Текст книги "Дивергентка наоборот (СИ)"

Автор книги: Марфа Эсаулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Худая девушка – либо, больная, либо тупая, либо умерла.

Неужели, вы не понимаете, что своим безобразным видом портите природу, оскорбляете людей? – Щёки Алекса колыхнулись, им ответил огромный живот – живот не мальчика, а – мужчины из танка. – Пристрелю тебя, скажу, что ты сама застрелилась – никто не пожалеет вешалку.

АХА-АХ-АХ-АХ-ХО-ХО!

Зубочистка застрелилась, иголка повесилась, спица переломилась.

– Пончик сдулся, шарик лопнул! – философы, авторы военно-приключенческих романов написали бы "За его спиной возникла фигура Мстителя. Она возвышалась..."

Но в нашем случае – не возникла фигура, не возвышалась, потому что девочка фея худышка ПОЯВИЛАСЬ за спиной Микимото и обыденно, словно нож к горлу селедки, приставила дуло своего ружья к затылку моего обидчика.

– Микимото! Почему к Васе пристаешь, а не ко мне?

Я – по твоим понятиям – еще большая доходяга, чем Васа: ростом и весом меньше.

Может быть, ты влюбился в Васу, и по-своему, по-медвежьи грубостью признаешься в любви?

Школьники дергают девочек за косички, дикари Средиземья бьют невест с академическим усердием.

У них даже поговорка: "Бьёт, значит – любит!" – Фея щёлкнула чем-то на своём ружье, и в воздухе запахло...

Тот же философ писатель в красных тапочках красиво написал бы, что "запахло грозой".

Но мы почуяли другой запах – запах страха из штанов Алекса Микимото.

– Еня! Не делай зла человеку, не убивай мальчика.

Он не может любить девочек, потому что – однолюб, он – любит танки! – Олла грациозно, будто белая лебедь в балете "Гусиное озеро", подплыла и размахивала стволом автомата Безбашенникова. – Отстрелишь герою голову – новая у него не вырастет, потому что мы не в компьютерной игре.

Перезагрузки нет.

Давай, я лучше отстрелю Алексу то, что ему мешает при игре и в танцах. – Олла опустила дуло автомата, направила между ног – побелевшего погребальным покрывалом – Микимото.

Алекс заблеял, отбросил своё ружьё, закричал, закрыл лицо ладошками и с душераздирающими воплями ощипанного воробья побежал по стрельбищу.

– ООО! Живая мишень! – командир Сантьяго засмеялся своей шутке-минутке.

Красиво шутить дивергенту не запретишь!

Оказалось, что не шутил, главнокомандующий нашим войском.

Из карманного пистолета-автомата Гомеса-Рабиновича Сантьяго палил в Алекса.

Пули горохом летели в небо и в землю.

То ли Сантьяго шутил выстрелами, то ли по-отверженному не попадал в цель.

Но Микимото остался живым и в своей непродырявленой шкуре тигра.

Мальчик свалился в яму, недосягаемую для пуль – Космонавт на Солнце спасается от жены.

– Беда-то великая! – Сантьяго сплюнул (попал в рыжеволосую ведьму).

Ведьма покраснела сливой, залепила командиру пощечину: ни уважения к старшим, ни чинопочитатия.

Сантьяго провел ладонью по горящей щеке, упал на землю, поднял правую руку и приказал в горячке:

– Огонь по мишеням! Кто промажет, или все выстрелы уложит в цель – того отправим на Луну по путёвке отверженного эрудита!

Поднялась волна восторга!

Началась война на футбольном поле.

Мы хохотали, стреляли во всё, что не движется.

Выстрелами выплёскивали дурную энергию.

Мальчики не очень удивили нас, когда поползли (попы вверх) со стрельбища.

– Нечестно! Мне отдачей плечо отбило! В компе стрелял, и – ничего, одно удовольствие!

Здесь – грохот, непонятки степные, в цель никак не попаду. – Мальчик с лицом воришки орехов с Центрального рынка жаловался товарищу по борьбе с мишенями.

– Мне кажется, что этой пулей могут убить нас! – друг воришки бросил автомат, прикрыл голову руками, словно пуля срикошетит от ногтя и улетит в болото. – В танчиках у меня всегда не меньше трёх жизней, а здесь – ОЙ! Страшно! Опасно!

