Текст книги "Чёртова одежда (СИ)"

Автор книги: Марфа Эсаулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Annotation

Эсаулова Марфа

Эсаулова Марфа

Чёртова одежда

Чёртова одежда

– Странные вы какие-то, словно вернулись с ночной прогулки по кладбищу.

Вас закопали, а потом откопали.

Ожившие мертвецы выглядят бодрее вас! – тоненькая, почти прозрачная девочка бросила вызов нашему классу.

Перчатку в лица швырнула.

В археологические доисторические времена на дуэль вызывали перчаткой; никому не понравится, если по лицу перчаткой – ХРЯСЬ! ТРЕССССЬ!

И нам не понравилось, особенно – мне, потому что я – необыкновенная девочка!

Мальчики обязаны угождать мне – принесут то, отнесут это, а девочки – заглядывать мне в глаза и подластиваться.

Впрочем, подобного поклонения желают все девочки и мальчики, и... не всегда получают.

ХМ... никто не получает, потому что холопчики не думают, что они – рабы, а верят в то, что другие – рабы.

Наша классная – Ирина Сергеевна литературичка и русскоязычка – классная не только по должности, но и по жизни.

Мы с ней ладим, хотя девятиклассники – народ своевольный, выпускной класс.

Несколько минут назад классная ввела в аудиторию девочку-припевочку и объявила буднично (хорошо, что не под фанфары):

– Знакомьтесь! Ваша новая одноклассница – Катя Черткова.

Катя перешла к нам из школы из Санкт-Петербурга. Её семья переехала в Москву.

Не обижайте её! – последние слова Ирина Сергеевна произнесла напрасно, всё равно, что потрясти пред борзой собакой жирным зайцем.

Новеньких всегда обижают, это называется проверкой на вшивость.

Может быть, не все ребята обратили бы внимание на чрезмерно белое лицо, на голубенькие прозрачные глаза и на белые редкие волосы новенькой, но слова классной приклеили к девочке взгляды.

Кажется, что ткнёшь новенькую пальцем – она отлетит к стене и сползет туманом.

Наверно, палец пройдет насквозь, потому что девушка похожа на похудевшее облако.

Я слежу за диетой и при моём росте сто семьдесят пять вес пятьдесят килограммов – норма: худенькая, но не до падения при любом ветре.

"Унесённые ветром" написали о Кате Чертковой, девочке из трущоб.

В катакомбах Петербурга или трущобах нет хлеба, поэтому голодные жители блокадного города питаются соломой и мышами.

Не разжиреешь на подножном пищащем корму, особенно, если за обедом и ужином нужно бегать, долго ловить его.

За окном две тысячи шестнадцатый год, но нам столько втискивали в голову рассказов о голоде в Ленинграде, что я представляю блокадный Ленинград, словно он застыл во времени.

Не мучайте девочек подробными картинами истории, и мы сами разберемся, где какой город, и, кто в нём живет.

Уроки литературы не добавляют оптимизма и ярких красок Санкт-Петербургу.

Почему-то положено, чтобы мы изучали Петербург по Гоголю и Достоевскому.

Гоголь мрачно населял Питер бродячими носами, униженными умирающими чиновниками, обречёнными конюхами.

Достоевский... Достоевский морил голодом своих героев, унижал их помоями, сводил с ума, бросал на панель, – вообщем, издевался по полной программе. И это называется – "Описать город и его жителей".

Гоголь прекрасно разрисовал Сорочинскую ярмарку, показал Миргород – нежные города, солнечные, теплые, с обилием еды и счастливыми жителями.

Почему же он Санкт-Петербург окрасил в серый мышиный цвет?

Если мы слышим "Рио", то представляем музыку, белые пляжи, пальмы, карнавал – веселье бьёт из ушей фонтанами.

Может быть, в Рио-де-Жанейро – вечная мерзлота, голд, холод, нищета.

Но мы об этом не знаем, потому что город разрекламирован для вечного праздника.

Но при упоминании Петербурга, в голове рисуются бледные изможденные библиотекари, которые пробивают стену дождя и тумана, кутаются в плащи и бредут сгорбленные к крейсеру "Аврора", а затем – в трущобы.

Катя Черткова полностью соответствовала моему представлению о блокадном Ленинграде времен Достоевского.

