Фицуильям покорно направился ко мне с озадаченным выражением – какой прекрасный актер!

– Сир?

Великолепно разыгранное изумление!

– Как вам понравилась леди Анна, адмирал? – мягко спросил я. – Поведайте мне ваши первые впечатления. Неужели, впервые увидев ее в Кале, вы сочли, что она и есть та белолицая красавица, каковую нам живописали?

– Я счел ее излишне загорелой, – ответил он, видимо пытаясь быть остроумным.

– Как вы сообразительны. Я и не знал, что оружие витиеватых сравнений и метафор доступно вам в той же мере, что Уайетту и Суррею. – Я обвел взглядом собравшихся. – Неужели никому здесь я не могу доверять? Какой позор, мне стыдно за всех вас, как вы осмелились расхваливать ее миловидность! Да еще так медоточиво! Она же огромная фландрская кобыла! И я не собираюсь седлать ее и скакать на ней. Не желаю знать ее. Во всей Англии не найдется подходящей телеги, чтобы ее запрячь!

Никогда, ни за что я не дотронусь до нее! Если авторы этой жестокой комедии рассчитывали, что я кротко доведу начатое до конца и сочетаюсь с ней браком, то они не знают Генриха Английского! За кого они меня принимают? За Франциска Французского, вынужденного жениться на императорской ослице?

– Седлайте лошадей и отправляйтесь за мной. Мы побеседуем с вами в Гринвиче.

Я не вернусь в Хэмптон-корт. Нет, Господи, только не туда! Для деловых переговоров об этом мерзком подлоге вполне подойдет Гринвич. В Гринвиче я обвенчался с Екатериной Арагонской, в Гринвиче Анна Болейн родила никчемную дочь, и там же я потерял первого наследника. Пусть же Гринвич станет еще и той гаванью, откуда фламандская кобыла отправится возить свою телегу обратно на родину!

* * *

Когда мы достигли Гринвича, пронизывающий холод резко усилился, маленькое, съежившееся кровавое солнце уже закатилось, и началась долгая шестнадцатичасовая ночь. Проскакав под аркой надвратной башни, я подъехал по обширному двору прямо к главному входу.

– Вызовите Кромвеля, – резко бросил я пажу и стремительно зашагал к палате Тайного совета.

Два последних месяца двор жил в Хэмптон-корте, поэтому здешние залы успели запылиться. Слуги быстро принесли восковые свечи, стерли пыль с совещательных столов и разожгли камины для прогрева сырого и стылого воздуха. Мы даже не сняли дорожные плащи. Заняв свое место во главе стола, я молча ждал.

Явился Кромвель. Он вошел в палату и остановился в изумлении.

– Ваша милость… почтенные члены Совета… – начал он, стараясь выиграть время, сообразить, что могло произойти, и овладеть ситуацией.

– Мне она не понравилась! – разрешил я озадаченность Кромвеля, избавив его от необходимости задавать наводящие вопросы и рассыпаться в любезностях.

Именно на нем лежала ответственность за это предательское сватовство. Передо мной стоял враг.

– Прошу прощения?

– Ваша фландрская кобыла! Леди Клевская… я не желаю ее знать, она отвратительна, похожа на жабу, увенчанную дурацким колпаком! И вы хотели, чтобы я женился на ней, жил с ней! Чтобы я короновал ее, приобщив к династии Тюдоров! Вы пожелали видеть на троне уродину…

Кромвель гневно сдвинул брови.

– О ваша милость! Я даже не представляю, что нас могли так ужасно обмануть! – Он повернулся к адмиралу. – Вы же видели ее, когда встретили в Кале. Вместе с вами леди Анну приветствовали лорды и пэры, две сотни рыцарей и оруженосцев, разодетых в синий бархат и алый атлас, моряки… Вы же заметили, что ее внешность не согласуется с описанием. Так почему же не задержали… не остановили ее в Кале, почему не известили нашего царствующего монарха, нашего доброго короля Генриха о том, что его невеста предстала перед вами совершенно иной, нежели на портрете?