Другие герои оказались еще менее доблестными, доблесть фонтанчиками вылетала из всех их природных отверстий.

Парни отступили, лишь командир стрелял неизвестно куда.

Мне показалось, что его душа на время вылетела из тела, бродила по полям памяти, навещала давно забытых друзей и подруг.

– Ну, чё, понтовые чики! Завалим кабанчика? Его печаль – не наша печалька! – к нашей тройке (я, Еня и Олла) подкатила невысокая брюнетка с короткой стрижкой – смуглолицая: кофе и грецкий орех.

После переклички я знала, что её зовут Бьянка фон Грегор-Петухова.

Бьянка ростом на сантиметр выше Ени, и на килограмм тяжелее (на мой взгляд посторонней волшебницы).

Но за счет своей вертлявости и неугомонности Бьянка казалась выше и упитаннее... но только – в движении.

В состоянии динамического равновесия шарика в потенциальной яме (во как я вспомнила физику!) Бьянка превращалась в копию Ени.

Бьянка фон Грегор предложила поохотиться на Микимото в яме.

Для смеха приняла позу охотника над тушей убитого медведя: левую ногу поставила на ящик с патронами (он – вместо поверженного медведя или кабана), ружьё залихватски поднято над головой.

Мы заржали – весело, когда весело!

– Кабанчик облажался! Мы с тухлыми кабанами не воюем! – Олла отбросила свою автоматическую винтовку и с хохотом упала на простреленную убитую землю. – Пришло время собирать кабанов в столовой!

ИХИ-ХИ-ХИ-ХИ-ХИ-ХИ!

Мы ржали не по-девичьи!

На этой высокой оптимистичной ноте стрельбы закончились.

И Сантьяго не подсчитывал раненые мишени, не делал внушение стрелкам, не попавшим в яблочко.

К моему величайшему удивлению Олла не ошиблась, когда сказала о кабанах в столовой.

Нас повели (повели – унизительно!) на полдник или ужин со свининой.

Блюда – только из свинины: жирной, разной степени готовности – печеная, жареная, вареная, копченая, сыровяленая, солёная.

– Сегодня – День Свиньи! – Сантьяго в столовой важно поднял палец, осмотрел его, нашёл изъян и вытер палец о штаны.

Снова я не поняла: шутил ли командир, или на полном дивергентном серьёзе приобщал нас к великой истории Лиги Дивергенции.

Урок истории... накаркала Васа на свою голову и попу.

После свиного праздника мы отправились в класс на урок истории; Сантьяго назвал его "Курс молодого дивергента, или введение в историческую специальность".

На уроке Алекс Микимото занял парту, максимально удалённую от источника своих бед: от Оллы, меня и Ени Великановой.

Мальчики сразу извлекли мобильники, плейстейшены, планшеты и погрузились в мужской Мир компьютерных игр.

Представляю современную войну: командир отважным танкистам отдает приказ вести тяжелые машины в бой, а танкисты заняты – играют в танчики на компах.

Учителем истории дивергенции оказался бородатый легкоатлет (легкоатлет, потому что – худее, чем я, высох на Солнце) дон Василь.

Дон Василь – истинный дивергент – не призывал класс к порядку.

Его время, его урок, а слушают ли его новобранцы и новобранчихи, или их в классе нет – дона Василя не беспокоило.

– Давным-давно, когда небо упало на Землю, жили под землёй черви! – учитель начал издалека – так сынок разбивает любимую чашку матушки и сначала подготавливает маму повестью о двух котятах на крыше. – Между червями бродили по подземным переходам люди и гномы.

Но люди и гномы не жили – в нашем современном понимании.

Они – зомби!

(Я приготовилась спать, но интересное вступление отвлекло меня от похода в Мир снов!)

Первый зомби Учкудук однажды нашёл под землей Огромный Орех – Кракатау!

– Не трогай орех! Не разбивай скорлупу! Беда будет! – старейшины зомби, и черви могильные предостерегали Учкудука, предсказывали беду.

Но ничто не испугает того, кто уже давно умер.

Учкудук разбил орех и извлёк из него железную палку – Жезл Исидоры Балкан!

Конечно, зомби не догадывались, что заполучили Жезл Исидоры, для мертвецов он – железяка, ломик для поисков драгоценных камней в стенах пещер!

Учкудук ломиком поднял Небо и вышел на поверхность Земли.