Глаза девочки распахнуты, губы тонкие, почти белые; я не с Луны упала на качели – понимаю, что белый цвет губам придает дорогая помада.

Но кожа – кожа не под известкой.

Японские артистки покрывают себя толстым слоем штукатурки, чтобы под белым не была заметна смуглая кожа.

Катю, наоборот, сколько не выкрашивай в желтый или коричневый цвет, все равно краска слезет и покажет белые острова никогда не загорающей кожи.

На вид девочка весит не больше тридцати девяти килограммов – полное истощение на фоне путешествия из Петербурга в Москву.

О! Вспомнила – еще одно замечательное произведение, которое закапывает сразу два города – Москву и Петербург, – а также смывает грязевым потоком придорожные деревни.

Радищев – "Путешествие из Петербурга в Москву". Автор ковшиком зачерпывал грязь и поливал страницы.

Если меня назначат Министром культуры, я сразу отдам приказ сжечь на Красной Площади плохие, нудные книги – не веселые, унылые, серые.

Новые писатели за деньги так разукрасят Санкт-Петербург, что риодежанейрцы обзавидуются нашим карнавалам и Жар-птицам.

Вместе с книгами в один костёр бросим "Бандитский Петербург", "Улицы разбитых фонарей Петербурга".

Зачем превратили город в волчье логово?

Я уже с жалостью рассматривала новенькую – так присматриваются к уличному котёнку.

Милосердно решила, что угощу её апельсином.

Голосок у неё, наверняка, слабенький, чуть слышный – писк летучей мыши.

Скромница, слова клещами на допросе инквизиции не вытянешь из скромницы.

И тут – гром, треск, смещение всех понятий.

Катя Черткова – девочка-пух – забила в каждого из нас по гвоздю:

– Странные вы какие-то, словно вернулись с ночной прогулки по кладбищу.

Вас закопали в могилы, а потом откопали.

Ожившие мертвецы выглядят бодрее! – новенькая прищурила глаза, изучала нас через телескоп наглости.

ОГОГОГО!

Голосом её можно пробивать проходы в гранитных скалах. Оперных певцов снесет мощью голоса.

Кажется, что в девочку поместили трубу.

– Привыкнешь к классу! Коллектив у нас дружный, в обиду не дадут! – Ирина Сергеевна, наверно, не слышала, что сказала новенькая.

Взрослые слышат только себя, понимают своих сверстников, а голос снизу, детский лепет для взрослого – непонятный язык, который не обязательно изучать.

Классная отбарабанила положенные стандартные фразы, хуже которых только вареный лук – любимое блюдо моего папы.

– Катя, сядешь пока, сядешь, – Ирина Сергеевна облила взглядом парты (я задержала дыхание, нырнула в Марианскую впадину). – Семенов, не корчи рожи, ты не в цирке уродов.

О чём я говорила? АХ, сядешь с Собакиной Алёной.

– Почему со мной? – я не раздумывала – натянула роль ведьмочки.

До полета на карнавал в Бразилию я меняла образ куколки Барби на ведьму и обратно.

В адском самолёте я у стюардесс подсмотрела еще одну роль – ВЕЖЛИВОЕ ВНИМАНИЕ.

ВЕЖЛИВЫМ ВНИМАНИЕМ шикарно прикалываюсь, иронизирую.

Смотрю в глаза собеседнику, в нужных местах киваю очаровательной головкой, показываю высочайшую степень заинтересованности, а внутри меня бурлит раскаленное золото иронии.

Например, вчера после школы, в автобусе ко мне подсел отвратительный пьяный дяденька.

Интеллигент и напился по-интеллигентному – до состояния умопомрачения.

Дышал в меня дешевыми закусками: чесноком, луком, колбасой.

Меня чуть не вырвало на женщину с ребенком.

Мужик меня зажал к окну, а выйти я боялась.

Пьяные очень агрессивные – схватит за руку – синяки останутся.

Мне синяки запрещены, потому что я иногда выхожу на подиум, демонстрирую моднейшую одежду.

Зажатая вонью переживаю, трачу свои нервы на пьяницу, а он радуется, рассказывает мне о своих достижениях на работе.

Шпионы американские, включайте диктофоны.

Я ничего не поняла из его конференции, потому что слова – незнакомые, и часто дяденька бормотал, путался в словах, как я путаюсь в своих бесконечно длинных ногах.