Адмирал Фицуильям выглядел потрясенным.

– Я не обладал такими полномочиями, – промямлил он. – Сделав нечто подобное, я не выполнил бы приказ. Меня обязали встретить леди и доставить ее сюда в целости и сохранности, а все прочие действия могли рассматриваться как измена.

Кромвель презрительно усмехнулся.

– Однако вы солгали в вашем послании его величеству! Увидев эту уродливую даму, вы сообщили о ее красоте!

– Я не говорил, что счел ее красивой! Я лишь повторил мнение, высказанное другими. Никто не сможет обвинить меня в пристрастном неодобрении, а понятия красоты весьма различны, кому что нравится… кроме того, я полагал, что леди Анна вскоре станет нашей королевой…

– Прекратите оправдываться! Вы все обманули меня! – вскричал я. – И вам придется срочно исправить совершенные ошибки. Вы должны найти способ освободить меня от этого договора… меня не волнует, какими вы воспользуетесь средствами и на что сошлетесь. Свадьбе этой не бывать. Иначе кое-кто дорого заплатит за попытку выставить меня дураком!

– Мы отыщем юридические тонкости, докопаемся до законных оснований, – спокойно произнес Кромвель. – Надо вызвать послов герцога Клевского, Ослигера и Хостодена. Они сопровождали госпожу в Англию.

Гонцы отправились за несчастными германцами, а Кромвель опустился на стул и, барабаня пальцами по столу, начал озвучивать свои мысли:

– Законное расторжение… какие у нас есть лазейки? Болезнь, препятствующая деторождению… правомерно, но постфактум. Нет, нам необходимо нерушимое, твердое основание. Кровное родство? Вряд ли доказуемо. Ранее заключенная помолвка? Сейчас она ни с кем не обручена, мы проверяли. Утрата девственности? Трудно доказуема. Позорное поведение? Безнравственность. Кроме того, мы уже осудили распутство; новое дело вызовет неуместные ассоциации. Бросит тень на короля. Нет, придется поискать ранее заключенный договор. Это слабая и жалкая зацепка, но больше у нас ничего нет. Мы не можем оперировать понятиями личной приязни или неприязни.

Клевские послы, не понимая, зачем их вызвали (Кромвель умел напустить туману), начали пылко уверять нас, что предварительного договора уже не существует.

– Ах, то детское обручение леди Клевской и герцога Лотарингского… это же было просто условное соглашение между родителями, – заявил Хостоден, цветущий здоровяк, типичный бургомистр.

Послы одновременно, словно по условному знаку, выдали одинаковые улыбочки.

– Официальное расторжение удостоверено Клевским канцлером в записях за тысяча пятьсот тридцать пятый год.

– Вот как! – сказал Кромвель. – Но у вас ведь нет с собой копии того документа?

– Увы, нет. Но мы можем послать за ней.

– На путешествие уйдет много времени, – печально заметил Кромвель. – А венчание – хотя, конечно, его нельзя провести без данного подтверждения – назначено на следующую неделю. Вы понимаете, что это все меняет. Бракосочетание невозможно…

– Но ведь препятствий нет…

Немцы даже говорили в унисон. Какое странное между ними единодушие!

– К сожалению, есть, – сухо произнес Кромвель.

– Мы дадим вам любые гарантии, станем вашими заложниками до прибытия нужных документов. Свяжите нас, посадите в тюрьму, держите в заключении до тех пор, пока не получите нужные бумаги. Мы готовы на любые жертвы.

Болваны! Я обратился к Кранмеру и епископу Дарему.

– Что вы думаете на сей счет?

Я ожидал, что они поддержат меня, но они грустно покачали головами:

– По нашему мнению, ваше величество, преград для данного венчания не существует.

– Препятствием является вступление еретических правителей в Шмалькальденский союз, – заявил Кромвель, ополчившись на собственное детище.