Так родился первый дивергент!

Учкудук отправился на край Света и жезлом Исидоры Балкан почесал Атлантов под мышками.

Атланты затряслись от хохота; от величайшего дрожания произошли отверженные.

Они пауками расползлись по Земле и плодились, размножались, как чокнутые, а потом умирали от болезней и голода.

Учкудук опечалился, что он случайно зародил жизнь в отверженных.

Просверлил в жезле дырки и сделал из него саксофон.

Раз подул Учкудук в саксофон Балкан, два подул, а на третий раз появилась великолепнейшая мелодия, перед которой склонились былинки и вековые сосны, в которые врезаются автомашины "УАЗ Полиглот".

На высочайших нотах дивной мелодии рождались эрудиты.

Учкудук увлекся концертом и не заметил, что музыкой наплодил эрудитов больше, чем семян в кедровом орехе.

– Что же я наделал, несчастный дивергент? – Учкудук после концерта посмотрел на следы своей жизнедеятельности.

Всюду среди благородных дивергентов шныряли отверженные, и важно летали на самодельных крыльях эрудиты.

Отверженные всё портили, а эрудиты доводили всё до совершенства!

– Я вас породил, я вас и убью! – Учкудук в величайшем гневе стукнул жезлом Исидоры Балкан по скале.

Тотчас на том месте образовалось Серое море с акулами, зебропингвинами, китами-усачами и русалками подводницами. – Вы не имеете право!

Так с людьми не поступают!

Мир принадлежит дивергентам, а не вам, слизни и белки!

Зачем вы ухудшаете мир, подонки отверженные?

Почему вы пытаетесь улучшить Мир, эрудиты?

Разве вам не хватает скотских каштанов и конских яблок?

Зачем отверженный надкусывает яблочко, а остальное выбрасывает свиньям?

Почему эрудит не наслаждается соком и мякотью яблока антоновка, а пытается вывести новые сорта и породы яблок: по цвету, по размеру, по вкусу, по аромату, по сахару? – Учкудук поднял Саксофон Исидоры Дункан и гонялся за врагами дивергентов.

Он колошматил отверженных, вбивал их по пояс в землю.

От побоев отверженные крепчали, размножались подобно амёбам – делением.

Храбрый Учкудук бил по головам эрудитов, надеялся расколоть их наглые головы.

Эрудиты лишь посмеивались в усы и в накрашенные пухлые губы женские.

К тому времени эрудиты придумали каски противоядерные, поэтому удары саксофона Исидоры Балкан не достигали цели – не раскалывали головы.

Понял Учкудук, что время его закончилось, утекло между больших пальцев ног.

Он поднялся на самую высокую скалу над морем, возопил горестно, словно ему черти пятки лизали:

"Полечу зигзагами над водами, омочу безобразные руки, сотворившие зло в Париж-реке.

Потомки утрут кровавые мои раны на искусанном зебрами теле.

Попутный ветер раскроет мои паруса!

Ветрило, о ветре!

Чему, господине, насильно в очи мои веешь Учкудукские?

Чему мычишь на стрелке китайцев?

Мало ли отверженных бяшек на горе лают?

Чему эрудитов пестуешь, а от дивергентов отвернулся.

Потомки мои, дивергенты, отомстите за папеньку вашего, за основателя Лиги Дивергенции, – за Учкудука Первого.

Утрите слёзы с моих мёртвых глаз кукушачьих.

Убейте всех отверженных и эрудитов, а то я не могу – руки коротки!"

Учитель дон Василь опустил голову, голос его задрожал, задребезжал трамваем по ржавым рельсам.

В Дальногорске я видела трамвай – настоящий, не сказочный, без окон, без дверей.

Трамвай звенел, грохотал – восторг в железном коне!

– Дивергенты лучше всех! За дивергенцией – Будущее!

Убей отверженного и эрудита – помоги духу Учкудука освободиться! – дон Василь закончил урок, сдулся воздушным шариком в руке шаловливой девочки.

ОГО! Призыв к терактам, к насилию, к убийствам!

Мы попали в секту маньяков, по ошибке названную Лигой Дивергенции.

В задумчивости я вышла из класса политической и балдежной подготовки.

Из нас готовят кабанчиков на убой!

Профессиональные дурачки!

Ужин – еще и ужин оказался в расстоянии одного часа от полдника – тоже на убой!