В безысходном отчаянии я подумала:

"Если надо мной издеваются, используют в своих целях – я психоаналитик для пьяного, то – и я потренируюсь в иронии".

"О! Вы очень умный, наверно, академик! – я практиковала ВЕЖЛИВОЕ ВНИМАНИЕ. – В нашей школе нет профессоров и академиков.

Вы – учитель младших классов в школе около Кремля?" – ирония из меня выплескивалась.

Трезвый сразу бы заметил, что вежливое внимание только прикрывает невежливое невнимание.

Но дяденьке до трезвости – три дня и три ночи.

Он секунду с подозрением всматривался в мои глаза – так ленивый врач глазник осматривает слепого.

Я с вежливым вниманием (кивание головой, восторженные вскрики, личико без нарисованной улыбки) слушала ученого человека, тирана девочек, маньяка автобусного

"Да, я почти академик! – мужчина в клетчатой рубашке инженера протер мигом запотевшие очки со стеклами минус сто. – Меня на работе все уважают, за советами бегут, как к кормушке.

"Антон Егорович, а как мне то и это повернуть?"

Я и сразу показываю, недотёпам.

Благодарят. Медали у меня, ордена за ум!" – дяденька отчаянно врал, косил на меня глаз – поверю ли?

Вежливое внимание девочки показало – верю!

Ему понравилась вежливая слушательница, бесплатный псих... психолог... психоаналитик.

ОХ! психоаналитик выговорить легче, чем "врач психотерапевт...

Начал клянчить у меня электронный адрес для переписки.

"Вы, девушка, наверно, часто сидите в чате в инстаграм?"

"Конечно! Общаемся в форумах на инстаграм!" – я – по настойчивой просьбе автобусного академика маньяка – написала на бумажке "свой адрес" в инстаграм.

Разумеется, бред на бумажке, но я сражалась за свою жизнь.

Благодаря образу ВЕЖЛИВОЕ ВНИМАНИЕ я выжила в автобусе по дороге из школы домой.

Катя Черткова (ну, и фамилию себе взяла – потустороннюю, загробномирную) – не пьяница из автобуса, поэтому не покажу ей образ вежливого внимания.

Она претендует на место за моей партой, поэтому я – ведьма, которая охраняет свой сказочный лес.

– Я не согласна! Скоро Смирницкая из больницы выйдет! – я протестовала, бросила на стул рядом с собой сумку с принтом "лисичка".

Обожаю фото и рисунки с котятами, а с лисичкой – не думала, что мне понравится лисичка.

Но она миленькая на сумочке – мусеньки-пусеньки.

Глазки – вишенки, носик – клюковка, улыбочка – расцеловала бы лисичку при встрече.

Я сумочку купила по случаю – даже не думала о ней, тем более, не с пуховыми котятами, а с лисичкой.

Но обстоятельства сложились так... взрослые очень любят фразу "обстоятельства сложились так, что..."

Этой фразой можно забить любую дыру в разговоре, и звучит она значительно, делает говорящего философом.

Вообщем, обстоятельства сложились так, что мы – папа, я и моя сестра Анжелика – собрали маме на подарок семь тысяч рублей. На французский парфюм.

Совершенно случайно я завернула в бутик сумочек.

Наверно, задумалась о солнечной погоде, о королевских пингвинах и свернула не в тот магазин.

Вышла бы сразу, или после беглого просмотра – подумаешь – сумочки-бумочки.

На свете множество вещей интереснее сумочек: реки, озера, леса, луга, птички. Шучу.

Но я знала твёрдо – не потрачу на себя ни копейки, потому что... у меня нет свободных денег.

Экскурсия по бутику намного слаще и заманчивее, чем прогулка по музею или бессмысленное разглядывание картин на выставке непонятно каких художников.

Я бы выскочила из магазинчика, но лукавый в образе женщины с синими волосами остановил меня.

Молодая женщина вертела в руках сумочку с лисичкой – верх творчества сумочных дел мастеров.

Я как увидела, так сразу вросла в каменный пол.

Ноги пустили корни, а сердце остановилось.

Я поняла, что сердце не запустится до тех пор, пока я не куплю ЭТУ сумочку.