– Потому что его не одобряет Папа? – тихо спросил я, указывая на слабость его аргумента, и воскликнул: – Неужели нет достойного выхода из положения и мне придется сунуть голову в этот хомут?

Я почувствовал себя пойманным в капкан животным, жертвенным быком.

– Со мной плохо обошлись, – пробормотал я, многозначительно оглядев всех присутствующих по очереди. – Да, со мной поступили ужасно.

Уилл:

После этих зловещих слов падение Кромвеля стало делом времени. Генрих убедился, что его главный советник вступил в союз с протестантами по своим тайным резонам. Отсюда оставался всего шаг до предположения, что Кромвель тайно принял их учение и стремился внедрить ересь в Англию. Он был слишком умен, чтобы совершить столь грубую ошибку с выбором невесты, он наверняка знал, какова Анна на самом деле; то есть данный брак входил в его далеко идущие планы.

Генрих VIII:

Под каким-то уместным предлогом (также придуманным Кромвелем) Анну удерживали в Дартфорде, но вскоре не осталось уже мыслимых причин, препятствующих ее переезду в Лондон. С хмурым видом я отдал соответствующие приказы, и леди возобновила путешествие. Планы великолепных празднеств обернулись горькой насмешкой. Я не собирался выставлять напоказ фландрскую кобылу и устраивать ради брака с ней ослепительную и жутко расточительную церемонию. Будем пасти конягу на здоровых и простых выгонах за стенами Гринвичского дворца, где уже установили золотистые парчовые шатры и шелковые павильоны. И все-таки глашатай проехался по Лондону, призывая всех, кто любит своего славного владыку и короля, прибыть в Гринвич на десятый день после Рождества, дабы встретить и выказать верноподданное почтение леди Анне Клевской, ибо вскоре она станет королевой.

На призыв откликнулись десятки тысяч подданных, которые собрались в окрестностях Гринвича на зимних полях для встречи моей четвертой невесты.

Я провел пару бессонных ночей, упорно пытаясь выискать законное препятствие для брачного кошмара. Но ничего не находилось, хотя меня устроили бы самые невразумительные и таинственные аргументы. После церемонии венчания будет гораздо сложнее отменить брак, ведь легче оставить незавершенным неудачное строение, чем разрушить его после окончания работ. Немыслимой казалась даже возможность отложить брак с Анной. Не мог же я заявить, что мне просто расхотелось жениться.

Да, близился тот час, когда мне придется смириться и пойти с ней к алтарю.

В надежде забыться сном я ворочался почти до рассвета. Увы… Поднявшись с королевского ложа, я с трудом спустился по ступеням, постаравшись не разбудить бедного Калпепера, спавшего на тюфяке за кроватью. Тихо, насколько мог, я прошел в темноте к молитвенной нише. Но, начав просить Бога об избавлении от унижения, я закончил мольбой о том, чтобы Он откровенно явил мне Свою волю и ниспослал мужество, дабы я мог принять ее.

– О Господь наш, Отец Небесный, Творец всех вещей… убереги меня от этого фарса, от столь жестокой пародии…

Да, я шептал эти слова онемевшими губами, но внезапно умолк в холодном недвижимом мраке опочивальни, ибо осознал в душе присутствие Бога. Я онемел от величия Господа, от Его сияющего присутствия. Он не покинул меня. Все мои желания растаяли… растворились в Великом замысле, каковой я чувствовал, созерцал и постигал… Свет благодати ослеплял и одновременно умиротворял меня. Суетные метания рассеялись… И мне захотелось – более того, я возжаждал – исполнить все уготованное мне Господом, содействовать исполнению Его воли. Посему мои мольбы сменил блаженный лепет:

– Да, да… душой и телом я принадлежу Тебе, Господи.

Нам с леди Анной суждено обвенчаться, сей союз предопределен на небесах. Причина сего мне неведома, но она будет явлена. Может, у нас родится наследник, коему уготована слава великого поэта или воителя. Наследник… Смогу ли я зачать с ней сына? Ведь сказал же Иисус: «…человекам это невозможно, Богу же все возможно» [12]12
  Евангелие от Матфея, 19:26.