Яств – океан, море плодородное!

Олла восхищалась, накладывала из разных мисок.

Евгения вяло отщипывала виноградинки кроваво-красные, будто капли крови Учкудука.

Усталость свинцовыми грузилами сетей для ловли жирафокитов навалилась на мои плечи.

Я не принимала участия в разговоре, пыталась не заснуть за столом.

Затем грузила превратились в гири, а гири – в Медные горы.

С трудом я подняла ватное тело, добрела до нашего зала, и завалилась в кровать – спелый колос обрубили.

Блаженство, когда дают возможность поспать, не зовут к столу, не гонят к посетителям в трактире.

Проснулась я глубокой ночью – ночь я узнаю среди множества не ночей.

Глубокая ночь – как человек или животное.

Она – думает, грезит, пугает могильной тишиной.

По углам зала горели ночные лампочки – путеводные Звёзды.

Зал наполнен храпом (со стороны мальчиков) и невнятными бормотаниями и свистом – с женской половины глобуса.

Присела на кровати, под пятками почувствовала ботинки – опора жизни.

Не модельные туфли на высоченном каблуке, а – ботинки дивергента: среднее между туфлями и железными сапогами Инквизиторов.

Не помню – снимала ли обувь, перед сном, или рухнула дубом в ботинках.

Натянула обувь, завязала шнурки – мне нужно несколько метров пройти до... гримёрки.

Но эти метры могут оказаться последними в жизни девочки, если я не подготовлюсь к встрече с возможными маньяками или привидениями.

Шутка! Маньяков и привидений не существует!

Ботинки я натянула, потому что – брезгливая, боюсь изгадить ноги... обо что-то неаккуратное, оставленное мальчиками в гримёрке.

Поднялась, посмотрела на спящих Еню и Оллу – живые примеры, что жизнь удалась!

Олла посвистывала, лицо её безмятежно балетное.

Девочка, которая за собой чувствует поддержку балетной школы – непобедима!

Худенькое лицо Ени светилось зеленым – слегка.

Свет отражался от белой кожи, преломлялся и зеленел – простейшее объяснение оптики.

Дюймовочка лежала неподвижно, ни звука, будто умерла.

Я подошла, склонилась, прислушалась – вечная Пустота из лица девочки ответила мне мертвым холодом.

Ох, нехорошо наблюдать за мертвыми спящими, Васа.

Вдруг, кто-нибудь увидит меня, потом не отбрешусь, не оправдаюсь, что хотела только убедиться, что подружка не умерла во сне.

Осторожно двинулась к гримерке с водными процедурами.

Подиумную походку отложила до лучших времен.

Не хватало мне запутаться в длинных бесконечно Космических ногах и упасть под грохот барабанов, медных тазиков и кастрюль с мясом и горохом.

Никто не проснулся, никто не бедствовал, и это мне показалось очень странным, будто вышла на охоту на землянику, а убила белый гриб.

По теории вероятности в большом скоплении людей кто-нибудь бодрствует.

ХА! И этот бодрствующий – я!

Совершила водные процедуры (без маски), и вышла из гримёрки воодушевленная и обновленная, медный котелок по имени Васа.

Почему-то припомнила несколько случаев из своей жизни, поступков, за которые мне стыдно и неловко, будто на гвоздь присела.

Зло – не означает, что я нарочно пакостничала, или предавала.

Предательство – сильное слово, огромное – величиной с гору Ямуфудзи – понятие.

Не делала добро, значит – делала зло.

Бездействие, когда нужно помочь, называется – злом.

Любое зло – предательство!

Я остановила скакунов своих мыслей проказливых.

Задумалась у гримёрки – донья Кончита с картины художника Сосо Бергмана "Донья Кончита у пруда".

Сон в гримёрке водой смыло.

Пойду, осмотрюсь на местности, совершу разведку.

Утром доложу подружкам план побега по – мной открытым – туннелям.

Между кроватей я понесла своё великолепнейшее шикарное модельное тело к выходу.

– ХРРРЫЫЫЫБАБАБАБАХ! – сотня чертей и дюжина мертвецов завопили мне в прямоходячую спину.

Модельное тело – секунду назад величественно прямое – сгорбило спину.

Ужас каменными пальцами сдавил мои белые виски.

На носу повисла сосулька страха.