Тысяча соблазнительных картин пролетела в моей очаровательной головке: я с сумочкой с лисичкой блистаю на подиуме; я в школе сумочкой вызываю восторг одноклассников и зависть учителей.

Маме, наверняка, на сто золотых процентов понравится, что её дочка не потратила бешеные деньги на какую-то ароматную воду, а приобрела действительно ценную вещь – сумочку с нарисованной отпадной лисичкой!

Кстати, почему "отпад" означает – "круто", а – "отстой" – "отстой"?

Я в магазине шпионила за женщиной с синими волосами – Мальвина на шопинге.

Она, долго мяла и вертела в руках МОЮ сумочку, затем отложила в сторону.

Мы, девушки, часто откладываем вещь, бродим по магазину, ищем что получше, а потом – после длительных мучительных раздумий – покупаем первую отложенную вещичку.

Только Мальвина наклонилась к другой полке, я стрелой подлетела к драгоценейшей сумочке, подхватила и – на кассу.

Догоняйте меня модницы Парижа и Милана.

Дома меня, разумеется, родители не поняли – конфликт поколений.

Сестра Анжелика дико завидовала, подговаривала родителей, чтобы они наказали меня, отняли сумочку и отдали ей – за отличное поведение, покладистость, ум и величайшие знания по всем школьным предметам.

Папа и мама не согласились с тем, что Анжелика покладистая, блещет гениальным умом, отличница.

Анжелике тринадцать лет, а мне – пятнадцать; на одном участке времени разница в возрасте – один год, на другом – в два года.

Анжелика не получила МОЮ сумочку, а вопрос с подарком для мамы решили заново – папа продал свою коллекционную дорогую ручку "Паркер".

Сегодня сумочка с лисичкой охраняла свободное место рядом со мной.

– Вы, как две шахматные королевы! Одна – чёрная, другая – белая! – Семенов выкрикнул из-за своей парты, умник, замечательный человек – всё подмечает.

Я не чёрная Королева, точнее – Королева, Принцесса, но не чёрная.

Волосы у меня цвета угля, блестят, шелковистые, тяжелые, нефтяной рекой спускаются ниже пояса.

Кожа белая, но не потому что никогда не загорит, а оттого, что я нарочно не загораю, потому что для фотомодели важна мертвенная белизна кожи – мрамор Александрийский.

На фотосессии стилист похвалила меня, назвала мою кожу мрамором и добавила – Александрийский.

Возможно, что стилист не видела никогда Александрийского мрамора, как и я.

Но образ кожи очень приятный, и я часто вспоминаю, что у меня кожа – мрамор Александрийский.

Глаза мои пронзительно синие, а у новенькой – прозрачные.

Почему Семенов – с шилом в языке – сравнил нас с шахматными Королевами?

По цвету волос? Сам в короли метит?

– Шахматные Королевы целиком одного цвета: белая – белого цвета, чёрная – чёрного цвета! – Варя Холмогорова внесла обязательное своё мнение.

Варя – блондинка, она всегда говорит правильно, энциклопедически.

Вода – мокрая, снег – холодный, морковь – красная.

Сначала нас забавляла манера Вари, а потом мы привыкли и не подшучивали над её снежной простотой (которая выручила меня на кладбище ночью).

Место рядом со мной за партой – золотое.

Оно принадлежит моей подружке детства Маринке Смирницкой – Мрин.

Мрин сломала ногу и счастливая отдыхает в больнице.

Врачи не торопятся с ногой моей подружки – ломают, снова сращивают, цокают языками, изображают из себя ученых белок.

Некоторое время – пока место со мной пустует – со мной за партой сидела Варя Холмогорова, подсказывала мне, учила житейской простоте, столь необходимой фотомодели, когда сломается каблук-шпилька на дефиле.

"Если каблук отвалился, то сними туфли, потому что неудобно ходить, если одна туфля на высоком каблуке, а вторая – без каблука". – В подобных выражениях Варя могла объяснить всё на свете.

После трех дней дружбы с Варей я с ужасом заметила, что умнею не по годам.

"Папа, не глотай горячий чай. Кипяток обожжет горло.

Чай постоит на столе при комнатной температуре и остынет, потому что температура кипятка – сто градусов, а в комнате – двадцать пять градусов".

Или: "Мама! У тебя талия незаметна, поэтому тебе не помогут платья и пальто с поясками.