[Закрыть]. Такие плотские вопросы казались ничтожными в момент небесного откровения.

Я поднялся с молитвенной скамеечки, исполненный веры и желания стать верным слугой Господа. Я позвал придворных. Пора приступать к утреннему туалету, отныне каждая минута моей жизни будет посвящена высшей цели. Калпепер заворочался, протирая глаза. Люди хлынули в опочивальню, заполнили ее светильниками, расставили чаши с ароматной водой и разложили нагретые полотенца. До меня вдруг дошло, что мне надлежит жениться, поскольку я могущественный правитель, король, человек в самом расцвете сил. На сей раз все особенности и тонкости подготовки к венчанию доставят мне истинное наслаждение. Я почувствовал себя независимым, отстраненным наблюдателем. (Как праведники, отдавшиеся на волю Господа? Должно быть, они переживают весьма необычные ощущения, когда видят себя со стороны.)

Итак, на церемонии утреннего туалета крупного, еще мускулистого (под слоем жира) мужчину обмыли ароматной водой, вытерли досуха белыми полотнищами и, массируя его кожу, умастили ее розмариновым маслом. Я смотрел, как цирюльник причесывает и подрезает его рыжеватые волосы, невольно отмечая, что нет пока и намека на лысину – обычное поредение и увядание прекрасной шевелюры, каковой она считалась каких-нибудь лет десять тому назад. Борода также стала менее густой, и в ней появились серебристые нити, но она вовсе не выглядела пегой или жидковатой. Короче говоря, передо мной был человек, который успел пожить, но еще производил славное впечатление… Не молодой, но и не старый. Мужчина зрелого возраста.

Далее принесли свадебные наряды. Заказывая их, я пошел на поводу у расточительства. Каждый предмет одежды, начиная с нижнего белья, будто стремился превзойти другие в тонкости и изысканности. И все они соединялись в великолепный ансамбль. Калпепер поднял отделанную белоснежной вышивкой нижнюю рубашку из тончайшего китайского шелка. Ее несли ко мне, и она буквально парила в воздухе; а какое же приятное ощущение подарила дивно гладкая, нежная ткань, скользнув по моей коже, как змей-искуситель. От слоя к слою облачение становилось все тяжелее. Наряд, расшитый золотыми нитями и украшенный драгоценными камнями, восточными жемчугами и серебром из Дамаска, весил немало – поистине, его мог носить только мужчина, обладавший мощью, волей и широтой души.

Мне приходилось надевать доспехи, и я знал, как они давят на плечи… но ничуть не легче был свадебный наряд. Впрочем, разве не мирными доспехами служит отягощенное золотом и прочими драгоценными украшениями парадное облачение?

Итак, меня ждала новая невеста. Меня ждала новая судьба. Конечно, не я выбрал ее, но Господь ведет нас неисповедимыми путями. В таком расположении духа я и отправился на официальную встречу с Анной, принцессой герцогства Клеве.

День выдался чудесный, ясный и морозный. На фоне пронзительно-синего неба сверкали золотые шатры, напоминая рвущиеся в море галеоны. А над ними, словно паруса, живо трепетали на ветру государственные штандарты. Возможно, когда-нибудь люди научатся передвигаться по льду при помощи парусов… Если, к примеру, корпус корабля сделать из очень крепкого многослойного дерева… Ах, сегодня мне все было по плечу, я мог изобрести что угодно, ну хотя бы вообразить!

Я выехал на поле в знатной компании бравых нарядных рыцарей – в общей сложности меня сопровождали шесть тысяч придворных, считая королевских гвардейцев, оруженосцев, пажей, копьеносцев, лейб-гвардейцев во всем их парадном убранстве: алых бархатных нарядах с древними золотыми украшениями и позументами – да, яркие мундиры всех цветов радуги радовали взгляд тем ясным январским утром.