Сердце воробьем вылетело из груди, пролетело над могилами и вернулось.

ОХ! не мертвецы, а живой Алекс Микимото всхрапнул – храпун подкоряжный.

Даже во сне издевается надо мной – забитой испуганной Снегурочкой.

Дальше, господа рыбаки дивергенты.

Подальше от ваших истошных хрипов в зловонной яме грешников.

Я выскочила за дверь и улыбнулась – выжила!

Коридоры пусты, и ночью они кажутся зловещими, будто ожили и превратились в склеп для меня.

На миг показалось, что коридоры сужаются, сейчас раздавят кости и мякоть Васы.

Бред! Бред испуганной девочки, потерявшей старую жизнь.

Испуг – от храпа Микимото, от бездушных коридоров – взбесил меня.

Поставила подиумную походку – смотрите, черти – и двинулась навстречу свободе с бананами Удачи.

Выберусь... покинем Лигу Дивергентов... найду Лексу, и – прилечу на плантацию бананов удачи за Счастьем.

Накушаюсь бананов – и тогда мне ни дивергент, ни эрудит, ни отверженный – не брат!

Выиграю в любой пиковой ситуации.

В восторге от себя будущей, победоносной, я не заметила, как оказалась в зале, из которого щупальцами осьминога выходили разные туннели.

Куда пойти учиться?

Вспомнила правило: если не знаешь, куда идти, то направляйся к ближайшему выходу.

Зашла в просторный коридор, и за первой же дверью услышала музыку, вопли девочки и адский хохот нечеловекообразного монстра.

Воробей моего сердца сделал очередную попытку удрать из груди.

Но я ладошкой придержала сердце, перевела стрелки дыхания в сектор "Спокойно, Васа, я сэр Добровский!"

По истошным воплям и звяканью металла поняла – Фредди фон Крючков разрывает на части очередную свою жертву.

За дверью ночью дивергенты – из старшей группы или профессионалы – смотрят фильм ужасов.

Веселое времяпровождение – повышает самооценку.

Под аккомпанемент криков девочки:

"Спасите, помогите, люди добрые!", и под мертвый хохот Фредди фон Крючкова я двинулась дальше, в страну сказок с розовыми Буратинами.

В сериале ужасов Фредди фон Крючков является к девочкам по ночам, во снах, а убивает наяву, в жизни.

Девочки боялись заснуть, потому что во сне их уничтожал злобный Фредди, которому больше делать нечего – бессонница, не спится маньяку монстру в ночь глухую.

Метров через тридцать я услышала впереди смех – не Фредди вон Крючкова, а – жизнерадостный, солнечный.

Смеялись очень счастливые дивергенты, облитые счастьем, посыпанные счастьем и золотой крошкой.

Прислонилась к стене, чувствовала себя офигительной шпионкой.

Возможно, что со стороны выглядела нелепо – ящерицей прибитой к стене, но со стороны, надеюсь, меня никто не видит.

По залу бегали дивергенты в белых одеждах, смеялись, обнимали друг друга, пожимали руки, целовали в щечку и в лоб – целомудренно, душевно.

Передавали друг другу радость высочайшего накала.

Весельчаки выносили из комнаты розовые коробки, перевязанные золотыми лентами.

Коробки складывали в кучу посреди зала, готовились к Величайшему Празднику Раздавания подарков.

Слишком много радости на одну человеческую единицу: харя у них не треснет?

Я нарочно молча грубила, потому что отчаянно завидовала счастью, которого у меня в подобных количествах не было даже после поедания бананов Удачи.

Бананы – Удачи, а не бананы Счастья.

Наверно, в джунглях скрыта и плантация бананов Счастья.

Человек, откушавший бананов, не получает Удачу, но она ему не нужна, если он и нищий, и голодный, и избитый – всё равно счастлив.

Один из счастливчиков с горящими золотыми глазами распростёр руки и направился ко мне.

Неужели, заметил шикарно замаскировавшуюся шпионку?

В отчаянии я поползла вдоль стенки, низом спины толкнула первую попавшуюся дверь, забежала в укрытие и захлопнула дверь – границу Счастья и обыкновенной нормальной жизни (прокладки женские НОРМАЛ – четыре капли! АХА-ХА-ХА-АХ!).

Закрыла дверь на замочек, набрала в лёгкие и в живот воздух (вдруг, мне перекроют кислород?).