Пояс затягивают в талии, а у тебя она исчезла".

Нарастающий ум пугал меня.

Подиумная модель, девочка школьница не должна умничать, иначе превратится в Бабу Ягу.

Вара Холмогорова – исключение, она родилась блондинкой, и свою простоту несет по жизни легко и уверенно.

Варя не обернется чудовищем, она не Баба Яга.

– Чтобы девочку назвали чёрной шахматной Королевой, нужно выкрасить её с ног до головы в чёрный цвет и одеть в черное! Затем свежевыкрашенную девочку поставить на шахматную доску. – Варя Холмогорова закончила, как ножом сосиску отрезала.

Новенькая резко остановилась, словно налетела на невидимую стеклянную... алмазную стену.

Алмазная – стена дороже и красивее...

Катя посмотрела на Варю, поправила челку (а я видела, что волосы приглаживает, чтобы оттянуть время на размышления – так учитель скрещивает на животе руки, долго мусолит слова, если не знает ответ на вопрос ученика).

Не совсем новенькая беззащитная, она – кактус с ядовитыми иголками.

Катя Черткова, как и Варя Холмогорова – блондинка, но не блонди, хотя волосы у Кати даже светлее – мучнисто белые.

Блондинка – состояние души.

– Садись, посланница культурной столицы, – я убрала сумку с соседнего стула!

Милостиво разрешила новенькой опустить отсутствие попы.

В пользу Кати сыграли её кожаные штаны.

Черные, в облипочку, блестящие – нереальные в школьной жизни, – они притягивали мой взгляд.

На ножки-спички Катя натянула черную кожу, что еще уменьшило объем, и казалось, что девочка перебирает вязальными спицами, а не ногами.

Слишком смелый шаг, вызов одеждой, Катя как бы говорит:

"Смотрите, не отворачивайте головы от моей пещерной худобы.

Я не стыжусь, а горжусь отсутствием веса!

Грудь мне только снится!"

– Место Мрин Смирницкой, но она не скоро выйдет, я обманула! – я аккуратно повесила сумочку на спинку стула – умру от ужаса, если сумочка с нарисованным лисенком упадет на пол.

– Классная лиса! Живодерная! – новенькая провела рукой по сумочке, словно сканировала ладонью.

Я сразу почувствовала к новенькой симпатию, и никакая она не гадкая и не выпендрежная.

Сразу видит толк в НАСТОЯЩИХ сумочках.

Сто академиков и мои родители не похвалят лисенка, а Черткова похвалила.

– Как тебя звать? Не Катериной же! – я не отводила взгляда от кожаных штанов девочки. Очень натуральный материал, тончайшая кожа, будто бы сливается с кожей Кати. – Производные от Катя – Катюшка, Катюша, Катенька, Катрин, Кэтрин, Катюха, Кэт, Катеринка, Катёна, Катёнок, Катёнка, Катюшечка.

Почти все имена отпадают, потому что – не твои.

Катюша – мямля, подушка, рыхлое существо, пирожок.

Катюха – тётка у пивного ларька.

Катюшка – девка в белом платье в деревенском яблоневом саду.

Катеринка – что-то ваше, Сата... Санкта... Петербургское, слишком унылое, неприличное.

Катёна, Катёнок – меня вырвет от слащавости.

Может быть – Кэт?

– Да, меня всегда звали Кэт! – новенькая согласилась, и выстрелила ответом – то ли обидным, то ли обыкновенным. – Ты, наверно – Лён?

Растение лён с синими цветочками, а у тебя глаза синие, словно в них налили синевы.

– Радистка Кэт, – я произнесла в задумчивости, открыла учебник, снова закрыла.

Книги нужны для гербариев – розу, подаренную поклонником, засушить, или жука мертвого увековечить.

Но никак не для девочек придуманы книги.

– Почему радистка Кэт? И что означает, "радистка"? – новенькая сверлила меня ледяным взглядом.

– Не знаю, кто и что радистка Кэт, но мой папа – большой любитель старинных черно-белых фильмов, – я в ответ включила ведьму, уверена, что глаза мои налились чёрным. – Он часто произносит "радистка Кэт" и закатывает глаза.

– Наверно, радистка Кэт – балерина! Мужики балерин любят! – новенькая ответила со знанием дела, небрежно откинулась на спинку стульчика, расставила ноги циркулем.