Огромная толпа народа ожидала нас на обширной пустоши – восточный край занимали германские купцы «Стального двора» [13]13
  Ганзейский торговый двор Лондона, ликвидированный по распоряжению дочери Генриха, королевы Елизаветы I, в 1598 году.


[Закрыть], грозно поглядывающие на конкурентов из Генуи, Венеции и Испании. Между ними толкался и английский торговый люд – всего около дюжины сотен человек.

С вершины Шутерс-хилл упряжка лошадей в черных бархатных попонах везла в резной позолоченной колеснице Анну Клевскую. Она выглядела как Диана, правящая небесными жеребцами…

Так говорил я сам, и это запишут придворные хронисты. Согласно королевским пергаментам, целомудренная, прекрасная и атлетически сложенная Диана встретилась с величественным, исполненным страсти и великодушным Юпитером. Вы можете прочитать, как великолепно прошел наш царственный прием, как в момент нашей встречи сотряслась земля и возликовало все королевство. Поистине, в тот день мы все верили этому, и я в том числе – и то же самое было запечатлено в хрониках. У истории долгая жизнь – так созревшие плоды годами хранятся в вине.

Бок о бок спустившись с холма, мы с леди Анной проехались по пустоши Блэкхита под ликующие приветствия наших подданных. Темзу (она так и не замерзла) заполонили суда под атласными парусами и флагами, огласившие берега грохотом оружейного салюта.

Так прошла официальная общенародная часть приема. Но как только у Гринвичского дворца увезли колесницу и с лошадей сняли черные бархатные попоны, мое настроение вновь изменилось, в величественном и смирившемся с судьбой короле опять проснулся непослушный мальчишка. Душа моя взбунтовалась. Вернулся ужас перед неотвратимостью предстоящих обрядов. Праведное решение, принятое мной на рассвете, не дожило до заката. Созвав тайных советников и Кромвеля, я начал возмущаться, протестовать и жаловаться.

– Только ради нашего королевства я устроил эту церемонию, ни за какие земные сокровища я не согласился бы пройти то испытание, что предстоит мне завтра.

Я рухнул в кровать, стыдясь собственной слабости. Как далеко мне до святости, хотя еще на рассвете я избрал путь праведника. А ведь подвижники веры проносят ее через все невзгоды и превратности судьбы, живя бок о бок с простыми смертными, стойко перенося тяжкие муки, – сравнится ли с этими светочами духа грешник, забывший о божественных видениях, что открылись ему призрачным утром? Праведники не валятся на ложе, раздраженные и разочарованные в самих себе. Их не переполняют гнев и бунтарские желания.

Мне не хотелось жениться на леди Анне завтра и не захочется никогда. У нее прекрасная колесница, но не колесницу же я уложу в свою постель. Более того, я предпочел бы… накрыть моими меховыми одеялами золоченую карету, а не ее владелицу.

Однако ничего не поделаешь. Завтрашнее венчание назначили на восемь часов утра. Я сам выбрал ранний час, словно хотел как можно скорее со всем покончить… хотя, в сущности, это лишь начало…

Лежа в кровати, я продолжал ругать себя за недостаток смирения, в итоге пришел к разумным обобщающим выводам и понял, что готов вступить в вынужденный брак. Такие неприятности случались с начала времен. (Возьмем хоть Адама и Еву.) Простые люди могут позволить себе такое удовольствие – самостоятельно выбрать спутницу жизни, но король вынужден быть пешкой в собственной игре. Мне повезло, дважды я женился по любви, как обычный человек. Но это осталось в прошлом, так же как и моя юность, и мне следует считать себя счастливчиком. Дважды мне удалось уклониться от королевского долга!

А один раз мое личное пристрастие едва не лишило меня жизни. Браки по любви тоже бывают ужасными. Так вправе ли я рассуждать?

Меня сморил прерывистый и неглубокий сон. Я видел себя маленьким, мать обнимала меня… В снах сбываются все мечты, ибо, насколько я помню, в жизни она никогда не раскрывала мне своих объятий.