За дверью Счастливый засмеялся – рассыпал серебряные шарики смеха по золотой тарелочке.

За смехом в дверь царапнуло – ОГОГО! ещё как царапнуло!

Гигантский болотный крокодракон позавидует силе и остроте когтей на нежных лапках счастливого дивергента.

Толстая железная дверь с трудом выдержала царапку.

Я отбежала, отвернулась от двери и забыла обо всём на свете: об отверженных бездельниках, о целеустремленных надменных эрудитах, о самых лучших в Мире – о дивергентах, о фильме ужасов с Фредди фон Крючковым, о белых людях Счастья, и о царапке.

Склад готовой продукции.

Я прилетела в текстильный Рай на Земле.

Полки завалены шарфиками, палантинами, платками – всевозможных сортов, цветов, рисунков, материй и восторга.

Объединяло шарфики и платки одно – небывалая их стоимость и роскошь!

Схватила шарфик наугад – Hermes – не меньше десяти тысяч долларов Имперских стоит волшебный шарф.

На эти деньги можно отстроить заново трактир – лучше и величественнее нашего прежнего.

Другой шарфик – Dolce.

Следующий – Gabbana – Космический шёлк по цене сто долларов за сантиметр.

Что бы это ни было, как бы не называлось, но я заберу столько, сколько вынесет моя душа!

Я обматывала шею шарфами, обвязывала вокруг пояса, набрала кучу в руки – держите меня, модельеры, за уши.

Даже самая бесстрастная высушенная модель, самый угрюмый пессимистичный ёжик женского пола не устоит перед очарованием бутиков!

В экстазе я забыла об опасности за дверью, вышла величественно – попробуй, Счастливчик Фреди фон Крючков, останови модель, увешанную произведениями искусства.

Счастливчик, который хотел осчастливить меня, ушёл.

Напоминанием о его доброте остались пять широких и глубоких бороздок от когтей-ногтей на железном листе двери.

ФУ! Подумаешь, коготки!

Если я выпущу свои коготки – Счастливчик подавится своим ужасом.

До казармы я добежала за секунду – или быстрее, перекрыла скорость света.

Скорость девочки, летящей к подругам, чтобы похвастаться обновками – новая скорость, не описанная эрудитами астрономами.

Раздарю подружкам шарфики, себе оставлю один!

Радость – когда все радуются, а не одна!

В нашем зале (уже называю его НАШ) все по-прежнему спят, убитые стрельбами и ужином.

В гримёрке я стряхнула с себя Вселенское богатство шарфов, платков и палантинов.

Выбрала для себя голубенький с золотом миленький муси-пуси шарфичек Hermes.

Обмотала лебединую шейку и отправилась будить Оллу – принесу подружке радостную весть на крыльях шарфа.

– Олла! Олла! Просыпайся! Посмотри, что я нарыла в кладовых дивергенции! – я потрепала балерину за ухо, затем потянула с силой, с которой наказывают котёнка за лужу в углу комнаты.

Спит, снятся ей пироги с маком.

Минуту я теребонькала, тормошила, аж пар из ушей пошёл (у меня пар, а Олла насвистывала во сне арию из оперы "Джозефренда").

Не разбужу сытую и довольную балерину.

Тогда, Еня, Дюймовочка, просыпайся!

Худышки спят с задними ногами, а балерины Больших Форм – без задних ног.

Шутка! АХА-ХА-ХА-ХА!

– Еня! Великанова! Слышь? – я дернула девочку за тростинку руки.

Будто за жезл Исидоры Балкан схватила.

Дюймовочка – без жизни: не храпела, не свистела, не двигалась.

В последнем прыжке ужаса я зажала нос подруги мизерными пальчиками-соломинками.

Никакой отдачи, а нос – комнатной температуры.

Неужели, дивергентов усыпили за ужином?

Добавили в компот снотворное или яд?

Я вовремя ушла, поэтому меня обошло наказание.

Утром новобранцев отвезут в госпиталь, вырежут органы на продажу?

На десять баллов понимала, что брежу, что напрасно волнуюсь, потому что не могу разбудить уставших подруг.

Но девяносто процентов сжали моё горло, остановили подачу воздуха.

Перед глазами поплыли пятна тумана: "Чёрный туман, над нами проплывает! Над дивергентами горит Звезда смерти!"