Поза мужская и вызывающая, особенно на уроке литературы. – Моего отца черти съели.

Он душу продал за балерину.

– Катерина, сядьте, прямо! – Ирина Сергеевна сделала замечание, хотя, казалось, что утонула в компьютере.

– Ирина Сергеевна, Мари Франсуа Аруэ Вольтер сказал:

"Девочки быстрее учатся чувствовать, чем мальчики – мыслить". – Радистка Кэт выпрямила спину, свела спички ног. – Моё тело непроизвольно, отдельно от моего мышления, принимает ту или иную позу, потому что оно чувствует, как НУЖНО сложить ноги, скрестить руки, качнуть головкой.

Пока мальчики размышляют о нужной позе, девочка – по подсказке природы – уже выгодно выглядит.

Возможно, что на подсознательном уровне, чувства отдали приказ телу:

"Расставь ноги и откинься на спинку кресла, потому что именно этот образ от тебя ожидают одноклассники".

Пусть о нас говорят, что хотят, но все рассуждения мужчин не стоят одного чувства женщины.

– Вольтер? – Ирина Сергеевна подняла глаза от ноутбука, внимательно рассматривала новенькую, искала в ней компьютер.

– Вольтер. И вы, Ирина Сергеевна, не волнуйтесь. Мы вас в обиду не дадим! – Нарочно или случайно Кэт повторила слова нашей классной, но уже применительно к ней. – Женщина, вопреки всему, должна прожить свою жизнь как хочет: или ей придется признать, что она не жила совсем.

– Вольтер? – Ирина Сергеевна закрыла крышку ноутбука, раздался неприятный треск.

Я вспомнила, что так падает крышка маленького гробика для лемура.

В зоопарке девочка устроила торжественные похороны своего любимца – лемура.

Любопытное зрелище, но богатая девочка раздаривала на похоронах аудио плееры всем желающим, и мне пришлось протиснуться к гробику.

Халява заставила смотреть, как падает крышка на гроб обезьянки.

Семь лет прошло, с тех пор родители мои не разбогатели, и я – если бы возникла надобность – не похоронила бы с пышностью своего хомячка Джонни.

– Вольтер, – Кэт опустила глаза, и я поняла – не Вольтера фраза, но новенькая не хотела ронять авторитет учительницы.

Положительное очко в копилку радистки Кэт.

– Екатерина, расскажите нам, пожалуйста, что вы знаете об особенностях развития русской литературы, – Ирина Сергеевна не иронизировала, не издевалась, а попросила, явно заинтересованная – так дед Мазай с удивлением выслушивает рассказы зайцев. – НАМ интересно узнать мнение девочки, приехавшей из культурной столицы. – Ирина Сергеевна – спокойная и умиротворённая, словно в театре на любимой пьесе – внимательно смотрела на новенькую.

– Возникновение Древнерусской литературы связано с принятием христианства и в связи с этим появлением письменности на Руси.

Первыми книгами, появившимися на Руси, были переводные церковные книги. – Радистка Кэт ошеломляла. Шла по тропинке, пробитой Варей Холмогоровой, и в то же время посыпала тропинку золотым песком своей оригинальности.

Варя никогда не иронизировала, не держала второй смысл.

Кэт, наоборот, будто бы что-то скрывала за простотой.

– В начале одиннадцатого века появляются первые собственные русские произведения, написанные либо высокообразованными монахами, либо знатными людьми. – Кэт эффектно закинула ногу на ногу (чувства подсказали её телу, что нужно изменить позу?). – Первые книги были буквально прорисованы.

Древнерусская литература просуществовала до конца семнадцатого века.

Цель первых литературных произведений: наставлять, рассказывать, оберегать. Подлинно русский жанр литературы – летопись.

Наиболее известна "Повесть временных лет", составленная монахом Киево-Печорского монастыря Нестором. – Голос Кэт накатывал теплой морской волной, убаюкивал.

Я мало что понимала из плавной научной речи соседки по парте: Нестор, монастырь, летописи.

Слова непривычные для современной девочки.

Мне больше по душе: подиум, фотосессия, шеллак.

Но, наверно, в культурной столице другие понятия о современности.

Летопись перевешивает поход в Макдональдс.

Прозвенел звонок – всегда спасительный и долгожданный.

Ко мне подтянулся мой рыцарь – Степан Мечников, культурист, поэтому – хороший парень.

Оруженосец письмоносец Стёпа робко попытался забрать у меня сумочку.

Не в детском саду, не обязательно носить ранец своей девочки.

Я не очень одобряю школьную дружбу мальчиков и девочек, потому что она отнимает много времени.

Но иногда ухаживания Мечникова становятся полезны, особенно, ночью на кладбище, когда мертвые восстают.

Культурист справится и с зомби маньяками.

Радистка Кэт остро взглянула на Степана, проколола его иглой взгляда и взяла пробу на анализ.

Неприятное чувство, что новенькая может увести "моего" парня ледяным ручейком пробежало между моих лопаток.

Не заревную... взревную... обревную... сревную...

Вообщем, не разозлюсь, если в нашем классе возникнет тандем – Мечников-Кэт.

Я не понимаю девушек, которые вешаются на парней – вешалки, борются за них, сражаются с соперницами.

Гораздо интереснее выбирать помаду в магазинчике, чем драться за "своего" парня.

Но всё же, если тебя бросают, то значит – бывший ухажёр полагает, что новая девушка – лучше.

Конечно, парни заблуждаются, но их не переубедить, и не собираюсь переубеждать.

Я – величественно с носка на пятку – плыла по коридору.

Мечников, наверно, не догадывался о моих сомнениях, размышлениях по поводу "прикадрить другую".

Он шел рядом, изредка отвешивал зазевавшимся школьникам безобидные оплеухи, даже не оплеухи, а – шлепки бодрости.

– Лён! – радистка Кэт назвала меня правильно, по бро. – Почему твоя подруга в больнице отдыхает? – Кэт лихо, но в то же время – утонченно – послала воздушный поцелуй Иванову.

Не заметит поцелуй только слепой глухонемой труп.

Иванов на миг остановился, не понял – к чему и отчего новенькая к нему послала воздушный поцелуйчик.

При этом радистка Кэт улыбнулась по-Голливудски – чисто, с открытой душой и горящей жаркой любовью.

Иронизирует? Подшучивает над одноклассником, которого увидела час назад?

Неужели, Кэт настолько смелая и отвязная, что не боится ничего?

Мальчики у нас – танкисты.

Поцелуй не пробьёт слоеную броню.

Иванов не понял: для чего поцелуй, почему, отчего, с какой целью, сколько в нём смысла.

Он втиснул свой взгляд в айфон Бакланова.

– Почему Мрин в больнице? – я перевела дыхание, возвращала себя в себя. Слишком напориста радистка Кэт. – История удивительная...

– Достойна, чтобы её записали иголками в уголках глаз в назидание потомкам? – Кэт слегка улыбнулась, растянула кончики макаронных губ.

– Что? Иголками в глаза? Потомкам? – Мечников оживился, взбрыкнул горой мускулов.

Любые проявления силы – хоть иголками в глаза потомкам – возвращали Мечникова в его Мир: штанги, гири, цепи, качалки.

– Смирницкая красовалась на уроке физкультуры и сломала ногу! – я не обращала внимания на словесные мелочи. Слова – не пудра, нос словами не припудрить. – Лечилась, лечили её, и вскоре должна была выйти в любимую школу.

В больнице она познакомилась с Ангелом...

– Гавриилом? – радистка Кэт не иронизировала, не усмехалась, а спрашивала по ходу моего рассказа, составляла картину происшедшего.

– Случайно парня зовут Гаврилой, или Гавриилом.

Он удивительно похож на Ангела: золотые кудри, а лицо – лицо с иконы – торжественное.

Наверно, Гаврила понравился Мрин.

Или Мрин понравилась Гавриле, но они встречаются в больничных коридорах – очень романтично.

Две недели назад я приходила к Мрин, и потом посещала, я хожу к ней раза три в неделю, как получится.

Но тот раз – особенный, дурацкий! – я не выдержала и засмеялась.

Нехорошо веселиться по поводу беды подружки, но я смеюсь не над болью Смирницкой, а над ситуацией.

Если смех лезет, его обратно палкой не загоню. – Мы втроём – я, Мрин, и Ангел... Гаврюша – болтали в холле под колючими ежистыми пальмами.