На негнущихся дубовых ногах я отправилась в ванную – поставлю голову под ледяную струю, промою известковые мозги.

В душевой склонилась над раковиной, включила воду, взглянула на себя в зеркало – дверь в другой Мир.

Йо мойо! почему, вместо кокетливого шарфика Hermes мою шею обвивает жирная змея?

Живая, с глазами – красными рубинами.

Я вскрикнула... сделала попытку водолаза закричать на дне моря.

Но змея придушила меня, не дала право голоса.

Она затягивала петлю на восхитительной шее фотомодели Васы.

Убивала меня, вешала на самой себе.

Я кроликом рванулась от раковины

Змея забросила хвост на трубу над нашими головами, обвила жгут хвоста вокруг железяки и потянула меня вверх.

Вешает, да, вешает по-человечески.

Почему змея просто-напросто не укусила меня?

Не убила ядом, как поступают все порядочные змеи?

Мои оптимистичные рассуждения на тему "Змеи-палачи" продолжались бы бесконечно долго, и убили бы меня нудятиной.

Но змея (или змей) резко рванул меня вверх.

Мои ноги поднялись над полом, и я оказалась между небом и землей.

В голову ударил фонтан звона, и Мир исчез, его смыло из моей памяти.

Так уходят кумиры!

– Васа! Очнись же ты, балда черемуховая! – голос из вечной мерзлоты ворвался грубо!

Раздирал мои изящные уши зайки, ломал тонкие носовые перегородки (у человека перегородок в носу – одна, или сто?).

Кто и зачем помешал моему бездуховному плаванью в океане Космической пустоты?

Комета влетела мне в подбородок – сильнейший удар вывел из комы.

Меня ударили кулаком в челюсть, спасибо, друг боксёр, я тебя никогда не забуду!

– Чё за дела? Я не поняла? – открыла глаза и опустила руку на пояс – к кобуре с пистолетом.

Ошиблась, забыла в полёте в другом Мире: пистолет я носила дома, в трактире.

– Вижу, она в петле болтается! Повесилась, как ведьма после приговора.

Ножками дрыгает в воздухе – удивительно, что длинные ноги до пола не доставали – не хватило им сантиметра!

– Кто повесился? Вы с ума сошли! – я вскочила, сканировала взглядом обстановку: Дюймовочка Еня Великанова, Олла, ведьма Бьянка и три мальчика с опухшими после танков и сна лицами.

Свои, вроде бы, на месте и живые – не похожи на зомби.

Пока я спала, один из дивергентов не выдержал дневного напряжения и повесился – на радость Лигам Отверженных и Эрудитов?

– Ты повесилась, Васа! – Еня произнесла устало, проколола меня шилом взгляда. – Нашла время – под утро, когда все спят перед боем.

Вешалась бы днём, до обеда – веревке легче!

– Я? Повесилась? Вы ошиблись людьми, дивергентки! – воскликнула искренне, а слово "дивергентки" застыло полуоскорблением. – Цепляюсь за жизнь, мечтаю вырваться из ада дивергенции (ОПА! Прокололась перед мальчиками-шпионами признанием, что готовлю побег... в мыслях!).

Не найдете более жизнелюбки, чем я после того, как полицаи сожгли мой трактир!

Девочки переглянулись, Олла пожала плечами – балетно пожала, отточено, выверено, будто жеманничала на сцене.

– Жаль! А я думал, что навсегда повесилась!

Даже до конца самоубийство не довела, щепка! – милый, добрый Алекс Микимото выдохнул с сожалением.

Выпустил пар из котла с помоями. – Может быть, ты – отверженная, а не дивергентка?

Вешалась отвратительно, не по-настоящему – цирковая клоуниха? – Алекс сплюнул на пол, развернулся и пошёл досматривать сон с танковым сражением.

Снова я в центре внимания, и внимание – врачей к сумасшедшему пациенту.

– Расскажите, мне, пожалуйста, что произошло страшного, пока я гуляла по складам готовой продукции, – попросила, усмехнулась, потому что звучало истинно по-чокнутому – "гуляла по складам готовой продукции".

– Бьянка по делам – носик припудрить – зашла в ванную гримерку... ночью.