Обезьяны на пальмах живут в Африке, и мы не далеко ушли от обезьян.

По телеку показывали новости, и – ЗАЧЕМ?!! – вставили достижения наших Олимпийских чемпионок гимнасток.

Я сразу почувствовала приближение беды, у меня в носу зачесалось, а ноги окунулись в огонь.

"Смирницкая! Не вздумай!" – я чувствовала, что подружка сейчас сморозит глупость, совершит еще один не самый умный поступок в её жизни.

"ХО! Гимнастки! Разве трудно, пройти колесом по ковру?

Белка в колесе крутится, белке никто медаль не вешает на шею, значит – ничего сложного".

И не успела я открыть рот и двинуть языком в нужную сторону вопля, как Смирницкая отбросила костыль.

Поняла руки, оттолкнулась здоровой ногой, и...

Если бы древние инки видели "колесо" Смирницкой, то они бы никогда не изобрели круг.

Мрин сразу же с хрустом упала под пальму – на радость далеким обезьянам из Южной Америки.

К сломанной, но уже вылеченной ноге добавилась треснувшая кость руки – на счастье.

Подружка покрасовалась перед Гаврилой, изображала Олимпийскую Чемпионку по художественной гимнастике.

Доизображалась, гибкая наша одноногая.

На что рассчитывала скалолазка гуттаперчевая? На временное отключение силы тяжести?

Поэтому – почётное место около меня пока свободно.

Надеюсь, что Смирницкая не сломает себе еще что-нибудь на потеху Гавриле или Главному врачу.

– Дин Гиор! Угостите даму сигареткой! – Кэт кивнула мне, показывала, что выслушала гениальный рассказ о Смирницкой.

Небрежно выхватила у Ашкалунина пачку сигарет "Кэмел": верблюд курит.

– "Кэмэл"? ФУ! Гадость! В следующий раз для девочек покупай "Макинтош", – радистка Кэт вернула очумевшему от наглости Ашкалунину пачку.

Сигареты в школе запрещены, поэтому ребята, которые не думали о курении, тайком курят.

Если бы сигареты разрешили, и на уроках ботаники и географии учителя заставляли бы нас: "Домашнее задание: выкурить по пачке сигарет "Мальборо", "Ява золотая", "Прима" и по вкусу определите, где собран табак", – то мы бы плевались от сигарет, убегали от них, а на курильщиков смотрели бы, как на самоубийц.

Мечников с интересом взглянул на радистку Кэт, оценил её наглость, я бы сказала – хамовитость.

Никак не вяжется образ начитанной, культурной тонюсенькой, дистрофичной девочки Питерки с ролью бесшабашной Маньки-хулиганки.

Неужели, Мечников влюбился? и не в меня?

От интереса до любви – Мечникову сто раз штангу поднять.

Я обернулась к зеркалу – каждый раз, когда мимо прохожу, сканирую свою осанку.

Зеркало находится на каменном острове – оазис школьный.

Большие валуны окружают пятачок с цветами, дикобразами (я называю дикобразами кактусы) и зеркалом.

Зеркало поставили для увеличения пространства – цветы и камни отражаются, и возникает иллюзия (О! красиво я сказала "возникает иллюзия", не забыть бы), что садик тянется из бесконечности в бесконечность.

Я загляделась на красотищу в зеркале: прямая спина, голова – чудо, шея лебединая, глаза – фары грузовика, прожекторы Удачи.

Рядом вышагивал Мечников с богатырским разворотом плеч (в ворота не пройдет, ворота на плечах унесет и не заметит).

По правую руку Мечникова – радистка Кэт с...

Где Кэт? Ушла, а голос остался в воздухе.

Нет, Кэт шагает на параде рядом с нами.

Но в зеркале не отражается. Ни капельки.

Я вытянула шею, вывернула голову под невообразимым углом – заглядывала в зеркало, не пропустила ли в нём Кэт.

Пусто, нигде нет Кэт по ту сторону зеркала.

Я вздрогнула, остановилась перед волшебным зеркалом.

Со стороны, наверно, выглядело обыкновенно – красавица любуется собой (на кого же мне еще любоваться?).

Сердце ритмично толкало кровь в виски, выбивало в голове барабанную дробь.

Дыхание участилась, словно я на кладбище убегала от зомби.