Наступила на пеструю змею! – Еня размахивала прозрачными руками – маленькая, оттого подвижная, потому что на каждый взмах тратит энергии меньше, чем степенная ртутная Олла (я бы запуталась в длинных руках и ногах своих). – Пестрая и очень красивая змейка – по словам Бьянки.

Разумеется, Бьянка завизжала, потому что мы – девочки с рождения.

Нам положено визжать и пугаться змей и мышей подпольных.

Если бы Бьянка схватила ядовитую животину за шею, поднесла хладнокровно к лицу и произнесла:

"Сразимся, гадюка калейдоскопическая?

Проверим, чья ловкость круче?", – то превратилась бы в героиню фильма о Дикой Империи.

В Серых странах бродячие философы ищут путников, чтобы подраться до треска гипсовых костей.

"Проверим, чей кулак крепче?

Чьи ягодицы чугунней?"

Бьянка – умница, доископаемая девушка, поэтому тонко вопила, пробивала ультразвуком стены и зеркала.

– Я сама расскажу, я уже отошла от шока! – Бьянка распахнула колодцы глаз, приложила ладошки к щекам. – Ой, мамочки мои, они прыснули в разные стороны!

– Кто прыснул? Куда впрыснул? – я потерла зудящую шею – шея болела, словно я прыгала с парашютом и запуталась в веревках.

В школе у нас проходили физкультурные прыжки на уровне умалишенных десанток.

Мы прыгали с парашютом с маяка, около земли парашют раскрывался... не у всех.

Но над землей натянута рыболовная страховочная сетка.

Мы превращались в летучих рыб.

– Змеи пестрыми лентами разлетелись от страха: в решетку вентиляции, в щели, в трубы.

Прелестненькие, похожи на цветные ленты, шарфики.

– Шарфик от Hermes? – я вставила своё обязательное замечание, и оно не прибавило доказательств, что я не сошла с ума.

– Может быть, и от Hermes! – Бьянка фон Грегор-Петухова задумалась, почесала нос спичечным мизинцем левой руки. – Никогда не щупала настоящих, оригиналов от Hermes, для меня они недосягаемы по цене, как золотая медаль Олимпийской чемпионки по прыжкам в высоту.

После змей я увидела картину более любопытную: ты, Васа, в петле.

Повесилась на полотенце?

– Я? На полотенце? Оно же толстое и короткое! – ум мой отбросил мысль, что я повесилась, и перешел к портной мысли – как из тонкого короткого полотенца, возможно, сделать веревку для самоубийства?

– Мы удивились, что ты ловко связала полотенце – специалист палач не соорудит орудие пыток лучше! – Олла похвалила меня, её похвала не облила моё сердце радостным горячим мёдом.

– На крик прибежали девчонки, Олла тебя сняла с облаков, вытащила из петли! Мальчики позже подошли – полюбопытствовать на труп! – Бьянка закончила поучительный и многозначительный рассказ, раскрыла ротик, ждала, что в него влетит синица моего ответа.

– Спасибо, подружки, что оживили меня, – я рассматривала полотенце – обычная тряпка, которая в умелых руках превращается в веревку для удушения. – Змеи, трюк с повешеньем.

Поверьте, я не вешалась живьём!

Вы не видели платочки, шарфики и палантины дорогущие, моднющих брендов?

Я вам в подарок принесла груду добра, а она исчезла.

Мальчики-партизаны украли?

Шарфик Hermes себе оставила – голубенький, с золотом! – взглядом обшаривала гримерку, искала добро шелковое, бархатное, невесомое и дорогое – дороже золотой пыли.

Со стороны видела себя нелепой курицей.

Вытащили меня из петли, из адского котла с кипящей смолой.

Неужели, от вкусной и здоровой пищи со свиным салом, после трудового дня у меня крыша поехала, мозги сошли с места своего, и я во сне накинула петлю на шею?

Чушь! Даже в аду я бы не пыталась убить своё тело: страшно и не нужно!

Девочки проводили меня до кровати, спасибо, что не предложили показаться психиатру и не поднесли стакан теплого взрывного кефира для успокоения духа и раззадоривания желудка.

– Обещай, что не разбудишь нас новым самоубийством! – Олла пошутила со своей королевской кровати. – В смысле, не то, чтобы ты тихо вешалась или вскрывала свои вены.

Спокойного утра! Интересно, что у нас на завтрак?

Я бы хотела котлеты из Солнечной индюшатины с Марсианским инжиром...